Рина Оре
Три цветка и две ели. Первый том
Глава XV
Страшное обвинение
Согласно знанию, любовь и вражда являлись двумя силами, приводящими мир в движение; сила любви относилась к стихии Воды, сила вражды – к стихии Огня. Человек старался уравновесить стихии внутри себя, иначе болел, – и любовь являлась следствием того, что люди стремились к гармонии.
В отличие от животных, у человека, кроме земной плоти, еще была воздушная душа, поэтому любовь (стихия Воды), делилась на земную любовь (смесь стихий Воды и Земли) и на духовную любовь (смесь стихий Воды и Воздуха), а знание объясняло то, как развиваются чувства. Сперва в человека проникал чужой Огонь: это могла быть сила вражды, например: похоть или страдания, или даже колдовские чары. Человек всегда гасил Огонь Водой. Похоть разжигала пожар плоти, то есть пожар на лугу, на каком росло дерево души. Чтобы пожар не спалил дерево души, его тушили Пороками (низменными страстями), вследствие чего чувств не возникало: «плотская любовь», какую священники не считали за любовь вовсе, быстро начиналась и быстро завершалась как мимолетная связь. Но если человек пребывал не в похоти, а в страданиях от Огня, что уподоблялись лучам животворящего солнца, то тогда дождем изливалась сила любви – далее души людей росли навстречу друг другу и объединялись чувствами. Сопоставление души и дерева, как уточняла Экклесия, являлось неверным, но ничего более близкого в материальном мире не существовало для сравнения и объяснения.
Итак, любовь сначала объединяла людей внешне, как будто сплетались ветви деревьев, – такая любовь называлась земной. Она была непрочной, себялюбивой, стремилась к доминированию и подавлению своей «второй половины» – то есть одно дерево хотело быть ближе к солнцу, загоняя второе дерево под свою тень. Земную любовь тоже сопровождали пагубные страсти и Пороки: в первую очередь Тщеславие, Сребролюбие, Гнев. Земная любовь рождала грехи ревности, мести и обилие ссор, а заканчивалась враждой – чтобы сжечь объединившие ветви, и оборвать связь двух душ.
Духовная любовь объединяла души подобно корням сросшихся деревьев, а для ее возникновения требовались годы. Духовная любовь была жертвенна и, появившись да упрочившись, более не иссякала никогда. Ее считали основой счастливого супружества, но между мужчиной и женщиной жертвенная любовь встречалась редко; зато почти всегда существовала между матерью и ребенком. В заблуждении духовная любовь тоже оборачивалась бедами – из самых благих намерений матери чрезмерно баловали своих детей, не подозревая, что без страданий даже у младенцев взрастают Пороки, данные их плоти Луной.
Драгоценная любовь, «небесная любовь», любовь ко всем и вся, – Добродетель Любви, оставалась тайной. При жизни человек просто не мог абсолютно всё любить, ведь не осознавал границ Вселенной. Но мог приблизиться к совершенству этой высшей Добродетели – и тогда он видел Бога. К Добродетели Любви и к Богу, как гласила меридианская вера, следовало идти по пути обычной любви, земной или духовной, и на этой дороге встречалось много топей, кочек и ям, однако такой путь к Богу являлся верным и понятным для человека.
________________
Утром Нинно очнулся, не понимая, где он и почему в комнате с ним четыре вооруженных здоровяка. Ясными, ничуть не красными глазами он нервно озирался, лодэтской речи тоже не разумел, но разобрал имена герцога Раннора и баронессы Нолаонт – обрадовался, стал завтракать и ждать.
А те, собираясь к нему наверх, снова едва не поругались: Рагнер желал оставить кузнеца в спальне отроков – Маргарита и просила, и требовала переселить его в гостевую спальню на четвертом этаже, пустующую и с печкой.
– Иначе он подхватит лихорадку в стуже той спальни! – говорила она, заканчивая убирать себя и закрепляя шпильками на голове красно-черную шляпку-розу от «убора без названия». – Таково твое отношение к моей родне?
– Еще не зима, а я сам жил в этой спальне с четырьмя другими отроками. Там как раз четверо охранителей – надышат тепла. И мужик он здоровый: не один день, похоже, по лесу шатался в одном шерстяном кафтане, без плаща, – и даже не простудился. Посмотрим… Я не доверяю ему. Когда изменю свое мнение, то переселю его. Хоть в графскую опочивальню. Но пока – нет! На четвертом этаже Соолма спит, и она его боится.
