Ольга Александровна Коренева
В барханах песочных часов
Он быстро вошел в комнату, где, вернувшись с прогулки, лежала на диване Леночка.
– Крошка, не сердись, все ерунда! – сказал он и попытался поцеловать ее в ушко. Но Леночка резко отодвинулась, и он чмокнул воздух.
– Что ерунда, Влад? – повернула она к нему заплаканное лицо.
– Да все ерунда, крошка, кроме тебя. Собираем на днях чемоданы и, как договорились, друг за дружкой в Москву разгонять тоску, – бодро ответил он.
– Нет, Влад, никакую тоску я разгонять не хочу. Я хочу знать, что произошло, почему ты так со мной разговаривал. Я перед тобой ни в чем не виновата и никаких снисхождений от тебя мне не надо. Вот так. Теперь я хочу выяснить, в чем дело.
– Потерпи до завтра, – вновь повторил Влад свое, – может и выяснять ничего не понадобиться.
Он снисходительно улыбнулся.
Но Леночка настаивала на своем:
– Если так, то я завтра, не дожидаясь твоих признаний, улечу в Москву. Я серьезно. Я не хочу нашу жизнь начинать с такого недоверия друг к другу. Если сейчас так, то что будет через год-два, и вообще? Ты же сам мне говорил, что тебя попробуют достать через меня. Говорил?
– Ну, говорил, – буркнул он.
– Значит, мы с тобой не только муж и жена, но и союзники. Так что выкладывай все на чистоту, если не хочешь разрушить наши отношения.
Он вскочил и заходил по комнате, размахивая руками и разбрасывая слова, как тяжелые камни:
– Говоришь, что могу разрушить наши отношения?! А тебе не приходило в голову, что если я тебе сейчас кое-что покажу, то наши отношения действительно могут испортиться навсегда? Я из последних сил сдерживаюсь, чтобы сохранить наши отношения, а ты настаиваешь, чтобы я их начал разрушать правдой, которая не нужна в первую очередь тебе.
– Какая правда? О чем ты все время говоришь намеками? В конце концов, если так, то вообще бы тогда молчал и выяснял, что тебе надо, а потом бы предъявлял мне свои претензии. Но раз ты это сделал, то теперь, пока не скажешь правду, я с тобой рву супружеские отношения.
«Неужели она не догадывается, что мне все известно? – недоумевал Влад, – я ж ей уже почти рассказал про то, что все связано с баней, Виолеттой и этим солдатом?»
– Ну хорошо, крошка, будь по- твоему. Но сначала пообещай мне, что сегодня, после того как я тебе сейчас кое- что покажу, никаких выводов делать мы с тобой не будем. Обещаешь?
– Обещаю, показывай, что у тебя там есть, ты меня заинтриговал, – нервно бросила Леночка.
Влад пошел в кабинет и, вернувшись, положил перед ней на диван пачку фотографий.
– Вот, полюбуйся, все это я должен проверить на подлинность. Вполне может быть коллаж, – нервным, но не раздраженным тоном добавил он.
Она осторожно взяла пачку фоток и принялась разглядывать. Через мгновение она закатывалась звонким хохотом.
– Ой, здорово! Ой, не могу! Ой, мамочка родненькая! Вот это класс! Янка от зависти, что я в такой баньке побывала, запьет! Ой, не могу! Ой, описаюсь! – стонала она, болтая ногами.
Влад, совершенно обескураженный такой реакцией жены, вдруг тоже начал смеяться сначала сдержанно, но потом все откровеннее и громче.
Он подскочил к Леночке, присел на край дивана и, выхватив фотку с Виолеттой и солдатом, заорал, – давясь диким смехом:
– Смотри, какая у него рожа, как будто он в муравейник хрен засунул! Аха-ха-ха! Ох, ё-моё!
– Еще хуже! – плакала от смеха Леночка, – я тебе не рассказывала, что мне Надя с Валей рассказали. Она же его ядовитым цветком уколола прямо в самое нежное место, чтобы распух и стал больше… Она же ведьма!
– Жуть голубая! Вот почему у него такой огромный на твоем снимке, – продолжал истерично смеяться Влад, тыча пальцем в снимок с Леночкой и готовым к сношению мужчиной. – Ты же говоришь, что сначала он с Виолеттой имел дело, а потом уже с тобой?
– Да это подделка, миленький, он от Виолетты выскочил как ошпаренный, прижимая свое раненое место… хохма! Неси эти снимки на экспертизу скорее, я тебе клянусь, это подделка, а Виолетту можешь не носить, я свидетель, что это подлинник. И ты мне из-за этого настроение испортил, дурачок?
