Рина Оре
Три цветка и две ели. Первый том
________________
Дожди перестали лить, но в ожидании снега природа будто застыла: серое небо, бурый лес, промозглый северный ветер гонявший сухую листву в переднем дворе дома Аттсогов. Старик Димий впустил баронессу Нолаонт, запер за ней ворота и, что-то ворча, принялся мести сухую траву.
В полдень дня марса Маргарита навестила Лилию Тиодо, ничего не зная о желании этой женщины перебраться в замок. Ирмина проводила гостью наверх, в скромно обставленную спальню. Лилия сидела на узкой кровати с высокой спинкой-коробкой. На такие изголовья зимой набрасывали покрывала, чтобы дышать теплом во сне.
Лилия Тиодо вышивала. Увидев Маргариту, она отложила в сторону рукоделие и поднялась, приветствуя ее. После обмена неискренними любезностями, обе дамы присели – Лилия грациозно опустилась на кровать, а баронесса Нолаонт, распахнув свой белоснежный зимний плащ, почти что плюхнулась на прикроватный стул – на сиденье с полукруглой низкой спинкой, переходящей в подлокотники.
– Я вам от души сочувствую, госпожа Тиодо, – немного волнуясь, начала Маргарита.
– Благодарю, Ваша Милость. Да, мне все сочувствуют… – ласково и тихо ответила Лилия. – Это всё же утешает… Благодарю…
От внимания Маргариты не ускользнул ее изможденный вид, синюшные тени у глаз и расцарапанная щека, но, не в силах себе этого объяснить, она почему-то смотрела на распущенные, волнистые волосы, забранные ниже макушки, как и прежде, в подобие венка.
– Госпожа Тиодо, – кусая нижнюю губу и терзая свои пальцы, стала говорить Маргарита. – Я пришла поговорить, поскольку хочу помочь… В моей стране недавно шла война, в моем городе… Очень много женщин пострадали… Я рассказала чистую правду о нашем знакомстве с герцогом Раннором – он вел себя как рыцарь, но до этого… Я умолчала о том, что сперва попала в плен, ведь была супругой градоначальника… жила в ратуше пленницей среди тысяч головорезов и натерпелась их взглядов, шуток и даже касаний…
– Разве ваш супруг, градоначальник, не погиб еще до захвата вашего города, а вы не стали вдовой? – удивилась Лилия. – Не оплакали супруга и не смирились еще до этого?
«Черт! Какая же я и правда дурёха! Зато ты слишком умная!»
– Ну да… Он умер, но никто об этом не знал… – начала завираться Маргарита. – Супруг к тому времени уже потерял должность, и его сердце не выдержало такой несправедливости: двадцать два года был градоначальником. Жили мы уединенно… А герцог Раннор сперва не верил мне, что он погиб, ждал его и бумаг о подземных ходах в замок герцога Лиисемского.
– Не верил, несмотря на вдовье покрывало?
– Герцог Раннор крайне недоверчив, – вздохнула Маргарита, чувствуя, что ее щеки начинают гореть. – Но довольно обо мне. Я пришла о вас поговорить, чтобы помочь вам.
– Над вами, Ваша Милость, тоже надругались в плену? – смело спросила ее Лилия.
– Нет, однако… моя близкая подруга…
– Простите любезно, но вам тогда не понять, – грубо прервала Маргариту «жертва» и сразу заговорила жалостливо: – Я крайне ценю и усилия герцога Раннора, и ваше участие, Ваша Милость, но… Не держите зла и не гневайтесь, молю, но я не могу это обсуждать. Просто не могу…
– Да… – поверила ей Маргарита. – Я лишь хотела сказать, что моя подруга встретила после этого свою подлинную, драгоценную любовь и смогла оставить боль в прошлом. Она стала лучше, чем была. Нельзя поддаваться отчаянию и тем более впадать в Уныние… Покажите, прошу вас, ваше рукоделие, – улыбнулась Маргарита, меняя тему. – Я украшаю одежду наследника, а вышиваю я скверно и неумело, хотя стараюсь.