– Почему? – удивилась Маргарита.
– Появляется из леса, а как очутился здесь – неясно. И я точно знаю, что корабли не заходили в порт Ларгоса. Как и зачем он, вообще, здесь?
– Рагнер, я тоже ничего не знаю, но он мне родня! – в сердцах воскликнула девушка. – И… я тоже не хочу, чтобы он оставался. У него в Элладанне жена и маленький сыночек.
– Почему он сбежал от них?
Маргарита не рассказала возлюбленному о той ночи, когда пьяный Нинно ее целовал, затащив на ложе. И ныне, глядя на «зеркального Рагнера», пытливо сверлящего ее глазами, она не захотела ничего говорить ему о том недоразумении. Слегка приподнимая юбку платья, засовывая ее ткань за пояс под грудью и делая складки, чтобы скрыть свое недвусмысленно пополневшее чрево, она сердито произнесла:
– Разве вас, мужчин, поймешь? Сначала вы женитесь, затем вам и жена уже не нужна, и даже ребенок… Изменяете, влюбляетесь в кого-то еще, бросаете семьи… И вам не отрывают грудь на эшафоте и вас не бичуют до смерти… Весь позор всегда принимает лишь женщина, оступившаяся или просто подло брошенная.
– Любимая, надеюсь, ты не собираешься мне изменять или оспаривать духовный закон? – улыбнулся Рагнер. – И с первым, и со вторым будь осторожнее. Отец Виттанд не оценит твоих смелых мыслей, а я и подавно.
– Рагнер! Какая еще измена? Я просто говорю, что не понимаю, что у вас, мужчин, в головах.
– В том-то и дело, что я отлично понимаю, о чем мужики думают, – вновь нахмурился Рагнер. – Ладно, немного погостить у нас твой брат может.
– Под стражей? – усмехнулась она.
Рагнер взял ее за правую руку выше локтя и повел к светлице.
– Только так, любовь моя.
В обеденной зале Маргарита увидела светловолосого Рернота и Раоля, в проходной зале пятого этажа – еще троих охранителей, в спальне отроков – четверых стражей, среди которых был Сиурт, вооруженный, кроме ружья, кистенем с шипастой гирькой».
«Нинно стерегут как преступника!» – с возмущением подумала Маргарита.
Кузнец заулыбался и встал с кровати навстречу ей. Теперь он не напоминал лесного грабителя, скорее сильванина с исцарапанным ветками лицом. Нинно развел руки, чтобы обнять Маргариту, но Рагнер не отпустил плечо девушки – даже потянул ее назад, к себе.
– Я сестры не могуся объять? – удивился кузнец.
– Нет, – ответил герцог Раннор. – В Лодэнии с сестрами по мужу сестры не обнимаются те, кто сбежал, бросив свою семью. Не удивляйся тому, что я тебе не доверяю.
– Нинно, – тепло сказала Маргарита, – я так рада, что ты жив! И представить не можешь насколько рада! Но твое явление из леса, кажется, всех напугало. Мы с герцогом Раннором хотим поговорить с тобой. Прошу, не делай больше глупостей и не бросайся на него. И ко мне тоже пока не приближайся, иначе тебя случайно убьют. Умоляю тебя, давай поговорим спокойно.
Он кивнул и смиренно сел на кровать, положив на колени свои ручищи, а охранители подвинули для Рагнера и Маргариты стулья. Наблюдая за тем, как герцог помогает опуститься девушке на сиденье и как она держится за выпуклый живот, Нинно всё понял, сцепил от бессилия пальцы «в замок» и поник головой. Рагнер поставил свой стул ближе к кузнецу и, устроившись на нем вполоборота к Маргарите, положил правую руку на пояс у кинжала.
– Первый вопрос и второй: как ты здесь очутился в таком виде и зачем приперся в Ларгос?
– Судном приперся… до городка… Не помню… Нодокоса…
– Нюёдлкоса, – подсказала Маргарита, за то была награждена признательностью из темно-карих добрых глаз Нинно и упреком из жестких светло-карих глаз Рагнера.
– Что дальше? – хмуро спросил герцог.
