Ольга Александровна Коренева
В барханах песочных часов
Глава 18
Утром третьего дня позвонила Янка и сообщила потрясающую новость. Вечером они с американским японцем улетают в Нью-Йорк. Она хотела бы видеть Саламандру среди провожающих. Сбор в 12 часов на Янкиной квартире, и оттуда в Шереметьево.
Леночку словно жаркой волной обдало, ощущение потери нарастало медленно и больно. Родителей дома не было, пришлось взять ребенка с собой.
– Иришка, пойдем тетю Янку провожать, на самолетик настоящий посмотрим, – бормотала Леночка, одевая дочку, которая от слова “самолетик” пришла в полный восторг. “Странная реакция, – подумала Лена, – уж не провидение ли? Сядет когда-нибудь так же на самолетик и улетит?”
Дверь Янкиной квартиры была не заперта. В прихожей курил Кирной. Вид у него был печальный, под каждый глазом – фингалы.
– Привет! Саламандра, забили тамтамы и…
Паша кивнул в сторону гостиной и больше ничего не сказал.
Леночка раздела Иришку и вошла с ней в комнату. Все были в сборе. Вполголоса переговариваясь, сидели за столом. Янка красовалась в дорогом темно-бордовом костюме, курила длинную коричневую сигарету.
– Ну, зашибенные дела! – воскликнула Леночка. – Вы что, нас на вынос тела пригласили? Прямо похороны устроили. Янка, ты что, блин, на тебя это не похоже. А где твой японец?
– Японец к шести часам ждет меня в Шереметьево, – спокойно ответила подруга.
Леночка смотрела на нее и глазам не верила. Перед ней была совсем другая, незнакомая женщина. Грустная полуулыбка, большие, овеянные печалью глаза, плавные медленные движения вытеснили все то, что еще вчера казалось настоящей Янкой.
– А что, господа, Саламандра права: слишком траурно прощаемся, – сказала Янка монотонным голосом, – Паша, разливай вино разлуки и расскажи что-нибудь веселенькое. Ты умеешь. А то соседи точно подумают, что у нас похороны.
Кирной наполнил вино по бокалы, встал и торжественно произнес:
– Господа, Янка правильно сказала, что мы сегодня пьем вино разлуки, но я хотел бы добавить, что оно одновременно является и вином обретения. Наконец-то сбылась заветная мечта нашей Золотой Рыбки: она попалась в сети к японцу, и в отличие от сказочного сюжета, теперь японцу придется исполнять желания нашей Золотой Рыбки…
– Бедный японец, – вздохнула Пончик, – оставит его Рыбка у разбитого корыта.
– Попрошу не перебивать, – погрозил ей пальцем Кирной, – не волнуйтесь, корыто под надежным контролем папуасов России, а японцу этому здорово повезло, потому что самая красивая женщина России на данный момент назвала его своим любимым человеком и мужем. Выпьем же, господа! Попрошу стоя!
Друзья поднялись, и комнату наполнил звон бокалов.
После торжественного тоста Леночка сказала вождю папуасов:
– Паша, что с тобой случилось, ты на глазах становишься занудой. Говоришь, говоришь, а никто не смеется, а ведь ситуация-то зашибенно смешная и радостная. Слава Богу, Россия освобождается сегодня от катастрофической своей дочери, и Америка получает в лице нашей Янки Троянскую кобылу…
Но и эта шутка никого не насмешила. Янка встала и быстро заговорила:
– В общем так, сейчас не до шуток, слушайте меня внимательно. Квартиру я отдаю Кирному с Пончиком в вечное пользование. Одно условие: вы обязаны будете принимать у себя дома наших общих друзей, в каком бы виде и в какое бы время они ни явились. То есть не нарушать традицию. Собственно, больше мне вам оставить нечего. Я думаю, никто не будет в обиде, что именно Кирному и Пончику, потому что все знают, что им жить негде, ведь свою они сдают, и живут в мастерской.
– Ребенок мой покинутый несчастный! – всхлипывая, заголосила Пончик, – зачем же в вечное пользование? Вот выгонит тебя японец, куда тебе возвращаться? Давай так: во временное пользование.
– Не выгонит, – успокоила ее Янка. – А если и выгонит, то к тому времени я себе пять квартир уже смогу купить.
