Крюк
Экскременты космических лосей
– Мы пойдём и отчитаемся Хельмимире, – сказал Гардиальд, когда вся компания оказалась у выхода из ангара. – А вы идите в пищеблок и ждите нас. Возможно, понадобится чистый энтузиазм.
Брат и сестра взошли на подъёмник. Несчастный елдыринец успел окинуть любимую быстрым взглядом – и вот она исчезла за перекрытием верхнего отсека.
– Эй, парень, ботинки возьми, – сказал какой-то качкоид, протягивая Дюнделю новые берцы. Бедняга совсем забыл, что прилетел босой.
Гоблиновичу выдали рацию, после чего он повёл друзей по длинным коридорам гигантского судна. Оглядываясь по сторонам, Дюндель невольно думал о пережитых злоключениях. У него была неплохая зрительная память, и некоторые фрагменты «Фёдор Михалыча» казались ему знакомыми. Вот коридор, по которому они огибали центральную кабину, вот небольшой подъёмник, вот лестница…
– Дядя Кеша, – внезапно сказал Дюндель, – а тут, помнится, было такое большое пространство из нескольких отсеков… Его что, застроили?
Гоблинович усмехнулся.
– Ещё как застроили, – произнёс он, помолчав.
– Здесь теперь секретная лаборатория! – похвастался Бабельянц.
Иннокентий укоризненно покосился на друга. Спустя некоторое время все четверо оказались в пищеблоке – крупном помещении, которое состояло из множества небольших секций. В каждой из них стояли стол и несколько стульев. Между секциями находилась транспортная лента; теперь она была неподвижна. Где-то вдалеке виднелась пустая раздаточная. Похоже, елдыринцы были одни на весь пищеблок.
– Ну вот, пришли, – сказал Иннокентий, усаживаясь неподалёку от выхода.
Спутники последовали его примеру. Любознательный Дюндель проверил, насколько плотно прикручена мебель.
– А ты, я вижу, снюхался с партизанами, – проговорил Антоха, оглядывая дядьку. Вместо никчемного алкаша перед ним сидел новый человек.
– Да уж… – усмехнулся Гоблинович. – Я и сам никогда бы не подумал, что окажусь в отряде.
Вспомнив давнюю ссору, Антоха устыдился.
– Ты прям боец, – шутливо произнёс он, пытаясь скрыть смущение.
– Какой там боец? – скромно возразил Иннокентий. – Так, снаряды подношу…
Он рассказал племяннику о том, что после космического сражения их с Бабельянцем увезли на какую-то далёкую базу. Елдыринцы сообщили партизанам всё, что знали об экскрементах космических лосей. Пленников больше не считали имперскими шпионами, однако вовсе не спешили отпускать. Через несколько дней Гоблинович попросил «сто грамм». Качкоид, который дежурил у каюты елдыринцев, послал гостя по известному адресу. Несколько дней подряд Иннокентия лихорадило; во рту было сухо и неимоверно хотелось пить. Сердце учащённо билось – так, что невозможно было оставаться на месте – и тогда бедняга ходил по камере, как пойманный зверь. Не зная, как прекратить страдания, он пытался отвлечь себя книгой. Иногда ему даже удавалось погрузиться в сюжет настолько, чтобы не чувствовать болезненного озноба. Потом он всё же приходил в себя, и пытка усиливалась.
В конце концов, Гоблинович снова потребовал выпить. Охранник едва ли отреагировал на просьбу.
– Сжалься, человече! – умолял елдыринец. – Надо мне, понимаешь?
С каждым днём ему становилось только хуже. Зверея, он проклинал всех: племянника, партизан, Бабельянца… А больше всего Иннокентий злился на себя. Опасаясь расправы, старик попросился в другую каюту. Оставшись в одиночестве, Гоблинович страдал от ощущения безысходности. Его мучили кошмары, и он почти не спал. В конце концов, отчаяние достигло высшей точки – и тогда он стал биться в стены своего изолятора, крича и требуя поговорить с Хельмимирой…
В какой-то момент дверь каюты неожиданно открылась. На пороге стоял Исаак.
– Ты, дружище, присел бы, – тихо сказал качкоид, заходя внутрь.
