Ольга Александровна Коренева
В барханах песочных часов
Глава 20
К себе Леночка вернулась поздно вечером и сразу залезла в ванну, долго лежала в душистой персиковой пенке, задремала. Потом переместилась в постель и врубила телек…
Но по всем каналам шли сериалы и детективы, она начала зевать.
В этот миг зазвонил телефон, она нехотя взяла трубку и услышала перепуганный Янкин голос:
– Саламандра, спасай! Срочно бери тачку и дуй в «Эхо гор», это клуб, пиши адрес…
«Что-то страшное случилось!» – словно током ударило Леночку.
Выскочила из постели, мигом оделась, сунула в карман деньги и вылетела на улицу. Через четверть часа она уже поймала такси и мчалась по Ленинскому.
А в это время в клубе «Эхо гор» грянул конфликт. «Все по сюжету, с гор сошла лавина», – пошутило Янкино сознание. «Жаль, нет Нежного, он бы заорал, что это стихи, и потребовал вторую строку, например: А под лавиной корчился мужчина… или трясина, зарифмуй как хошь, и продавай строфу за медный грош…».
Но вскоре ей стало не до шуток. Внутреннее чутье безошибочно подсказывало: это не спроста и кончится драмой, в которой она окажется отнюдь не в роли статистки.
Случилось то, о чем она старалась не думать. Но о чем уже догадывалась. Конечно, смешно было полагать, что ее вот так запросто отпустит восвояси Зикич. Для него она была изящным капканом на зловещую Тень, красивой ловушкой. Надо было лишь выждать время, пока инцидент с неудачным покушением забудется. Дать дичи забыть про осторожность. И получше ее отследить, эту самую дичь. Охота обещала быть интересной, и Зикич азартно потирал руки.
Рафисьяна Данэ «отследили» в небольшом уютном клубе, о местонахождении которого мало кто знал. Клуб был приватный, открыт недавно. Презентация прошла тихо и незаметно. Клуб существовал всего несколько месяцев, но там уже были свои завсегдатаи. Дизайн – в настойчивом кавказском духе, и вокруг посетителей витал ощутимый дух гор.
Именно в этот день Зикич снова направил в клуб Янку с Русланом. Все было выверено – одежда, имидж, развитие роли. Тут главной была точность. Точность действий. Красивая, гармоничная молодая пара должна была изображать пылких влюбленных. Смотрелись они великолепно, и ни у кого не могло возникнуть сомнений, что здесь что-то не так. При этом Янка развивала линию легкомысленной кокетки, а Руслан должен выглядеть неистовым ревнивцем – коим он и был в действительности. В «Эхо гор» они уже заглядывали несколько раз, и Янке сначала казалось, что этими вылазками все и ограничится, она была почти уверена, что Тень просчитала «ходы» Зикича на сто лет вперед и никогда не объявится в клубе. Но сегодня все было не так. Или ей просто казалось из-за того, что голова шла кругом после бурной ночи… Да, это была отнюдь не худшая ночь в жизни обоих. Янка не сразу легла в постель, она его хорошенько «выдержала», раздразнила, заставила добиваться довольно долго, и доведя до «белого каленья», наконец сдалась. Они еще не успели остыть, насытиться ласками, когда их, «тепленьких», вытащили из постели, привели в порядок и транспортировали в клуб. Все эмоции отражались на их лицах, в их движениях, взглядах.
Руслан вел себя импульсивно. Ревность оказалась настоящей. Кровь вскипела в его жилах, когда Янка вдруг увидела Рафисьяна и неожиданно для себя так обрадовалась этой встрече, что заговорила с ним нежным задушевным тоном. Руслан побелел от ярости. Миг – и кинжал, один из тех, что украшали стены, оказался в его руке. Но Рафисьян виртуозно владел приемами кон-фу.
Зрелище начиналось захватывающее. Завсегдатаи клуба азартно повскакивали с мест. В основном это были московские кавказцы, осевшие в элитных районах. Некоторые из них стали срывать со стен кинжалы. «Группа поддержки» Руслана (люди Зикича) схватилась за пистолеты.