Лилия подала ей синюю ленту – и Маргарита обомлела, увидав крест.
– Я тоже думаю, что могла бы искусней вышивать. Изранила себе все пальцы, – показала Лилия следы, оставленные иглой в лесу. – А в этой вышивке нет ничего примечательного, кроме золотой нити, – спокойно говорила она, не подозревая, что в душе у ее собеседницы всё переворачивается. – Это будет закладка для Святой Книги господина Аттсога, какую вы уже листали. Мой прощальный ему подарок.
– Где вы видели этот крест? – спросила Маргарита.
– Точно не знаю. Давно, пожалуй. Так давно, что забыла, но он мне снится с детских лет. Из-за таких видений я и решила, что монашество мое призвание… Ваша Милость… – нервно выдохнула Лилия. – Вчера я попросила герцога Раннора о милости… услуге. И он заверил меня, что не имеет возражений, если вы дадите свое согласие. Я кажусь сейчас спокойной. Но это не так. Я вздрагиваю от малейшего шороха, когда одна, и всё думаю, что сюда так просто пробраться. Вы бы на самом деле мне крайне помогли, если бы позволили мне и братцу недолго пожить в замке – там неприступные стены, за какими я, наконец, почувствую себя в безопасности. Брат отблагодарит, написав ваш портрет. Всё что угодно сделает. И думаю, когда настанет время выговориться, то… Я бы так желала, чтобы вы, Ваша Милость, были рядом: выслушали меня, рассказали бы больше о своей подруге и посоветовали бы мне, как пережить бесчестье. О большем не мечтаю! Молю вас…
Маргарита наверняка бы сжалилась, пересилила себя, но крест, что она поглаживала пальцем, стал той причиной, из-за которой она твердо молвила:
– Нет. И я не буду объяснять почему – на это есть основания. И спрятаться от людей вам сейчас хочется, я понимаю, но это вам лишь повредит. Вы должны бороться со страхом. Тот мразь был бы рад, зная, что вы страдаете.
– Да, – дрогнувшим голосом пролепетала Лилия, изображая подступающие слезы. – Я понимаю, не держу обид… Верю, что у вас есть веские причины… Вы вправе… отказать мне в милосердии…
«Именно, сучка, – думала Маргарита, с нежной улыбкой возвращая Лилии синюю ленту. – Я буду держать тебя подальше от Рагнера всеми силами, на какие способна. Твое несчастье я не дам превратить в свое. И пусть даже Наш Господь покарает меня за черствость – нет и нет! Плевать, что я плохая меридианка, зато счастливая женщина – и такой намерена остаться».
– Что же, – неуклюже поднялась Маргарита, держась за полукруглую спинку стула. – Раз откровенного разговора у нас сегодня не выйдет, то я пойду. Когда решитесь открыться… Если вам это будет нужно, то я еще приеду. Не вставайте, – остановила она Лилию. – Излишне меня провожать.
– Благодарю вас за визит, Ваша Милость, – вежливо, но со слезами в голосе попрощалась Лилия. – Ваше участие – для меня большая честь.
– Желаю вам быстрее поправиться, – ответила безжалостная Маргарита, хотя чувствовала она себя при этом падалью, самой низкой стервой. – И ничего не бойтесь – охранители герцога Раннора никого к порогу не допустят – ваш дом сейчас охраняется даже лучше, чем замок.
Маргарита одарила «жертву» печальным вздохом и покинула комнату. А Лилия Тиодо изменилась в лице. Она со звериной яростью смотрела на закрытую дверь, посылая всевозможные проклятия вслед баронессе Нолаонт, не попавшейся на ее уловки. Через несколько минут в спальню к сестре зашел Адреами. Та уже стояла у окна, закрытого желтым вощеным картоном, сквозь какой едва просматривался пруд.