– Ну, знаешь, крошка, с тобой не соскучишься, – вытирая слезы и отдышавшись от смеха, сказал Влад, качая головой. – А я, честно говоря, не очень и поверил…
– Ага, паразит такой, значит немного все же поверил! – шутливо строжилась Леночка. – Весь мир знает, что если любишь, то надо доверять, а ты в первый раз слышишь! Скажи, в первый раз, что ли, об этом слышишь?
– Лучше, крошка, один раз увидеть, чем сто раз услышать, – отшутился Влад, кивая на фотографии. – А стоит лишь на такие штучки взглянуть разок, и сразу всю премудрость мира познаешь.
Влюбленные целовались как в медовый месяц. Ощущение страшной пропасти покинуло их души. Влад то и дело просил прощения и тут же получал его от счастливой супруги.
– А в этом что-то есть, – вдруг сказал он игриво.
– Ты о чем? – не поняла она.
– О баньке, конечно! Надо как-нибудь попробовать в баньке. Только не в Акулинской, конечно.
– А я у Виолетты Кору на прокат попрошу. Ты же тоже хочешь ощущать себя половым гигантом? – в тон мужу щебетала Леночка.
Влад брезгливо поморщился, видимо, представив, как бы это выглядело.
– Нет, крошка, пусть лучше меня карликом дразнят, чем с такими глазами из бани выскакивать…
Наговорившись и насмеявшись вволю, влюбленные уснули в обнимку, словно боясь и во сне расстаться друг с другом.
Утром Влад сказал, целуя жену:
– Крошка, я тебе верю на все сто. Какого черта я буду светиться с этими фотками. Пусть лежат для хохмы в нашем семейном архиве.
– Спасибо, миленький, – благодарно улыбнулась ему Леночка, – но ты должен довести это дело до конца. Я уверена, что тебе заключение экспертов насчет фотографий еще пригодится. Раз они пошли на такое, значит, пока мы еще здесь, рядом с ними, надо быть во всеоружии.
– Да, пожалуй ты права, крошка, совсем я в лирику впал с этой порнухой, – согласился Влад.
Днем через знакомого следователя Влад пристроил свое порно на экспертизу. Товарищ пообещал к четырем часам вернуть с результатом. Влад было решил съездить разобраться с Акулиным, но потом сообразил, что не стоит торопиться, да и вообще зародилась мысль бросить все и улететь в Москву вместе с Леночкой. Главное, что его волновало, как он понял за прошедший день, это Леночка, которая носит его будущего ребенка. Все остальное отошло на второй план. Он не обнаружил в себе чувство мести ни к Абасову, ни к Виктору. Они для него существовали уже как бы на другой планете. Впервые за долгое время Влад почувствовал себя легко и свободно. Страшно захотелось в Москву, ни один город в мире не нравился и не тянул его к себе теперь так, как Москва. Впервые он увидел ее на новогодней открытке в детском доме под Новгородом. С тех пор не разлучался с той открыткой. Она и сейчас хранилась в его московской квартире в заветном сейфе. Мечты помаленьку сбываются: он имеет квартиру в Москве, жена – москвичка, дитя тоже родится в Москве. Сам Влад не знал, где он появился на свет. В паспорте вписали в эту графу название поселка, где находился детский дом. Но в глубине души он был уверен, что родился он все же в Москве.
К четырем часам он подъехал к товарищу в прокуратуру, и тот передал ему пакет, сказав, что заключение экспертов приложено к фотографиям. Влад поблагодарил его и направился к машине. Бросив пакет на сидение рядом с собой, закурил и завел машину. Но потом вдруг ему захотелось взглянуть на заключение немедленно. Куда торопиться? Со вчерашнего дня он уволен.
Он вскрыл пакет и вытащил бумажку со штампом и подписями, похожую на бланк банковской платежки.
Напротив фотографий, обозначенных «а» и «б», размашистым почерком было написано: «Следов монтажа нет, фотографии подлинные». Далее стояли две подписи и штамп.
Влад не поверил собственным глазам и прочитал еще раз. Нет, со зрением у него было все в порядке.
Он выключил зажигание, откинулся на сидение, и глубоко затянулся сигаретой. Потом машинально врубил магнитолу, пытаясь интуитивно хоть чем-то заполнить вновь образовавшуюся в душе страшную пустоту.