Тут в дело вступили секьюрити. Началась пальба. Янка метнулась в угол, выхватила из чьих-то рук мобильник и успела набрать номер Леночки. Ничего лучшего, чем вызвать подругу, придумать она не успела – это первое, что пришло на ум с перепугу. Плохо соображая, в панике она кинулась к дверям, но тут ее сшибли с ног. Она угодила в самый эпицентр потасовки.
Попыталась вскочить, но на нее наступили. Кто-то споткнулся об ее распростертое тело и грохнулся, жутко матерясь. Над головой звучали автоматные очереди и крики:
– Заза, стреляй с колена! Стреляй с колена, мудак!
Кто-то упал почти на нее и, корчась от боли, сообщил:
– У этих сволочей автоматы «узи».
– А я думала, что узи, это рентген мочевого пузыря, – не удержалась она от остроты.
И попыталась отползти, но это ей не удалось. Тут ее схватили и подняли чьи-то руки. Здоровяк с веселым лоснящимся лицом цвета переспевшего баклажана выволок ее из свалки дерущихся тел и оттащил к стене. Он прижал ее спиной к мозаичной горе и, наваливаясь мощным торсом, восторженно осклабился:
– Вау! Мисс Яна! Хау а ю?
Она узнала одного их тех негритосиков, что были у нее в гостях. Не то Пит, не то Джон, уже не помнила точно. Над головой смачно прозвучал выстрел. Янкин знакомец азартно заржал и, развернувшись, направился в конец залы, размахивая руками и выкрикивая английские фразы.
В этот миг что-то обрушилось на нее. Тяжелое тело оттолкнуло ее назад и стало медленно сползать на пол, из судорожно раскрытого рта хлестала кровь. Она отпрянула. В руки ей сунули автомат, который она едва не выронила. Зажатая меж движущихся тел, она оказалась почти возле выхода и чуть не столкнулась с Леночкой, ошеломленно застывшей в дверях. Все было, как в фантастическом сне: взлетевший над перевернутым столом Рафисьян… Подруга, которой она протянула автомат и отчаянно завопила:
– Стреляй с колена, блин! Ну, Саламандра!
И опять Рафисьян, опустившийся за спиной подруги. Он держал Леночкины руки в своих ладонях и управлял ими. Он стрелял ее руками. Точные автоматные очереди срезали четырех кавказцев и секьюрити. Остальные отпрянули назад…
«Форд» Рафисьяна скользил по ночной Москве. Отблески реклам пробегали по его смеющемуся лицу. На светофоре он достал из бардачка бутылку шампанского, выстрелил пробкой и разлил по пластмассовым стаканчикам.
– Обмоем ваше боевое крещение, девчата, – произнес он весело. – Браво, браво, вы великолепны в бою!
Домой Леночка попала лишь под утро. Все, что произошло с ней этой ночью, казалось чем-то невсамделешним, бредовым. Ее психика отказывалась воспринимать это как свершившийся факт. Она тут же выбросила все из головы. Так она всегда поступала со слишком негативной информацией. Защитный рефлекс сознания.
Едва добравшись до постели, она забилась под одеяло и крепко уснула.
Глава 21
Янка чуть не выла от отчаяния. Не знала, куда кинуться, что делать. Совсем недавно еще так все обалденно хорошо было, и вдруг… Казалось, небо, ставшее ясным и счастливым по прихоти судьбы, чудом сотканное над ее головой любовью Руслана, небо из солнечного хрусталя – внезапно потемнело, лопнуло и со звоном обрушилось, а злые острые осколки впились в сердце. Тайна, которую она хранила даже от самых близких подруг: впервые за все время существования на земле ей повезло в личной жизни, наконец-то она нашла сильного, честного и искреннего в любви мужчину, и душа ее оттаяла. Ее Русик, яростный и нежный, готовый жизнь за нее отдать, она это знает точно, она сумела полюбить… Но с ним что-то стряслось, он исчез накануне их очередной встречи. Они его убили… Не может быть. Сердцем чуяла, что жив, но в большой беде.
Она бросилась к Зикичу. Хитрый горец не спешил помогать. Сперва Янке пришлось пожить на его вилле. Зикич выяснял, что она знает о криминальных делах, не проболтался ли Руслан. Но Янка ничего не знала, не говорили они криминале, у них свои дела, любовные. Все же Зикич не отпускал. Он имел небольшие прихоти. Лишь потом свел он ее с человеком, знавшем о Руслане. Молодой мужчина без имени, во всем черном, на черном «Джиппере». Коротко бросил:
– Беседа приватная, едем ко мне.