От неожиданности Гоблинович бессильно съехал вдоль стены. Устроившись на табурете, Исаак спокойно и доходчиво объяснил елдыринцу, что он болен и ему нужна помощь.
– А если не захочешь лечиться, – дружелюбно добавил качкоид, – я тебя головой о стол приложу…
Вскоре Гоблиновича доставили в медицинский отсек. Некоторое время он находился там под присмотром. Когда, наконец, Иннокентий снова оказался в каюте, он чувствовал себя намного лучше. Терапия продолжалась, но уже «на дому». Единственным развлечением для Иннокентия были тексты. Партизаны охотно давали своим пленникам читать запрещённую литературу.
Однажды к нему вновь зашёл Исаак. Он принёс новости об Антохе и Дюнделе: якобы тех держали в лагере для военнопленных и инакомыслящих. Гоблинович обрадовался: ребята были живы. Впрочем, Исаак отметил, что информация неточная, а проверить её почти невозможно. Слово за слово – и суровый качкоид разговорился с пленником. Сначала обсуждали древних авторов, потом – современную жизнь. Уходя, Исаак обещал похлопотать о том, чтобы елдыринцев поскорее выпустили.
Когда Иннокентий как следует восстановился, к нему вернули Бабельянца. Оказалось, что всё это время партизаны допрашивали старика о Кривоцице и Пищимухе. За вкусный паёк, мирный сон и лекарства Бабельянц охотно сотрудничал с людьми Хельмимиры.
– Я думаю, они за какахами поедут, – рассудил дед. – Плакали, Иннокентий, наши денежки…
Вскоре пленникам позволили передвигаться по блоку без охраны. Тогда же они впервые узнали, что означает фраза «добывать чистый энтузиазм». «Этот материализатор – просто казнь египетская!» – сетовал Бабельянц. Однако, несмотря на возраст, из него всегда получали на удивление много жизненной энергии.
Когда Исаак пришёл снова, они с Иннокентием долго беседовали, и между ними возникло подобие дружбы – так, по крайне мере, хотелось бы думать пленному елдыринцу. Однажды Гоблинович рассказал качкоиду историю своего падения. До этого он ни разу не задумывался о том, как докатился до жизни горького алкоголика. Теперь, наконец, ему становилось ясно, что причина не только в отсутствии воли и перспектив… Сама жизнь в Старокозлищенске словно бы толкала людей за черту. Как можно верить в светлое будущее, когда вокруг только грязь, хамство, безграмотность?
– Иногда мне кажется, что у нас тоже действовала какая-то Программа Всеобщей Дебилизации, – признался Иннокентий.
Слушая их разговор, Бабельянц тоже похвастался тем, что распространял запрещёные книги. В порыве откровенности Исаак признался, что из первого запоя его вытащила Хельмимира… И из второго тоже.
– Я-то сразу смекнул, что они трахаются! – довольно заметил хитрый дед, обращаясь к Антохе и Дюнделю.
Спустя некоторое время Гоблинович вызвался помогать партизанам. Сначала ему доверяли только самые несложные занятия. Попутно он читал и даже начал писать своё произведение – небольшую пьесу под названием «Шла бы она лесом, эта Депрессия». Главная героиня – девушка по имени Депрессия – действительно шла по лесу и, словно Колобок, попадала в различные нелепые ситуации. Многие из партизан не понимали, что означает слово «лес», и приходилось объяснять на пальцах.
Потом Гоблиновичу доверили более высококвалифицированную работу – собирать чистый энтузиазм. Он так расположил к себе космических партизан, что ему позволили учиться пилотировать. Однажды он даже помогал технику боевого корабля во время битвы.
– Так-то, ребятки, – заключил Иннокентий. – Теперь у меня новая жизнь…
Антоха и Дюндель изумлённо слушали его историю. Оба парня были под впечатлением – и одновременно думали о том, следует ли рассказывать правду о «лагере для военнопленных и инакомыслящих». Партизаны вряд ли простили бы им генеральское гостеприимство… А самым страшным было то, что спьяну ребята выдали секрет космических фекалий Марго и Фриде. «Хоть бы пронесло!» – с надеждой думал Антоха.
Внезапно посреди тишины раздался резкий, высокий сигнал коммуникатора. Звонила Стефания.
– Дядя Кеша, вы в пищеблоке? Я иду к вам!