– Тама, в трактиру, трое сказали, что и они ехают до Ларгосу. Но дорогой, меж лесу, они удумали разбой… Становили телегу, напали… Я в лесу укрылся, после заплутался, после – очнулся тута.
– Что в лесу делал? Что помнишь?
– Лес, речку мелкую. Ходил вдоль ее. Затем я започивался ночью на лужке – и всё, – больше́е я ничё не помню. А, оленю еще помню…
– Оленя? – поднял брови Рагнер. – И всё?
– Да, но будто в бреду… Неуверованный, чего оленя мне не снился.
– Ответь на второй вопрос, – вздохнул Рагнер. – Зачем ты здесь?
– Разве неясное? – хмыкнул Нинно и с презрением посмотрел на Рагнера. – Я ее не брошу. Я буду рядом. И коли надобно, то защищу ее.
– От меня, конечно… – с сарказмом произнес герцог Раннор.
– Да! – с вызовом ответил Нинно. – Грити, – обратился он к девушке, – я не стану досаждывать… Лишь не хочу, чтоб ты былася одной на чужой земле. Я будусь недалече – знай, когда надумаешь воротиться до дому, то я подмогу.
Рагнер в раздражении сжал рот и уставился колким взглядом на высокого кузнеца, но тот не останавливался:
– Ты живаешь с женатым, а я тебя знаю – это не ты. Он околдовал тебя, но экая срамота не по твою душу. Ты лучше́е заслуживаешь мужу.
– Заткнись-ка лучше́е, – прервал его Рагнер. – Лучше́е муж – это ты, не пойму? Ты тоже женат, насколько я знаю.
– Я никогда ее не обижу, – со злобой ответил Нинно. – Этим я лучше́е.
– Нииинно, хвааатит… – взмолилась Маргарита. – Я здесь счастлива и никуда не собираюсь отсюда уезжать. Мы ждем, когда после Сатурналия герцог Раннор получит дозволение на развод, – и мы сразу с ним обвенчаемся.
– Именно, – подтвердил Рагнер. – Так что у нас всё хорошо, а вот у тебя теперь какие планы? Очень надеюсь, что сейчас ты уже хочешь в Орензу, к своей супруге и сынишке.
– У меня больше́е нету сына и жены, – ответил Нинно. – Я от их отрекся. Я не поеду отсюдова.
– Если я так хочу, то уберешься с моих глаз, хоть в Ад! – разозлился Рагнер. – На этих землях я господин, и если…
– Возлюбленный мой, – положила Маргарита на его плечо руку, причиняя и словом, и нежным жестом боль кузнецу. – Я теперь тебя умоляю: остановись. Мы же договорились, что Нинно… господин Граддак может погостить у нас немного. Здесь будет проживать, на пятом этаже… – успокаивая, погладила она плечо Рагнера. – Господин Граддак не желает досаждать мне, а значит, и тебе тоже, – значит: нам… Ты его лучше узнаешь, а он тебя… Когда господин Граддак убедится, что и ты меня любишь, и я без тебя жить не смогу, то покинет Ларгос и Лодэнию – я в этом уверена.
– А я нет… – начал Рагнер, но она его перебила:
– Мне больно это слушать, – заговорила она на меридианском. – Ты заставил меня жить с Соолмой, не забыл? А до этого – со своей супругой в одном доме. Неужели я многого прошу? Ему нужно время, чтобы смириться. Я не знаю, что он напридумывал себе за полгода. И не забывай, что ты для него – Лодэтский Дьявол, и он, как и мои кровные братья, хотел бы спасти меня от тебя. Разве не помнишь, как ты едва не подрался с Синоли по дороге в имение?
– Ладно… – ответил на том же языке Рагнер. – Извини, – поцеловал он ее руку. – Дама Маргарита, – обратился он на орензском языке к Нинно, – напомнила мне о гостеприимстве. Я готов предложить вам, господин Граддак, лучшую комнату в замке – опочивальню графа. Предлагаю позабыть ради баронессы Нолаонт наши разногласия и постараться потерпеть друг друга. Позднее еще вернемся к разговору о том, хотите ли вы задержаться в Ларгосе.
– Я лучше́е тута буду, а не в графьёвых покояв. И нахлебником быться не желаю. У меня покрали все деньги, но я упло́чу работою. Я добрый кузнец.