Согласилась, а что делать?
Они катили через всю Москву, чтобы причалить где-то в Бирюлево. Припарковались у многоэтажной бетонки.
Квартира почти без мебели. Стол, тахта, телефон.
– Как вас называть-то? – спросила Янка, ей стало не по себе от молчаливой сосредоточенности этого хмурого жилистого типа.
Он ухмыльнулся.
– Зови Джип, если хочешь. Или китаец, еврей, эскимос, как нравится.
Янка хмыкнула. Попыталась сострить:
– Интернациональный джип.
– Джип штука верная везде, – сказал он и неожиданно схватил ее в охапку.
Она и пикнуть не успела, как оказалась на тахте. Тяжесть его жесткого тела и жадность губ, он поспешно срывал с нее одежду, она оглохла от его шумного дыханья и не сопротивлялась. Он понравился ей своей нетерпеливой экстремальностью. Он ворвался в нее как торнадо, не раздев полностью. Его золотая цепь плясала на шее и стегала ее по лицу, – в этот миг она забыла про Руслана. Горячий запах конского пота (почему-то конского, показалось ей. В детстве она часто шастала на конюшни, была влюблена в жокея, любила тотализатор, бега, просачивалась при каждом удобном случае, шестой класс, первая любовь, трагичная и злая, один из ее первых мужчин), смешанный с тяжелым запахом сигар и портвейна, обдавал ее. На нее что-то сыпалось из его карманов – зажигалка, коробка сигар, пистолет, мобильник, бумажник, она зажмурилась. Чувство, что она участвует в каких-то конных скачках, не покидало. Джип оказался неутомимым жокеем. Он быстро воспламенялся, и не сразу остывал.
Беседу отложили на утро, но пришлось отодвинуть еще на день, пока не закончились «скачки».
– Руслан влип капитально, – сообщил Джип. – Он в «дыре» у Шаха. Есть такое место, откуда не сбежать, «дыра». У Шаха такой особняк – айсберг в натуре, одна часть в зоне видимости, восемь под землей.
– Мне надо туда. Шах – кликуха? – выдохнула Янка. – Надо попасть.
– Попадешь – пропадешь, – предостерег Джип. – Русь влип, хана ему, не выручишь. А девок красивых на Шаха не напасешься, он их рядит под Шахерезад, он сказки любит. Заставляет рассказывать. Не понравится сказочка – топит в фонтане. Каждый день топит, ему не угодишь. Ему сказочка нужна современная, реалистический ужастик с фантасмагорией и вечным продолжением, но чтобы натурально, как сериал с рассказчицей в главной роли, чтобы искренне. Как почувствует фальшь – в фонтан. Могу тебя продать Шаху, мне что, жалко? Костюмчик в театре закажем, в прикиде ты дороже пойдешь.
– Бизнес? – догадалась она. – Торговец Шахерезадами? А платит-то как, черным налом или безналичкой? – Янка шутливо подмигнула. Поняв, что глупость сморозила, досадливо дернула губой.
Ладно, Бог с ним, главное попасть туда.
Внутренний холодок заставил ее поежиться. Как быть? Плюнуть на все и уйти, не лезть же в нору маньяка, Руся все равно не выручить, зачем мучиться. А если его там пытают? Мало ли на что способен маньяк, на какие зверства? Раз он даже красивых девок запросто уничтожает, что он может сотворить с красивым парнем? Вдруг он извращенец?
Все сжалось внутри у нее. Пытаясь унять дрожь в поджилках, прошептала:
– Ладно, в это безумное дело я впутываюсь только ради Русика. Так пусть и напишут на моей могиле.
С Джипом она прощалась как с жизнью. Словно знала, что это ее последние дни и ночи, часы и минуты.
Они ездили на примерку, костюм был великолепен. Янка выглядела просто ослепительно. Джип поглядывал на нее с азартом.