Сердце Дюнделя забилось чаще. Спустя некоторое время Стефания показалась в дверях столовой, и Гоблинович помахал ей рукой. Заметив его и остальных елдыринцев, она двинулась по направлению к ним – уверенная и бойкая. Дюндель смотрел и не мог насмотреться: это была всё ещё она, его Гвендельфина, и он любил её даже больше, чем красотку-блогершу.
– Как идут дела? – спросил Иннокентий.
– Всё хорошо, – ответила Стефания. – Но во втором стерильном блоке вышел из строя сепаратор вещества. Нужен чистый энтузиазм…
– Не надо! – заорал Бабельянц. – Только не меня!
Елдыринцы притихли. Содрогнувшись, Антоха вспомнил тот день, когда они решили поесть «нахаляву».
– Сколько карло-саганов не хватает? – буднично спросил Гоблинович.
– Двенадцать.
– Хочешь, я помогу? – внезапно предложил Дюндель.
Антоха поражённо уставился на друга. Бабельянц высунул голову из воротника своей шубы. В какой-то момент на лице девушки отразилось удивление – и тут же глаза её радостно засияли.
– Да, спасибо! – произнесла она. – Нам, правда, очень нужна энергия.
Вдвоём они спустились туда, где стоял материализатор. Дюндель буднично разделся и лёг – так, будто каждый день из него добывали жизненные силы.
– Сколько энтузиазма я могу взять? – спросила Стефания.
– Бери, сколько надо, – отважно ответил елдыринец.
Стефания смутилась.
– Двенадцать карло-саганов – это немало, – предупредила она. – Я, к примеру, отдала только десять – и уже чувствую себя разбитой.
– Я сказал, бери всё, – упрямо произнёс Дюндель.
– Хорошо, как скажешь.
Стефания подсоединила клеммы, закрыла аппарат и нажала на рычаг. В глаза елдыринцу ударил яркий свет – и тот невольно зажмурился. Внезапно его сознание помутнилось; Дюндель едва соображал, где находится, а любая попытка прийти в себя оборачивалась невыносимой головной болью. Однако, даже расслабляясь и отдавая себя на милость неведомой стихии, он не испытывал облегчения. Душу несчастного разрывала невыносимая, горестная безысходность, от которой хотелось умереть. Чувство было то же, что и тогда, когда исчезла его Гвендельфина – только теперь оно многократно усилилось. Успокоиться было невозможно: спасительные мысли разрушались, не успев как следует сформироваться. Всё, что оставалось Дюнделю – это страдать.
Когда, наконец, всё закончилось, Дюндель пришёл в себя на удивление быстро.
– Ты как? – спросила Стефания. – Не вставай сразу. Сейчас принесу воды.
Голова кружилась. Сквозь пелену перед глазами елдыринец видел любимую: её точёные руки, женственные бёдра под грубой тканью комбинезона и ярко начищенные ботинки. На каких-то полминуты она исчезла в глубине помещения – и тут же вернулась со стаканом в руке. Отпив немного, Дюндель поставил его рядом и попытался обнять Гвендельфину… Смущаясь, она поддалась.
– Я хотел бы спросить тебя кое о чём, – тихо произнёс Дюндель. – Ты уверена, что меня отупили?
Стефания посмотрела ему в глаза с глубоким сожалением.
– Да, увы, – печально проговорила она.
– А если бы, – продолжал Дюндель, – ты вдруг узнала, что всё это неправда? Выходит, нынешняя версия Гвендельфины Куколки слишком хороша для такого идиота?
Стефания смутилась.
– Всё не совсем так, как ты говоришь, – произнесла она уклончиво. – Есть прямые факты, которые указывают…
– Я понимаю, не продолжай. Скажи мне только одно: ты действительно считаешь, что все мои тексты плохи?
Стефания задумалась.
– Пожалуй, не все, – сказала она, помолчав. – Последние намного лучше ранних.
Дюндель вздохнул с облегчением: это было как раз то, что он хотел услышать. Стефания всё так же стояла перед ним – и бедняга едва не обнял её от радости.
– Понимаешь, – проговорил елдыринец, – в какой-то момент я и сам осознал, что мои тексты плохи – и тогда мне захотелось расти и учиться. Я будто застрял в песочнице из дешёвого пафоса – но сейчас-то понимаю, что нужно двигаться дальше… Это и есть развитие. Неужели тот, кого отупили, способен развиваться?