В аэропорт решили ехать на двух машинах. Янка, Леночка с дочкой и Кирной очутились в одном такси. Ехали молча. На Пашу даже вино не подействовало. Леночка поинтересовалась, кто ему фингалов понаставил.
– Да маму он хоронить ездил, – бросила Янка через плечо, – брат его решил, что Кирной будет с ним делить наследство, и на всякий случай побил ему на поминках морду. Вот привез наследство: два фингала.
– Да, Россия, – глубокомысленно изрек Павел, – родным братьям лучше встречаться на похоронах чужих родителей… Зато военные летчики, друзья покойного отца, меня на бомбардировщике обратно в Москву доставили. Денег-то ни хрена не осталось… Если б не летчики, пришлось бы мне через Урал пешком чапать.
– Какая ты бестолочь, Паша! – воскликнула в досаде Леночка, – почему у меня не спросил, у меня же есть финансы! Ну, зашибенные дела, что я тебе, не друг больше?
– Саламандра, спасибо тебе от всего сердца, но сколько ты можешь платить, а Родина на что?!
– Родина родиной, а все равно за все надо платить, – засуетился водитель такси, видимо, заподозрив в откровениях Кирного нехороший намек.
– Да не беспокойся, командир, тебе мы заплатим, разговор не о том, – успокоил его Кирной.
А ты, парень, не переживай, – ободрился таксист, – на похоронах да на свадьбах у нас все что угодно может быть, но все равно все друг друга по большому счету любят. А вот, к примеру, не дай Бог стать тебе каким-нибудь политиком с мировым именем, да тебя терактом укокошат, представляешь, кто тебя в последний путь проводить приедет? А приедут к тебе такие же политические деятели со всего мира, то есть такие же чужие тебе люди, как сам ты им всем. Вот это горе! А то что морду набили, так то ж свои, родные. Все равно легче.
– Ты прав, командир, нам легче, – согласился Кирной.
В аэропорту их встретил Янкин японец. Он действительно был на голову ниже своей избранницы, но выглядел вполне порядочным человеком и, как не странно, они с Янкой смотрелись на все сто.
– Пора отвыкать от деревенских мерок в отношении жениха и невесты, – заключил Кирной. – Выше – ниже, толще – тоньше, – все это ерунда, в том числе и национальность. Если я папуас, так что ж теперь мне запрещать француженкам себя любить?
– Ну, Паша, ты от скромности не медитируешь на другую планету, – пошутил Карпов.
Настала минута прощания. Все напряженно смотрели на Янку. Ждали, что она скажет. Но она лишь спокойно разглядывала друзей, словно видела их впервые.
Первая сорвалась Бедная Лиза.
– Янка, через неделю выборы, за кого голосовать?
Друзья грустной улыбкой сопроводили вопрос наивной девушки. Но Янка, без тени улыбки, поманила Бедную Лизу пальчиком и что-то прошептала ей на ухо. У той брови поползли вверх и глаза удивленно округлились. Тут уж действительно все расхохотались. Напряжение было наконец-то снято. Кирной вспомнил, что у него в портфеле шампанское и пластмассовые стаканчики. Японцу очень понравился этот простецкий жест, и он с удовольствием пригубил вина.
Они прошли таможню, сдали багаж, снова выпили на дорожку.
Потом Янка поочередно всех расцеловала, на мгновение став прежней собой, лихо взмахнула рукой и воскликнула:
– Ха! Оставайтесь со своей Россией! Чао! Господа!
Японец подхватил ее под руку, и они встали в длинную очередь паспортного контроли, а потом исчезли за контрольно-пропускным пунктом, там, где, как утверждают знатоки, уже нет России, хотя нет еще и другой страны. Забавная территория!
Назад, пообещав водителю переплату, ехали впятером в одном такси.
– Почему ты, Паша, определил, что этот японец порядочный человек? – спросила Лиза. – Человека по глазам можно определить, а у него одни щелки, ничего не видно.
– Карпов, где вы нашли это наивное дитя? – вздохнул Кирной, – объясните ей, пожалуйста, дома, что это качество по глазам можно определить только у русского человека, а встретишь японца, смотри на губы, а встретишь американца, смотри на руки, а встретишь папуаса, смотри на национальность. Вот так!
