Евгения Мулева
Небо молчаливое
Глава 12
загоны небесной механики
I
– Знаешь какое преступление самое тяжкое?
– Это ты к чему? – не понял Константин. Доктор смотрел как-то уж очень подозрительно. – Предлагаешь застрелить кого-нибудь?
– Это я к тому, что самое страшное что можно сделать в небе это не ответить на сигнал бедствия.
– А если подстава? Или ты сам в беде? Или просто ну… не вывезешь?
Фет многозначительно хмыкнул.
– Ты же герой. Не забыл? – доктор поднял бровь. Он издевается! – Первый спасать кинешься.
Издевался, но был прав. Отвечать Константину расхотелось.
– Они не подавали сигнал бедствия, – вставила Эмма. И всё трое обернулись к ней. – Может просто от бури уходят. Тут совсем близко. Ой, чёрт! – Эмме самой пришлось уворачиваться.
– Не пираты, нет? – очень нервно протянул Луи.
– Не знаю, – не оборачиваясь, ответила Эмма. – Камера совсем уже… – она вздохнула. – Надо новую.
– Не бойся, – Константин хлопнул Луи по плечу, поражаясь собственному оптимизму. Многовато стало пиратов в Вернских небесах. Луи вздрогнул. – Отобьёмся!
– Чем это? – скептично поинтересовался Фет.
– Кулаками, – отмахнулся Константин.
Корабль подплывал все ближе и ближе.
– Минуточку! – воскликнул Луи. Клацнул люк, и пацан провалился в «капитанский тайник». Константин и не подумал удивляться. Люк в рубке, в котором Луи хранит хлам, подумаешь! Что там должно быть на самом деле, никто уже не знал. Возможно, утробистый отсек в полтора метра глубиной был частью мудрёной или напротив недоработанной системы вентиляции, а может прежний капитан Молчаливого Неба хранил здесь нечто важное. На старых кораблях примерно в этом месте располагался чёрный ящик, на Небе с его ролью справлялась маленькая красная флэшка. Эмма как-то предложила хранить там ром, кажется, так поступал пиратский капитан, но с хваткой руки Луи «тайник» стал вместилищем всякого хлама, вполне возможно, ворованного.
С минуту поковырявшись, Луи вынырнул, держа в руках короткую кривую саблю с немыслимыми металлическими кружевами на эфесе. «Музейная что ли?» – подумал Константин.
– У нас есть абордажная сабля! – огласил Луи.
Фет очень строго и почти не сердито глянул на него, как бы спрашивая: ты серьёзно? «Видимо, да», – усмехнулся Константин про себя. Луи мгновенно сник, но спорить не стал – просто отвернулся к Эмме с Константином.
– Я больше по огнестрельному, – ответил тот.
Второй корабль тем временем отклонился влево, передав на Небо короткий сигнал, что у них всё хорошо, стыковаться не намерены. Эмма выдохнула.
– Вторых пташек я б не выдержала, – поделилась она полушепотом. – По вахтам, народ, – добавила куда громче. – Я тут справлюсь.
Экстренная ситуация перетекла в обычную смену и видеть их рядом ведьма не намерена. Константин почувствовал, как внутри нарастает обида. С чего бы? Да ясно с чего!
Фет вышел первым, одарив напоследок Луину саблю ворчливым: спрячь, где взял.
– Он думает, я настолько дурачок, что поранюсь, если просто возьму её в руки?! – возмутился Луи, когда шаги доктора стали потише. – Вот ещё! Да, я не умею фехтовать, как этот Людвиг, но! – фыркнул он.
– А Фет, кстати, умеет, – сказала Эмма, – не любит, правда. Он несколько лет с пиратами жил.
Луи поднял саблю, точно желая прирезать за это то ли пиратов, обучивших доктора, то ли его самого.
– А ты? – спросил он с болезненной горячностью. – Кэп?
Эмма почему-то отрицательно мотнула головой.
– Я с пиратами не жил, – усмехнулся Константин. Луи смотрел на него с такой надеждой, пришлось сдаться: – Умею, – он улыбнулся.
Глаза Луи блеснули, что два огонька, Эмма же скорчила неопределённую гримасу и отвернулась к дисплеям.
– Научишь? – Луи поддался к Константину всё с той же саблей наперевес.
