Евгений Викторович Донтфа
Девочка и пёс
– О, клянусь красной бородой Динжуса, нет,– воскликнул лоя. – Надеюсь, ты не обижаешься?
Кит усмехнулся.
– Конечно нет. Я думаю на этой прекрасном гнедом жеребце тебе будет гораздо удобнее.
– Конечно, – согласился Талгаро и посмотрел на девушку. – Но, если только госпожа Минлу Такулада Хин сочтет это возможным.
Молодая кирмианка уже стояла возле коня.
– Ну о чем вы говорите, господин Талгаро, – с улыбкой произнесла она. – Я почту это за честь.
47.
Гроанбург гудел как потревоженный улей. Сбор уже трубили три раза. Рядовые разбойники спешно натягивали разношерстное обмундирование, кольчуги, доспехи, стеганные войлочные куртки, с пришитыми к ним металлическими пластинами, застегивали многочисленные ремни и ремешки, матерились, пыхтели и нервничали. Сигнал, которым протрубили сбор, означал что опасность внутри городских стен, такого уже не было в течении нескольких лет. Мужчины хватали оружие и устремлялись к центральной площади перед Цитаделью. Жены и дети, сжимая ножи, кинжалы и копья, запирались в домах.
Слухи, расползавшиеся по городу, были самыми дикими. Хишен убит наемным убийцей из организации «Черный ветер». Манкруд убит тоже. Манкруд жив, но ему отрубили ноги. Хишен убит таинственной сайтонкой, пришедшей сюда отомстить за какое-то жуткое преступление из бурного прошлого мивара. Хишен и Манкруд разорваны вышедшими из-под контроля бейхорами. Сейчас бейхоры носятся по улицам, убивая каждого кого встретят. Последний слух был особенно пугающим и весь путь до Цитадели разбойники проделывали в жуткой тревоге, хватаясь за оружие при виде каждой неясной тени.
Все десять бриодов уже были на площади. Они стояли в стороне от остальных разбойников и обсуждали сложившуюся ситуацию.
Новоприбывшие либо бросались с расспросами к тем кто уже был здесь до них, либо на какое-то время замирали на месте, неотрывно глядя на огромного буро-зеленого зверя с широкой лобастой головой, вольготно развалившегося на крыльце входа в Цитадель. Бейхор лежал совершенно по собачий, раскрыв пасть, высунув раздвоенный язык и равнодушно поглядывая по сторонам, не обращая никакого особого внимания на толпившихся на площади людей.
– И что? – Спросил самый высокий бриод, сухопарый, сутулый очень тощий человек по имени Горик. Он был довольно хорошо одет, даже проскальзывала некоторая франтовость в его туалете. Его длинная шея была замотана в несколько оборотов тонким черным шарфиком, который не был дополнительным штрихом его аристократичного образа, а исполнял практичную цель, скрывая уродливые шрамы, оставшиеся после того как кирмианский воин протащил Горика на аркане.
Некоторое время остальные десять мужчин молчали. Наконец широкоплечий круглоголовый со стрижкой под ежика бриод, по имени Банагодо, проговорил неторопливо:
– Боюсь, Кушаф, тебе придется повторить свой рассказ.
Тот к кому он обратился, невысокий плохо выбритый очень смуглый разбойник, с красной косынкой на голове, стоял засунув руки в карманы штанов и глядел на прибывающих на площадь людей.
Услышав обращенную к нему просьбу, он оторопело уставился на своих товарищей.
– Что, опять?! – Воскликнул он, изображая крайнее неудовольствие.
– Ну теперь, точно в последний раз, – успокоил его Банагодо, – все уже здесь. Давай, не ломайся.