Стефния улыбнулась.
– Так происходит потому, что ты читал хорошие стихи, – сказала она. – Ещё во время восстания генерала Кермунда Хельмимира выдвинула теорию о том, что нужно читать книги и думать над их содержанием. Тогда последствия отупляющего лазера сходят на нет, и появляется устойчивость связей между клетками головного мозга. Мы, партизаны, за то и боремся, чтобы вернуть качество литературы…
– Тогда я мог бы излечиться самостоятельно! – не унимался Дюндель.
Стефания вновь посмотрела на него с грустной нежностью и сказала:
– Вполне возможно, что прямо сейчас ты находишься на пути к излечению, но идти по нему в одиночку – задача не из лёгких. Я, кстати, сначала тоже не верила, что меня отупили…
– А как тебя заставили пройти курс? – изумлённо спросил елдыринец.
Стефания вздохнула и аккуратно освободилась от объятий.
– В тот самый вечер, когда мы с тобой договорились посмотреть «Ёлки-87654572», – проговорила она, усаживаясь напротив материализатора, – мне внезапно позвонил брат. Он сказал, что находится на Джоселин-Белл-Бернелл. Я так обрадовалась: мы не видели друг друга целую вечность…
Далее Стефания рассказала о том, что Гардиальд попросил забрать его из промзоны на границе с Беатрис-Тинслей. «Моя подруга открыла здесь новый салон красоты, – упомянул он как бы мимоходом. – Если хочешь, могу попросить для тебя бесплатную процедуру». Собираясь на встречу, Гвендельфина Куколка забыла дома свой коммуникатор…
Гардиальд встретил её на крыше какого-то здания и проводил вниз.
– Этот салон красоты напоминает школьный кабинет химии! – с улыбкой говорила Гвендельфина, заходя в лабораторию принцессы Визулинды. – А где стойка администратора?
«Администратором» оказалась сама принцесса. Вместе с ней в лаборатории были ещё какие-то люди. «Знакомые лица, – думала Гвендельфина. – Откуда я могу их знать?»
– Сейчас вам сделают инъекцию красоты, – спокойно сказала Визулинда. – Положите-ка сюда свою руку…
– А почему в вену? – удивилась Гвендельфина Куколка.
– Для того, чтобы вены тоже были красивыми.
Ассистент ввела иглу – и вскоре сознание Гвендельфины помутнилось. Препарат для лечения лазерной идиотии, который изобрела принцесса, был разведён в снотворном.
– Вот и всё, – сказала Стефания, подводя итог своего рассказа. – Мою бездыханную тушку погрузили в капсулу, потом – на корабль. Очнулась я уже на базе, где прошла весь курс.
Дюндель слушал, не перебивая. К концу истории он был бледен и всё также молча смотрел на любимую.
– Ты расстроен, что всё так вышло? – спросила Стефания.
– Не то, чтоб сильно расстроен, – отозвался елдыринец, – а скорее в ярости… Набить бы морду твоему братцу.
– Не говори так! – воскликнула Стефания. – Неужели ты не понимаешь, что он хотел спасти близкого человека – точно также, как я сейчас пытаюсь спасти тебя?
– Зачем? – горько усмехнулся Дюндель.
– Потому, что ты искренне относился ко мне – пусть даже в ипостаси Гвендельфины Куколки…
– То есть ты допускаешь, что какая-то часть Гвендельфины Куколки всё же была тобой?
Стефания бессильно вздохнула.
– Это не имеет никакого значения, – терпеливо сказала она. – Важно то, что сейчас я могу помочь хорошему человеку.
Елдырнец почувствовал в груди неприятный холодок. Чем-то равнодушным повеяло от этого «хорошего человека».
– Выходит, – мрачно проговорил Дюндель, – ты больше не любишь меня?
Стефания подняла на него печальные глаза и неожиданно спросила:
– А ты? Ты любишь новую Гвендельфину?
– Да, разумеется, – убеждённо заявил Дюндель.
Стефания смутилась ещё больше.