– Здесь же есть заброшенная кузня! – обрадовалась Маргарита. – Рагнер, ну пусть он хоть гвоздей тебе наделает, прошу… Еще господин Граддак доспехи чинить может, и мечи тоже мастерит…
– Ладно, – неожиданно легко согласился Рагнер. – Да и в кузне ему будет тепло. Что скажете, господин Граддак?
– Готовый хоть щас…
– Тогда вас проводят в кузню – прямо сейчас. Разберете пока там всё… С вами будут мои люди – они вам помогут.
– С ружиями? – усмехнулся Нинно.
– С ружьями. Такие у меня правила для того, кто на меня пытался напасть. Более не тщись. И с дамой Маргаритой не стремись общаться без меня – это плохо кончится. Я скажу смотрителю замка усадить вас за обедом, господин Граддак, с ней рядом как брата, – тогда и побеседуете. Сегодня будет так, а потом, если я стану вам доверять, то… Словом, посмотрим…
– До обеду мне нельзя побыться с сестрою?
– Нет.
Рагнер поднялся на ноги и подал Маргарите руку.
– Увидимся за обедом, Нинно, – вставая со стула, улыбнулась она. – Я так рада, что ты жив…
– И я радый, что ты счастливая, – ответил Нинно, не двигаясь и не меняя положения тела. Весь разговор он просидел, сцепив пальцы «в замок», держа локти на коленях и опустив голову. – Но не гадал даже, что тебе, принцесса, для счастия надобна неволя, в башне да с драконом пострашнее.
– Нинно! – топнула ногой Маргарита, опережая ответ Рагнера. – Никто меня здесь насильно не держит! А из-за твоих слов и поступков мне дурно по-настоящему! Зачем ты даешь повод для грязной молвы? Ларгос – это маленький город, и здесь всё заметно. Любые невинные мелочи могут истолковать превратно… Относись с уважением к герцогу Раннору, если ценишь меня. Ты нас обоих обижаешь, как же ты не поймешь? Рагнер старается, а вот ты – вовсе нет. Если ты здесь, чтобы причинять мне боль или дать людям повод марать мое имя, то я сама желаю, чтобы ты уехал, и как можно быстрее.
– Прости меня, – встал Нинно с кровати и, прощаясь, почтительно поклонился. – До обеду, баронесса Нолаонт и герцог Раннор.
– До вечера, – кивнул ему Рагнер.
– Ух, вот теперь я и правда счастлива, – радостно выдохнула Маргарита. – До вечера, Нинно.
– Я хочу убрать себя в порядку, – сказал кузнец. – Помыться хотя бы до обеду.
По непонятной причине Рагнер сперва задумался, но потом ответил, что его гость получит всё необходимое.
________________
В опочивальне герцогини Маргарита спросила Рагнера:
– Ты сейчас снова куда-то уедешь?
– Да, принцесса, твой дракон должен постращать Ларгос, но я недолго.
– Ты мой дракон? – улыбнулась она и нежно погладила рукой его щеку.
– Какой-то добрейший я дракон, – ответил Рагнер, обнимая ее и целуя. – Просто жалость, что не могу сжигать дыханием. Ладно, мне пора, – чмокнул он девушку в губы. – Иначе еще немного и я останусь: изомну тебе платье и растреплю волосы.
– Я бы не стала возражать, – прошептала она, убирая руки с его плеч.
Оглядываясь на нее и улыбаясь, Рагнер вышел. Маргарита же, спустя минут девять, прошла в опочивальню дочерей, где стала ждать у окна его отъезда из замка. Только отряд Рагнера скрылся в проезде надвратной башни, она нарушила свое обещание «не бывать в его отсутствие в покоях герцога» и прошла через потайную дверцу в кабинет, где забралась на письменный стол и села на него, спустив ноги на ступени оконной ниши. Из этого окна хорошо просматривась площадка перед кузней. Нинно уже там возился, то появляясь на воздухе, вынося что-то и вытряхивая, то снова пропадая в кузне. По два охранителя с ружьями расположились на низкой смотровой площадке и возле выезда из тамбура.
В саду все деревья уже оголились, а в парке весело зеленели ели и краснели клены. Ночью случились первые заморозки. Из двенадцати роз, что Маргарита привезла из Брослоса, живым остался единственный кустик, но он тоже погибал. Правда, еще в светлице зимовали пять черенков, сросшихся с корнем шиповника.
