Ольга Александровна Коренева
В барханах песочных часов
Глава 4
Начало 90-х
“Духи пахнут осенними листьями”, – повторила Леночка слова Боба и улыбнулась. Лист – это было первое, что она увидела и осмыслила еще на старте своей жизни. Большой, плоский, похожий на желтую ладонь, он был вышит на ее подушке. Далеко, где-то в младенчестве. Потом они грустно хрустели под ногами, розовые, желтые, серые. Яркие, словно светящиеся изнутри, и тускло-ветхие, сморщенные. Юные совсем и пожилые. Кленовые, березовые, всякие. Леночка в беретике и коротком пальтишке когда-то шла по ним и думала: “Как хорошо вокруг! Вот бы так всю жизнь идти, идти в теплый лиственный настил…” Вернее, тогда это была лишь эмоция, а в мысль она оформилась намного позже, когда появились они, мысли, и воспоминания. Пожалуй, то было уже в юности.
Сравнивая свои впечатления об осенних листьях с репликой Боба насчет женщин и осени, Леночка поняла, что он судит по себе. Никакой обреченности в осени нет, а лишь зрелая красота природы. Только схематично мыслящие люди могут делать выводы типа “весна – жизнь, осень – смерть”. На самом деле все это одна бесконечная жизнь.
Погуляв еще немного по скверу, она пошла на свою новую квартиру.
Неделя пролетела медленно и спокойно. Днем она читала книги, гуляла по скверу, а вечером шла к своим на чай. С Владом никак не могла связаться по телефону. Сам он тоже не звонил. Леночка решила, что на прощание он решил вволю порыбачить, как, впрочем, и собирался.
В этот августовский день она вдруг ни с того ни с сего затосковала по тете Нине, по Твери. Ей захотелось побывать и в Погорелом городище. Она позвонила отцу и стала его упрашивать отвезти ее на несколько дней к тверской тетке, а потом они вместе с тетей Ниной мотанули бы в Погорелое…
Отец как-то странно засмеялся в трубку и сказал:
– Дочь, ты у меня большой оригинал, включи телевизор… Ты что, ничего еще не знаешь?
– Па, что случилось?! – испугалась Леночка.
– Ничего страшного, дочка, военный переворот, – спокойно сообщил Трошин, – коммунисты решили использовать свой последний шанс в борьбе за власть.
– Какой шанс, па? – перебила его встревоженная Леночка.
– Какой у них может быть шанс, танки, конечно. К Белому дому стягиваются войска, депутаты Верховного Совета не хотят покидать здания. Я сейчас еду туда. А ты дуй к нам, и сидите с мамой дома, носа не высовывайте. Поняла?
В сознании Леночки творилось что-то непонятное. Она сама не могла определить до конца свою реакцию на эту информацию. Вначале она испугалась, но испугалась неведомого. Когда отец объяснил ей, что произошло, она внутренне сразу же успокоилась: “военный переворот” – понятие, которое словно залетело в ее мир с другой планеты, где идут войны, перевороты, восстания и так далее. Или из школьного учебника. Первая осознанная мысль по этому поводу была: “Вот здорово! Надо пойти посмотреть. Когда еще такое будет?!” Словом, она восприняла весть о военном перевороте, путче и ГКЧП, как жители Погорелого городища весть об очередном пожарчике: с мазохистским возбуждением.
– Па, возьми меня с собой, миленький, я тебя прошу! Хоть одним глазком взглянуть на переворот! – защебетала она.
– Вот еще чего придумала! Там же стрелять будут. Поняла? – заорал на нее отец, – беги к нам и не выходите из дома, пока я не вернусь.
Трошин больше не стал говорить и бросил трубку.
Леночка подошла к окну и взглянула на Ленинский проспект, в надежде увидеть танки или еще чего-нибудь переворотное. Но по проспекту мчались обычные машины, шли люди с сумками, и с собачками, и с детьми. Все было, как всегда. Это немножко разочаровало. Она еще больше утвердилась в мысли, что переворот надо немедленно ехать смотреть на месте, а то все быстренько кончится.
Она схватила телефон и набрала Янкин номер. К ее большой радости, Янка оказалась дома.