– Научу, – капитан отшагнул назад. – Но сначала рукопашному. И убери эту штуку от моего лица. – Константин без особого труда отобрал дурацкую саблю. Разве ж это оружие?
Пока они рассматривали чужие корабли и сабли, Эммина смена закончилась, сама же ведьма, убедившись, что Небо идет ровно, исчезла. Константин и не слышал, как закрывалась дверь, не слышала, как она вставала. В кресле просто оказался Луи, точно всегда там и сидел. Константин всё ещё разглядывал саблю. Ему нужно было к ней.
– Уходишь, кэп? – почти разочарованно спросил Луи.
– А Эмма сейчас?..
– В лаборатории, – ответил он.
– Прости, что выгнал тебя вчера, – вздохнул Константин.
Луи лишь отмахнулся: забыли уже.
Правильно ли он поступил, отказавшись от… от Тирхи, от прокуратора, от отцовских планов? «От власти и могущества», – усмехнулся Константин. Вместо Эммы в лабораторном отсеке он нашёл Фета. Доктор мыл полы. Константин окликнул его и даже открыл рот, чтобы спросить, не видел ли тот Эмму, но вместо этого зачем-то сказал:
– У меня есть приглашение на бал колонистов. – Взять и выпалить эту горчущую правды, стыдливую. Что сразу не сказал? Почему не поделился со своей командой, а капитан? Не признался, что хочешь сбежать? Хотел.
– Что?
Швабра упала. Константин поднял швабру.
– Я говорил с одним поли… законником, – исправился Константин, доктор называл их так, а значит так и надо с ним говорить. Фет вцепился в швабру как в меч. Константин прокашлялся и очень легко, на одном дыхании, как стих в младшей школе рассказал все от пирата до прокуратора Тирхи. Доктор тоже прокашлялся, но отвечать не спешил.
– И что будешь делать? – наконец спросил доктор.
– Не знаю, – Константин вздохнул. Два месяца назад, или сколько там, он всё бы отдал за этот бал, за шанс сбежать. Вернуться. Было бы куда возвращаться. И потому сейчас, глядя на Фета, на швабру, на закрытые двери лабораторного отсека, за которыми нет Эммы, он ответил, ответил легко:– Думаю, на бал всё же надо сходить, – он улыбнулся и вздохнул. – Не пропадать же билету? А если честно, – Константин видел, что доктор злится, что шуточки про билеты его только бесят, – хочу прояснить эту херь до конца. Хочу знать какого черта мой прокуратор, погнал меня на Верну. Почему о его планах и видах на меня мне никто не сказал? И разве можно крутить людьми… Знаешь, я верил ему как отцу.
«Может даже и больше», – эта мысль испугала Константина.
– Прояснить хочешь, – процедил доктор.
Константин кивнул. Фет ждал от него чего-то другого. Ссоры.
– Ты ведь много с кем летал, – Константин едва не сказал «с пиратами», – лучше меня разбираешься в местных… – Интригах? Как оказалось, Константин в интригах вообще не разбирался. – Не подскажешь, что делать?
– Мне надо подумать, – холодно ответил доктор, но тут же чуть подобрел: – Я уже понадеялся, что у нас всё хорошо.
Константин виновато улыбнулся и, кажется, стал похож на Луи.
Эмму же он отыскал в её каюте посреди ещё больше бардака, чем был у неё обычно. Переступая порог, Константин попытался припомнить какая у него сейчас смена, потом попытался придумать предлог, но не смог и просто вошёл.
– Луи сказал, что ты в лаборатории.
– Я шла туда, но потом решила, – Эмма замолчала, окинула взглядом каюту, – выкинуть кое-что.
– Хочешь навести порядок?
– Хочу избавиться от… пока думаю про телескоп.
– У тебя есть телескоп? – удивился Константин. Совсем мальчишкой он просил у отца, но тот не подарил, не стал баловать и без того богатенького на игрушки сына. Глупая мечта посмотреть на звёзды сквозь дивные стекляшки до сих пор жила с ним, задвинутая в глубину сознания. – Дашь посмотреть?
Эмма как-то грустно улыбнулась. Неужели откажет?