В спальных покоях герцога было крайне зябко. Маргарита заранее накинула на толстое платье шерстяной платок, но у нее стали мерзнуть ноги и руки. Камин же разжигать она не решилась из-за боязни быть обнаруженной.
На счастье замерзавшей девушки, Нинно вскоре зашел в тамбур, а Маргарита, догадавшись, что его позвали в баню, вернулась к себе – и не ошиблась, увидав кузнеца во внутреннем дворике у Ягодного дома. Пока Нинно мылся, Маргарита решила перекусить. Миллё пять раз в день до обеда приносила еду для баронессы, и если ей не открывали двери в опочивальню герцогини, то девочка оставляла поднос на столике в светлице. На этот раз угощением стала сладкая овсяная каша, какую Маргарита с удовольствием кушала. Глядя на тарелку, баронесса Нолаонт едва не разревелась от умиления и радости – улыбкой на каше желтел полукруг масла.
«Я более не чужая для этих людей, – хлопая глазами и прогоняя слезы, думала она, забирая поднос. – Они хотят мне нравиться, как и я им. Мы семья… Может, и Соолма меня полюбит, – мечтала Маргарита, сидя на ступенях в оконной нише и уминая кашу. – Лет где-то через сто… нет, пожалуй, тысячу».
Нинно вышел из бани побритым, свежим и помолодевшим. Ему дали новую одежду, несильно отличавшуюся от прежней – такой же коричневый кафтан с большим капюшоном, только оттенка посветлее, и синеватые штаны.
Возвращаться в холодные покои герцога, Маргарита не очень желала, но занять себя ничем другим не смогла – и, надев на ноги домашние сапожки на меху да накинув на плечи соболью пелерину, опять туда пошла, опять взгромоздилась при помощи стула на стол в кабинете. Так, на столе, она просидела не менее двух часов и, казалось, могла бы бесконечно наблюдать за скучными действиями, происходившими внизу: ожидать появления Нинно у кузни и рассматривать его.
«Хорошо бы он остался, – подумала она, – работал бы в Ларгосе или даже в замке кузнецом… Завел бы новую семью…»
Последняя мысль уже не очень ей понравилась: видеть Нинно с другой женщиной Маргарите не хотелось, и она не понимала, почему так, но понимала, что преданность Нинно – то, что он пришел в такую даль ради нее, чтобы защитить, сильно ее тронула и если не разожгла в сердце огонек, то точно обдала его искрами. Однако задуматься как следует над своим чувствами к кузнецу Маргарита не успела – она услышала голоса Огю Шотно и каких-то женщин, доносившиеся из передней – комнатки между винтовой лестницей и опочивальней герцога. Понимая, что пришли горничные, Маргарита поспешила скрыться и едва успела это сделать. Да вовремя: в ее собственную опочивальню стучались – Миллё принесла кусок мясного пирога и кувшинчик молока.
– Каша – есть красиво, – улыбаясь, сказала Маргарита – Миллё ей широко улыбнулась в ответ, чем ярко раскрасила переменчивое настроение беременной девушки.
Больше в покои герцога Маргарита прокрадываться не стала. Она пыталась вязать, вышивать, читать, примеряла наряды в новой гардеробной, затем захотела прогуляться и спустилась вниз, обнаружив в обеденной целых шесть охранителей. Удивленная, она сказала Раолю, что идет в парк. С ней кроме «усатого» отправились еще двое мужчин.
– Ваша Милость, это ведь брат вашей подруги Беати? – спросил Раоль, спускаясь впереди нее по винтовой лестнице. – Он был на успокоении Иама.
– Да, это мой брат по жене брата.
– А что он здесь делает? – потирал черные усы Раоль, сходя с лестницы в караульную, на темный этаж с толстыми колоннами.
– Я точно не знаю, – скупо отвечала Маргарита. – Мы недолго общались.
– Как не знаете? А еще он соврал, что не кузнец… Ну, еще в Элладанне…
– Раоль Роннак! – строго прервала его Маргарита. – Научитесь впредь довольствоваться тем ответом, что вы получили. Проще говоря – не ваше дело!
– Прошу меня извинить, Ваша Милость, – обиделся Раоль.
Один охранитель быстро пошел вперед. Выходя из тамбура, Маргарита догадалась о причине такой поспешности – Нинно попросили удалиться в кузню, чтобы он не встретился с баронессой Нолаонт.