– О, Саламандра! Привет! Ура! Сибиряки на помощь Ельцину приехали! Представляешь, Саламандра, коммунисты, блин, на демократов наезжают, представляешь, блин, танками! Вот это кайф! Как твое брюхо? Надо срочно ехать к Белому Дому… демократиков защищать. Нас уже трое, ты будешь четвертая. Итак, четверо, не считая твоего эмбриона… А собственно, почему не считая?! Нас пятеро! Ты уже сейчас можешь гордиться своим дитем. Ему выпала большая честь защищать свободу еще будучи во чреве матери. Представляешь, блин, что с него дальше будет? Кошмар! Акула свободы! Президент… Профессиональный революционер… сексуальный жрец…
– Заткнешься ты, наконец?! – не вытерпела Леночка, – я быстро ходить не могу, так что буду минут через пятнадцать. О' кей?
– О' кей! – воскликнула Янка, находящаяся в крайнем возбуждении и влившая часть своей дурной энергии в Леночку прямо через телефонную трубку.
Когда она зашла в квартиру, Янка с Пончиком бросились ее обнимать и целовать, словно не виделись десять лет. В комнате на тахте, забросив ногу на ногу и дымя сигаретой, сидел парень. Внешне он здорово смахивал на поддатого скандинава. На нем был драный джинсовый костюм, надетый на голое тело, которое просвечивалось из всех прорех. На замусоленном шпагате тускло поблескивал крестик. Все остальное было непонятное: волосы грязно-серого цвета; четырех- или пятицветные глаза; улыбка, которая появлялась каждый раз, когда он моргал, и исчезала, когда он открывал глаза; и, наконец, фамилия.
– Это Паша Кирной, художник, познакомься, – кивнув на парня, сказала Янка.
Леночку как током ударило.
– Кирной? – вскрикнула она, испуганно попятившись.
– Да ты что, блин, испугалась, Саламандра? Не бойся, он трезвый. Фамилия такая дурацкая. Кирной!
– Почему это дурацкая? – наморгал сразу серию улыбочек парень. – Благородная казацкая, а не дурацкая, сколько раз объяснять: ка-за-цкая фамилия.
– Ну, блин, какая разница, казацкая, дурацкая, лишь бы человек был хороший, правильно я говорю, Пончик?
– Поехали быстрей, дети мои несчастные! Демократия гибнет, а вы здесь про фамилии! Мой спонсор Николай Петрович депутат и тоже, наверно, там… держится до последней капли крови… А мы? Дети мои несчастные, вперед! На подмогу поруганной свободе!
– Пончик, не переживай, мы встанем грудями на защиту Белого дома и победим, вот увидишь, победим! – восклицала Янка, натягивая босоножки.
“Боже мой, Кирной, накаркали, черти полосатые”, – в панике думала Леночка, стараясь не глядеть в его сторону, – где я могла эту рожу видеть?”
Лицо и голос парня показались ей вроде бы знакомыми.
– Что ты на меня с таким изумлением взираешь, Саламандра? – спросил Кирной, вновь затяжно моргнув и улыбнувшись, – влюбилась что ли с первого взгляда или в ужасе от первого взгляда?
– Я… не с первого взгляда… я замужем… я… – залепетала вконец растерявшаяся Леночка.
– Только мужу ничего не говори! Усекла? – нахмурился Паша и погрозил измазанным в краске пальцем.
Они вышли на улицу и двинулись к проспекту.
– В общем, так, надо ловить тачку, иначе не успеем защитить свободу, – рассудила Янка. – Так, рассчитываться будет Саламандра, так, ловить тачку придется Кирному, а мы с Пончиком будем поддерживать боевой дух отряда. Возражения есть? – командным тоном спросила она.
Леночке надоела ее наглость, и она язвительно бросила:
– Есть возражения, товарищ министр обороны Белого дома! Какого черта платить всегда мне? Вон у нас есть мужчина, он пусть и платит. А я тоже буду поднимать боевой дух!
– Ну, блин, на чашу весов брошена свобода всех женщин, партии и народа, а мы спорим, кому за тачку платить! Позор! Замолчи, Саламандра, едем бесплатно… Мы на бой едем, а не на танцы… Вперед!
– Ты что, Саламандра, спятила? С какого хрена у меня деньги будут, я же свободный художник! – гордо бросил Кирной .
Через четверть часа Паша поймал такси, и они помчались к месту действия. Возле гостиницы Украина догнали колонну танков и бетеэров.
