Евгений Викторович Донтфа
Девочка и пёс
76.
Элен Акари сидела на табурете в шатре начальника каравана, а Мастон Лург вышагивал перед ней туда-сюда, поджав губы и сложив руки за спиной. Иногда он бросал быстрый взгляд на девочку, но та, отвернувшись, упорно смотрела в землю.
Наконец судья остановился перед своей пленницей и сказал:
– Ну что ж, весьма наслышан о ваших с Галкутом подвигах. Весьма.
– Как он там? – Не поднимая глаз, тихо спросила девочка.
– Галкут? С ним всё в порядке. Выглядит, конечно, как страх божий, но ничего. Зашили, намазали, накормили. Лежит в тепле и покое. Может уснул уже. – Судья сделал паузу и затем произнес с некоторым нажимом и значением: – Я так понял, что он практически спас тебя?
Он ожидал, что это прозвучит для его подопечной почти как обвинение и она, наконец, всколыхнется и придет в себя. Но Элен лишь тихо произнесла:
– Спас.
Мастон потер подбородок, задумчиво глядя на неё.
– Мне сказали, что там очень вовремя появился какой-то местный охранник, который в свою очередь спас вас обоих и чуть ли не от смерти. Что он прямо какой-то великий воин из легенд, невероятно отважный и могучий. Так и было?
Элен, по-прежнему глядя в землю, утвердительно кивнула
– Может мне стоит поблагодарить его? Как его имя?
– Не надо. Он не любит внимания к себе.
– Хм, ещё и скромен. Ну просто сказочный персонаж. Вам с Галкутом видимо невероятно повезло. – Судья опустился на почти уже любимый им стул и строго произнес: – Но я надеюсь ты понимаешь что повела себя, как и тогда в «Одиноком пастухе», необдуманно и наивно. Вступать в конфронтацию с шестью вооруженными бандитами из-за детской куклы это, мягко говоря, глупо. Большая удача что ты отделалась лишь одним синяком.
Мастон Лург не сомневался, что девочка сейчас с вызовом спросит его: «Удача для кого?» или что-нибудь в этом роде. Но Элен молчала. И это её вроде бы равнодушие, хоть ему и не хотелось в этом признаваться, начинало нервировать его. Он понял, что видимо случилось что-то еще, помимо драки, и ему очень хотелось знать что именно.
– Элен, – позвал он. – Элен, посмотри на меня, пожалуйста.
Девочка нехотя подняла на него глаза. Некоторое время они смотрели друг на друга и судья должен был признаться, что ему очень не по себе от того что красивое, бледное, гладкое личико ребенка теперь обезображено распухшей губой и темным, багрово-желтым пятном на левой щеке. Словно как некое пронзительное напоминание о том, что он с чем-то не справился.
– Я вижу, что с тобой случилось что-то ещё, я имею ввиду помимо сражения за куклу. Ты не хочешь мне сказать что именно?
Какие-то несколько секунд ему казалось, что девочка готова всё рассказать, что она сама хочет с кем-то поделиться тем, что камнем лежало у неё на душе. И он почти замер и даже как будто перестал дышать, только чтобы не вспугнуть это её желание. Но в последний момент он с досадой понял, что она передумала.
– Ничего не случилось. Я просто очень устала.
– Тогда тебе наверно лучше лечь спать. Там за занавеской есть кровать.
Но она словно не услышала его и неожиданно спросила:
– Сколько нам еще ехать? Когда мы наконец доберемся до этого Аканурана?!
Судья, чуть отпрянув, воззрился на неё с некоторым удивлением.
– Довольно странно это слышать от тебя, – пробормотал он.
– Почему странно? Мне просто надоело сутками трястись в вашей карете, есть на улице, ходить в кусты под присмотром Галкута, встречаться каждый день с разбойниками, бандитами, работорговцами, спать в случайных кроватях. Вы же говорили, что у герцога со мной будут обходиться как с принцессой. Так что же странного в том, что я хочу как можно быстрее попасть туда?