– Здравствуй замок? – усмехаясь, обнял Лилию красавец и совсем не по-братски поцеловал ее в губы.
Она вывернулась.
– Я не в духе. И осторожней, Адреами. Если кто-то заметит…
– Кто? – ухмыльнулся он.
– Охранители эти, например… Помнишь, герцог хвастался трубой, чтобы смотреть вдаль? Ты их и не увидишь, а они тебя с такой трубой – легко!
– Так что про замок? Я вещи пошел собирать?
– Корова мне отказала, – неожиданно перешла Лилия на чистый лодэтский язык. – И что герцог нашел в этой шлюхе? Я ведь красивее, так?
– Ана дажье ооочнь красьива… – протянул Адреами по-лодэтски, но говорил он, в отличие от своей подруги, с сильным акцентом. – Не огорчайся – перешел он на меридианский, – как шлюха ты, бесспорно, лучше! Белоснежная, невинная Лилия! Какое красивое имя я для тебя выбрал, да, О́лё?
– Не называй меня так, – нахмурилась Лилия. – Олё больше нет и не будет. Олё из вышивальной мастерской вдовы Одадлог погибла, как и Софё… А Лилия Тиодо, госпожа, покорила сердце самого герцога – и ты еще увидишь его у моих ног! – ткнула она пальчиком в грудь Адреами, затем подошла к дамскому столику, достала из его ящика Святую Книгу в красной обложке, а из ее середины – маленькое зеркальце без ручки. – Ты не перестарался с синей краской под глазами? – рассматривая себя, взволнованно спросила она. – Может, эта пузатая корова поэтому догадалась?
– Ты о ком? Я ведь думаю про Ирмину, когда ты так говоришь. С красками на лице всё идеально, но только не плачь, а то может потечь. И помни: надо верить в свою ложь – тогда в нее поверят остальные! А для правды есть мы друг у друга.
Лилия раздумывала и не слушала «братца».
– Надеюсь, сейчас ты не думаешь о том, как сбросить меня в воду, а самой плыть на лодочке любви дальше как герцогиня Раннор? – прищурил стальные глаза Адреами. – Только попробуй отплатить мне неблагодарностью!
– Я творю новый план! – тихо, но зло выговорила молодая женщина. – Ты ведь ничем мне не помогаешь! А самое время! Оставь меня одну сейчас.
Адреами чмокнул воздух в сторону «сестры» и, «надев маску печали», вышел за дверь. В кухне он нашел Ирмину, нарезавшую пшеничную булку.
– Бедняжка так страдает! – покачал головой Адреами, обращаясь на меридианском к Ирмине. – А я не знаю, чем ей помочь… Баронесса Нолаонт отказала ей в убежище. Так жестоко с ее стороны!
– Но здесь безопасно! – горячо произнесла Ирмина и слегка порозовела в щеках. – А я так рада, что вы остаетесь, – принялась она намазывать масло на ломоть хлеба. – И батюшка тоже будет рад. Желаете, чтобы я зашла к несчастной госпоже Тиодо?
– Нет, юная госпожа Аттсог, очаровательная Ирмина, – печально пропел плут, присаживаясь на стул и принимая от девушки ее хлеб. – Моя сестрица прилегла отдохнуть. Не стоит ей мешать. Она держалась из последних сил при баронессе Нолаонт, и теперь они иссякли. Лучше почитайте мне свои творения, – предложил он. – Вы так восхитительно складываете стихи! Я их часто сейчас вспоминаю в минуты своего горя. Особенно это:
Пучину мрака разогнав, лучами света воссияет солнце
И, отразившись в зеркале морей, заглянет и в мое оконце…
– Это же глупости, – засмущалась юная девушка, оттягивая вниз прядку кудрявых волос, распрямляя ее и отпуская на свободу. – Женщин-поэтов не бывает. Батюшка, вот кто пишет восхитительные стихи. Я же от скуки глупости сочиняю… Но, – оживилась она, доставая из буфета винную бутыль. – Последнее вроде неплохо вышло.