«Рагнер вовсе уж от ревности с ума сошел, – думала она, гуляя между голых деревьев парка; охранители держались от нее на расстоянии. – Немного – и он запрет меня в замке, как в тюрьме. Надо возмутиться, пока не поздно! Но позднее, – решила она, раскидывая ногой опавшую листву. – Пусть немного привыкнет к Нинно».
Возвращаясь, Маргарита опять не встретила Нинно у кузни. Там, на выходе из парка, лишь стояли двое вооруженных ружьями мужчин, которые почтительно сняли перед баронессой шляпы. Зато, войдя в темный, длиннющий тамбур, Маргарита разглядела силуэты Рагнера, Вьёна, Адреами и Лилии. Эти четверо, казалось, удивились ее появлению в тамбуре не меньше, чем она их приходу. Тем не менее все они вежливо раскланялись, а затем Рагнер произнес:
– Мы идем в Оружейную, где немного перекусим до обеда и поговорим. Возможно, господа Тиодо и Вьён останутся на вечернюю трапезу – и тогда я пошлю людей за Ирминой.
– А меня ты не приглашаешь с вами в Оружейную? – тихо спросила по-орензски Маргарита. – Там из дам только она будет? Что происходит, Рагнер? Я думала, пристойным женщинам туда, вообще, нельзя…
– Ничего не происходит… В замке просто нет других гостиных, кроме Оружейной залы. Когда Ларгосц строился, был другой уклад… Ладно… – оглянулся он на своих гостей и сказал им: – Баронесса Нолаонт окажет любезность и тоже присоединиться к нам. И что, – повернулся Рагнер к Маргарите, – как там господин Граддак?
– Я его не видела с утра, – солгала она.
– Давай тогда его тоже позовем, что думаешь?
– Давай… – обрадовалась она. – Только он не знает ни меридианского, ни лодэтского. Один орензский. И Нинно неразговорчив, но он будет польщен. Спасибо.
Рагнер приказал пригласить Нинно. Пока же они, трое мужчин и две дамы, поднялись на третий этаж и прошли в Оружейную залу: просторную, с высокими потолками и большими окнами (всего двенадцать окон, и все с видом на реку, все на одной стене). В Оружейной пылал камин, и по теплому воздуху стало ясно, что растопили его пару часов назад. Стол убрали скатертью, вином, хлебами и холодными закусками, скамья оделась в ковровое покрывало, на табуретах появились подушки, на полках буфета – золоченая посуда.
Маргарита и Лилия сняли подбитые мехом плащи. Свой белый вуалевый шарф Лилия оставила на голове – пропущенный под подбородком, он обнимал ее лицо, скрывал уши и скреплялся ниже макушки, изящной брошью. Маргарита обратила внимание на эту драгоценность: жемчужная капелька дрожала под резной камеей из сардоникса – белой лилией на багряном фоне. Белокурые волосы снова были распущены, волнисты и переплетены сзади, как венок.
– Весьма красивая брошь, – сказала Маргарита. – Как для вас, госпожа Тиодо, создана… Видно, что ценная.
– Да, пожалуй… – слегка улыбнулась Лилия. – Это наследство бабушки. Ее тоже звали Лилия Тиодо.
– Для бабушкиного наследства она так изящна! – бесхитростно удивилась Маргарита. – Герцог Раннор показывал мне украшения предков из сокровищницы замка, так они грубы…
Лилия развела руками, говоря, что не может этого объяснить, и дамы прошли к скамье. На ней могли бы уместиться толстяков пять-шесть, но Рагнер предложил не тесниться: сам сел у края скамьи, по свою левую руку усадил Маргариту, рядом с ней – Адреами, и рядом с братом села Лилия Тиодо. Вьён устроился на табурете, напротив Лилии, по другую сторону стола. Второй табурет дожидался Нинно.
Лилия и Вьён заметно нервничали, из-за чего беседа текла вяло. Рагнер же вел себя нарочито невозмутимо. Он наполнил ягодным напитком чашу, что Маргариту тоже удивило – как правило, он не отказывался выпить чего-нибудь покрепче. Наконец вошел Нинно, вежливо поздоровался и представился. Едва кузнец стал расстегивать теплый кафтан, как Лилия Тиодо прижалась к брату и дрожащим голосом произнесла:
– Это он. Я его узнала!