Судья недоверчиво смотрел на ребенка. С какой-то неясной тревогой он подумал о том, что за то время что она гуляла по каравану, что-то в ней неуловимо изменилось. Ему вдруг пришло в голову, что ведь, наверно, после того как раненого Галкута увели к лекарю, у неё была масса возможностей чтобы сбежать и тем не менее она здесь и судя по всему у неё даже не возникало такой мысли. Неужели она наконец поняла и смирилась, усмехнулся он про себя. С одной стороны это была бы конечно хорошая новость. Но с другой она почему-то тревожила его. Девочка словно повзрослела на пару лет и он вдруг решил что прежняя Элен, язвительная, дерзкая, сопротивляющаяся, устраивала его гораздо больше. Она была что ли более понятной ему, более предсказуемой. Но в конце концов он подумал, что это просто какое-то наваждение, он насочинял то чего нет, девочка всего лишь действительно очень устала, что и не мудрено учитывая всё что она пережила за последние дни и теперь ей хочется просто покоя, пусть даже в плену у ненавистного ей герцога. Мне, пожалуй, тоже не плохо бы выспаться, решил судья.
– Ты права. Ничего странного. И я очень рад, что наши стремления совпадают.
Элен пристально смотрела на него, ожидая ответа.
– Но ты ведь понимаешь, мы не можем ехать дальше, пока я не исполню «королевское правосудие». – И чуть помедлив, он тихо добавил: – Будь оно трижды не ладно.
По привычке он ожидал какого-то язвительного замечания от своей маленькой собеседницы, но вместо этого Элен спокойно предложила:
– Давайте я вам помогу.
– Поможешь?!
Мастон Лург испытал почти потрясение, но в следующий миг его пронзило осознание того, что в конце концов это ведь именно то чем он и собирался торговаться с могущественным Томасом Халидом, той бесценной помощью, которую странная девочка может оказать ему, верховному претору, в его бесконечной борьбе с такими же бесконечными врагами государства и короля, и конечно же его собственными врагами, врагами герцога Этенгорского. Но судья был полон сомнений.
Элен встала с табурета, подошла к столику, на котором возвышался серебряный подсвечник, и почти с минуту вглядывалась в пламя одной из свечей.
– Просто расскажите мне всё, – попросила девочка.
– Что «всё»?
– Ну, обстоятельства дела. Улики. Детали. Свидетели, подозреваемые. Ваши мысли о них.
Судья непонимающе глядел на неё.
– Не думаю, что все эти детали подходят для детских ушей.
Элен повернулась к нему. И Мастон Лург увидел, что ей действительно очень любопытно и с облегчением подумал, что прежняя любознательная Элен, наконец вернулась.
– Ну расскажите, что сочтете возможным, – миролюбиво попросила она. – Хотя бы в общих чертах.
Лург колебался. По большому счету Элен вовсе не обязательно знать какие-то детали, она могла помочь ему и так. Допустим все подозреваемые по одному войдут в этот шатер и он каждого спросит: «Вы убили господина Ливара?» Все они ответят отрицательно. Элен, которая будет сидеть рядом с ним, затем скажет ему, кто из них солгал. И всё! Но он понимал, что так просто это вряд ли удастся провернуть. И даже с усмешкой посочувствовал Томасу Халиду, которому придется решать эту проблему в будущем. Вздорный строптивый ребенок наверняка воспротивится тому, чтобы его использовали как какой-то неживой бездумный инструмент. Элен, конечно, захочет знать что происходит и кто эти люди. Даже не из-за какой-то там обиды, а просто из обычного детского, а заодно и женского, любопытства. Да и к тому же Мастон чувствовал, что ему хочется всё ей рассказать, чтобы может быть впервые увидеть её в роли союзницы. Тем более сейчас у него нет времени на преодоление её упрямства и если уж она сама предлагает ему помощь, то глупо ставить этому препоны, наоборот нужно приложить все усилия чтобы сохранить и развить её желание сотрудничества. В конце концов ему самому стало крайне любопытно, на что это похоже работать в одной команде с этим необычным ребенком.