Салон машины захлестнула резвая скороговорка ведущего программы. Уже успев освоить развязную американскую манеру, диктор бесстрастно вещал: «Михаил Горбачев отправился с семьей на отдых в Форос, словно таким образом он решил разрядить накалившуюся до предела обстановку в Белом доме. Весьма оригинальный способ решения политических проблем…» Влад покрутил настройку и, поймав негромкую мелодию, стал внимательно вслушиваться в музыку.
– Вот это да! – наконец произнес он вслух, – вот это Саламандра!
Он никак не мог смириться с мыслью, что все плохое, что он предполагал вчера в жене, оказалось правдой. Главное, чего он не мог понять, это – когда она успела научиться такому цинизму? Да еще заливалась колокольчиком, словно невинное дитя. «Что же теперь делать? – думал он, горько усмехаясь. – А может, не сгущать краски? В конце – концов я был ее первым мужчиной, она забеременела от меня, будем надеяться. Может, я вчера все не так понял, и она смеялась надо мной? Возможно, она допускает такие отношения между мужем и женой, а меня считает сиволапым таежным медведем? Собственно, так оно и есть: детский дом, потом московская общага и вечное движение вперед, как под конвоем, к своей мечте с боязнью оступиться или сделать шаг в сторону… И вот, когда уже, казалось, цель достигнута, потрясающий взрыв! Не зря воспитательница в детстве предупреждала, что мы, детдомовцы, особая порода людей. Такие, как мы, никогда до конца не адаптируются в обществе, никогда в полной мере не поймут отношения между обычными людьми. А собственно, что мне от нее надо? Девка молодая, крепкая, нормального и здорового ребенка родит, и за то ей спасибо скажу. Мне уже тридцать шесть, где я еще такую себе найду? Ладно, буду жить ради ребенка. А в чем ее винить? У нее одно воспитание, у меня другое…»
Он вышел из машины, достал зажигалку и, свернув листок с заключением экспертов, поджег его…
В то время как душа его металась в поисках выхода из тупика, в котором она оказалась, как решил сам Влад, в силу каких-то неизбежных и необъяснимых законов жизни, Леночка предавалась не менее глубоким переживаниям. До нее, как говориться, задним числом дошел весь кошмар ситуации с подтасовкой фотографий. Каким-то образом ей удалось убедить его, что это ложь. Она сама себе сейчас удивлялась, как в тот момент нашла нужные слова и повела себя именно так, как надо? Интуиция? Любовь? Инстинкт самосохранения? Наверное, все вместе взятое. Сейчас ей было страшно подумать, что бы могло быть, встань она вчера в гордую позу обиженной невинности. Да, теперь она оценила, какой бесценный подарок ей сделала судьба в лице Влада. «Ведь он мужественный человек! Сколько в нем благородства!.. А если бы моему отцу подбросили такой компромат на маму? Как бы он себя повел? Наверняка так же благородно, как Влад». Потом Леночка вдруг представила, что ей прислали по почте такие же фотки, компроментирующие Влада. Она нарисовала в воображении душещипательную сцену: Влад падает перед ней на колени и просит ее поверить ему. Она целует его и спокойно говорит, что и не собиралась реагировать на эту ерунду… и не собирается уточнять. Она берет у него фотки и рвет их на части у него на глазах. «О, любимая! – вскакивает он с колен и бросается ее целовать. – Я знал, что ты мне веришь!»
В этот момент Норд бросился в прихожую с радостным подскуливанием. Так он делал всегда, когда к дверям подходил хозяин. Леночка тоже бросилась встречать мужа.
Влад был бодр и ласков. Прямо с порога он принялся дурачиться:
– Ну что, верная жена, трясешься, ожидаючи разгневанного мужа?
– Ой, миленький, каюсь, места себе не нахожу, прости меня дуру распутную, Бог свидетель, по недоумию согрешила, каюсь… – весело подыгрывала ему Леночка.
– Все о’кей, крошка, экспертиза подтвердила твою правоту и порядочность: с Виолеттой нормальная фотка, а с тобой липовая, коллаж…
– Ура! Миленький, за это стоит выпить! Апельсинового сока!
– Да, просчитались сволочи, – улыбнулся Влад, – хотя бы подумали, что женщина на шестом месяце беременности, какой ей секс!