По лицу Кушафа можно было прочесть что он крайне неохотно уступает просьбе. Но эта была лишь видимость. Вне всяких сомнений, ему доставляло удовольствие быть в центре столь пристального внимания всех его товарищей. И не заставляя себя больше упрашивать, он заговорил:
– Ну, когда баба пришла, я и еще с дюжину ребят остались здесь, на площади. Манкруд сказал торчать тут, на всякий случай. Баба все-таки с двумя мечами на поясе и смотрит на всех так будто она королева Сайтоны. Хотя всем было ясно что Голова ее быстро обломает, но сказали остаться здесь, мы и остались. Через некоторое время дверь в Цитадель заперли, ну ясно деваху оприходовали и тыкать начали. Стоим, ждем, бродяги зубоскалят, я жрать хочу. Потом внутри шум какой-то, ну ясно Голова в раж вошел, но странно девица вроде не кричит, молчаливая видно попалась, подумал я. Времени уже порядком прошло, я про себя думаю что там уже наверно и Манкруд к телу пристроился. И тут на тебе, дверь распахивается и эта красотка выходит на крыльцо, в руках у нее сабля Хишена, а слева и справа эти твари, ластятся к ней, смотрят на нее как на богиню. Ну, у нас конечно челюсти поотпадывали, застыли мы, словно леший нас понюхал. Стоим дюжина придурков, рты раззявив, понять ниче не можем. Деваха высокомерно так разглядывает нас. А краля, я вам доложу, просто обалдеть. Таких красоток днем с огнем не сыскать в нашей задрипендии. Блондинка, стройная, волосы роскошные, глаза большущие голубые, грудь вперед, ноги такие, что по члену будто ветер проходит, когда их видишь. Ну вот, оглядела она нас и говорит, а голос у нее такой бархатный, что у тебя от одного голоса встает, даже если не видеть ее. Говорит, а кто мол из вас чуханцев здесь решения принимать способен. Вопрос странный, ну да что уж, выхожу вперед. Она смотрит на меня так пристально своими глазищами и верите ли нет, ни до ее прелестных ножек мне теперь, вся спина в мурашках, не по себе мне в общем. Кто ты такой, она спрашивает. Да вроде как старшой я здесь, отвечаю. Она снова долго смотрит на меня, потом говорит, ну ближе что ли подойди, старшой, что мне через пол площади орать. А я так глянул на сабельку Хишена в ее правой ручке, на бейхоров, которые уже не на деваху, а на меня смотрят и чувствую жаренным запахло. Оборачиваюсь, одного из бродяг подзываю и тихо ему так говорю, а несись-ка ты, голубь ясный, за Старым и тащи его сюда за бороду, ибо у нас тут явно херня какая-то нездоровая происходит. Ну, бродяга не дурак, сразу к Старому домой, знает что тот вечно у себя на печи, ест калачи, – говоря эти слова Кушаф с улыбкой глядел на одного из бриодов, высокого пожилого мужчину, с густой бородой и усами, порядком тронутых сединой. Это был Ронберг, но по имени его почти никто не называл, предпочитая кличку Старый, за его солидный возраст и такой же боевой опыт. Хотя все бриоды вроде как были равны между собой, но не сговариваясь, все они признавали старого разбойника старшим над ними и Хишен часто обращался к нему как главному среди бриодов. Лицо Ронберга, покрытое шрамами, морщинами и въевшимся загаром почти всегда выглядело дружелюбным, он был очень спокойным и малоразговорчивым человеком и практически никак не реагировал на все подтрунивания над собственной персоной. Даже в теплую погоду он носил толстую вязанную шапку, любил проводить время у теплой печи и есть лепешки и калачи с хрустящей корочкой. Но в Гроанбурге все знали что за этим образом добродушного деда скрывается жесткий, храбрый и очень умелый воин, способный один выстоять против десятка врагов, несмотря на все свои годы, а может быть как раз и благодаря им.