И он рассказал.
Об убитом охраннике Ливаре и украшенным драгоценными камнями кинжале, о молодом вспыльчивом Радвиге, об угрюмом суровом Мелиноре, о хладнокровной прагматичной Кории, о многословном нервничающем Маране. А также упомянул и о «Бонре», о мрачном лейтенанте Шайто, пристально наблюдавшим за происходящим и несомненно желающим знать, кто заплатит за смерть его человека.
Элен слушала судью очень внимательно и ни разу не перебила. Когда он закончил, она задала несколько вопросов. И снова Мастон Лург вынужден был признаться себе, что этот ребенок порой пугает его. «На вид не больше шести лет», размышлял он, «хотя она сама и утверждает что восемь. Но пусть даже восемь, пусть так. Разве восьмилетний ребенок может рассуждать подобным образом?!» Элен поинтересовалась как нанесен удар, правшой или левшой. Был ли кинжал внутри, в теле, или где-то поблизости. Имелись ли следы борьбы на месте преступления. Пропали ли какие-то вещи Ливара. Производит ли Кория впечатление решительной и расчетливой женщины, способной убить двух своих мужей ради наследства. В чем именно, по его мнению, Марана солгал или почему он вообще нервничал. Достаточно ли Радвиг интересен как жених для опытной взрослой женщины. Лург, стараясь не улыбнуться, честно высказал девочке все свои мысли о том, о чем она спрашивала. Наконец Элен спросила:
– И кто, по-вашему, убийца?
Судья замешкался с ответом.
– Во-первых, я считаю, нельзя исключать того что убийство дело рук совершенно случайного человека. Возможно Ливар кому-то задолжал в караване или нанес кому-то смертельную обиду, о которой нам ничего не известно
– Нет-нет, – тут же возразила девочка, – это не может быть делом рук случайного человека. Он не оставил бы труп возле палатки, а постарался бы спрятать тело, чтобы его как можно дольше не нашли. И конечно бы забрал кинжал Радвига и кошелек Ливара.
– Убийца мог не увидеть кошелек в темноте и не разглядеть того насколько ценен кинжал.
Элен задумалась, но затем отрицательно покачала головой:
– Нет, маловероятно. Как вы сами сказали нужна очень веская причина, чтобы кто-то решился на убийство охранника этой «Бонры». – Она встала из-за стола. – В любом случае завтра всё разрешится и мы сможем ехать дальше.
– Каким же это образом?
Элен внимательно и с какой-то странной задумчивостью поглядела на судью.
– Тем самым образом, ради которого вы меня украли, – ответила она, ответила очень спокойно и почти отрешенно.
– Ты скажешь мне, кто из них лжет?
– Да. – Она отвернулась и направилась к той занавеске, за которой находилась кровать.
– А что случилось с твоей курткой? Мне кажется раньше она была синей.
Элен не повернувшись и не остановившись, сказала:
– Я захотела чтобы она стала изабелловой.
77.