– Как это какой секс! – притворно обиделась Леночка, – я еще вполне сносно выгляжу, и пузо не такое уж большое, наверное девочка будет крохотная. Я поэтому перед зеркалом и вертелась, чтобы убедиться, что я еще ничего. Мама говорила, что я тоже родилась очень маленькая. И вообще в нашем роду все девочки рождаются крохотные, но зато в огне не горят. Легенда такая… Возможности проверить, конечно, еще не было. Но я думаю, наверняка нам это еще предстоит. Ведь от Погорелого Городища нам все равно никуда не деться. Там наша летняя резиденция: родня у нас там живет. На следующее лето обязательно с тобой и с ребеночком туда съедим на отдых. Дай-ка я еще раз взгляну на эти шедевры, как у меня там животик?
Влад только головой покачал, кисло улыбнулся и отдал ей пакет.
Леночка принялась рассматривать фотографии, придумывая все новые и новые смешные комментарии к ним. Вдруг она воскликнула:
– Ой, Влад, иди скорей сюда!
Он нехотя подошел и спросил:
– Ну что ты еще, крошка, тут нашла?
– Ой, миленький, тебе разве экспертиза не сказала, что меня привидение трахнуть хотело?
– Какое еще привидение, крошка? – явно утомленный разговорами на эту больную для него тему, буркнул Влад.
– Самое настоящее привидение, – воскликнула она, – смотри, я зеркале отражаюсь, а его отражения нет.
– Как нет? – удивился он и, вырвав у нее из рук фотку, начал пристально ее рассматривать.
Через мгновение Влад поднял на Леночку просветленные радостью глаза и с восторгом сказал:
– Крошка, ты гений! Ты у меня чудо! Где наш коньяк, за это стоит выпить! Странно, за что они зарплату получают?
Она удивилась:
– Кто они?
– Да эксперты эти несчастные, – забылся он.
– Почему ты о них так говоришь? Они тебе все верно определили? – насторожилась Леночка.
– Да это я так… о другом, – замялся он.
– Нет, ты что-то не договариваешь, – сказала она. – Тут что-то не так. Почему ты от меня скрываешь?
– Знаешь, – сказал Влад, – ты просто не так расслышала. Я, видишь ли, думал о своих проблемах. В фирме напряженка, нелады с прииском.
– Не ври, – занервничала Леночка. – Я не понимаю, почему ты…
– Ну, вот что, – оборвал ее муж. – Давай договоримся: ты меня сейчас ни о чем не спрашиваешь, а завтра срочно вылетаешь в Москву. Здесь становится неспокойно. А я закончу кой-какие дела тут, и через недельку-другую примчусь к тебе. Лады?
– Что за тон? – возмутилась она. – Ты начал что-то о недоверии ко мне, об экспертизе, так продолжай!
Влад поморщился и бросил раздраженно:
– Я думал о другом.
– О чем это другом? – взорвалась вдруг она. – Ты что, за дуру меня держишь? Думаешь, совсем того, да? Да? Отвечай, отвечай же!
Неожиданно для себя самой она истерично захохотала, и тут же из глаз ее хлынули слезы. Нервы сдали в самый неподходящий момент. Давясь рыданьями и смехом, она с трудом произнесла:
– О другом, о другом… Да о том самом, блин!
– Ты что, успокойся, что ты, – растерянно пробормотал Влад. Он взял ее за плечи и легонько встряхнул, ласково прикоснулся губами к волосам, но она резко оттолкнула его, вырвалась, бросилась в коридор, и он услышал хлопок двери и звон разбитого стекла, она что-то разбила, сбегая вниз по ступенькам. Ему показалось, что это разбилась их жизнь.
– Дура! – в сердцах заорал он. – Вернись, идиотка!
И не стал догонять ее.
Леночка мчалась не чуя ног, земля под ней словно растворилась во времени и пространстве, расплылась и исчезла. Исчезло все. Она неслась куда-то в пустоту, она проваливалась в бесконечную тьму обиды, горечь и злость жгли ее и сжигали, она превратилась в пепел, и ветер развеял это по таежному лесу, а полубеспамятную душу бросил в можжевеловый кустарник, и там она снова обрела себя. Ее, бессильно распластанную, подобрали какие-то люди, ее везли на подводе, потом она на печи-лежанке под теплым одеялом согревалась бесконечно, бесконечно долгие мгновения, а когда ненадолго приходила в себя, ее поили отваром из трав с медом, потом она опять впадала в забытье, и душа ее путешествовала, совершая головокружительные виражи, по городам, странам, бардакам, монастырям, квартирам. Она залетела в свою московскую квартиру, на кухню, и увидела маму с какой-то дамой, они пили кофе со сливками, ели бисквиты и увлеченно болтали. Дама рассказывала взахлеб, упиваясь какой-то историей, а мама повторяла:
– Ну надо же, кто б подумал, кто б подумал!