– Послушай, – проговорила она, – тебе, возможно, кажется что ты меня любишь – просто потому, что тебя сбивает с толку моя внешность. Но поверь: то гуманоидное существо, с которым ты имел дело на Джоселин, не имело со мной ничего общего.
– Тогда как ты можешь судить о том, хороший ли я человек? Вполне возможно, что из-за лазера я тоже изменился, а после курса снова стану сволочью.
– От лазера страдают интеллект и волевые качества. Склонность к эмпатии, как правило, остаётся прежней.
– Выходит, какую-то часть тебя я всё-таки знаю.
– Да, но для любви этого недостаточно. Визулинда говорит, мой случай довольно тяжёлый. Когда-то я училась на разработчика игр виртуальной реальности. Теперь я ничего не помню. Болезнь изменила мою личность особенно сильно.
– Выходит, личность – это только интеллект и волевые качества?
– По большей части, да.
– Но я ведь полюбил тебя совсем не из-за них…
– Разумеется, нет. Ты полюбил некую совокупность признаков. Но кто знает, понравится ли тебе новый набор, в котором осталась только часть исходного.
Елдыринец смотрел на любимую. Теперь их разделяла чудовищная пропасть.
– Одевайся, – сказала Стефания. – Нас люди ждут.
Опомнившись, Дюндель принялся поспешно натягивать на себя одежду. В это время Стефания отсоединила от материализатора ёмкость с чистым энтузиазмом.
– Я, кстати, Стеша, – внезапно произнесла Стефания.
– А я, кстати, Витя, – отозвался елдыринец.
– А как же «Дюндель»?!
– А «Дюндель» – это так, дворовое прозвище…
Открутив крышку, Стефания принялась переливаливать энтузиазм из ёмкости в канистру. «Возможно, она права, – рассуждал Дюндель, – и меня на самом деле отупил кто-то из мордоворотов…» Теперь он стыдился своего простодушия. А ещё он понял одно: любить женщину только за красоту – глупость. На такое способен лишь тот, кто пострадал от отупляющего лазера. «С другой стороны, – думал елдыринец, – каналы, которые я смотрел в плену у генерала, и были чем-то вроде отупляющего оружия».
Взяв канистру, Стефания направилась к выходу.
– Я хотел сказать тебе ещё кое-что, – внезапно произнёс Дюндель.
Стефания обернулась.
– Мы с Антохой не были ни в каком лагере для военнопленных, – признался елдыринец.
– То есть… как?! – воскликнула Стефания, едва не выронив канистру.
– Вот так. Всё это время мы жили у генерала под присмотром.
Несколько секунд Стефания безумно пялилась на Дюнделя, не желая верить его словам.
– Так вы… завербованы? – в ужасе спросила она.
– Нет. Мы сбежали.
– Они знают про ускоритель?
Упуская подробности, елдыринец рассказал ей всё, что произошло после захвата «Карло Гольдони» войсками Зугарда. Стефания внимательно слушала и время от времени задавала вопросы. Не желая говорить про «Золотую клетку» и отношения с Марго, Дюндель сочинил историю о том, что якобы отправил свой трек на канал маэстро Харальдюфа…
– Ты говорил Харальдюфу о фекалиях лосей?
– Нет. Но ещё немного – и сказал бы… Я должен был найти тебя.
– Вы идиоты! Нужно было признаться во всём до того, как мы стыковались! Ты понимаешь, что за нами могла быть слежка?
Дюндель стоял, растерянно любуясь раздражённой Гвендельфиной. Он чувствовал себя неимоверно глупо – и всё же теперь ему было намного легче. Стефания злилась; она досадовала на елдыринцев за то, что они едва не поставили под угрозу всю операцию. Себя, впрочем, она обвиняла ещё больше: чего, в конце концов, она ожидала от тех, кого отупил гнусный Зугард?
– А что за операция? – спросил Дюндель. – И что это за секретная лаборатория за перегородкой?
– Мини-завод по производству препарата для лечения лазерной идиотии, – ответила девушка. – Мы заболтались, нам нужно спешить…
Внезапно раздался резкий сигнал тревоги. Сначала Дюндель даже не понял, откуда исходит звук; потом, осмотревшись, он заметил на потолке оповещатель. Он мигал красным.
– Ну всё, попали! – сердито произнесла Стефания. – Нас явно заметил патруль!