Мастону Лургу никак не удавалось заснуть. Он ворочался на узкой, низкой походной кровати и что-то постоянно отвлекало его от сна. То кровать казалось слишком твердой, то в шатре становилось слишком холодно, то в железной трубе дымохода гудел залетный ветер, то от тяжелого одеяла пахло какой-то затхлостью, то где-то в караване звонко лаяла глупая собака. Элен права, думалось ему, эта бездомная жизнь на колёсах совершенно изматывает. Он ясно представил себя лежащим в широкой мягкой постели под воздушным пуховым одеялом в хорошо отопленной спальне на втором этаже своего дома в Туиле. И снова возникло отвратительное свербящее чувство, что он совершил большую ошибку. Господи ты, Боже мой, дернуло же на старости лет. Вот уж правду говорят «седина в бороду бес в ребро». Хотя кажется поговорка больше подразумевала стариков воспылавших былой страстью к женскому полу, но к нему она тоже определенно подходит, ибо главное тут что человек в почтенном возрасте теряет разум. Самую большую ошибку в его жизни, так вроде бы она говорила. Элен. Несколько дней тому назад он и знать не знал о её существовании, а теперь эта девочка с остриженными черными волосами и яркими синими глазами заняла все его мысли, стала его идей фикс, буквально заслонила собой от него весь остальной мир. Но откуда она взялась? Со своим невероятным металлическим псом, который словно был живой. Живой! Да он и правда обезумел, если вдруг решил что сможет безнаказанно разлучить их и продать её верховному претору. Ведь она не могла появиться из небытия, она не материализовалась из воздуха, у неё должны быть родители, родственники. То место откуда она явилась, там где создают этих невообразимых металлических созданий, эту идеальную одежду, те странные предметы что он забрал у неё, хотя бы те же невесомые черные очки, выполненные из совершенно неведомого материала. Ведь в том месте должны быть и другие люди. И рано или поздно они конечно придут за своей соплеменницей. Она пугала его неведомыми «хранителями». Но не долго. Она довольно быстро успокоилась, словно что-то поняла. Может поняла что он дурак, непроходимый алчный дурак, разум которого совершенно поглощен манящей картинкой акануранского могущества, столичных сокровищ, огромной власти, к которым его за ручку отведет верховный претор. И тогда она решила, что будет проще подыграть ему.
Судье стало совсем нехорошо. Он несколько раз перекладывал твердую подушку, пытаясь найти самую удобную позицию для головы. И не находил. Может плюнуть на всё? Закончить с этим треклятым «королевским правосудием» и поехать обратно, в Туил? Отвезти девочку туда, куда она скажет, передать её этим «хранителям», если они и правда существуют? Пока герцог Этенгорский ничего не знает, всё еще можно изменить, отыграть обратно. И снова ему представился его уютный двухэтажный каменный дом в Туиле, окруженный симпатичным садом с дорожками из белого кирпича, с длинной застекленной верандой, с широким балконом на запад, на пылающие закаты, с чистой благоухающей кухней, в которой пожилая Эльнара с маленькими улыбающимися глазами и сильными руками месит тесто для будущих пирожков. Да что же ему еще нужно?!
Но нет, это конечно просто временная слабость, мимолетный приступ малодушия. Это совершенно естественно, что его мучают сомнения, он затеял великое предприятие, он многим рискует, но нужно идти до конца. Какой-то мудрец сказал, самое главное в жизни – заканчивать начатое. И он закончит. А то что сейчас, посреди ночи, лежа в кровати, он кажется сам себе слабым и глупым, бессильным и малодушным, совершающим ужасные ошибки это нормально. Это просто такое время, время, где вокруг тебя лишь тьма и пустота, пред которыми вся его человеческая сущность съеживается, отступает, робеет, ибо это время со всей безжалостной очевидностью напоминает тебе о твоей ничтожности и бренности. Это просто надо пережить.
Судья сел на кровати. Он вдруг понял, что ему не дает покоя эта куртка. Он попытался вспомнить слышал ли он когда-нибудь о тканях, способных так радикально менять свой цвет. Может быть читал в какой-нибудь книге о чем-либо подобном? Но сколько не напрягал свою память, ответом ему было ничто. Единственное что приходило на ум так это детские сказки о плаще-невидимке. В какой-то момент он начал сомневаться, что раньше куртка была синей. Может он это выдумал, в конце концов он не обращал на неё раньше внимание. Но нет обращал. Вот тут память сразу же пришла ему на помощь и он вспомнил как несколько раз отмечал про себя насколько куртка соответствует синим глазам девочки. И даже усмехался, Элен не производила впечатление маленькой модницы, но куртка так шла её большим красивым глазам, что на это было трудно не обратить внимание. Так каким же тогда, ради всего святого, образом ярко-синяя куртка превратилась в нежно светло-кремовую?! Может это какая-то другая куртка? Ерунда. Откуда взяться другой? Тот же идеальный покрой, отсутствие швов, те же странные расходящиеся прорези карманов, та же необычная чистота, словно сама ткань отталкивала от себя любую грязь и пыль, вместо пуговиц или крючков непонятно как склеивающаяся полоска во всю длину. Может она просто вывернула её наизнанку? Но нет, и этим он не мог успокоить себя. Он не раз видел куртку Элен распахнутой и знал что изнутри подклад куртки имеет светло-серый, серебристый цвет. Вдобавок судья припомнил как видел Элен то с короткими рукавами, то с длинными. Но она не заворачивала или разворачивала их, а просто сами рукава словно становились то длиннее, то короче.