– Вот видишь, Ирочка, как все обернулось, прямо роман, сериал, вот так все в жизни, – говорила дама, и Леночка вдруг поняла, кто она и как ее звать, хотя не должна была помнить это. Дама была медсестрой в роддоме, она приносила роженицам их новоявленных чад кормить, в палату, и смазывала соски мамочек зеленкой. Она приносила маме ее, Леночку, маленькую беспомощную зверюшку, слабо попискивающую в теплом пакете-одеялке. Медсестру звали Раечкой, она была добродушная, круглолицая, простоватая на внешность, толстоногая, с узенькими плечиками и тонкой шейкой, но эта дисгармония не портила ее. Она была исполнительная и слабохарактерная. Сейчас она работала секретаршей в фирме недалеко от дома, жила по соседству, часто заходила поболтать, мама была ей рада, а Леночка как-то не замечала, в то время ей не до маминых приятельниц было, своих дел куча.
– Как же, как же, – отвечала, между тем, мама. – Мы же с ней вместе рожали, в одной палате лежали, я с Леночкой, а у нее, у бедной, мертвый малыш родился, она так плакала, мы все ее жалели. Но кто бы мог подумать, что все так запутанно…
– Вот так, – отвечала Раечка. – Вот те и актриса, но она ж актриса! Она плакала оттого, оттого и плакала. Не хотела ребенка. Муж бы догадался, что не от него, и тогда – скандал, разрыв, а она от него зависела, все ее роли были через него. Она мне открылась так, как никто, уговорила, обещала платье вечернее из Парижа, подарила духи «Нина Ричи», ну я и пошла на это. Как раз у женщины из Костромы, с тяжелыми родами, малыш умер, в пуповине запутался, мы с акушеркой подменили, она нам, артистка-то, заплатила хорошо и подарков надавала. Хорошее дело сделали, доброе, она и Янку-то не любила, мучила, издевалась прямо над девочкой, имя ей дала жуткое. А та костромичка добрая женщина, учительница, так детишек любила, мечтала о девочке, Анечкой назвать хотела, а у нее мертвый мальчик, вот горюшко-то, но мы это дело исправили, и теперь никто, кроме тебя, не знает. Так вот, ведь.
Обе замолчали. Мама добавила в чашечки горячего кофе и придвинула к гостье тарелку с бисквитами. Чай вкусно пах жасмином с земляникой. Леночка превратилась в бабочку и, незримо покружив по комнате, снова влетела в кухню, а потом выпорхнула в окно и полетела в тот город, где осталось ее тело. Город был очень красив, удивительные дома из белого камня, с большими окнами в резных наличниках, и на высоких крышах расписные гребешки. Может, это город-музей? Нет, поняла она, это просто особенное поселение, со скрытыми тайнами, это Чузугань. Леночка с высоты рассматривала прохожих – с просветленными лицами, с удивительными яркими глазами, из которых исходило сияние, с улыбками святых, в очень простой одежде. Женщины были в широких длинных юбках и платках, мужчины в основном – в широкополых шляпах. Прекрасный переливчатый звон колоколов оглашал пространство. В домах было много икон и картин, мало мебели, интерьер везде очень простой, неприхотливый. Леночка хотела понять, сколько времени она уже здесь находится, но не смогла – в Чузугани время текло по-другому, здесь существовала какая-то иная реальность. Тут было другое телевидение, другая культура, другой ритм жизни и манера общения. Тут не было компьютеров, не было баров и дискотек, и вообще это была какая-то не та цивилизация. В доме, где приходила в себя Леночка, висели удивительные картины, ничего подобного она никогда не видела, никогда! В полном потрясении разглядывала она необычные эти холсты. Казалось, что картины имеют души, а краски излучают невероятный, неземной свет. Не спрашивая, она поняла, что это картины Милалисы. «Какое удивительное имя», – подумала она. – «Как прекрасно звучит: Милалиса». Сознание медленно возвращалось к ней. За время своих астральных странствий она отвыкла владеть своим телом, и сейчас пришлось заново учиться двигать руками, шевелить пальцами. Испуг захлестнул ее, но в этот миг в комнату вошла, шелестя длинным шелковым платьем, высокая девушка с пышными темными волосами. Она была невыразимо красива. «Милалиса», поняла Леночка. И внезапно успокоилась. Ей стало хорошо и уютно, радость и блаженство снизошли на нее, словно она окунулась в детство, перенеслась душой в тверской дом-терем тети Нины.