Кушаф продолжал:
– А сам я к этой красотке приближаюсь и в животе у меня словно кусок льда застыл. Бейхоры с меня глаз не сводят. Деваха смотрит на меня и усмехается, да ты, говорит, старшой, не трясись так, они тебя не тронут, пока я этого не захочу. А я ей в обратку, да ну что вы, сэви, это я не от страха, а от красоты вашей неземной трепещу. Она снова усмехается, ну-ну, говорит, ваш лысый тоже трепетал, да так растрепетался, что успокаивать пришлось. Я на сабельку покосился и думаю неужто Хишен к праотцам отбыл. И так вежливо, что самому тошно, вворачиваю, а не соблаговолит ли, мол, благородная госпожа, просветить меня насчет судьбы главы нашего города. Краля отвечает, мол, ты не волнуйся, старшой, лысый ваш и этот белобрысый, живы, пока, просто в несколько бессознательном состоянии пребывают. Рад, мол, что все хорошо закончилось, говорю, а сам и не знаю что говорить-то вообще. Тут бейхоры делают шаг вперед и глядят на меня так, что ясно сейчас бросятся. У меня аж жопа вспотела. Стою пошевелиться не могу, язык как каменный. А ничего еще не закончилось, говорит деваха, и сейчас только от тебя зависит как оно все закончится. Я смотрю на нее, сказать ничего не могу. Так вот, старшой, говорит она, мне нужен конь, хороший конь, под седлом. Пусть его сюда приведут, а если нет, то я … И тут, слава Крайте и трем ее кобылам, на площадь Старый вылетает и сразу к нам, – Кушаф с благодарной улыбкой посмотрел на Ронберга, – подходит и встает рядом со мной и у меня словно камень с плеч упал. Полегчало. А это что за ком с бугра, с бородой до бедра, спрашивает девица. Это, говорю, тоже старшой, только еще по старше меня будет. Деваха помрачнела, выходит я зря тут с тобой время тратила, говорит. И снова мне поплохело. Бейхоры эти треклятые словно ее мысли слушают. Промелькнул в ней гнев и они уже готовы к атаке. Да тут, благодарение небесам, Старый влез. И давай заливать, да ты, мол, матушка-государыня, не серчай, этот олух молодой сразу за мной послал, а пока тебя разговором развлекал, чтобы не скучала ты. Краля усмехается, ну ладно старшой, но еще постарше, тогда слушай ты. Нужен мне конь, самый лучший какой есть у вас, пусть его сюда по-быстрому приведут, если же нет, то тогда я спускаю этих псов с цепи и иду в конюшню сама, вот этой саблей налево и направо размахивая. За что ж немилость-то такая, о сэви досточтимая, восклицает Старый, будто поп на моленье, чем же мы, крестьяне богобоязненные, прогневали тебя. А она ему в ответ, слушай, мурло бородатое, ты тут не заливайся птицей райской, крестьянин богобоязненный нашелся. Вы все разбойники, висельники, плуты и негодяи. Лысую морду вашу я утихомирила, и если надо то и остальных научу как гостей встречать. Не надо тут козлиную рожу строить и бородой трясти, раз эта размазня в косынке, это она про меня, сука, позвал тебя, значит надеюсь ты человек серьезный. Так и веди себя достойно. Мне нужен конь, и если ты не хочешь ошметков тел и отрубленных голов, то тебе лучше пойти мне навстречу. – Все бриоды слушали Кушафа как завороженные, даже те кто уже слышали этот рассказ. – Ну, доложу, я вам, стоим мы и рта не можем раскрыть. Благо, Старый быстро в себя пришел, смекнул что к чему, перестал жопой вертеть и спокойно так спрашивает, что, мол, с Хишеном. Краля ему также спокойно, бошку, мол, ему разбила, сейчас лежит отдыхает, живой пока. Ну, Старый глянул еще раз на бейхоров, и говорит мне, ступай Кушаф, скажи бродягам, пусть оседланного коня приведут, хорошего свежего. Да по-быстрому.
– И что, привели? – Спросил Горик.
– Конечно, привели, – недовольно ответил Кушаф, – а что надо было делать? Гроанбург этой ведьме и ее псам на растерзание отдать? Села она и поехала. Одному бейхору велела здесь на крыльце остаться, а другой с ней пошел и сейчас посреди городских ворот лежит и что с ними делать хер его знает.
– Может не стоило ей давать уехать? – Спросил самый молодой бриод по имени Альче. – Позвали бы лучников.
– И что? – Насмешливо поинтересовался Кушаф. – Стрелять в эту деваху, от которой колдовством за километр несет. Неужели ты думаешь что простая баба может прийти в Гроанбург, расправиться с Хишеном и подчинить себе его псов?! А прикажи она бейхорам рвать всех на части, что тогда?
– В конце концов, их тоже можно стрелами нашпиговать так, что они сваляться, – не сдавался Альче.
– Ты не задаешь главного вопроса, – спокойно проговорил Ронберг, обращаясь к молодому бриоду. – А зачем?