Он еще некоторое время сидел, невидящим взором уперевшись в темноту, едва подсвеченную лишь слабым оранжевым пламенем в железной походной печке, и затем снова лег на спину. Ему припомнилось прочитанное в какой-то книге: «Мир полон чудес. И наша задача не шарахаться в страхе от них, а наоборот, идти им навстречу». Ну что ж, подумал судья, вот я и пошел навстречу этому маленькому синеглазому чуду.
78.
Дорога, вымощенная серебристым каменными плитами, привезенным из Камнепадных гор, идеальной прямой полосой летела на восток, сужаясь далеко впереди и исчезая за поворотом, снова появляясь справа, спускаясь немного вниз и, делая очередной изгиб, окончательно теряясь среди деревьев.
Минлу снова вела Сейвастена под уздцы, Талгаро покачивался в седле, Кит шёл впереди метрах в семидесяти. Они давно уже покинули второстепенные дороги, ведущие в Туил или другие поселения, и вышли на главную транспортную артерию королевства – Осевой тракт. Впрочем, так никто его не называл, разве что какие-нибудь педанты-чиновники в Акануране в официальных документах. Подавляющая часть населения именовала эту дорогу «Цветочным трактом», иногда просто «Большак», а иногда «риверой». Постройкой Осевого тракта, пересекающего всю страну с северо-запада на юго-восток, давным-давно озаботился один из первых королей Агрона Ривер Трезвенник. Этот легендарный монарх, известный многими грандиозными начинаниями, а также некоторыми странностями в поведении, например полным отказом от любых алкогольных напитков, и безрассудными поступками, как например созданием и самоличным испытанием планирующих летательных аппаратов, очень глубоко и прочно запал в народную память. Среди прочего, по мере того как выравнивали и отсыпали главную дорожную нить страны, Ривер приказал садить по обочинам тракта цветы, чтобы будущие путешественники испытывали удовольствие не только от ровной качественной дороги, но и получали бы эстетическое наслаждение от её живописного окружения. Не забывая конечно при этом поминать добрым словом великого правителя Агрона. Однако воплотить эту идею в жизнь оказалось не так-то просто. Помимо того что задача засадить цветами каждый метр земли на протяжении шести тысяч с лишним километров пути сама по себе не тривиальна, так еще и выяснилось что во многих местах грунт совершенно не подходит для того чтобы разбивать на нем клумбы. Энергичного короля это ничуть не обескуражило и он повелел удалять негодный грунт и на его месте насыпать плодородные почвы. И верные подданные короля бодро и с усердием взялись за лопаты и заступы. Много сотен лет прошло с тех самых пор, большая часть придорожных цветников, брошенных людьми и не выдержав столкновения с дикой природой, давно исчезла. Но тракт остался и агронцы по-прежнему называли его цветочным или просто риверой.
Тот участок пути, по которому Минлу и её друзья следовали сейчас, тоже не был украшен цветами. И тем не менее был по-своему живописен и девушка вполне себе получала задуманное некогда заботливым монархом эстетическое наслаждение. Правда ни разу при этом не вспомнив о славном древнем правителе Агрона.