– Ты расскажешь о нас Хельмимире? – спросил Дюндель, понимая, что беды не миновать.
– Если расскажу – она пристрелит вас обоих. Так что помалкивайте.
Глава 17: «Ох уж этот Зубарев!» и фанатичные интеллигенты
– Нужно предупредить твоего друга, а то разболтает, – сказала Стефания по дороге в стерильный блок. – И согласуйте легенду: вас будут допрашивать по отдельности.
Во рту у Дюнделя пересохло. Теперь, когда он вновь обрёл друзей и любимую, судьба-злодейка приготовила ему очередное испытание. Внезапно сработал коммуникатор Стефании: Хельмимира вызывала их с Дюнделем в командный пункт «Фёдор Михалыча». «Вполне возможно, что скоро меня пристрелят», – пронеслось в голове у елдыринца.
Волнуясь, влюблённые поспешили в кабину.
– Я клянусь, что не выпускал их из виду! – твердил Гоблинович, стоя возле Антохи. Того, поставив на колени, держали два качкоида.
– Хельмимира, это всего лишь партуль, и он пока ещё нас не заметил, – говорил хладнокровный Гардиальд. – Если он приблизится, наши корабли одолеют его в два счёта. Когда подойдёт подкрепление, мы будем уже далеко.
Хельмимира стояла спиной к выходу и молча смотрела на данные радаров. Затем она резко обернулась к Стефании.
– Что это, мать твою, значит? – грубо спросила мундиморийка.
– Хельмимира, за ними следили больше полугода! – воскликнула Стефания. – Они не могут быть связаны ни с кем из генералов!
– Их выпустили из лагеря как приманку… А я, старая дура, повелась.
– Хельмимира, не руби с плеча, – сказал Гардиальд. – Я точно знаю, что хвоста за нами не было. Мало ли, какой патруль здесь бродит?
Имперские корабли подходили всё ближе. Когда они оказались там, откуда могли заметить базу, Хельмимира приказала атаковать. Несколько партизанских аппаратов, которые всё это время дежурили на разных спутниках Генриетты-Ливитт, немедленно ринулись в бой. Тем временем, Хельмимира связалась с лабораторией.
– Как скоро будет готова текущая партия? – спросила она, обращаясь к кому-то по рации.
Ей ответили, что необходимо ещё около получаса.
– Хорошо, заканчивайте, – сказала мундиморийка. – Новую не начинать.
Идея со «спасением» елдыринцев была спорной. Никто не мог сказать, насколько сильно их отупили. Ребятам было известно о свойствах фекалий, и в любом случае не мешало бы закрыть им рот. Гоблинович, который возвысился в отряде благодаря дружбе с Исааком, слёзно умолял вернуть Антоху домой. Стефания просила за Дюнделя. Исходя их этого, Хельмимира была совсем не против похитить информаторов и отправить их подальше. Возможно, их даже следовало ещё немного отупить, чтоб не болтали. «Никто даже разницы не заметит», – втайне рассуждала Хельмимира.
С другой стороны, Хельмимира знала, что Дюндель – протеже Харальдюфа. Какое-то время она даже была уверена, что елдыринский рэпер давно завербован. То, как им с Антохой удалось выбраться из лагеря, до сих пор оставалось тайной. Однако, если бы Харальдюф знал о технологии, то армия давно использовала бы все силы для зачистки партизан. Это была бы настоящая охота. Несколькими операциями со стороны Зугарда явно бы не обошлось.
За елдыринцами установили слежку. Ничего особенного не замечали. Спустя некоторое время Дюндель подружился с Фернандо Карендо – информатором подпольной ячейки – и стал покупать у него запрещённую литературу. Несколько раз подряд у него была возможность «сдать» своего дилера – однако, несмотря на это, Фернандо оставался на свободе. К тому же, оба елдыринца вели довольно скромную жизнь и вовсе не купались в щедротах маэстро.
Генриетта-Ливитт находилась «на отшибе» ядра империи – в системе, где не было обитаемых планет, но всё ещё близко к Джоселин. Принцесса могла свободно возить туда фармсубстанции для производства. Узнав о том, что систему спутников Генриетты выбрали в качестве базы, Стефания выпросила у Хельмимиры разрешение забрать елдыринцев. В день операции Гоблинович поехал вместе с ней: вдруг Антоха не поверит молодой женщине? Старика взяли за компанию: он давно хотел приодеться в каком-нибудь дорогом столичном магазине.