Ирмина прокашлялась и с болью в голосе завыла стихи, при этом она держала в руке бутыль, качалась сама и качала ее в стороны, как маятник, а Адреами жадно следил за плескавшимся вином глазами.
Собирала цветы у дороги,
Бродила по полю, пока не сбила ноги.
Думы мои, что речные пороги.
От надежды до горя – такие мороки…
– Последняя строка не очень вышла, – налила Ирмина в чашу настоящего красного вина для Адреами. – Я ее еще меняю. Может, лучше так?
Думы мои, что сплошные пороги:
То круты, то остры, то пологи…
– И то и то – восхитительно… – отпивая из деревянной чаши, польстил ей Адреами. – Обязательно записывайте свои сочинения. Поэзия – это искусство – не то что живопись… И кто знает, может, женщинам однажды дозволят работать поэтами, как нынче быть столовыми прислужницами.
– В Лодэнии женщины всегда прислуживали за столом и готовили. Скажи кому в Ларгосе, что ты повар, то и тебя засмеют, и того, кто тебя нанял этим… стряпухом. Димий вот кухарит, да очень этого стыдится.
– Тогда тем более! Ваше королевство шагнуло вперед намного раньше других. Так и вижу книги, где будет стоять имя «Ирмина Аттсог», а все в Меридее будут удивляться: «Ну надо же – дама-поэт! И какая же она даровитая!» Может, и другое имя там будет… «Ирмина Тиодо», к примеру…
Разжигая любовь «пузатой коровы», Адреами лишь разгонял скуку, а Ирмина с обожанием глядела на красавца. Смущаясь да розовея, она подала Адреами новый ломоть хлеба с маслом и, пока тот жевал, прочитала ему еще с десяток коротких стихотворений.
________________
Возвращаясь в замок, Маргарита твердила себе, что поступила верно, отказав в прибежище столь красивой, умной и чересчур несчастной жертве. И удивительно, но совесть ее мучила оттого, что она же, эта странная совесть, ее не мучила за немилосердный отказ.
Лошади шли неспешно, медленным шагом. Сидя на светло-серой в яблоках кобыле Рерде, Маргарита в размышлении поправила рукой пышный воротник из белой лисицы, то есть из песца – драгоценного меха Лодэнии. Голову баронессы Нолаонт плотно обматывал лилейный шелковый шарф, а сверху него, прикрепленный шпильками, свободно лежал, будто собранный из снежинок, белый ажурный платок, расшитый мелкими жемчужинками. Маргарита казалась воплощением зимы – той, что убивая природу, ее же возрождает.
«Странное что-то есть в ее распущенных волосах, – неосознанно положив свободную руку на свой живот, думала девушка. – На ночь она, как обычно, смочила волосы и заплела их в косы, чтобы распустить днем… Я же после насилия радовалась грязно-розовому платью-мешку и платку монашки. Мне менее всего хотелось быть привлекательной. Скорее наоборот… Я даже в зеркало едва смотрелась…»
«Она не могла говорить о своем бесчестье, как и я тогда не могла, – возразила сама себе Маргарита. – Если бы Лилия Тиодо лгала, то рыдала бы и стенала, пытаясь меня разжалобить. Разве можно укорять несчастную за то, что она не захотела ходить в уродливом платье, а старается выглядеть достойно?»
«Она монашкой хотела быть, разве нет? – не сдавалась "Маргарита-стерва". – Распущенные волосы говорят мужчинам о желании женщины отдать свою любовь, о поиске жениха… Нет, всё равно она дрянь, просто сейчас она несчастная дрянь! Монашка, ага, как же!»