Слева и справа от тракта в аккуратных рядах через равные интервалы росли мальтаны – красивые деревья с прямым стройным стволом выстой до 6-7 метров. Первые ветви дерева начинались только на высоте 4-5 метров, образуя пышную почти идеально круглую крону в верхней части растения. Кора мальтанов имела черно-белый цвет и по рисунку напоминала мрамор. При этом кора выделяла тягучий прозрачный сок, покрывавший дерево словно блестящей пленкой. Этот сок источал приятный свежий древесный аромат с пряными нотками имбиря, чабреца и лаванды. Когда-то в Храме Падающих звезд Минлу среди прочего училась и ароматерапии, составляя удивительно пахнувшие смеси и привыкая различать малейшие оттенки того или иного аромата и его составляющих. Кроны мальтанов из упругих ветвей и длинных узких светло-зеленых листьев, свисающих вниз завивающимися полосками, шелестели в слабых потоках ветра почти музыкально. А багряные лучи полуденного солнца сверкали на блестящих мраморных стволах завораживающим искристым пламенем. «Какая красота», улыбалась про себя девушка. Слева и справа от дороги, за строгим почетным караулом мальтанов, высаженных здесь конечно же людьми, по приказу какого-нибудь излишне артистичного и чувствительного королевского чиновника, раскинулись открытые пространства полей и лугов. Слева багровые, красно-коричневые, иногда бирюзовые луга и травники плавными уступами уходили вверх, потом пропадали за невысоким гребнем и совсем уже далеко виднелись длинные пологие холмы, покрытые пятнами редколесий. Справа раскинулись сочные травяные поля с вкраплениями цветущих низкорослых кустарников. На полях, спускавшихся к видневшемуся вдалеке пышному массиву леса, паслись овцы, арибы и коровы. Эта мирная покойная картина наполняла Минлу теплотой умиротворения и уюта и сладким томящим чувством ностальгии по детству. Тому времени, когда её еще не забрали в Храм Падающих звезд и она была самым обычным ребенком в самой обычной кирмианской деревне.
Впрочем, эта серебряная дорога в обрамлении аккуратных рядов мраморных деревьев рождала в девушке и некое восторженное ощущение бесконечной красоты окружающего её мира. И ей было светло и радостно от мысли что она часть всего этого удивительного природного творчества, что она, живая, молодая и сильная, чувствует вибрацию каждой его струны.
Она оглянулась на поникшего в седле лоя, конусовидная шляпа почти полностью скрыла его лицо.
– Правда красиво?! – Воскликнула девушка.
Талгаро поднял голову и равнодушно пожал плечами:
– Красота понятие относительное. По мне так это просто пыльная старая дорога с забором из пятнистых стволов.
– Ничего подобного, – энергично возразила кирмианка, – красота понятие универсальное. Красоту понимают все.
Талгаро усмехнулся и ничего не ответил.
– Вот как ты думаешь, что такое красота? – Продолжила Минлу, может быть подспудно желая чтобы маленький лоя тоже заразился её восторженным воодушевлением от прекрасного, по её мнению, окружавшего их пейзажа.
Талгаро огляделся по сторонам, словно в поисках ответа и проговорил:
– Не знаю. У лоя, живущих возле Кипящих озер, я видел огромные, с идеальной огранкой, пылающие как звезды брильянты. Эти камни прекрасны в своем совершенстве. В Даймлане, в Городе семи храмов, я видел сотни статуй богов и людей, с идеальными чертами, идеальными пропорциями, с совершенными лицами и телами. И они были прекрасны. Так что наверно красота это совершенство. Но ночное небо, усыпанное мириадами светящихся звезд тоже прекрасно, как и безбрежная ширь океана, застывшая гладь озера, огромное багровое солнце над горизонтом или скажем цветок. Хотя ведь наверно линии и пропорции их складывающие не так уж идеальны и совершенны. И всё же они прекрасны. Потому что в них ощущается какая-то гармония мира, отсутствие внутренней противоречивости. Так что красота это гармония. А когда глядишь на белоснежные сверкающие шапки Лазурных гор или струящееся полотно «теплого шелка» или прозрачность синих льдов Ганемешской долины становится ясно что красота это чистота. А влюбленные люди тоже ведь прекрасны, хотя может быть по отдельности они несовершенны и не красивы. Прекрасен и нелепый слюнявый младенец глядящий на тебя огромными глазами. Так что возможно красота это любовь.