Янка в восторге взвизгнула и завопила:
– Ура! Успели, штурм только начался! Вражеская техника только на подходе к цитадели свободы!
Таксист нервно оглянулся и бросил:
– Вы что, с ума сошли, где вы видите вражескую технику? Дальше я не поеду, рассчитывайтесь…
– Это вы с ума сошли! – воскликнула Янка возмущенно, – мы едем жизнью рисковать за свободу, а с нас деньги за проезд требуют! Кстати, почему вы сами еще не на баррикадах? Привыкли чужими руками жар загребать?
– Какие баррикады, какая свобода! – заорал таксист, – гоните бабки и уебывайте!
– Паша, он нас еще и оскорбляет! – заверещала Янка, входя в раж.
Таксист съежился, сжал в руке монтировку, и приготовился к обороне.
– Спокойно, мужик, не дергайся, – развязно произнес Кирной, – все равно сегодня все старые деньги отменяются. Революция! Пошли, девочки.
Он открыл дверцу, и вместе с Янкой и Пончиком мгновенно оказался на Кутузовском. Таксист сматерился и, схватив сидящую на переднем сидении Леночку за плечо, завопил:
– Деньги!
Перепуганная Леночка попыталась открыть сумочку и рассчитаться. Но Янка рванула дверцу машины со стороны водителя и заорала:
– Не прикасайся к беременной свободе, мироед проклятый! Руки прочь от Саламандры!
Ошарашенный таксист на мгновение отпустил Леночку, и тут Кирной выдернул ее из машины.
– Сегодня мы возьмем власть в свои руки, и ты еще пожалеешь, мироед, что оскорблял нас и деньги требовал… мы тебя дискредитируем в дворники, – продолжала добивать водилу Янка.
– Я тебе сейчас по роже врежу, мандовошка! – взревел в истерике тот, – я тебе…
В этот момент “Волга” встала на дыбы и с громким скрежетом, мощно ухнув от удара, прыгнула на метр вперед. Таксист вылетел кубарем на дорогу и чуть не попал под идущий следом бетеэр. Янка с визгом отшатнулась от нависшей над ней пушки танка. Танкисты резко затормозили. Командир танка выглянул из люка без шлема и, почесывая растерянно затылок, крикнул:
– Мадам! Кто не с нами, тот против нас! Примите чуть в сторону!
Здесь случилось невероятное: Янка, восторженно взвизгнув:
– Я с вами, ребята! – кошкой вскарабкалась на танк и подала танкисту руку. Тот, как пушинку, поднял ее и опустил рядом с собой в люк. Танк взревел и, обдавая перепуганного водителя черным выхлопным газом, прогрохотал мимо исковерканной “Волги”. Янка из башни танка погрозила кулачком таксисту и что-то крикнула. Успела махнуть рукой она и оставшимся на дороге друзьям.
– Теперь командовать парадом будут я, – сказала Лариса-Пончик и, подхватив Кирного с Леночкой под руки, увлекла их прочь с середины дороги.
Лавируя между танками, бронетранспортерами и грузовиками с пехотинцами, они, наконец, добрались до пешеходной дорожки.
– Фу, кошмар, – выдохнула Лариса, – вот стерва! Вот сука! Совсем у нее крыша съехала: танки же на штурм Белого дома идут…
– А, ерунда все, – вяло сказал Кирной. – Ей без разницы, кто кого штурмовать будет. Главное, чтобы штурм не сорвался… мощная чувиха!
Белый дом мужественно сиял в лучах августовского солнца. Вместо флага СССР над ним победно реял Российский триколор. Все пространство было забито техникой, меж которой как муравьи копошились люди. Воздух сотрясал рев танков, надсадно стонали рупоры. Ораторы яростно к чему-то призывали народ. Одной фразой это можно было определить как Всемирный съезд сумасшедших. Никто толком не знал, что надо делать, и фантастичность обстановки отражалась во взглядах и отпечатывалась на лицах.
Леночка обратила внимание, что Кирной просто чудесным образом вписался в этот хаос. Он нагло подошел к коммерческой палатке и деловито изрек:
– Так, торгуем? А что подбросите для защитников вашего будущего, господа? Курево, вино, консервы… О'кей? Нам бы только ночь продержаться.