– Что зачем? – Не понял Альче.
– Зачем, нам стрелять в эту женщину, рискуя тем, что в результате этого мы можем потерять многих наших людей, – объяснил старый разбойник. – Ради чего нам рисковать? Она не караван с мешками золота.
– А если она убила Хишена? – Воскликнул Альче. – Что если он лежит там сейчас мертвый, с разбитой головой?!
– И что? – Спокойно спросил Сойвин.
– Как что?! – Уставился на него с изумлением молодой бриод.
Мелис, коренастый плотно сбитый мужчина, с непропорционально длинными руками, вступил в разговор:
– Если Голова мертв, нам этого уже не исправить. Мстить его убийце, подвергая опасности погрузить Гроанбург в жуткую резню, я не вижу причин. Мы должны решить вопрос бейхоров как можно меньшей кровью, а потом уже все вместе мы сможем подумать как мы могли бы добраться до этой девки. Если же Хишен жив, то он все решит сам, когда придет в себя.
– К тому же это был честный бой, – вставил Сойвин. – Она была одна против двух здоровых вооруженных воинов.
– Честный бой? – Запальчиво сказал Альче. – Какой честный бой, если она колдунья?
– Если она колдунья, то какого рожна, ты предлагаешь стрелять в нее? – Раздраженно проговорил Кушаф. – Да и бейхоров убить стрелами непросто.
Вархо, пожилой бриод, с огромной золотой цепью на шее и страшный рубцом на левой щеке, добавил:
– Я из Вэлуонна, я видел сражение с бейхорами на Гирамской арене, и скажу вам так: стрелами их не возьмёшь, я видел как в них стреляли даже горящими стрелами, толку нет. Они лишь в большую ярость приходят, да и шкура у них как кора дерева. Да хоть бы ты их вместо стрел столько же раз мечом пронзил, мало шансов что они сдохнут. У них три сердца и убить их очень трудно. Даже когда их ослепляли, они сражались по запаху и слуху, и легче от этого их врагам не становилось. Самый верный способ убить бейхора это бошку ему отрубить. Да что тут говорить, они же ни божьи твари, говорят их в древности чернокнижники специально вывели из волков, змей и пещерных медведей, чтобы замки охранять.
– Ну конечно, – скептически усмехнулся Горик, – скрестили медведя со змеей? Хотел бы я на это посмотреть.
– Вон, на крыльце можешь посмотреть, – ответил Кушаф.
– Кто же она вообще такая? – Спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, бриод по имени Харзе, кирмианец, который когда-то был монахом в знаменитом монастыре Алшидан, «Обитель ветров» или как его еще называли Храм Белой горы.
Кушаф, пожав плечами, произнес:
– Гивелт, который встретил ее у дороги и привел сюда, сказал что она назвалась баронессой Суорой Эрмейнег, дочью барона Альвара Миниса.
– Сайтонская аристократка? – Удивился Харзе.
– Ну, конечно, тогда я святой Азур Водолей, – насмешливо проговорил горец Эрим, высокий темноволосый мужчина, с огромным двуручным мечом за спиной. – Клянусь грудью мученицы Ироны, она из Вэлуонна, проклятой страны чернокнижников и демонов. Не обижайся, Вархо.
– Да стану я обижаться на дикаря с гор, который до сих пор думает, что чтение это могущественная магия, – проворчал Вархо.
– Ничего я так не думаю, – возмутился горец. – А уж насчет дикарей ты бы помолчал, мы по крайней мере своих мертвых просто сжигаем, а вы их сушите, коптите, на части режете, кровь и желчь по бутылочкам, зубы, ногти, кости, кишки по коробочкам, тьфу, мерзость одна.
– Да стойте вы, – прервал начинающуюся перебранку Банагодо. – Что делать дальше будем?
– А что нам делать? Ждать конечно, – сказал Мелис.
– И сколько ждать? – Поинтересовался Банагодо. – До трех лун?
– По-моему, надо как-то в залу пробраться, – заметил Альче, но уже с большой осторожностью, чем он недавно призывал расстрелять таинственную гостью и бейхоров.