Куда ее вез Джип, не поняла. Время растянулось в параллельную прямую, уходящую в бесконечность…
Вилла Шаха показалась ей каким-то мавританским дворцом, пости Альгамброй. Здесь только исторические фильмы снимать. Хозяин вышел в сногсшибательном одеянии, ни дать ни взять персидский шах, от чалмы до халата шло бриллиантовое сияние, да еще какие-то умопомрачительные брюко-шаровары, шедевр космополитического сознания. Сколько же драгоценностей и золотых нитей вплетено в тончайший узор, которым расшиты его тряпки, да это произведение искусства! Тут целая картина вышита: райские кущи, жар-птицы и длинноногие дивы с чашами в руках. А о чалме что и говорить – слов нет! Продолжением чалмы казалось лицо – узкое, с правильными чертами, с глубоким проникновенным взглядом, с чрезмерно розовым пухлым ртом, но жесткие складки вокруг чувственных губ выдавали садистские склонности.
Шах окинул ее цепким взглядом и отошел говорить с Джипом. Посовещавшись и поспорив немного, они, видимо, договорились. Янку провели в роскошную комнату – стены и потолок в розовато-золотистом шелке, пол скрыт под пушистым ковром морского цвета, вдоль стен – низкие широкие диваны, кругом цветы в напольных фарфоровых вазах. Прислуга внесла на серебряных подносах фрукты, сласти, вина, жидкий шербет. Вскоре пришел сам Шах.
В этот вечер она не работала Шахерезадой. То были часы знакомства, созерцания и наслаждения. Пили вино, курили кальян, тешились уединенной беседой. Шах развлекал ее своими игрушками, с огромным удовольствием объясняя их устройство:
– Сейчас мы покатаемся в старинной карете без кучера, работает она на электродвигателе, и спорим не угадаешь, куда он встроен? Тонкая работа!
По подземному туннелю они въехали в сад с фосфоресцирующими цветами и светящимися попугаями, великолепие ночной природы поражало. Шах любил изыск… Неестественно яркая луна низко нависала над травами, ошарашивающими острыми и словно наркотическими запахами. Янка разволновалась, когда Шах зажег свечи и принялся медленно раздевать ее. Она ощутила себя травинкой в этом причудливом саду… Пламенем свечи он вдруг опалил ее внизу живота, она испуганно попятилась. У Шаха были своеобразные любовные игры… Эти сутки они забавлялись в разных уголках особняка, который был, словно айсберг, огромен и непостижим. Время текло как вода сквозь пальцы. В каждой отдельной части этой «Альгамбры» было свое время суток. Наконец, они вернулись в прежнюю шелково-ковровую залу. Немного отдохнули. Янка спала как убитая, но долго предаваться морфею ей не позволили. Шах разбудил ее, когда слуги внесли огромные песочные часы.
– Ну, Шахерезада тысяча двести тридцать восемь, пробил твой час, – произнес он.
– Я уже пронумерована? – недовольно спросила она.
– Не то слово, – пояснил Шах. – Твои предшественницы дебютировали неудачно.
«Ясно, и теперь они фонтанные русалки. Только бы самой не угодить в водяной гарем, а то ведь они сдохнут от зависти при виде моего прикида. Надо что-то срочно придумывать. Как там в восточных сказках?..»
Она сосредоточенно уставилась в потолок, и через пару секунд начала в тональности мурлычащей кошки:
– О досточтимый господин, я поведаю тебе удивительнейшую историю, которая случилась со мной…
Но, глянув на Шаха, осеклась. Он хмурился и досадливо морщился.
Янка похолодела от жути. Она уже проклинала себя, что ввязалась в это дело. Руся она вряд ли спасет, да еще и сама вот-вот угодит в фонтан. Возможно, Русик уже давно пасет на дне русалок…
«А, была – не была, все одно пропадать, ща я ему сказочку такую закачу, сам в фонтан кончать прыгнет…»
Вызывающе глянув на Шаха, она ухмыльнулась так, что трудно было понять: то ли это пародия на вульгарность, то ли вообще черт те что. И тут ее понесло. В такие минуты остановить ее было невозможно – прорвалась словесная плотина:
– По-моему, ты гнусный чувак, низменный примитивный урод. Не знаю уж, кто ты там на самом деле, шах или мат, думаю, что мата во всех вас хватает, а я те вот че скажу о своей жизни: круче моей жизни даже сатане не снилось, и все чистая правда.
Шах поднял брови и захохотал от неожиданности. Ему стало интересно. Он облепил губами мундштук кальяна и приказал взглядом: продолжай.