Милалиса улыбнулась спокойно и покровительственно.
– Сейчас все наладится, не волнуйся, – произнесла она. – Ты долго болела, но здесь иное время: там, в миру, прошло не более полусуток. Здесь тебе открылось нечто, чего знать в миру не надобно, и ты забудешь.
Голос ее звучал с проникновенной нежностью.
Леночке не хотелось покидать это место. Но ничто не вечно. Во время разговора она почувствовала прилив сил, бодрость и счастье. Ей предложили перекусить, принять ванну, переодеться в свежую одежду (выдали уютное длинное платье, типа того, в чем ходили горожанки).
Домой она возвращалась оригинальным путем. Ее провели через систему потайных ходов. Оказалось, под городом существует другой, подземный, город, а в самом низу, чуть левее – особая система коридоров, которые вели на какие-то таинственные прииски – о них ходили по Сибири неясные слухи.
Влад был вне себя от счастья, когда Леночка вернулась. Всю ночь он целовал кончики ее мягких волос, так и уснул, зарывшись лицом в ее кудри.
Утром позвонил Абасов и попросил его зайти просто так, по-соседски, побазарить. Встретил в дверях своей квартиры, участливо спросил:
– Ну что с фотографиями? Уточнил?
– Да, Иваныч, ты оказался прав… Я о тебе плохо подумал, извини… Экспертиза установила подлинность всех фоток. На свою телку, на память, – Влад протянул шефу снимки с Виолеттой.
– Да, палки-колеса, – вздохнул Абасов, пихнув фотографии в стол. – Хреново, когда у тебя в тылу такое твориться. Что собираешься делать?
– А ничего не собираюсь делать, – спокойно отозвался Влад. – Пусть будет так, как есть. Что мне теперь, из-за этой шлюхи в петлю лезть? Мне ребенок нужен…
– Да, конечно, ты молодец, верно решил, а мне на свою и подавно плевать. Так что будем считать, что мы с тобой вышли из этой катавасии без потерь? – бодро заключил он.
– Да, небольшая потеря, – двусмысленно добавил Влад.
– Все-таки уезжаешь, – спросил Абасов, – бросаешь нас на золотом кресте догнивать?
– Ничего с вами без меня не случится, если моего совета послушаетесь: заявите эту жилу, и так вам золота хватит. Как в блатной поговорке: «Жадность фраера губит». Кстати, об этой Акулинской баньке, где наших жен трахают. – Вдруг вернулся Влад к прошлому разговору. – Тебе здесь еще жить, ты бы выяснил это дело.
– Да я уже говорил с Евдокимычем, – отмахнулся Абасов. – Он уверен, что это солдатики проказничают от нечего делать. Клевая служба в пожарной части. У нас уже несколько лет ни одного пожара не было.
– А вот Погорелое Городище постоянно горит, – как бы сам себе, сказал Влад, отрешенно глядя в пространство.
– Что за Погорелое Городище? – удивился босс.
– Да есть такой поселок на свете, – улыбнулся Влад, – единственное место в мире, где пожарам рады, и ждут их, как праздника. Оттуда берет начало родословная саламандр, людей, которых огонь не берет…
Абасов вытаращил на него глаза и с тревогой в голосе спросил:
– Ты что, палки-колеса, перебрал вчера? Ты что несешь? Какие еще саламандры, палки-колеса? Вот, стерва, довела мужика!
Он проводил Влада до дверей, отечески похлопал по плечу, мол, держись, чего в жизни не бывает…
«Бывает, вот сейчас и проверим, как и что бывает», – пульсировала мысль, когда Влад заперся в своем кабинете. – «Как могло получиться: экспертиза подтверждает подлинность снимка, хоть это явная фальшивка?» Но что он не придумывал, ничего не получалось. Единственное, он точно знал, что в Акулинской баньке есть какой-то секрет, позволяющий делать подобные штучки. В том, что фотографию с Виолеттой Абасов ему ввернул для большей достоверности, не сомневался. Как он относится к жене, давно ни для кого не было секретом.
Влад также не сомневался, что Акулин и Абасов располагают снимками, где и сам Влад выступает в роли банного героя-любовника.
«Придется этой банькой заняться на прощание», – подумал он, и так сжал карандаш, что тот с хрустом разлетелся на кусочки.