– Господи, дорогие наши! Все будет! Только продержитесь до утра! – затараторили перепуганные продавцы, набивая пакеты вином, сигаретами и продуктами. – Только продержитесь до утра! – повторяли хозяева палаток, – а то коммуняки нас в порошок сотрут!
– Не сотрут, кишка тонка, – успокаивал Кирной, прередавая дары Ларисе с Леночкой. – Если даже беременные женщины Москвы пошли на баррикады, то нет такой силы, которая бы нас сломила!
В одно мгновение у всей компании в руках оказались тяжелые пакеты, набитые заморскими консервами, колбасами, винами и сигаретами.
– Прощайте, на всякий пожарный! – трагическим тоном изрек он и, мотнув головой, так как руки были заняты, двинулся вперед. Лариса с Леночкой засеменили следом.
Не доходя до Белого дома, Кирной облюбовал удобное местечко на набережной и скомандовал: – Привал на полчаса!
Он ловко разложил на Ларисиной ветровке, брошенной на парапет, снедь, наломал копченой колбасы, открыл три бутылки какого-то дорогущего вина и сказал:
– За свободу, друзья мои!
Они чокнулись с Пончиком бутылками и стали пить из горлышка.
– А ты что не пьешь за свободу? – спросил Кирной, утираясь рукавом.
– Мне нельзя, я же на восьмом месяце, – смутилась Леночка.
– Да, восемь месяцев это уже срок, как говорят старые каторжане, – заметил он, протягивая ей пакет с апельсиновым соком и кусок колбасы. – А вообще-то, вино даже полезно действует на ребенка, пока он еще там, – кивнул на ее живот и улыбнулся своей загадочной улыбочкой.
Привал растянулся на час с лишним. Леночке в конце концов это надоело.
– А когда мы Белый дом-то пойдем защищать? – напомнила она.
– Успокойся, Саламандра, без нас не начнется. Правильно я говорю, Пончик? – уже заплетающимся языком промямлил Кирной, – еще немного поторчим и пойдем.
Но прошло еще полчаса, а Кирной не собирался лезть на баррикады. Вместо этого он достал очередную бутылку и сказал, закатив глаза к небу:
– Господи! Не дай пролиться большой крови рабов твоих неразумных, потому что все они одного роду-племени и не в первый уже раз дерутся между собой за свободу, которой никто из них в глаза не видал.
Он показал танкисту на бутылку. Мол, будешь пить? Тот отрицательно качнул головой.
– Понятно, за рулем, – пробубнил Кирной. – Ну, как хочешь.
И забулькал вином.
– Кирной, это же вино для защитников Белого дома, – возмутилась Леночка, – а ты что, Пончик, смотришь? Измена!
– Саламандра права, – поддержала ее подруга. – Паш, на тебя Янка плохо подействовала. Вы с ней делаете совершенно все наоборот…
– Ладно, пошли, – сдался Кирной и, взяв пакеты с дарами коммерсантов, двинулся к Белому дому. Но по дороге он то и дело к кому-нибудь прицеплялся с разговорами, предлагал выпить. Леночка поняла, что с ним она никогда не дойдет до баррикад. Вырвав у него один пакет с провиантом, она решительно зашагала к центру событий.
То, что увидела спустя несколько минут, потрясло воображение. На башню танка залез Ельцин и стал обличать КПСС. Называл ГКЧП путчистами, и очень подозрительно говорил о Горбачеве. Он не верил, что генсек не причастен к путчу военных. Внизу, у его ног, облокотившись на броню, стоял ее отец и в высоко поднятой руке держал диктофон. Чувство гордости за отца переполнило ее сердце. Оно так сильно забилось, что ей на мгновение показалось, что это дитя задрыгало ножками, затарабанило нежными пяточками внутри нее.
Она сорвалась с места и, расталкивая всех на своем пути, стала пробиваться вперед. И, несмотря на плотное кольцо людей вокруг оратора, ей все же удалось добраться до самой гусеницы танка. Она увидела, что рядом с отцом стоят мужественного вида парни в униформе со взятыми на изготовку автоматами. Голова ее совсем закружилась от восторга. Она приподнялась на цыпочки и схватила отца за штанину. Тот посмотрел вниз и так изумился, что Леночка рассмеялась. Отец тоже засмеялся. Он был в хорошем настроении. Волновался, похоже, один Ельцин, потому что вокруг сияли сплошные умиленные и просветленные лица. Голос Ельцина нервно вздрагивал и выдавал трагические нотки:
– Раз они пошли на это, они пойдут на все, чтобы задушить демократию, чтобы опять превратить страну в концлагерь! Но мы не позволим им этого. Мы будем стоять до конца! Весь мир за нас: я только что получил телеграмму от президента Америки, где он высказывается в поддержку нашей позиции! Поздравляю вас, друзья мои, мир с нами!