Вархо усмехнулся и оглядев товарищей, проговорил:
– Ну что ж, вход открыт. Кто рискнет войти?
Добровольцев не нашлось.
– А что насчет второй двери, из залы в коридор? – Спросил Эрим. – Мы можем ее сломать.
– Она же толстая как ляжка жены Мелиса, – возразил Кушаф.
– Оставь мою жену в покое, тебе, дураку все равно не понять что такое настоящая женская красота, – беззлобно отозвался Мелис.
Кушаф осклабился.
– Может и не понять, но если бы ты видел эту сучку баронессу, ты бы понял что жизнь прожил зря, – сказал он. – Хотел бы я пощупать ее ляжечки.
– Хишен тоже наверно хотел, теперь не знаем жив он или мертв, – остудил его пыл Горик. – Дверь можно снести тараном.
– Каким тараном, там коридорчик такой что не развернешься, – сказал Харзе.
– Ну хорошо, возьмем двух бродяг покрепче и пусть топорами ее разнесут по щепкам, – предложил Горик.
– Правильно, – поддержал Ронберг, – но думаю сначала все-таки лучше подождать. Спешить нам некуда. Если через пару часов Хишен не появиться, значит дело худо, тогда возьмемся за дверь. Но надо иметь ввиду, что эта тварь, – старый разбойник кивнул головой в сторону крыльца, – может броситься на тех, кто попытается войти с заднего входа.
– Тогда Кушафа пошлем, его не жалко, – весело предложил Мелис.
– Это почему это? – Возмутился Кушаф.
– Да ты все равно только языком чесать мастер, а как до дела дошло, так такую кралю упустил, – улыбаясь, произнес Банагодо.
Кушаф усмехнулся.
– Чтоб такую деваху заполучить, надо быть отчаянным храбрецом, вон как наш Альче, – сказал он. – Ему одну стрелу дай, можно даже без лука, он и на колдунью пойдет, и на бейхоров.
Молодой бриод лишь сверкнул глазами и ничего не ответил.
– Нет, в самом деле, надо чтобы в залу один из нас пошел, мало ли что там, тут нужен человек с головой, – сказал Горик.
– Тогда пусть Сойвин идет, он все время молчит, значит очень умный, – с улыбкой проговорил Эрим.
– Нет, Сойвина нельзя, он только что такую красотку заполучил, что у него мысли явно другим заняты, – с усмешкой возразил Банагодо.
– Конечно, нельзя, – поддержал Кушаф, – он только и думает как шишку запарить да свою девку потыкать. Нет, тут нужен человек, который устал от жизни и уже ничего не боится и ничего не ждет. Такой как Мелис. После десяти лет со своей супругой, я думаю он готов на все.
Бриоды, хоть и стараясь не делать этого слишком явно, дабы не обидеть Мелиса, заулыбались, припоминая тяжелый сварливый характер его жены. Впрочем, он относился довольно спокойно к подначкам Кушафа, не принимая их всерьез и считая смуглого любителя косынок шутом и балаболом. Но сейчас он все же вставил свое слово:
– Нет, все-таки надо послать Кушафа. Если что, он сможет бейхорам так уши засрать что те забудут что хотели.
– Да он только рот раскроет, ему уже полжопы откусят, – пробурчал Вархо.
– Тогда он потеряет способность думать, – усмехнулся Мелис.
– И стану как ты, нет уж спасибо, – быстро сказал Кушаф.
48.
Хишен открыл глаза. Он лежал на спине возле стены, справа возвышался знакомый стол.
«Жив, – с упоением подумал он». Как же хотелось жить, нет, тридцать восемь лет это слишком рано для последнего путешествия. Сердце радостно билось в его широкой груди и он чувствовал необъяснимое удовлетворение и приятное возбуждение, как будто только что одержал невероятно трудную победу. Он жив, это главное, это и есть победа. Он все исправит, все расставит по своим местам, заплатит по всем счетам. Самое важное было остаться живым и он сделал это. Хишен даже попытался улыбнуться и в следующий миг его лицо и голову заволокло болью. Он переждал приступ, внимательно прислушиваясь к своему внутреннему состоянию. Нет, ничего страшного, естественно что голова болит, это сука два раза заехала ему ногой в лицо и кроме того он врезался затылком в стену. Ерунда, до свадьбы заживет, надо лишь отлежаться пару деньков и все пройдет, он будет как новенький.