– По-твоему, выходит, что папуасы самые порядочные люди, – надулась девушка.
Леночка решила поддержать подругу:
– Успокойся, Лиза, они порядочные, потому что им выпендриваться не перед кем – кругом джунгли.
– Верно говорите, – кашлянув, вклинился в разговор таксист, – у них в лесу больше порядку, чем в Москве, дожились, твою мать…
Перед самым домом Леночка вспомнила, что сегодня для нее очередной судьбоносный день. Влад, наверняка, уже ждет ее у родителей. Такси подкатило прямо к подъезду Трошиных. Возле входа стояли Влад, Трошин и какой-то парень без шапки с копной каштановых волос. Все курили.
Леночка вылезла из машины, взяла Иришку на руки и подошла к стоящим.
– Здравствуйте, Елена, – произнес парень без шапки. – Я Андрей Нежный, поэт и ученик вашего отца.
Взгляд ученика был слегка затуманен и словно обволакивал Леночку, Иришку, компанию друзей, стоящих сзади нее, и все остальное, что было уже за друзьями. В следующее мгновение произошло невероятное: Иришка заверещала во весь голос:
– Папа доблый! Папа доблый! Папа доблый! – и устремилась, вытянув ручонки, к Андрею. Тому ничего другого не оставалось, как подхватить ее на руки.
– Папа доблый, папа доблый! – продолжала восторженно повторять девочка и теребить его заиндевелые патлы. Леночка стояла, как завороженная, и смотрела то на дочь, то на это лохматое существо с огромными добрыми глазами, которое ее дочь уверенно называла “Папа доблый!”. Она чувствовала, что происходит что-то неотвратимое, как судьба, но не могла ничего сказать. Она растерялась.
Обстановку разрядил Влад. Он бросил окурок сигареты, демонстративно растоптал его, и надтреснуто произнес:
– А может, это и к лучшему, наверняка к лучшему. Прощайте!
Влад еще секунду помедлил, словно лишний раз убеждаясь в правильности и справедливости того, что сейчас произойдет и, наверное, должно было произойти. Потом медленной раскачивающейся походкой направился в сторону Ленинского проспекта. Все молча смотрели ему вслед. Ждали, что он оглянется. Но он почему-то не сделал этого.
Первым очухался Кирной и весело заявил, обращаясь к Андрею:
– А я, между прочим, тоже ученик Александра Кирилловича, конечно не самый лучший, но…
– Сочтемся славой, как сказал один поэт, – улыбнулся Андрей и, обращаясь к Леночке, добавил:
– О чем ты думаешь, Елена?
До нее дошел смысл сказанного в какой-то космической форме, и она тут же выпалила:
– Я думаю, что ты – мой мужчина!
– Господа! Забили тамтамы ! – заорал Кирной.
Глава никакая – пять
(из Яниных дневников)
«Загородный дом Ромгура представлял собой круглые островерхие башни, соединенные длинными верандами с разноцветными витражами. Мы поднялись по винтовой деревянной лестнице, и очутились в просторной галерее, сплошь увешанной массивными картинами в дубовых рамах и заставленной высокими растениями в керамических бочках. На картинах – контрастно яркие лица, преломленные друг в друге, пейзажи, распадающиеся на брызги, изображение словно многомерное и шелковистое, не видно мазков. В каждой картине сразу несколько композиционных центров, смещенных по отношению друг к другу, и от этого, видимо, было чувство расфокусировки зрения. Словно я то ли окосела, то ли травкой обкурилась. “Необычная техника письма”, мелькнуло в голове. Я зашаталась и пошла куда-то вбок, за растения, ноги – словно циркули описывали дуги, пока я не уперлась плечом в свободную от живописи стену. Я ткнулась в стену, давая отдых глазам, но не успела прийти в себя, как деревянная плоскость распалась на створки, я ввалилась в образовавшееся пространство и очутилась в лифте. Створки сомкнулись, кабина взмыла вверх. Лифт оказался скоростным. Не успела я как следует удивиться (зачем скоростной лифт в трехэтажном доме), как поняла, что пролетела уже этажей десять в небо. Но кабина все убыстряла движение, каждую четверть часа все сильней, словно