Янка и так продолжала, в ее памяти все перепуталось, обрывки воспоминаний, слышанных где-то историй, эмоций и невыплаканных обид, из всего этого она ткала свой словесный ковер, дикий и сумбурный. Для храбрости она выдула залпом бутыль коньяка, совсем закосела, глаза подернулись влагой, губы распухли… Словно издали слышала она собственный голос:
– Хоть режь меня, хоть что делай, люблю Руся, и все. Те, другие, не в счет. Что Антон, что Влад, все гады ползучие, кроме Руся. Вот, вспомнила, как любила Влада, как сейчас люблю, хоть уполз, гадова душа… И вообще… душа может менять половые признаки. А мне все по фигу. У меня было нелепое имя – Иньянь, мамуля наградила, царство ей небесное, она тогда буддизмом, или китаизмом, увлекалась, и объединила в имени женское и мужское начало, а у меня от этих двух начал все наперекосяк, вечно янь стремится войти в инь, не попадает все, промахивается. Нелепость бытия. Все из-за имени треклятого. А я себя называю Янкой. Янка – хулиганка, обезьянка, лесбиянка и так далее, рифмуй как угодно. Иньянь – такая дрянь, это меня дразнили в первом классе. Потом, оставаясь каждый раз на второй год, я уже называлась Янкой. В шестнадцать лет при получении паспорта я поменяла себе имя, но все равно чувствую себя такой дрянью. Так проще: твори что хочешь и как хочешь, с дряни какой спрос?
Кто-то знаменитый, Шекспир, вроде, сказал: «Жизнь – это театр, и мы все в нем актеры». Врет он. Жизнь – это сон, и мы в нем – сновиденья. Это мой личный свеженький афоризм. Звучит, а? А Влад – это мой личный свеженький кошмар, сейчас переверну бутылку и скажу: куда сон, туда и Влад, тьфу-тьфу-тьфу на Влада. А что будет, если одинокий цветок полюбит корову? Корова либо съест его заодно с травой, либо уронит на него свою тяжелую какашку, а может, пройдет мимо. Смешной случай был, вот умора-то! Зашел как-то разговор о стихах, а я возьми и ляпни спьяну, что люблю Велимира Хлебникова. Все, конечно, мне: прочитай да прочитай любимое. А у меня в башке лишь первая строка да обрывки фраз крутятся, какие-то концы, сосцы, русалка. Ну, я возьми и выдай:
Старик с извилистою палкой
Не хочет мокрую русалку,
Она с серебряным концом
И длинным мебельным сосцом…
У всех вытянулись лица, а поэт Андрей Нежный прошептал: «Гениально!» Он, верно, не читал Хлебникава. Нет, жизнь – это сон, точно, а мы в ней прикольные сновиденья, ха-ха! А потом этот гад достал меня. Ну этот, Нежный. У-у, садюга. Везде на него натыкаюсь. Выхожу с мусорным ведром – он вламывается в квартиру, я от неожиданности ведро выронила, так он стал мусор руками собирать, ползал-ползал у порога, ну я расчувствовалась и впустила. Заставила за жратвой сбегать, окна помыть, перестирать кучу моих трусов – они в углу валялись. Так ему мало, он еще в постель ко мне заполз, ухитрился. Опоил меня французским шампанским, которое купил в тонаре – мерзкое пойло, подделка. Уболтал, улестил:
– Яночка, ух как ты всех разыграла-то теми стихами, прямо гениально придумала, весьма остроумно.
– Какими стихами, ничего не знаю, – я состроила невинную и непонимающую гримаску. – О чем ты?
– Как же, как же: «Старик с извилистою палкой не хочет мокрую русалку, она с серебряным концом и длинным мебельным сосцом». Просто гениально, ты талантище, прирожденная поэтесса, живой классик, тебя надо цитировать, включать в учебную программу! А про что этот стишок, скажи-ка? – произнес он медовым голосом.
– Как это про что? – возмутилась я. – Неужели непонятно?
– Ну, не очень, – проворковал он, толкая меня в постель и осторожно падая рядом. – Я тугодум, видишь ли.