Минлу поглядела на лоя с улыбкой. Ей понравились его слова. Да и сам он ей нравится всё больше и больше, решила она.
– Однажды, – радостно проговорила девушка, – одна старая кирмианская женщина сказала мне следующее: «Красота есть степень соответствия образа того что ты видишь твоему внутреннему представлению счастья». То есть красота это изображение счастья.
– Вряд ли это сказала женщина, – заметил лоя.
– Почему?
– Слишком мудрое изречение для женщины.
Минлу перестала улыбаться.
– Что ты хочешь этим сказать, что женщины глупее мужчин?
– Конечно.
Это было сказано так просто, спокойно и уверенно, что девушка растерялась. Но придя в себя, она поинтересовалась, уже гораздо более прохладно:
– И из чего сделан подобный вывод?
Талгаро отодвинул шляпу на затылок, чтобы лучше видеть и с удивлением поглядел на кирмианку.
– Что значит из чего? А из чего сделан вывод что вода мокрая, трава бордовая, а огонь горячий?
– То есть это само собой разумеется и всем очевидно?!
– Конечно. Женщины не созданы для того чтобы думать, они созданы для того чтобы чувствовать.
– Скажите пожалуйста, а я и не догадывалась.
– Ну мало ли о чем ты не догадываешься.
Минлу смерила лоя уничтожающим взглядом. Но Талгаро пребывал в весьма безмятежном расположении духа, а потому встретил взгляд девушки спокойно.
– Но ведь ты сам не мужчина и не женщина, – заявила Минлу. – Откуда тебе знать?
– Ты ошибаешься, дитя моё, – Минлу аж передернуло от такого снисходительного обращения, – я и мужчина и женщина. Лоя универсальны, они объединяют в себе оба начала. Мы сочетаем в себе и трепетную женскую сущность, способную остро сопереживать своему ближнему и тонко чувствовать его душевное состояние и мужской, превосходный, глубоко логичный, рациональный образ мышления. Мы совершенны. Но вы Омо – разделенные существа и мы, лоя, прекрасно знаем слабые и сильные стороны и ваших женщин, и ваших мужчин. И уж конечно нам отлично известен тот факт, что в плане ума и логики женщины гораздо слабее мужчин.
Девушка, утратив весь свой недавний возвышенно-лиричный настрой, глядела на маленького заносчивого человечка весьма недобрым взглядом.
– Мне кажется ты не веришь мне, – миролюбиво заметил Талгаро.
Минлу фыркнула:
– Да с чего ты взял?!
– Ну подумай сама, как женщина может быть умнее мужчины, если Арун и Самта создали мужчину из своей плоти, а женщину из глины, дерева и воды.
Девушка пристально посмотрела на маленького всадника, уверенная, что он издевается над ней. Как и всякий образованный человек, она имела некоторое представление о религии и мифологии каждого из народов Шатгаллы. За исключением, конечно, шоти. Она знала, что Арун и Самта это божественные братья близнецы, сыновья верховного бога-правителя, создателя мира. Арун и Самта сотворили людей от скуки, в качестве игрушек. Но затем Арун полюбил свои творения, а Самта, жестокий и коварный озорник, по-прежнему относился к ним только как к игрушкам. Но это что касалось Омо, Туру и Авра. Лоя конечно же были на особом положении. Их сотворила великая и безупречная Сандара, родная старшая сестра божественных близнецов. И всё же девушке было трудно поверить, что шестидесятилетний Талгаро воспринимает эту детскую легенду как реальность и готов со всей серьезностью строить на ней доказательства чего бы то ни было. Однако припомнив его горячую убежденность в том, что великан Казурбу каждое утро запускает в небо куски своего сердца в виде солнца, она решила что вполне возможно Талгаро и правда верит что мужчину создали из божественной плоти, а женщину из глины и дерева. Эта мысль на какую-то минуту наполнила её сердце приятным ощущением снисходительности к маленьким лоя, существам со столь примитивным и некритичным мышлением, что они способны поверить в этакую нелепость. И зачинавшееся было пламя очередной досады на своего вздорного спутника тут же улеглось. Впрочем, желание хоть как-то поддеть самоуверенного Талгаро всё же осталось.