Вокруг крепко пахло мазутом, бензином, винным перегаром и табаком. Звенели гитары бардов, звучали стихи поэтов. Леночке уже грезились Маяковский и Блок, бродящие между завалами баррикад. История обретала конкретное выражение лица, так не похожее на свой образ, созданный учебниками. Ельцин закончил речь и, ловко соскочив с башни, оказался рядом с Трошиным в тот момент, когда он спрашивал дочку, что у нее в пакете, а она отвечала:
– Вино и закуска для защитников демократии!
– Молодец, красавица моя! – воскликнул Ельцин и смачно поцеловал Леночку в губы. – Вот, вино есть, продукты и сигареты тоже, – многозначительно подняв палец, сказал он, – а какие женщины пришли к нам на выручку!? Россию не поставишь на колени!
И вновь смачно чмокнул Леночку, словно она в этот момент олицетворяла собой Россию, которую не поставить на колени. От поцелуев национального героя Леночка захмелела в буквальном смысле этого слова. Когда ее поцеловал в щечку отец, он даже удивился:
– Ты что, водочки тяпнула?
– Да нет, па, это Ельцин тяпнул, а мне запаха хватило.
– А, вон в чем дело, – улыбнулся Трошин, – ему можно и даже нужно, такое нервное напряжение, ты себе не представляешь. Ведь еще ничего не известно: будет штурм или нет…
Отец и дочь присели на деревянный брус.
– Это ты хорошо придумала с провизией, – похвалил Трошин, глотая из горлышка и зажевывая куском колбасы, – неизвестно, сколько здесь придется проторчать…
– Это не я, па, а Янкин друг Кирной у коммерсантов взял для защитников Белого дома, – честно призналась она.
– Кирной, говоришь? – улыбнулся Трошин, – ну и что, пьяницы тоже люди…
– Да у него фамилия такая, па, Кирной, – уточнила Леночка.
– Да ты что! Елки-палки! Покажешь мне его как-нибудь… Судя по фамилии, интересный тип.
– Па, а можно, я с тобой на ночь здесь останусь? – попросила она. – Здесь так интересно! Вон “Машина времени” аппаратуру устанавливает: ночной концерт будет. Здорово!
– Ночной концерт обязательно будет, но скорее всего его устроят военные. Так что ты, миленькая моя, не забывай, что тебе вообще сейчас резких движений делать нельзя, тем более по баррикадам прыгать. Побудь немного со мной и поезжай к маме. Они ведь могут блокировать площадь возле Белого дома… На баррикады поглядела, с Ельциным поцеловалась, передачку принесла – это же на всю жизнь впечатление. Чего тебе еще надо. А стрельбу лучше по телеку смотреть…
– О! Саламандра, ты здесь, а мы тебя потеряли, – вдруг раздалось за спиной. Оглянувшись, она увидела Пончика с Кирным, который уже полностью соответствовал своей фамилии.
– Янка пропала в танке, ты неизвестно куда убежала, а мы тут держимся одни из последних сил за демократию. Вот еще три бутылки вина осталось и колбаса. Остальное по честному раздали защитникам.
– Вот, па, это он и есть, Кирной, – засмеялась Леночка.
– Очень приятно, – поприветствовал его Трошин и протянул руку с недопитой «столичной». Они лихо чокнулись бутылками и забулькали кадыками.
– А я с Ельциным целовалась, – похвасталась Леночка, – целых два раза.
– В засос? – деловито поинтересовался Кирной.
– Нет, по-пионерски, – съязвила Леночка, – он же на боевом посту демократии.
– Эх, Саламандра, Саламандра, пора бы уже тебе знать, что мы сейчас и встали грудью именно за то, чтобы можно было целоваться где угодно, в том числе и на боевом посту. Это и есть настоящая демократия… Все, господа, забили тамтамы и папуасы ринулись к корыту с едой…
Трошина экзотический вывод Кирного привел в полный восторг.