в ней стал включаться реактивный двигатель. У меня аж уши заложило. Я решила, что это какой-то фокус для прикола гостей. И тут лифт стал сбрасывать скорость взлета, а потом и вовсе остановился. По идее, я должна была зависнуть уже где-то в Космосе. Но это оказался всего лишь парк. Причем было лето, а не зима. Я опрометью выскочила из раскрывшихся створок кабины и помчалась вперед не глядя по сторонам. Удар в лоб остановил меня – я врезалась в дерево, или оно в меня, не поняла. Ствол был влажный, раскаты грома слышались в темнеющем пространстве, небо заволакивалось густыми лиловыми тучами, похожими на темный кисель. От неожиданности я споткнулась, но удержала равновесие, и стала громко звать Ромгура. Голос мой тонул в плотном воздухе, даже эха не было. И тут, словно в ответ на мой зов, тучи полыхнули ослепительными крутящимися огнями, и глухой грохот, словно рык мифологического чудища, обрушился вниз, на затихшие деревья и поникшие травы. Воздух стал необычайно легок и насыщен неведомыми ароматами, это был обжигающий коктейль запахов, но что-то зловещее чудилось в нем. Острое ощущение сладострастия и жути захлестнуло меня. Захотелось заорать, взмыть в небо и лететь, раскинув руки. Я испугалась самой себя и снова побежала. Бешеные вспышки молний пронзали землю вокруг, дико гудели, шумели и рвались по ветру деревья, их стволы раскачивались со скрипом, высокие травы отплясывали джигу. Над головой грузно пролетела вырванная с корнем березка, от нее горячо запахло баней. Я остановилась отдышаться. Впереди размеренной трусцой бежал мужчина, его нагое тело лунно мерцало в струях дождя, сетка молний яростно липла к торсу. Вдруг бегун резко притормозил возле большого дерева с узловатым стволом и обширным дуплом, игриво изогнутым. Он обнял дерево, уткнулся в него лбом и нежно провел ладонью по двум высоким буграм на стволе. Он стал ласкать дерево так истово, что у меня дух захватило от этого зрелища. Он целовал ствол, страстно лизал дупло, прижимался всем торсом и вздрагивал, словно его било током. Дупло сжало свои створки на уровне паха мужчины, он с вожделением запрокинул голову, и я узнала Ромгура. Мне стало так неловко, что я бросилась бежать в другую сторону, и мчалась до тех пор, пока в полном изнеможении не упала на деревянную плиту, валяющуюся на траве. Точнее, я об нее споткнулась. Плита распалась на две створки, за которыми оказалась дверь-купе. Я провалилась вниз, и очутилась в коридоре. Встала на ноги, отряхнулась, подождала, пока глаза привыкнут к темноте. Наощупь двинулась вперед. Вскоре я вошла в просторную залу, освещенную свечами. Столы были накрыты. Стульев не было. Слонялись люди с тарелками, что-то ели. Это было похоже на фуршет. На меня никто не обратил вниманья. Я подошла к столу. Есть не хотелось. Но все же я взяла какое-то блюдо и принялась искать вилку или ложку. Не оказалось ничего, похожего на столовые приборы. Да и сама еда была не на тарелке, а на каких-то плотных листьях. Все ели руками.
– Ничего не ешь, – предостерегающе прозвучало за моей спиной. Сзади подходил Ромгур. Он был в белом костюме.
– Почему? – удивилась я.
– Если прикоснешься к еде, съешь саму себя.
– Как? – я была в полном недоумении. – А эти люди, они что, поедают себя разве?
Ромгур затянулся огромной толстой сигарой с надписью по ободку: “Лилит”, и произнес:
– Их вообще нет. Они себя давно уже съели. Это просто тени.
– Как?! – все больше изумлялась я.
– Эти тени пришли из обычного плотского мира, где они были людьми. Но они слишком привязались к материи. Их идолами были деньги, престиж, секс, жратва, алкоголь, наркотики, слава, в общем, кому что, у всех по-разному. Они себя съели еще там, в нашем мире. А теперь они мучаются.
– Кто, тени?
– У теней этих остались ощущения и эго. Это все, что захватили из мира людей.
– Эго? Ты хочешь сказать, амбиции?