– Что?! – возмущенно воскликнула Маргарита, обо всем догадавшись. – Да как ты можешь, лживая дрянь?
Нинно застыл, а Рагнер и Вьён поднялись на ноги.
– Сиди на месте! – жестко приказал Рагнер Маргарите, которая тоже лезла по скамье из-за стола. – Мы во всем разберемся. Господин Граддак, – сказал он кузнецу, – если вы сразу признаетесь, то облегчите свою участь.
– Я не поня́л… – растерянно ответил Нинно.
– И я не понимаю, как ты можешшь, Рагнер, – зашипела на своего возлюбленного Маргарита, не слушаясь его и выходя из-за стола.
Рагнер обхватил ее, не позволяя приблизиться к кузнецу, после крикнул – и в залу зашли четверо охранителей.
– Веди себя пристойно, – зло прошептал Рагнер на ухо Маргарите. Она ответила ему яростным взглядом.
– Я во всем разберусь, – громче сказал Рагнер и цепко ухватил Маргариту за руку выше локтя. – Господин Граддак, – посмотрел он на Нинно, – пройдите с этими людьми. Я чуть позднее задам вам вопросы. Не стоит драться или сопротивляться – вам будет хуже, но итог – тот же.
– Рагнер, пожалуйста, – жалобным голосом прошептала Маргарита, поглаживая его по груди. – Не верь ей – она лжет! Не знаю зачем, но лжет…
Внезапно Вьён с криком бросился на ошарашенного Нинно, даже не думавшего драться. Рагнер, отпустив Маргариту, едва успел перехватить друга и оттолкнуть его назад.
– Живо всем угомониться! – закричал герцог Раннор, вновь становясь перед Маргаритой и заслоняя ее собой от Нинно. – Вьён, еще раз – и я тебя сам успокою! Господин Граддак, я что, непонятно говорю?! Пройдите по-хорошему с этими людьми. Немедленно!
Было видно, что Нинно испугался, но, скорее всего, он боялся не смерти, а неизвестности.
– Пущай, – достойно и гордо ответил кузнец. – Мне скрытничивать нечего. Вопросы – так вопросы.
Он направился к выходу и лишь у двери замешкался – оборотившись, взглянул на побледневшую Маргариту и улыбнулся, успокаивая ее, после чего вышел из Оружейной вместе со своей стражей.
– Все, кто здесь останутся, – переводя дыхание, развернулся Рагнер к столу, – должны не покидать этой залы. Угощайтесь, если желаете, и ждите меня. Пойдем, – сказал он Маргарите, снова взял ее за руку выше локтя и повел девушку из залы. – Любимая, я во всем разберусь, не бойся.
– Что значит твое «разберусь»? – обозлено язвила Маргарита. – Поверил ей? Она даже не дрянь – она лярва, мерзкая пиявка, что к тебе присосалась. А ты убьешь Нинно? Уточни! Так убьешь?
Они оказались в небольшой передней, и там Рагнер отпустил Маргариту, достал из кошелька связку ключей и открыл дверь в свой кабинет.
– Только, если он виновен, – держал распахнутой дверь Рагнер. – Иди к себе и жди там! Грити… – ласковее добавил он, – ты должна мне верить, как себе, – я же твой муж.
– Я бы верила, если бы не встретила вас в тамбуре… – не двигалась она: стояла без плаща в холодной, проходной передней. – Ты тайно их пригласил, а меня даже звать не собирался! И что потом? На казнь хотя бы пригласишь?
– Маргарита! – разозлился Рагнер. – Я пытаюсь всё сделать верно – и только! Пусть он тебе брат или кто там еще, если он виновен – заслуживает смерти! И как ты, я не понимаю, которая пережила то же, что и Лилия Тиодо, можешь оправдывать надругательство и такого выродка? Тебе одной можно бесконечно реветь? И лишь ты одна заслуживаешь жалости и справедливости?
Маргарита очень хотела уйти от него – убежать к себе и закрыть дверь на щеколду, но вместо этого она смягчила тон.
– Рагнер, возлюбленный мой, дорогой мой, – зашептала девушка, – но ведь так нельзя: просто ткнуть пальцем, обвинить человека – и его казнят страшной смертью! Ей верят, потому что она жертва, но вдруг она ошибается?
Она говорила словами Ниля Петтхога и тем самым достучалась до Рагнера.