«Или я оцениваю ее по себе, а все люди разные, как цветы, – ответила "Маргарита-меридианка". – Она – лилия, а я – маргаритка, почти сорняк. Мне, девчонке с улочки неудачников и бедняков, никогда не понять до конца гордые и благородные цветы…»
– Вообще-то, маргаритку древние люди звали «вечная красавица», – заговорила вслух Маргарита, опомнилась и испуганно подняла глаза на своих охранителей, среди которых ехал Раоль Роннак. «Усатый» единственный ее понял, но другие охранители тоже удивленно смотрели на баронессу Нолаонт.
– Обратить нет значить, – на ломаном лодэтском сказала им Маргарита. – Я думать говорить.
Охранители кивнули. Они ждали, что их прекрасная госпожа еще что-то скажет, но она снова погрузилась в мысли. Всадники меж тем проезжали грязно-желтую из-за сухой травы Пустошь, страшную из-за острых валунов и бурого, полуголого леса. Внезапно замыкающий отряд охранитель что-то крикнул, и остальные мужчины взволновались. Маргарита оборотилась к зубастым камням и увидела неровно шагающего, высокого мужчину, похожего на лесного грабителя. А через мгновение она узнала в нем Нинно! Кузнец исхудал вдвое, его лицо покрывала неровная, темная борода, на щеках багровели царапины от веток. К нему уже поскакал всадник, на ходу доставая меч и приказывая остановиться. Другие охранители подняли ружья.
– Нет! – вскричала Маргарита. – Встать! Я знать он! Не… – искала она в памяти слово «трогать», но бросила это. – Помочь я, пожалуйста, в пол.
– Землить баронесса! – потребовал Раоль.
Охранители крикнули всаднику с мечом, чтобы он не убивал незнакомца, первый конюший Рагнера, суровый Аварт, помог баронессе Нолаонт сойти по ступеням дамского седла. Затем он и еще четверо охранителей пошли с ней рядом, держа ружья наготове. Чем ближе Маргарита подходила к человеку в замаранной одежде, с обширной бородой и всклоченными темными волосами, в каких застряли веточки, сухие листья и даже паутина, тем отчетливее она узнавала Нинно. Он тоже ее узнал и остановился, но будто вовсе не замечал острия клинка у своего деревенского грязного кафтана. Нинно безумно улыбался и щурился так, как если бы видел не холодное серое небо, а яркий солнечный свет. Распахнув навстречу Маргарите руки, он замер.
– Боже, Боже, Нинно, как же ты здесь оказался?! – взволнованно говорила Маргарита, приближаясь к кузнецу.
Она испуганно остановилась, не дойдя до него пары шагов – Нинно раскрыл веки и посмотрел на нее красными глазами, – белки его глаз воспалились, и сперва Маргарите показалось, что это кровь, а Нинно без глаз. Кузнец, блаженно улыбаясь, упал перед ней на колени.
– Святая… – прошептал он, а затем завалился, как мешок, на бок – к ногам Маргариты.
– Нинно?! – крикнула она и хотела к нему наклониться, но охранители опередили ее и не позволили этого сделать.
– Ото дюжо опасное, – сказал ей парень с сильванским лицом, со светлыми волосами, бровями и щетиной – Рернот – тот самый воин, с которым Рагнер побратался после короткой битвы на Главной площади Элладанна. – Мы ёго не ознаём. Отвезть ёго во замоку? Вродь он хворой…
Маргарита поняла и закивала.
– Что глаза? Красный? Зачем?
– Ножорался, поди, чого-то в лясу. Тамо чого токо не ростет у Лешойки.
Смысл этих слов уже остался для Маргариты неясным.
– Пожалуйста, – попросила она охранителей. – Туда, скоро, – указала девушка в сторону Ларгосца.