– Да. Это обостряет их страдания. Им противна еда, отвратительна, но не есть они уже не могут. Непрерывно поглощают пищу, которая у них во рту превращается в жуткие фекалии. Но им стыдно показать при всех свое отвращение, отчаяние, мучительный ужас, их амбициозность не дает им это, видишь ли, своеобразный бомонд, сливки общества. Страдания их невероятны, нестерпимы. Слабо сказано. Нет таких слов и понятий, чтобы выразить всю степень их мучений. Я тебе просто не все рассказываю. Тебе не надо знать.
Я поставила на стол блюдо, вытерла салфеткой руки, и взмолилась:
– Выведи меня отсюда, пожалуйста, умоляю! Зачем ты меня сюда привез?
– Идем, – коротко сказал он.
Мы пересекли залу и подошли к винтовой лестнице с мореными деревянными ступенями. Я старалась не смотреть на бомонд теней. Ступени как бы расходились веером слева направо, подниматься по ним было не очень-то удобно, и Ромгур, чтобы компенсировать это неудобство, развлекал меня разговорами.
– Я же не знал, что ты окажешься здесь, – говорил он, оправдываясь. – Просто хотел показать картины и оранжерею. Я чувствовал, что тебе будет интересно. Картины необычны, написаны художницей…
– Милалисой? – перебила его я.
– Отнюдь нет, – качнул он головой и придержал меня за локоть. – Алюмидой. Двадцатилетней женщиной, весьма неординарной. Она живет одновременно в двух тысячелетиях: в нашем и в девятом. Хотел показать тебе еще одну диковину, да ты исчезла. Не заметил, как ты ушла в парк, в котором, кстати, был не я, а он… Я искал тебя на всех этажах.
– Да их всего-то три! На всех. – Недовольно проворчала я.
– На всех девяти тысячах из трех, какие есть, – уточнил он.
Я ничего не поняла и не стала больше задавать вопросов, чтобы не сломать себе мозги.
Глава 19
Середина 90-х
Лена стремительно шла по улице. Мокрый ветер, пронизанный мелкими каплями дождя, пытался сбить ее с ног, быстро наступившие сумерки вспыхивали от внезапных молний. Грозовые разряды, казалось, проникли в саму ее душу. Она была в смятении. Сейчас ей так не хватало Янки, той самой бесшабашной Янки, которая всегда была под рукой и в которой она, Лена, как ей казалось, вовсе не нуждалась. А теперь, когда Янки нет, словно дыра какая-то образовалась. И Лариска уже не та, прежнего Пончика нет, есть солидная и степенная жена Кирного. Лена хотела зайти, звонила по телефону – не отзываются, звонила в дверь – словно вымерли. Им хорошо вдвоем, воркуют. Лена опять настойчиво трезвонила и стучала в дверь. Шум и сдавленный смешок донеслись из квартиры. Тогда она навестила родителей. Дома было уныло. Иришку увезла в Тверь тетя Нина. Родители после очередной ссоры были какие-то кислые. И чего они вечно ссорятся, дуются друг на друга, пора бы уж разобраться в своих отношениях, не молоденькие уж…
Вот так две лучшие, закадычные подруги оставили ее. Как все просто. Хотя, в свое время, когда она вышла замуж за Влада, ей тоже никто стал не нужен, ни подруги, ни родители. Все так естественно. А теперь вот она страдает и мучается. Ее брак разрушился. Детей она раскидала: сына отдала чужим людям во Франции, дочку тоже, можно сказать, подбросила родне. Да и не спасли бы дети ее от одиночества. Что-то с ней творится странное.
Оглушил удар грома, и одновременно вспышка молнии возле самых ног… Она отпрянула. И тут же ускорила шаг. Пусть молния догонит и убьет ее, пусть, не будет больше горечи, мучений…
Хлынул проливной дождь. Лена бросилась бежать, закрывая голову сумкой. Зонтик она где-то забыла, наверно у родителей…
Косые струи дождя как плетьми стегали мостовую и редких прохожих. Лена помчалась через дорогу наперерез машинам, словно обезумев. Визг тормозов вернул ее к действительности. Чьи-то сильные руки подняли ее и втолкнули в открытую дверцу джипа. Она опомнилась уже, когда машина отъехала к обочине. На нее участливо смотрел симпатичный мужчина, где-то она видела раньше это лицо с разметанными густыми бровями и поблескивающими, словно лезвия, глазами. “Это Туркин”, медленно выдала память. – “Федор Туркин…” И она вспомнила все. Влад, первая встреча, первая ночь в Новый год, история с компьютером, Бодайбо, и все, что ее радовало и мучило, счастье и беды, вперемешку свалившиеся на нее, промчались в памяти. Сердце заныло от горького осадка, выпавшего из глубин ее подсознания подобно кислотному дождю.