– У нас их три. Два на орбите Верны, а с третьего ничего не видно. Понятия не имею, зачем Дэвид, – она нервно выдохнула это имя, спрятала руки в рукава, покачала головой, позволяя растрепавшимся волосам упасть на лицо. Удобно так, чуть повела голой и глаз не видно. – Зачем он взял телескоп. Атмосфера, – протянула она, – даже здесь в обитаемых облаках, такая плотная, что никаких звёзд не видно. Зачем взял, – повторила, – и почему оставил?
– Эмм? – попросил Константин. «Не прячься от меня», – не сказал. – К чёрту телескоп.
– Да нет… Хочешь, м-можно потрогать его, – она дёргано улыбнулась, – за Луи подсмотреть. Не знаю. Ещё изображения с орбитальных на компьютере есть.
– Давай. Знаешь, глупость конечно… Я в детстве хотел астрономом стать, правда потом решил, что капитан звёздного корабля интереснее.
– Почти получилось, – хмыкнула Эмма.
– Почти. Ну ладно. А те орбитальные… Зачем вам? Ты же вроде саму планету исследуешь, так?
– Так, – кивнула Эмма. – Лично я. Мы… нам… Нам нужно было выжать максимальное количество данных из этого сегмента… вселенной, чтобы найти жизнь в другом. Мы и м… прибор для спектрального анализа запустили. Ты знаешь, затмение позволяет узнать размер планеты, её орбиту. Таким образом можно классифицировать планеты, не видя их, отделить газовые гиганты от экзопланет. Экзо- – это такие, как наши. Во мне, кажется, просыпается лектор, – она мучительно улыбнулась.
– Знаю, – кивнул Константин. Это он где-то слышал. – А почему вы прилетели искать сюда?
– В этой солнечной системе нас не было тридцать пять лет. По твоему летоисчислению с учётом гравитационных искажений не меньше семидесяти, а может век. Мы давно потеряли связь с «колыбелью жизни».
– Колыбелью? – удивился Константин. – Ни разу такого не слышал.
– Ага. Мы же колония, которой совершенно случайно удалось избежать больших войн, разрухи и прочих радостей старого мира. В семнадцатом году мы потребовали независимость. В тридцать первом получили её. К сорок пятому по нашему времени всё о нас забыли. Ведь так?
– Так, – подтвердил Константин. До Верны он знать не знал о каких-то ещё мирах. Они ему просто были ни к чему. Герои борются за свою землю. У героев своих дел сполна.
– Данные больше века не обновлялись, как и ваше оборудование, по всей видимости. Одним полётом мы решили бы две задачи: собрали бы данные на Верне и запустили исследовательский модуль на орбите. Автономный.
– Вы ещё ищите эти экзопланеты?
– Мы ищем жизнь. Не может быть такого, что во всей обозримой вселенной мы были бы одни.
– Наверно. А если найдёте, что дальше?
– Не знаю, – Эмма легко пожала плечами, будто речь шла о завтраке, а не о деле всей её жизни. – Если хочешь посмотреть, пойдём.
Он кивнул и встал, выпутываясь из какой-то ткани, то ли кофты, то ли шали. Зачем ей столько одежды? На полу валялись тетради, в углу у шкафа тросточка Рогача. Кажется, он правильно запомнил имя. Эмма же всё смотрела куда-то вскользь, куда-то вглубь, точно видела параллельный поток событий, а потом резко встала, за ней потянулся путанный шлейф плед, футболки. Что-то упало, упало и покатилось, но ведьма не обернулась на звук.
– Мне наверно понадобиться большая коробка, – сказала она, натягивая ботинки на голые ноги. – Или две. Часть продать можно.
– Я поищу, – тут же нашёлся Константин. Что он ещё мог для неё сделать? Демонов, как оказалось, всё равно считать приходиться в одиночку. Но она не одна. Но разве ей это скажешь? – У нас ящики от продуктов остались.
Эмма кивнула. И они отправились в лабораторию, и Фета там уже не было, не было сил рассказывать о бале. Вчера объяснились же. Он толком ничего не стал рассказывать, а Эмма тем более. Впрочем успеется.
Она открыла ему фотографии и вывела их на второй монитор, и включила что-то своё.