Не прошло и двух триад часа, как Нинно занесли на пятый этаж донжона и положили его на одну из пяти кроватей в спальне отроков, вернее, бросили его, бесчувственного, на голый тюфяк. Здесь печник не сделал печи, и мозглая стужа пробирала до костей. Кроме того, на соседних кроватях лежали чертежи и бумаги с формулами Ваны Дольсога, жившего по соседству, в спальне воспитателя – на пустом этаже, где его никто не отвлекал.
Маргарита попросила принести корзину с углями и позвать к больному Соолму, а сама пошла за медвежьим покрывалом в своею спальню. Когда она воротилась отроков, Соолма уже протирала мокрым полотенцем лицо кузнеца, очищая его от грязи царапины.
– Не слишком ли много чести? – фыркнула Соолма, наблюдая за тем, как Маргарита заботливо укрывает медвежьим мехом «лесного грабителя».
– Молю тебя, помоги ему! – и горячо, и жалобно попросила ее Маргарита. – Я его с отрочества знаю. Он исчез еще в Элладанне, и мы боялись, что он погиб. Помоги, Соолмочка! Я на колени встать перед тобой готова. У него глаза красные! Он чем-то страшным занемог!
Соолма странно посмотрела на нее и молча подняла правое веко Нинно, а затем и левое.
– Я не знаю, что это такое, – ответила она. – Уходи отсюда, если хочешь, чтобы я помогла. Спускайся на третий этаж и жди. Его надо раздеть и осмотреть получше.
– Женщина… ночь… – внезапно, не приходя в себя, простонал Нинно между непонятным бормотанием. – В лесу…
Соолма отпрыгнула от него.
– Иди вниз, – нервно приказала она Маргарите. – Мы здесь разберемся. Тебе его раздетым видеть нельзя. И трогать тоже, – добавила она.
– Он мне брат по жене брата! – возмутилась Маргарита. – Не думай дурного! Я лишь его укрыла…
– В Ларгосе этого хватит для грязных толков. Рагнер будет очень зол. И тем пуще разгневается, если ты останешься.
Маргарита не стала более пререкаться и удалилась из спальни отроков. В своих покоях она не могла найти себе места – то плюхалась на ступень подиума, то бродила по светлице, то причесывалась, чтобы надеть красивый эскоффион. Дважды она перекусила. За окном темнело – солнце начало свой спуск и близилось обеденное время, но Соолма не приходила к ней с вестями. В конце концов Маргарита успокоилась у подоконника в опочивальне дочерей – в «опочивальне принцессы», еще необставленной и голой.
Рагнер приехал незадолго до заката в сопровождении светловолосого Рернота. Тогда Маргарита вернулась в свою спальню, взяла в руки книгу, села на медвежью шкуру да на ступени подиума – сделала вид, что читает.
Однако Рагнер первым делом побежал на четвертый этаж, к Соолме. Та тоже с нетерпением ждала его в своей спальне.
– Что скажешь? – с порога спросил Рагнер, едва замечая лапы Айады на своей груди и то, что неосознанно гладит ее черную голову.
– Я дала ему снотворного порошка. Не знаю, поможет ли, но точно знаю, что до утра он будет спать. С ним сейчас четверо, у них ружья. Мужчина высокий и сильный, хотя голодал. Ран на теле нет, но есть синяки и ссадины от падений. А еще у него красные глаза, и из-за чего это – я не знаю.
– Рернот думает, что он дряни какой-то наелся в лесу, – кивнул Рагнер. – А может, дурманными травами у Лешийки надышался?
– Это не всё… – испуганно сказала Соолма, нервно трогая толстую ковровую завесу, за какой прятался альков с кроватью. – Похоже, что я всё же умру от укуса ларгосской гадюки, как мне Йёртр предрек.