– Я тебя отвезу домой, – сказал Туркин.
– Я сейчас живу…
– Знаю, – коротко сказал он.
– Откуда? – удивилась Лена, и тут же отметила про себя, что еще не потеряла способность удивляться. Это хороший признак.
“Да, он же работал в органах безопасности”, – вспомнила она. – “Следил за Владом, кажется. Конечно, ему известен адрес”.
Джип быстро и мягко катил по Ленинскому проспекту. Лена с удовольствием откинулась в кресле, поглядывая на Туркина – его ладони небрежно, словно детскую игрушку, держали руль. Нежный свитер облегал уютно его широкие плечи.
Джип остановился возле подъезда. Федор перегнулся и распахнул дверцу.
– Зайди на чашечку кофе, – пригласила она.
– Ну, раз зовешь, пожалуй… – мягко сказал Туркин.
Он не пошел следом за ней. Пока отогнал машину, припарковав ее за аркой дома, пока зашел в коммерческий ларек, Лена уже успела подняться к себе, наскоро прибрать квартиру и поставить кофе. Ее гости предпочитали кофе, хотя она с большим удовольствием пила чай. Вкусов Федора она не знала, но все же по привычке взялась за кофемолку. Рассеянно двигаясь по кухне, она удивлялась перепадам своего настроения и какому-то новому ощущению, которое зародилось в глубине ее души вскоре после появления на свет Иришки и Владика. Это была тревога. А младенцы никакого отклика в ее сердце не вызвали, будто это и не ее дети вовсе.
“Со мной что-то сделали”, – вдруг подсознательно поняла она. Из нее должна была получиться хорошая мать, но увы… Не только как мать, но, похоже, и как женщина она не состоялась. Женщине нужен мужчина, а она никого и ничего не хочет. А ведь молода и, как говорится, в самом соку.
В дверь позвонили.
“А вот я сейчас проверю, женщина ли я еще!” – мысленно воскликнула она, открывая Туркину.
Федор сунул ей в руки пакеты со снедью. Лена улыбнулась и покачивая бедрами прошла на кухню, выложила на стол бутылку светлого мартини, баночки с черной и красной икрой, свежий хлеб в фирменной упаковке, большую коробку конфет.
– Ты решил пир закатить? – усмехнулась.
– Да, я давно загадал нашу встречу, думал, сбудется ли? И вот сбылось. В честь этого и пир, хотя это всего лишь легкая закуска.
– Чем же тебя так заинтересовала моя скромная персона? – Лена посмотрела на него с кокетливым любопытством.
– Ты красивая, – смутился Федор. – Но дело не только в этом. Если честно, сначала я обратил на тебя внимание по долгу службы.
Лена фыркнула.
– Чего еще ожидать от госбезопасности, – сказала она. – Естественно, я проходила по делу Влада в качестве жены и сообщницы.
– Ты остра на язычок. Я ведь не раз бывал у твоего отца, и ты там мелькала, помнишь?
– Помню, там и Янка “мелькала”, глазки тебе строила.
– Ну где ты, там и Янка.
– Сдается мне, что это не основная причина. Ты знаешь что-то еще. Ведется какое-то расследование, и ты за мной следил… – пошутила она.
Федор натянуто улыбнулся. Лена почувствовала, как он внутренне напрягся. Через секунду улыбка стала естественной и напряжение исчезло.
“Тут что-то не так…” – подумалось ей.
Федор открыл мартини и налил в бокалы.
– Думаешь подпоить меня и выудить информацию? – подколола она его. – Нехорошо брать на понт пьяную женщину.
Она залпом осушила бокал и рассмеялась.
– Мы же еще не чокнулись, – улыбнулся Туркин.
– Ах, надо же, это прокол, – игриво качнула она головой. – Так налей же скорее еще! – И сунула бокал ему в ладонь. – Давай, гражданин начальник, наливай! – она лихо забросила ногу на ногу, так что кружева чулочков выглянули из-под коротенькой юбки.