– Довольно-таки странно слышать подобное заявления от лоя, – сказала Минлу, – учитывая, что вы все поклоняетесь Королеве Лазурных гор. По-твоему, выходит она тоже просто глупая женщина.
Безмятежность Талгаро несколько улетучилась.
– Пожалуйста не упоминай без необходимости нашу королеву. К ней ваша женская глупость конечно же не имеет никакого отношения. Она великий дух, стихия, демиург, учитель и хранитель моего народа. Её женский образ это лишь обличие в котором она склонна являться к смертным и не более того.
– Ну хорошо. Но раз вы, лоя, и мужчины, и женщины, значит вам тоже должна быть присуща женская глупость.
Минлу ожидала, что лоя впадет в раздражение. Но нет, к её удивлению, он ответил довольно сдержанно.
– Ты чем меня слушаешь? Я же сказал, что мы взяли лучшее от обоих начал. Женское примитивное мышление в нас отсутствует. Я говорил вовсе не о лоя, а о других народах. И в первую очередь я как раз имею ввиду твой народ.
– Вот как?!
– Но я не говорю, что женщины глупые сами по себе. Я говорю лишь о том, что по силе ума они конечно же уступают мужчинам. Но это не должно тебя как-то задевать. Ведь по некоторым семейным вопросам, особенно касательно детей, последнее слово всегда за вами, за женщинами. И это как раз потому что женщины очень чувствительны и весьма эмпатичны и зачастую лучше мужчин понимают как надо поступить в вопросах межличностных отношений. Но и только. В вопросах логики, умозаключений, вычислений вы по сути нули.
Минлу отвернулась от собеседника и зашагала чуть быстрее. Какое мне дело до этого нахального лилипута, раздраженно думала она. Прожить шестьдесят лет и всё еще верить в Казурбу и Дювала, да это насколько же надо быть недалеким и… и примитивным. Слово «примитивный» доставляло ей отчетливое удовольствие. Впрочем, с легким привкусом вины. За долгие годы обучения в храме мастера множество раз пытались донести до неё мысль, что крайне важно всегда оставаться уравновешенной, любой эмоциональный перекос в ту или иную сторону опасен и чреват. Только дух свободный от страстей, от призраков чувств и пут эмоций, способен видеть истину и переживать чудесную тайну бытия. «Лишь пустота знает всё о свободе», говорил мастер Киадо. «Лишь сердце пустое свободно решать», вторил ему мастер Юн Фай. И Минлу не сомневалась что она вполне прониклась и обучилась этому искусству и чистое озеро её души не способен замутить никакой «эмоциональный перекос». Но то ли она обманывала себя, то ли за десять месяцев скитаний что-то разладилось в её способности сохранять свой дух в невозмутимости и отчужденности, но только этот маленький поганец … Минлу снова ощутила укол вины. И снова попыталась вспомнить какие-нибудь стихотворные строки, дабы обрести привычное умиротворение. Попутно заметив что последнее время ей приходится всё чаще и чаще этим заниматься. «Но сильнее всего искусства, Всех расчетов и всех примет, Первобытное наше чувство, Что за тьмою приходит свет». И она почувствовала, правда совсем мельком, то, что мастер Киадо называл «ощущением неба». Она улыбнулась про себя.
– И всё же ты не веришь, что женщина глупее мужчины? – Ехидно проговорил Талгаро.
Минлу, моментально позабыв о «пустом сердце» и «чистом озере души», обернулась и резко ответила:
– Даже не собираюсь. Я знаю, что умнее, по крайне мере, тебя.