– Что за бредни? – понизил голос Рагнер, спуская вниз лапы собаки. – Йёртр же слаб разумом из-за проломленной башки. Соолма, – подошел он к Черной Царице и нежно приобнял ее. – Йёртр уже столько навещал бреда, что ему давно перестали верить. Ты же умная…
– Да, и поэтому я в лес больше ни ногой! Тогда, на набережной, он сказал твоей баронессе, что скоро придет из-за трех морей знакомый и родной ей человек. И у него будут красные глаза! Но это еще не все, – говорила Соолма, впиваясь зрачками в светло-карие глаза Рагнера. – Старик нес такое! Что это не человек вовсе, а красноглазый демон в обличье человека, который хочет вашего с ней наследника, чтобы жить в нем. И сказал, что это дитя нужно убить, пока он младенец, пока слаб…
– Соолма! – громко выдохнул Рагнер.
– У этого орензчанина были красные глаза, когда он появился! Я это видела сама! Может, на этот раз Йёртр всё же не ошибается, Ваше Величество?
– Довольно! – отошел от нее Рагнер. – Я более эти бредни обсуждать не буду и своего наследника убивать, конечно, тоже. И тебе запрещаю это делать, поняла?!
– Да как ты про меня такое думать можешь?! – возмутилась Соолма. – Младенца?!
– Ладно, прости… – перевел дыхание Рагнер. – Я устал, а тут еще этот пришелец из-за трех морей и бредни Йёртра… Херня какая-то кругом творится без конца! Пойду, погляжу на красноглазого…
Рагнер так резко развернулся, что взметнулся черный плащ. По винтовой лестнице он поднялся на этаж выше. Айада и Соолма следовали за ним. В спальне отроков Рагнер осветил лампой лицо кузнеца и выругался, узнав его.
– И даже это еще не всё… – прошептала за его плечом Соолма. – Этот человек в беспамятстве сказал по-орензски: «Женщина ночью в лесу». Именно так, – подтвердила она, глядя в нахмуренное лицо Рагнера. – Больше ничего не говорил. И Рагнер… Он пришел со стороны Пустоши, из леса… Я думаю, это он мог надругаться над Лилией Тиодо.
– Я разберусь, – мрачно ответил герцог и обратился к охранителям. – Одного его не оставлять. Его должны стеречь четверо в спальне и двое за дверью. Третий из коридора будет вас заменять, если надо в уборную. Как очнется – сразу мне докладывайте. Если будет драться – усмирите, но не убивайте, – он должен пока оставаться живым.
Только после этого Рагнер появился на третьем этаже. В светлице он кликнул Маргариту и, получив ответ, вошел в опочивальню герцогини.
– Читаешь? – спросил он, приближаясь к девушке.
– Притворяюсь, – отложила она на ступень книгу. – Что с Нинно?
– Не ранен. Соолма усыпила его до утра. Крепкий сон еще никому не вредил.
Рагнер навис над Маргаритой, поставив одну ногу на ступень и всматриваясь в ее глаза. Его лицо стало даже не жестким – жестоким.
– Рагнер, – испугалась она, – не гляди на меня так, будто я в чем-то виновата. Там было жутко холодно, и лишь потому я накрыла его своим покрывалом.
– Хрен с этим покрывалом… Я его узнал. Громилу.
– И что? – развела руками Маргарита. – Он мне брат по жене брата!
– Брат, который в тебя влюблен… – проворчал Рагнер, отходя к окну и хмуро глядя на озеро. – На руках тебя до дома нес, на меня в ратуше бросился… Ничего мне рассказать не хочешь? – повернулся он к Маргарите.
– Нет… Рагнер, мой возлюбленный – это только ты! – с жаром произнесла она и этим немного успокоила возлюбленного. – Нинно я знаю с семи лет, его сестра Беати – она же моя лучшая подруга, и она замужем за Синоли. Нинно – не чужой мне человек. И я ттак не… хочу, – дрогнувшим голосом проговорила Маргарита, начиная неуклюже подниматься со ступеней. – Не хочу оправдываться без вины! Я лучше вернусь в Орензу, если так будет всегда, – утерла она щеку и отвернулась от Рагнера. – А ты делай что хочешь. Заселяй в замок Лилию Тиодо. Она мне сказала, что ты не имеешь возражений.