“Как хорошо, что сегодня я надела эту юбку”, – подумала она. – “Очень кстати”. Почему-то она всегда старалась одеться слишком смело именно тогда, когда настроение было отвратительное.
Федор потягивал вино медленно, и в его бокале точно так же, как в глубине его ярких узких глаз, подрагивали и преломлялись полосочки света. Сквозь густые ресницы посматривал осторожно он на Лену, словно боялся вспугнуть свои затаенные и давно похороненные мечты.
– Слушай, мы же пьем мартини безо льда! – воскликнула она и вспорхнула со стула. – У меня в холодильнике лед из супермаркета, я и забыла.
Она хлопнула дверцей морозилки, вынула упаковку, уронила, что-то рассыпалось. Федор не заметил, как оказался рядом и вместе с ней стал собирать с пола холодные прозрачные шарики.
– Разноцветный шариковый лед, – рассмеялась Лена. – Он с красителем.
Она была слишком близко. В изгибах ее тела, в ее улыбке, в движениях было столько грациозности, что Федор удивился, как он раньше-то не замечал. В ней не было лукавства и кокетства, но жизнерадостная ее непосредственность вдруг стала сводить его с ума. Он судорожно сжал желтый шарик льда, растаявший в ладони.
Лена подняла глаза. “Наверно, сильный и страстный мужчина”, – отметила, разглядывая Федора.
Он не просто понравился ей, нет, это было что-то новое. Что-то словно оглушило и опалило ее. Лена вздрогнула и закусила до боли губу. На миг их глаза встретились. В его зрачках сверкали черные зарницы, и тут она увидела себя как бы со стороны, она была Саламандрой, охваченной пламенем, как на той картине! Пространство выгнулось и сжалось, кухня поплыла, словно мираж в знойном воздухе пустыни. Она почувствовала его губы… Будто электрический разряд пронзил ее всю! Федор подхватил ее и рывком прижал к себе, он вздрагивал и расстегивал ее блузку. Она едва не теряла сознание. Голова кружилась словно бешеная карусель. И она испугалась своих чувств. В панике рванулась из его объятий.
– Нет, нет, не надо! Уходи! Сейчас же уходи! – закричала и бросилась вон из кухни.
Когда она вышла из ванной, услышала за спиной холодный голос Федора:
– Я тебе ничего не сделаю. Не бойся.
– Да я и не боюсь, – сдавленно произнесла. Хотелось плакать.
– Извини, если обидел нечаянно. Не сдержался. Мне пора, работа. Прощай, – сказал он у двери своим обычным тоном. На его лице застыла бесстрастная маска.
– Пока. Заходи, если будет время, – ответила она с наигранной беззаботностью и через силу улыбнулась.
Она бросила на него стынущий взгляд, и поспешно захлопнув дверь, вернулась на кухню.
Она поняла, что наваждение это будет теперь ее преследовать всегда и всюду, и она свихнется.
«Невостребованная сексуальность» востребовалась.
“Нужно срочно найти другого мужчину”, – в панике подумала она. – “Найти и выйти замуж. Иначе я помешаюсь. Да чего искать, он же есть. Тот самый Андрей Нежный, ученик па. Спокойный, рассудительный, в меру эгоистичный мужчина…”
От этого решения ей стало совсем плохо, и она расплакалась. “Ну вот, расхныкалась”, одернула она себя, “какая же я после этого Елена. Я все та же Леночка, ничто не изменилось ”
Она включила видео, мелодраму. Но все равно никак не могла отделаться от переживаний. Зачем с ней это случилось, зачем? Но ведь она сама хотела проверить себя на женские чувства. И странно, что этим человеком стал Федор Туркин, которого она знает давным-давно и в котором ничего особенного раньше не замечала. Просто она всегда была занята своими проблемами и к Туркину не присматривалась. Да, конечно, она всегда видела, что он интересный мужчина, что в нем есть какая-то такая особинка. Ну и что, мало ли мужчин всяких мимо ходит. Андрей тоже вроде ничего, симпатичный. Андрей и Елена, звучит неплохо… Интересно, а что сейчас делают Пончик и Паша? Дрыхнут, небось, голубки, в Янкиной хате…