Хишен собрался с духом и начал подниматься. Боль, как стая волков, набросилась на него, раздирая его тело. Он застонал и на его глазах навернулись слезы. Он не ожидал такого.
У Хишена был разбит затылок, выбито три зуба, центр лба и область лица вокруг носа и рта представляли собой один жуткий багровый синяк. Кровь, залившая поврежденный затылок и рот, сейчас засохла, образовав твердую корку.
Разбойник сжимал губы, сдерживая крик. С правой стороны груди у него было сломано три нижних ребра и образовался огромный кровоподтек. По левому бедру словно лошадиное копыто заехало, при любом движении ногой, бедро взрывалось болью отдаваясь куда-то в поясницу. Правое перебитое предплечье практически не слушалось и пальцы на правой ладони казались бесконечно далекими и чужими, они были словно онемевшими и едва шевелились.
Хишен левой рукой схватился за край стола. Боль багровой палкой стучала прямо в череп.
Но Хишен не испытывал жалости ни к кому в этом мире, в том числе и к самому себе. Стиснув зубы, он начал подниматься. Здоровая левая рука и здоровая правая нога! Это просто прекрасно. Можно жить, можно сражаться.
Стараясь вес тела сосредоточить на правой ноге и упираясь левой ладонью о стол, он в конце концов поднялся. Боль ударила куда-то в лоб над переносицей, кровь отлила от головы, в глазах заплясали фиолетовые пятна, сознание потускнело. Он упер подбородок в грудь и стойко перенес приступ слабости. Постепенно головокружение прошло и взор прояснился. Он огляделся.
Таинственная блондинка исчезла. Уже хорошо, решил мивар. Хотя, конечно, неизвестно что твориться за стенами Цитадели, может она уже весь Гроанбург вырезала. Однако, эта мысль не сильно взволновала Хишена. Он был жив и это главное.
Судя по оплавившимся свечам, он провалялся часа два-три. Наконец он посмотрел на распахнутую дверь главного входа и замер. В проеме он увидел заднюю часть туловища бейхора. Измученный мозг тут же пронзила мысль, что эта сука тоже стоит там, на улице. Впрочем, дальше за крыльцом, на приличном расстоянии, практически у противоположного края площади он увидел толпящихся разбойников. Некоторые из них кажется заметили движение внутри залы и что-то кричали.
Хишен поискал какое-нибудь оружие. Сабля и нож пропали, но его любимый топор лежал на полу, недалеко от него.
Он понимал что ситуация очень сложная. Если эта девка там на улице и его бейхоры по-прежнему за нее, то ему и его людям придется очень плохо. Но так или иначе нужно было выходить.
Кое-как он доковылял до топора и приложив массу весьма болезненных усилий, поднял его с пола. Взяв оружие левой рукой, он обошел стол и тут увидел своего первого помощника, о котором честно говоря до этого момента и не вспоминал.
Манкруд сидел, прижавшись спиной и головой к стене, и положив ладони на колени, пустым взором смотрел куда-то вдаль.
Искренне удивляясь тому факт, что боци все еще жив, Хишен поспешно заковылял в его сторону.
Добравшись до Манкруда, Хишен с трудом склонился над ним. На миг его ошеломленный взгляд застыл на поседевших волосах боци, после чего он посмотрел в его пустые глаза.
– Ты как, старый пес? – С тревогой спросил мивар и выяснил, что говорить ему очень тяжело и больно, кроме того мешала засохшая кровь.
Его обеспокоенность состоянием Манкруда была искренней. Тот был, пожалуй, единственным человеком в Гроанбурге, к которому Хишен испытывал хоть какую-то привязанность. Слишком много они пережили вместе еще со времен службы у безумного барона Глуба. Не то чтобы Хишен стал бы лить слезы, найди он белокурого гиганта мертвым, но определенно расстроился бы будь это так. Несколько раз Манкруд спасал ему жизнь и несколько раз Хишен возвращал этот долг.
Боци не отвечал и не смотрел на своего старого товарища.
– Ты слышишь меня? – Прокряхтел мивар.