– Какая умница! Какая умница! – повторял он, оглядывая его словно неожиданный презент. – Правильно, на боевом посту лучше целоваться. Настроение всегда бойцовски бодрое. А вялость любви противопоказана, – развил он мысль дальше.
Через несколько минут Трошин и Кирной сидели рядом, пили вино и в упоении забрасывали друг друга остротами на политическую тему вообще и на данный исторический момент в общем.
“Все, еще один попался ученичок” – сокрушенно подумала Леночка.
– Пошли поищем Янку, – сказала Лариса, – она где-то здесь, сумасшедшая.
Леночка согласилась, видя, что отцу и Кирному уже не до них. Они спустились на набережную, где стояли танки, и принялись расспрашивать, не видели ли они такую этакую, всю из себя… Танкисты отвечали, что, мол, здесь сегодня много и таких и этаких, не разберешь…
– А палить по Белому дому будете? – спросила Леночка одного офицерика.
– Прикажут, так пальнем, долго что ли, – весело ответил тот.
– Ничего себе: прикажут так пальнем, – возмутилась Леночка, – там же свои люди. Да и вообще, что за мода в центре Москвы из танков палить.
– Не бойся, рыжая, скорее всего такого приказа не будет. Все к этому идет… Уже и так несколько танков нашего полка Ельцину подчиняются….
– А вот раз я рыжая, так слушайте мой приказ: по Белому дому не стрелять, несмотря ни на какие приказы! Ваши старперы маршалы из ума уже повыживали, а Ельцин еще молодой, я с ним сегодня целовалась.
Танкисты дружно загоготали: “Ну, дает рыжая!”
Командир танка крикнул уже вслед Леночке:
– Эй, рыжая, приказ понял, выполним в точности!
– А вот я проверю, конопатый зашиб бабушку лопатой, – передразнила его Леночка.
Они обошли всю бронетехнику, сосредоточенную вокруг Белого дома, но никто Янку не видел.
– Сама найдется, – махнула рукой Лариса. – Пойдем, поищем теперь моего спонсора. Он тоже где-то здесь должен быть.
Но и спонсора ни на одном пикете они не обнаружили.
Время пролетело незаметно. Стало вечереть и холодать. Пончик хоть ветровку догадалась накинуть, а Леночка была лишь в просторном платье, и ей вскоре стало очень неуютно. Она уговорила подругу пойти в пресс-центр, где должен был находиться Трошин и, наверняка, Кирной, и там решить, что дальше делать.
Она оказалась права: в пресс-центре обнаружились Трошин с Кирным. Отец уже не гнал ее домой. Видимо, обстановка действительно располагала к мирному исходу проблемы власти.
Все выливалось в какой-то праздник на обломках коммунистической тирании. Группы музыкантов оглашали окрестности отечественным рок-н-роллом. Ростропович позировал перед телекамерами со скрипочкой, скромно намекая, что это в данный момент надежнее автомата. А рядом с ним омоновец нежно поглаживал автомат со сдвоенными рожками. И вместе они символизировали Великую Россию, рванувшуюся к свободе.
Какой-то пьяный поэт залез на танк и яростно читал свои стихи, обращенные к врагам отечества. Танкисты от нечего делать дружно ему аплодировали, хотя, собственно, они и являлись на данный момент предполагаемыми врагами отечества, забаррикадировавшегося в Белом доме. Поэт понимал некоторую двойственность своего положения и обращался не к людям, а к небесам, словно враги засели вверху, поэтому никому не было обидно, и ему то и дело подносили выпить.
– О, явились – не запылились! – приветствовал подруг Паша, – забили тамтамы, и папуасы ринулись к корыту с едой! – вставил он свою коронную фразу и, сказав, чтобы они его ждали, исчез в толпе.
– Куда это он? – не поняла Леночка.
– А черт его знает, он непредсказуемый парень, – пожала плечами Лариса.
Через полчаса Кирной ввалился в пресс-центр в роскошной куртке на меху, с охапкой китайских пуховиков, и со спортивным рюкзаком, в котором звякали бутылки и консервные банки.