– Нинно ведь был такой бородатый утром, помнишь? Как она могла узнать его сразу, едва он вошел? Я его не узнавала с той бородищей…
– Я всё выясню, – спокойным голосом ответил Рагнер и, приобняв Маргариту, повлек ее в свои покои. – Заходи, прошу, а то ты без плаща – еще простудишься. Про бороду я учту – ты права. Хотя у Ниля тоже есть борода, да в темноте он и кузнец похожи: оба высокие, худые, с ручищами… Но ты права – так сразу узнать, – это странно… Иди к себе, любовь моя, и жди… Не заставляй меня тревожиться еще и за тебя.
– Обещай мне, что не будешь бить Нинно и пытать, и ей верить на слово тоже лишь потому, что она красивая. Тогда я покорно буду тебя ждать.
– Да, даю слово – прежде, чем переходить к подобному дознанию, я полностью удостоверюсь в вине кузнеца. Большего не могу обещать. Любимая, – устало добавил он, – ты себе и представить не можешь, как бы я хотел, чтобы Лилия Тиодо сказала, что это не он. Я, пригласив их, думал прежде позвать кузнеца – и если бы Лилия Тиодо его не узнала, то мы позвали бы тебя – мило перекусили бы да пообщались. Ты и кузнец ни о чем бы не подозревали, а я бы успокоился на его счет, но… Но она его узнала… И сейчас я выясню: почему она решила, что это он. Тебе там точно не нужно быть.
– Я знаю, что Нинно не мог такого сделать. Надеюсь, моя уверенность для тебя не пустой звук.
Рагнер проследил, как Маргарита уходит к себе, и как сам по себе крючок на угловой панели, закрытый из потайного прохода, встает на место. Далее Рагнер запер дверь своих покоев и направился в Оружейную залу. Лилия Тиодо, всё еще дрожа, прижималась к Адреами. Тот же испивал вино да лакомил себя мясным пирогом. Вьён старался утешить Лилию: он, пересев на скамью, держал руку белокурой красавицы обеими своими руками. Но казалось, что Лилия боялась именно Вьёна и именно от него отодвинулась к брату.
– Теперь мы поговорим, – сказал Рагнер, снимая с головы берет и вешая его на одежный крюк, поверх своего плаща. – Этот человек взят под стражу, и вам, госпожа Тиодо, более нечего здесь бояться.
Он подошел к буфету, взял новую чашу и, наполняя ее вином, встал у стола напротив темноглазой блондинки.
– Нет предела моей благодарности, герцог Раннор, – слабым голосом ответила Лилия, вырывая свою руку из ладоней Вьёна.
Рагнер за пару-тройку глубоких глотков осушил чашу и ответил:
– У меня есть вопросы и к вам. Как вы его узнали?
– Рагнер! – возмутился Вьён. – Что это такое? Допрос невинной?!
– Ответьте на вопрос, госпожа Тиодо. Простой вопрос… А ответ прост?
– Нет, не прост… Это вовсе не просто объяснить… Образ, жесты, голос… Как он двигается… Голос, конечно, прежде всего.
– Слух, по моему опыту, самый ненадежный из всех чувств плоти. Даже меня он порой подводит, хотя я слышу тоньше многих.
– Рагнер!! – еще громче воскликнул Вьён. – Немедленно прекрати.
– Я рад бы, – нахмурился Рагнер. – Но обвинение в надругательстве с насилием – слишком серьезно. Это унижение, позор для невиновного человека и всего его рода. Даже обвинение и заключение под стражу – большой позор! Соседи будут думать, что раз обвинили, то неспроста. Кузнец же – это брат баронессы Нолаонт и, значит, мой будущий брат. Госпожа Тиодо, опишите вашего насильника подробно.
– Было темно! – вскрикнула она. – А он так быстро меня схватил! Фонарь упал, и я ничего толком не видела.
– Но его образ вы узнали?
– Да! – нервно подтвердила она. – Я абсолютно уверена, что это – он! И я осознаю тяжесть обвинения и не желаю смерти невиновному, но ему… Я хочу видеть, как и он молит о пощаде… – резко встала она, закрывая лицо руками, пряча «подступившие слезы» и порываясь выйти из-за стола. Вьён суетливо вывел ее – она раздраженно высвободилась, отошла к окну и, отворачиваясь ото всех, достала из кошелька носовой платок.