– Я был в аду, – проговорил Манкруд таким безжизненным голосом, что Хишену стало не по себе.
Но лысый разбойник заставил себя усмехнуться, превозмогая боль в разбитом лице и ломая коросты засохшей крови.
– Что-то я не видел тебя там, – весело сказал он.
– Это потому что ад у каждого свой, – тихо произнес Манкруд.
Хишен не нашелся что ответить на это.
– Ладно, ты посиди здесь, а я пойду посмотрю что снаружи творится, – сказал он наконец и медленно зашагал к главному входу в залу.
Он уже ступал на левую ногу чуть уверенней, свыкнувшись и притерпевшись к очагу боли в поврежденном бедре.
Хишен осторожно вышел на крыльцо, не спуская глаз с лежавшего рядом зверя. Бейхор поднялся на ноги, подошел к нему и доверчиво ткнулся лобастой головой в его ладонь. Хишен ощутил громадное облегчение.
После этого он оглядел площадь, над которой вмиг воцарилась тишина. Все взгляды были прикованы к человеческой фигуре на крыльце.
Увидев практически все свое войско в целости и сохранности, Хишен в очередной раз почувствовал облегчение. Значит он не потерял ни свою жизнь, ни свой город. Совсем не плохо. Однако где второй бейхор и куда же все-таки делась сама девка? Он посмотрел в сторону маленькой группы из десяти человек. Надо было приказать им войти внутрь и объяснится. Но он был очень измотан и боялся что голос подведет его, ему очень не хотелось перед своими воинами выглядеть немощно.
Хишен собрался с силами и выкрикнул в сторону бриодов: «Зайдите!». Как он и опасался, голос прозвучал сухо и слабо, напряженно и надсадно. Плюнув на это, мивар развернулся и вошел в Цитадель, ведя за собой бейхора.
– Кряхтит, словно у него запор, – отозвался на приказ Хишена горец Эрим.
– Ничего, сейчас войдем, понос начнется, – мрачно пообещал вэлуоннец Вархо.
– Мать честная, а уделали–то его как! – Восхитился Банагодо. – Словно он не с бабой, а с пещерным медведем встречался.
– А может она и умеет медведем оборачиваться, – попытался пошутить Альче.
– Не-е, это только жена Мелиса умеет, когда он на бровях домой приползает, – тут же отозвался Кушаф.
– Ты бы приберег свое остроумие, – беззлобно посоветовал Мелис, – сейчас будешь перед Хишеном выступать, там и блеснешь.
– С чего это вдруг? – Нахмурившись, поинтересовался Кушаф.
– Ну а как же, – усмехнулся Мелис, – ты в этом деле с самого начала, тебе и ответ держать. Вот и расскажешь Хишену, как стоял тут на площади жопу чесал, пока эта девица его башкой там стены обстукивала, расскажешь как потом ей на крыльце глазки строил, как коня ей привел, как ее под попу в седло подсаживал.
– Старый там тоже был, – гневно воскликнул Кушаф, которому действительно стало не по себе, когда он представил себя перед мрачным взором мивара.
– А что Старый? Старый на то и Старый, что с него спросу нет, – спокойно сказал Мелис. – Скажет: «А что я? Ну пришел, этот балабол в красной косынке говорит надо бабе коня подогнать, ну мы и подогнали». Так что Кушаф, готовься. А ты что думал в сказку опять попал? Думал опять ведром говорящим прикинешься и делу конец?
– Да пошел ты! – Злобно огрызнулся Кушаф.
Бриоды улыбались.