Всё шло по плану. Елдыринцы оказались на борту «Фёдор Михалыча», а завод принцессы Визулинды вот-вот должен был закончить производство препарата против лазерной идиотии. Однако, увидев патруль, Хельмимира заволновалась. Прошло ещё несколько минут изнурительного ожидания. Мундиморийка уже собралась отправить ещё несколько кораблей на подмогу партизанам – но тут пришло сообщение о том, что враг уничтожен.
– Что я говорил? – усмехнулся Гардиальд. – Окончим партию и свалим. Берегите нервы, госпожа редактор.
Хельмимира приказала качкоидам отпустить елдыринцев и идти готовить корабль к старту.
– Куда пошёл? – прикрикнула она на Антоху. – Ты и твой друг оставайтесь в кабине.
Внезапно, словно гром среди ясного неба, раздался сигнал радиосвязи. От неожиданности Хельмимира резко обернулась к панели управления.
– «Фёдор-Михалыч», я «Сомерсет-Моэм», – послышалось из динамика. – Код – «Головлёвы»…
Услышав сообщение, Хельмимира мгновенно изменилась в лице. «Это, мать его, не патруль!» – пробормотала она, бросаясь к микрофону.
– «Сомерсет-Моэм», я «Фёдор-Михалыч»! – быстро проговорила Хельмимира. – Код – «Раскольников»!
Беседа Хельмимиры и начальника боевой группы означала следующее: к базе приближались имперские корабли, и мундиморийка отдала приказ немедленно мобилизовать против них все силы.
– Нагревайте чистый энтузиазм! – проговорила Хельмимира, обращаясь к подручным. – Уходим отсюда как можно скорее!
Гардиальд и Стефания мгновенно уселись за командную панель, подготавливая системы к старту.
– Мы все умрём? – испуганно пробормотал Бабельянц, стоя в углу кабины.
– Чего ты ждёшь? – резко спросила Хельмимира, посмотрев на Иннокентия. – Свяжись с Визулиндой. Пускай сворачиваются.
Гоблинович поспешно взял коммуникатор. Тем временем, Хельмимира следила за данными радаров и обзорных камер. Ситуация была неутешительной: партизанские корабли терпели поражение от многочисленного имперского войска. Счёт шёл на минуты: вот-вот «Фёдор-Михалыч» должен был подняться в воздух, чтобы спасти изобретение принцессы… Внезапно пришёл сигнал о том, что неподалёку приземлился вражеский корабль. Хельмимира отправила туда несколько бомбардировочных дронов, однако все они были сбиты.
И вот, когда «Фёдор-Михалыч» уже чуть было не сорвался с места, произошло непредвиденное. Данные обзорных камер изменились: чёрное небо вдруг затянула прозрачная пелена желтоватого цвета.
– Проклятье! – воскликнула Хельмимира. – Это, мать её, белиберда!
Было очевидно: один из имперских кораблей имел на себе генератор поля белиберды и сумел- таки охватить им всю планету. Белиберда не пропускала вещество, но пропускала излучение. Послышался сигнал радиосвязи: с партизанами пытался связаться неприятель.
– Эй вы, фанатичные интеллигенты, – проговорил чей-то грубый голос. – Ваши силы уничтожены. Немедленно сложите оружие и пустите наших людей на базу!
Хельмимира усмехнулась: она знала, что белиберда – слишком дорогая субстанция, и надолго её не хватит.
– Будьте готовы к старту, – проговорила она, отключив микрофон.
Обратившись к подчинённым по рации, Хельмимира приказала защищать «Фёдор-Михалыча» до последнего. Тем временем, вражеские капсулы и беспилотники окружили базу.
– Немедленно сложите оружие! – повторил командир имперского отряда. – Ваш кислород закончится раньше, чем у нас закончится белиберда. Откройте шлюзы – и вам будет сохранена жизнь!
Хельмимира обвела взглядом всех, кто находился в кабине.
– Впустим их и перебьём, – хладнокровно произнесла она. – Одного возьмём в плен и заставим сказать, что база под контролем. Они уберут свою белиберду – а мы уберёмся отсюда.