– Чувствуешь разницу? – подошел он к Маргарите и встал за ее спиной. – Я без тебя решения не принял, хотя в замке хозяин я.
– Почему она вышивает такой же крест, что и у тебя? – закрывая лицо руками, сильнее заплакала Маргарита. – Ты с нееей ужеее?.. – протянула она непослушными из-за плача губами.
– Нет! – уверено заявил Рагнер и обнял ее со спины.
– Тогда откуууда? – донеслось до него.
– Не знаю… Сам удивился, когда увидел. В прошлую медиану еще… Какое-то странное совпадение, и только. Любимая, – вздохнул он, – довольно так рыдать… Давай успокоимся и поговорим.
Она промычала согласие, а Рагнер зашептал ей на ухо:
– Послушайся меня и не перечь. И не заявляй более, что уедешь в Орензу. И с этим своим братом не оставайся наедине, что бы ни случилось и как бы он ни просил. Пообещай мне это, и мы помиримся. Обещаешь?
– Тда, – гнусаво проговорила она, вытирая нос. – Я и не собиралась.
– Ладно… – поцеловал Рагнер ее в висок. – В обеденной теперь будет охрана, у лестницы в твои покои. Я ему не доверяю. И завтра донеси до своего брата, что я его мигом убью, если он опять бросится на меня, а тем более кинется к тебе. Договорились?
– Да… – всхлипнула девушка.
– Всё, моя плакса, заканчивай. Я страшусь за тебя, как же ты не поймешь? И за наше чадо тоже, – положил он руки на ее живот. – Мне неспокойно, когда ты покидаешь замок, а теперь я боюсь тебя в нем оставлять… Так Лилия Тиодо не переберется сюда?
– Расстроился?
– Еще бы! Тоже щас заплачу… Мне же, помимо твоего ухажера, для полноты счастья не хватает ссор из-за Лилии Тиодо. Весь Венераалий – насмарку!
Рагнер услышал, как Маргарита усмехнулась сквозь слезы, и улыбнулся, разворачивая ее к себе. Обняв ее лицо руками, он, как при их первом поцелуе, сначала коснулся губами ее правого глаза, выпивая слезу, а затем губ с левой стороны. После чего поцеловал девичьи губы глубоко, медленно и нежно.
– Давай здесь пообедаем и после ляжем, – приподнимая голову, предложил он. – Я устал и хочу, наконец, отдохнуть с тобой одной.
– Меня не надо уговаривать, – прошептала Маргарита. – Я так по тебе соскучилась: ты или в разъездах, или еще чем-то занят, а я всё время жду тебя здесь, в замке, одна. Я не жалуюсь, не думай, – утерла она новую слезу. – И откуда они берутся? Я и правда плакса. Быстрей бы малыш появился – мне бы не было так тоскливо днями…
– До Возрождения осталось полторы восьмиды и пять дней… Только не рожай, молю, в Судный День, как меня родили…
– Назло так сделаю, ведь ты уплывешь в Брослос, а меня здесь бросишь!
– Да я сразу назад! И то отбуду я из-за развода. Ну как я тебя потащу в столицу? Зимой на корабле – ужасающе холодно, а еще я боюсь, что ты там же и родишь из-за качки… и наш сыночек станет Ольвором.
Вскоре в опочивальне герцогини появились мясные яства, напитки, хлеба… Маргарита и Рагнер лежали на медвежьей шкуре, кормили друг друга и, помирившись, много смеялись.
Засыпая, Маргарита думала, что так счастлива: и Нинно нашелся, и Лилия Тиодо не въедет в замок, и возлюбленный Рагнер наконец-то, пусть даже из-за ревности, вспомнил о ней, своей любимой. А Рагнер еще долго не смыкал глаз и размышлял над всем услышанным от Соолмы.