Это была старая и весьма болезненная для Кушафа история. За свою бурную жизнь он побывал во многих ипостасях, в том числе какое-то время он зарабатывал себе на хлеб как актер в одной из бродячих трупп. И по началу он очень любил хвастаться, рассказывая о своем неимоверном таланте и о том, что однажды они даже давали представление для Его Величества, венценосной семьи и приближенных. И, мол, даже сам король восхищался им. Все это Кушаф описывал живо и в подробностях и многие ему верили. Однако на его беду, около года назад, в Гроанбург забрела та самая бродячая труппа. Артисты дали небольшое представление и получили достойное вознаграждение, разбойники были весьма охочи до зрелищ. А между делом бриоды также выяснили, что на том самом достопамятном выступлении перед Его Величеством Кушаф исполнял роль говорящего ведра. Это была сказочная пьеса про злого волшебника и прекрасную принцессу. В замке у волшебника были разные говорящие предметы, оживленные им при помощи колдовства. Шкаф, часы, камин, а также кухонное ведро. В ведро кидали огрызки, кости, в общем всякий мусор и оно постоянно охало, стенало и жаловалось на свою тяжкую долю. Бриоды пришли в неописуемый восторг от этого открытия. Без устали и при всяком удобном и неудобном случае они упражнялись в остроумии, подначивая и измываясь над беднягой Кушафом. Тот просто не знал куда ему деваться. Дошло до того что он начал хвататься за нож, грозя убить всякого кто осмелиться еще раз поинтересоваться о его непростой ведерной судьбе или спросить почему ему не дали роль шкафа, где он вне всякого сомнения смог бы глубже раскрыть свой талант. Позже страсти поутихли и только Мелис время от времени припоминал Кушафу его достижение на поприще лицедейства. Но бывший актер не бросался на Мелиса с ножом, а только огрызался, видимо потому что Кушаф и сам частенько подначивал своего товарища на счет жены и прочего, порой явно переступая черту. В общем в большинстве случает они не обижались друг на друга, по крайне мере, всерьез.
Но сейчас Кушаф явно пребывал в расстроенных чувствах и Мелис оставил его в покое.
Хишен направлялся к столу, неся в левой руке топор, а правую держа на загривке могучего зверя. Вдруг мивар замер, оторопело уставившись на стену за столом. Там, метрах в трех от пола, по кирпичной кладке было выцарапано: «Хишен животное». «Вот же сука», – с яростью подумал мивар. Внутри заворочалось жгучее пламя, алчущее мести. Но сейчас он был бессилен, он почти забыл это ощущение, которое всегда приводило его в бешенство. А голос разума подсказывал ему что этой женщине он никогда не сможет отомстить, он должен принять это и смириться. Легче от этого не становилось. Впрочем, для начала надо было разобраться что здесь случилось после того как он потерял сознание. Хишен обошел стол, поднял стул, с трудом уселся, положил топор на стол перед собой. Бейхор послушно улегся у ног своего вожака.
Бриоды осторожно заходили в залу, с жадным вниманием оглядываясь вокруг. Они видели сидевшего на полу, привалившись спиной стене, Манкруда с седыми волосами и с отсутствующим взглядом, они замечали квадратные проемы справа и слева, ведущие в подвальное жилище жутких бейхоров, они отмечали про себя темные пятна на стенах и в конце концов они останавливались у стола с противоположной от мивара стороны.
Хишен хмуро взирал на своих офицеров, в одежде и амуниции которых такое понятие как однообразие отсутствовало начисто. Однако десять мужчин не смотрели на него, вместо этого они уставились на стену над его головой.
– Кажись этого раньше здесь не было, – заметил Эрим, кивая на надпись.
Для большинства из присутствующих эти черточки и закорючки не несли никакого смысла. Они понимали что это надпись, но прочесть ее были не в состоянии, ибо никогда не утруждали себя изучением грамоты. За исключение Сойвина и Кушафа. Первый был бывшим офицером королевских пограничных войск и незнание чтения и письма было для него немыслимо. Второй же, благодаря чрезвычайной разносторонности своей натуры начинал и бросал много разных наук за свою жизнь. В том числе он коснулся и чтения. Но правда только коснулся и хотя он разбирал буквы, складывал их в слова и извлекал смысл, делал он это с большим трудом. Впрочем, сам он был об этом другого мнения и очень даже гордился этим своим умением, особенно среди практически поголовно неграмотного окружения. Не теряя времени даром, Кушаф решил продемонстрировать свои незаурядные способности.
– Хи, – бодро начал он. – Хи…ш-ш, хиш… хиш… е, хи-ше … н…
Мивар внимательно смотрел на смуглого, невысокого бриода и не говорил ни слова.
– Хишен, – радостно объявил Кушаф, упоенный своим мастерством и не замечая тяжелого взгляда повелителя Гроанбурга.