– Безвозмездный дар от детей капитализма защитникам новой эры! – воскликнул он, и напялил куртки на Леночку, Пончика и Трошина. – Теперь нам ночь не страшна, можно концерт смотреть.
К счастью, в рюкзаке оказался термос с горячим кофе, и Леночка окончательно ожила и взбодрилась. Плотно перекусив, друзья решили послушать выступления “Машины времени”, и пошли на баррикады. Зрелище оказалось потрясающим: прожектора выхватывали музыкантов, танки, фантастические лица участников очередной российской политической драмы. Леночке на мгновение даже показалось, что это одна большая поп-группа, только у одних в руках гитары, а у других автоматы…
Но ощущение некоего шоу моментально исчезло после того, как совсем рядом хлестнули автоматные очереди и отдельные выстрелы.
Где-то внизу на набережной вверх к ночному небу взметнулся мощный сноп огня.
– Танк подожгли! – крикнул кто-то, – там же снаряды!
Но паники не было. Все стояли и заворожено смотрели, как танкисты тушат огонь. Поползли слухи, что, оказывается, уже есть жертвы. Кого-то задавило бронетранспортером…
Леночке стало страшно. Ближний танк яростно взревел моторами и стал медленно поводить пушкой, словно выбирая цель. Здесь уже нервы у защитников не выдержали, и толпа отхлынула от края баррикад. Леночку сбили с ног, и она с ужасом приготовилась к самому страшному. Но в этот момент сильные руки подхватили ее и увлекли за собой.
– Забили тамтамы, и папуасы ринулись к корыту с едой! – прозвучало у нее над ухом, и она поняла, что это Кирной.
– Эти папуасы чуть меня не затоптали, – пожаловалась Леночка, отряхивая пуховик от пыли.
– Наконец-то до толпы дошло, что танки настоящие! – вещал Кирной, – это хорошо! А то, понимаешь, превратили трагедию в фарс! Кому это выгодно? Никому! Все должно быть настоящим, и снаряды, и свобода, и вино. Долой понарошечных демократов!
Через мгновение на Кирного набросились три пожилые дамы в черных одеждах и очках, по виду учителки.
– Лазутчик! Провокатор! – заверещали они, повиснув на куртке удивленного Паши, который стоял, как столб, и не сопротивлялся, силясь сообразить, что произошло.
К ним быстро подошли военные с триколорными повязками, видимо, патруль.
– В чем дело? – спросили они.
– Он кричал: долой демократов! – указывая на Павла, завопила женщина.
– Господа, они с ума сошли, женская психика не выдерживает, им всюду стала мерещиться измена, – спокойно и даже развязно заговорил Кирной. – Я крикнул: долой понарошечных демократов, понимаете разницу? Чем они слушали, интересно?
– Да, он крикнул: понарошечных, – вклинилась в разговор Леночка, – я слышала, а эти не поняли…
Пончик поддержала подругу.
Патруль на всякий случай проверил Пашины документы. Билет члена союза художников их успокоил, и они отвязались.
– Саламандра, ты спасла мне жизнь! – с пафосом воскликнул Кирной, – чем мне отблагодарить тебя?
– Не спаивай моего отца, а то, чувствую, у вас хорошая компашка организовалась, – посетовала Леночка.
Кирной нахмурился и произнес:
– Что касается вина, Саламандра, а вино с таким названием, кстати, я тоже пил… так вот, что касается вина, я всех отсылаю к Александру Блоку, а уж совсем дурных к Пушкину: “Что за Пушкин без шампанского!”
– А вино, между прочим, “Масандра” называется. И вообще, хватит тебе ерничать, уже, говорят, три человека погибли, – оборвала его Леночка, – и неизвестно, что к утру будет…
– Ладно, пойдем к папе, а то меня опять арестуют, – согласился Кирной, и вся компания направилась в пресс-центр.
Вдруг Пончик резко остановилась и, схватив подругу за рукав, вскрикнула, тыча пальцем в сторону набережной:
– Смотрите! Это же …! Это она!
– Забили тамтамы и папуасы ринулись… – возвестил Кирной.
Друзья быстро перебрались на ту сторону баррикад и очутились возле танка, на башне которого в свете прожектора позировала перед кинокамерой Янка. Волосы ее были растрепаны, лицо и блузка вымазаны сажей. Она стояла лишь в блузке и плавках. В одной руке держала босоножки, в другой – белые закопченные лосины, размахивая ими как флагом.