– Боюсь, их слишком много, – мрачно проговорил Гардиальд.
– Кислорода хватит ещё на сутки, – сказала Стефания. – Что, если их белиберда всё-таки закончится раньше? Можем обороняться и ждать.
– Если у них будет заканчиваться белиберда, они уничтожат нас из космоса, – проговорил Гардиальд.
– Тогда задействуем план «Муций Сцевола», – решительно сказала Хельмимира.
В кабине воцарилось молчание. План «Муций Сцевола» был разработан для самых безнадёжных ситуаций и предполагал уничтожение корабля вместе с заводом. А поскольку «Фёдор Михалыч» являлся всё же грузовым судном и не имел передовой системы самоликвидации, партизаны создали её древним кустарным способом. В потайном отсеке прямо под командным пунктом была заложена взрывчатка. Туда шёл провод. Отсек был полностью изолирован от внешней среды. Кнопка взрывателя находилась в кабине.
– Что за «Муций Сцевола»? – дрожащим голосом спросил Бабельянц. Его, конечно, никто не слышал.
Внезапно в дверях показалась молодая мундиморийка. «Это ещё кто?» – подумал Антоха, оглядывая её светло-русые волосы и большие синие глаза. Женщина молча подошла к панели управления и остановилась, глядя на мониторы.
– Мы окружены, Ваше Высочество, – печально произнесла Хельмимира.
– Чьи это корабли? – взволнованно спросила принцесса. – Кто из генералов ими командует?
– Не знаю, они не представлялись. Образцы в порядке?
– Их упаковывают мои люди.
– Какова их масса вместе с ящиком?
– Два с половиной кошкоградуса.
– Отлично.
Хельмимира вновь обернулась ко всем, кто находился в кабине – и Дюндель различил на её лице выражение какой-то стоической иронии.
– Что ж, господа, – произнесла она, – вот, пожалуй, и всё… Впрочем, у нас мало времени. Итак, в ангаре нижнего отсека стоит мой аппарат «Мэри Шелли». Предельная взлётная масса в наших условиях позволит взять на борт семерых пассажиров. Ценный груз в приоритете. Ваше Высочество, заберите образцы из лаборатории. У вас будет возможность провести «Мэри Шелли» через подземный тунель и спрятаться на дне ближайшего кратера. Когда поле белиберды будет снято – немедленно улетайте. Топлива и зарядов должно хватить надолго. Вам помогут Гардиальд и Стефания.
– Мои помощницы должны ехать со мной, – твёрдо проговорила принцесса.
– Хорошо. Итак, это ещё два места…
Дюндель плохо понимал, о чём говорила Хельмимира. Однако, видя встревоженные лица партизан, он смутно чувствовал, как надвигается нечто неотвратимо-ужасное.
– Что ж, – сказала Хельмимира, посмотрев на Гоблиновича, – можно взять ещё двоих…
Иннокентий нервно сглотнул. Ему вспомнилось, как во время последней поездки за пищимухинским топливом он тайно встретился с сестрой – и его сердце горестно заныло от невыносимого сожаления.
– Хельмимира, – произнёс Гоблинович, приложив руку к груди, – я готов остаться здесь и умереть за дело космических партизан… Но, прошу, вытащи отсюда моих пацанов. Я их матерям обещал…
Растерянный и жалкий, застыл он перед Хельмимирой в нелепой позе просителя. Его глаза выражали такое отчаяние, что Антоха невольно содрогнулся. Он стал понимать, что происходит – и тут же в груди у него похолодело.
– Хельмимира, я тоже хотела бы остаться, – внезапно произнесла Стефания.
Дюндель испуганно посмотрел на любимую.
– Что ты несёшь?! – воскликнул Гардиальд. – Ты не в себе!
– Я говорю это не потому, что из меня выкачали много чистого энтузиазма, – всё так же спокойно проговорила Стефания, не глядя на брата. – Мне хотелось бы искупить всё зло, которое натворила Гвендельфина Куколка. Я мечтаю об этом с тех пор, как излечилась.
– Что происходит?! – спросил Дюндель.
Стефания обернулась и посмотрела на него в упор.
– Извини, парень, – вздохнула она. – Я привела тебя сюда, но скоро всё исправлю.