– Вижу, – сказала я. – Стихи про безответную любовь втроем. – Я почувствовала, как ладонь Нежного шурует под моей кофточкой, нащупывая застежку бюстгальтера, и продолжила объяснение: – Старик-наркоман с извилистой клюкой (в ней он наркотики прячет) не хочет трахать мокрую проститутку Русалку, это кликуха у нее такая, на самом деле она – педик Руслан с серебряным презервативом, он хочет длинного извращенца, который сосет мебель, а сосец тащится только от мебели, и вообще он зомби, а Русалка-Руслан переживает и потеет, поэтому вечно мокрая, ну старик его тоже не хочет…
Андрей Нежный выдернул руку из-под моей кофточки и с воплями:
– Это пОшло, пОшло, пОшло! – вылетел из моей постели.
Я, видите ли, оскорбила его эстетические чувства. Он подхватил свои шмотки, напялил куртку и кроссы, и умчался, хлопнув дверью.
На пару недель я от него избавилась. Правда, потом он снова всплыл, как непотопляемый эсминец, и принялся приставать ко мне с дурацкой идеей о компьютерных курсах: я, почему-то, должна их освоить. Что мне, маникюр по интернету делать, что ли, в моей парикмахерской? Такой услуги пока нет. Да ладно, думаю, схожу разок, меня не убудет, может и впрямь пригодится.
Маета на этих курсах. Куча тоскливых терминов: монитор, дисплей, системный блок, в котором есть процессор, а в системном блоке диски: жесткий диск это винчестер (я сразу же представила себе маньяка, целящегося из винчестера в башку президента), и есть гибкая дискета (сам он дискета гибкая. Звучит как ругательство). За четыре часа занятий я стала никакая, оболочка моя еле двигала ногами, а душа свернулась в калачик, скрючилась и замерзла. Я вяло двигалась в сторону метро, но не прошла и ста метров, как рядом оказался Андрей Нежный.
– Ну как? – бросил он с видом благодетеля и наложил на меня лапу, вроде как обнял. У меня сил не было вырваться, я устало пробубнила нечто невразумительное, он не слушая воскликнул:
– Как мало надо женщине для любви! А я уж было отчаялся, все думал, чем прошибить твою холодность и черствость, решил посвятить тебе поэму, но на второй строке застопорилось. Слушай, это гениально:
– Ты умрешь от тоски и печали на развалинах наших страстей…
А дальше никак не идет строка, застряла мысль. Что скажешь?
Меня прямо смех разобрал. Даже про усталость забыла. Сбросила со своего плеча его лапу и говорю:
– Ну ладно уж, пиши. Только страстей я что-то не заметила, и развалин тоже не видать, я пока еще не Карфаген.
– Это поэтический образ, – пробормотал Андрей, шаря в карманах в поисках ручки и блокнота. Он приготовился записывать, а мне ничего приличного в голову не идет, один мат в рифму. Нет, так нельзя, думаю, надо шарики-то поднапрячь и выдать что-нибудь умное. И говорю:
– Подгнивали и нежно молчали кости всех надоевших гостей.
Андрей брезгливо поморщился, самодовольная ухмылка сползла с его лица, словно спустившийся чулок. Мы стояли на краю тротуара, я поймала авто – это оказалось красное «Рено», – и отчалила.
– Везите меня, – сказала, – подальше от этого придурка.
Мы отъехали от растерявшегося Нежного, и существо за рулем спросило тоном таборной гадалки:
– От кого бежишь, красавица?
– От сумасшедшего поэта, – отозвалась я.
Существо было непонятного пола, но в фирменных женских шмотках и классной косметике. Оно мне понравилось. Это оказался обаятельный красавчик гей с булгаковским именем Гелла. Гей Гелла. Он, вернее, она благоухала туалетной водой Пуазон, этот запах всегда кружил мне голову.
– Так куда же едем, красавица? – спросила Гелла, когда мы с ней уже познакомились. – Твой мальчик прелесть. Познакомь, приглашу в ресторан обоих вас, и в гости ко мне потом махнем…
Шах жестом прервал ее рассказ.
– Хорошо болтаешь, светлоглазая, развеселила ты меня. Никогда так не смеялся, от души хохотал. А теперь хватит мотаться по зале как маятник, подойди, садись у моих ног. Я люблю ласковых кошечек.
Он крепко ухватил ее за волосы и, медленно накручивая их на ладонь, пригнул ее лицо к своим ступням. Он предложил не совсем обычный вид интимных ласк…