– Боже мой, – охнула Лариса, – она же бухая в стельку, дитя несчастное, покинутое…
Тем не менее Янка вовсе не походила на несчастное покинутое дитя. Она явно изображала из себя мисс Свободу.
– Господа! – восклицала она надрывно, – эту ночь мы не забудем никогда! Какая ночь, господа! Она поглотила собой тиранию коммунизма и оставила нам только любовь, одну любовь! Любовь и танки, господа, это прекрасно! А меня зовут Янка, и поэтому я на танке… Это самые лучшие мои стихи, господа!
– Замерзнет, дура, – не выдержала Лариса, и полезла на танк. Янка как-то по-детски покорно подчинилась ей. Пончик стащила ее вниз, напялила на нее свой пуховик, заставила надеть босоножки и поволокла к костру, который жгли прямо на лестнице Белого дома.
Кирной снова исчез куда-то, но вскоре возвратился с парой вполне сносных кроссовок для Янки и со спортивным трико. “Мисс Свобода” постепенно оклемалась и попросила вина.
Кирной подогрел бутылку возле костра и протянул ей.
– Пей за свой потрясающий успех, Янка. Завтра тебя без штанов по телеку на всю страну покажут, класс! Мисс Свобода на плененном танке! Будущее России в свете прожекторов смутного времени!
Янка выпила теплого вина и ожила окончательно.
– Я поняла, дорогие мои, что вся моя жизнь до этого дня была лишь репетицией к этому действу. Сегодня мой день рождения, господа!
– Прекрасно, мисс Свобода сама себя родила второй раз! – похлопал в ладоши Кирной, – роды принимали доблестные танкисты, они же явились и названными отцами новорожденной…
– Вот именно, танкисты, – засмеялась Лариса, – что ты там целый день в танке делала? Отвечай, мисс Половая свобода!
– Пончик, как ты могла подумать, блин, что я… что мне секс дороже демократии! Каждый судит в меру своей испорченности, блин.
– Между прочим, танки-то приехали демократию подавлять, Яночка моя дорогая, – съязвила Леночка.
– Ты, Саламандра, никогда в политике не разбиралась, – защищалась Янка, – я лучше вас знала, для чего они приехали к Белому дому, поэтому и решила их деморализовать. Сами подумайте, какой дурак стрелять будет, если у него красавица в башне.
– Вот-вот, завтра Ельцин захватит власть, и тебя, как сообщницу ГКЧП, потянут, – равнодушно заключил Кирной, – придется тебе следователей деморализовывать…
У костра они провели остаток ночи. К утру Леночке стало плохо. Сказалось все сразу: и нервы, и усталость, и беременность. Кирной по просьбе Трошина поймал левака и отвез ее к Ирине Николаевне, которая дома буквально с ума сходила. Хорошо хоть, отец догадался позвонить и предупредить, что они с Леночкой до утра будут в Белом доме.
– А это кто? – настороженно взглянув на спутника дочери, спросила Ирина Николаевна.
– Кирной, друг отца, и мой тоже, – кратко ответила Леночка.
– То что он кирной, я и так вижу, а как зовут? – переспросила мать.
– Да фамилия у него такая, мама, уже объяснять надоело. Павел Кирной, – рассмеялась Леночка.
Кирной уже еле держался на ногах от вина и бессонной ночи.
– Может, постелить ему, пусть отдохнет? – осторожно спросила дочку Ирина Николаевна.
– Кирной, ты, может, отдохнешь у нас, поспишь немного, а потом поедешь? – громко повторила Леночка, – куда тебе ехать, ты же лыка не вяжешь! Оставайся, без тебя демократы обойдутся.
– Нет, Саламандра, у меня еще один номер остался, – пробубнил Павел, – я должен быть там… там… там …забили тамтамы и папуасы.
– Заколебал ты своими папуасами, ложись отдыхай, – бросила она и ушла в свою комнату. Прежде, чем лечь спать, решила позвонить мужу в Бодайбо. Пошла вторая неделя, а о нем ни слуху, ни духу. Уже волноваться стала. На этот раз ей повезло, Влад оказался дома. Леночка взахлеб рассказала ему о событиях, которые только что пережила со своими отцом и друзьями в Белом доме.