Просто сидеть рядом уже хорошо. Такая малость! Нет, всё правильно. Наконец правильно. Эмма не обращала на него никакого внимания, укладывала какие-то цифры в длинные столбцы, вбивала формулы, ругалась одними губами. И было в этом что-то такое, что-то отчего он Верну был полюбить готов и прокуратору его козни простить. Он как бы читал и пил её душистый кофе в её лаборатории. Константин не глядя перелистнул страницу. Её темные волосы, заколотые на затылке двумя карандашами, давно растрепались, тяжёлые тёмные ниспадали на плечи, ни чёрные, но шоколадные. Шоколадные. Он должен непременно ей это сказать. Здорово ведь звучит! Эмма как раз замерла перед экраном, кивнула чему-то и вновь принялась печатать. Разве большое дело сказать?
II
– У тебя волосы такие красивые, точно горький шоколад.
– А?
Она не слушала.
– Это радар? Тот самый?
– Да. Не смотри пока не закончу. – Эмма сщёлкнула вкладку, и программа погасла. – Он пока неважно работает, сбоит – учится. Это нейросеть. А я не программист. Я физик. Но каждый физик немного кодит. Я много говорю? – она тряхнула головой, чтобы волосы упали и спрятали лицо, глаза спрятали. – Прости.
– Ты? – удивился Константин. – Ты не много говоришь, – он улыбнулся и попросил: – Рассказывай.
– Д-да, – она кивнула. Как на экзамене. Преподавательский стол, рядом Рогач. Рассказывайте, Эмма, рассказывайте. Она тряхнула головой ещё раз, теперь чтобы согнать непрощенный образ горький и колкий. Это было давно. Бакалавриат был давно. И в кабинетах тех давно сменили обои и мебель. – Я отвыкла оттого, что меня слушают, – сказала она, точно винясь, и тут же поправилась: – если не сеанс или не Луи. Но то другое. Платный балаган.
– Эмм, – протянул Константин, кажется, он перенял эту манеру у Луи. – Всё хорошо.
Банальные фразы-маяки то ли держат, то ли мусор. Но лучше пусть держат. Что-то же должно держать? Эмма невольно подалась в его сторону. Ей было неловко и тело сделалось неудобным. Хотелось спрятаться куда-нибудь и отойти, она заставила себя сидеть. Хватит бегать, небо большое да не бесконечное. Попробуй говорить.
– Я… – вышло плохо, – я чувствую, – уже лучше. Ты чувствуешь. Ты чувствуешь что? – чувствую себя зверьком каким-то бестолковым, надломанной фарфоровой фигуркой. Я словно напрочь разучилась говорить. А может не умела? Притворялась только. Всю жизнь притворялась, чтобы влиться, похожей быть если не на сестру, то хотя бы на Дэвида. – Эмма спешно заткнулась. Это много. Это слишком много. Столько нытья не выдержит и Фет. Он не поймёт. Ему такое… Зачем оно вообще кому-то? – Тебе, наверно, такое странно.
– Про притворяться? Да ни чуть. Всю жизнь пытался вылепить из себя что-то на отца похожее. Как оказалось зря. А вообще мне интересно. Мне всё про тебя интересно. Если б не Небо, я бы никогда такого человека как ты не встретил.
– Сумасшедшую ведьму?
Он хмыкнул и покачал головой.
– Тебя.
– Меня Фет зовет.
III
«Утряслось», – заключил Фет. Как же ему хотелось, чтобы все злоключения Неба закончились, но, кажется, у бога отца и богини матери имелось ещё сполна неудач. Пожалуй, это был самый мирный и самый неудачливый корабль, на котором ему довелось побывать, а Фет и на торговых ходил, и на пиратских, на служебных и пассажирских, ловил однажды беглых с полицией. Врач-то всем нужен. Особенно пиратам, пираты и платят хорошо. Когда-то он клялся, жене клялся! что ни за что, никогда больше не ступит на борт пиратского дирижабля. Восемь лет прошло. Доктор запустил ладонь в волосы, наощупь распуская хвост, корни успели отрасти. «Пора бы подвалять», – подумал он устало. Волосы росли медленно и росли седыми, хотя рановато в тридцать седеть, а разве волосам прикажешь? В плотных дредах разглядеть белые волоски сложно, и потому можно сделать вид, что их и нет. Но правде, Фет чувствовал, что именно так и должно быть. Он давно перестал считать себя молодым. Только вот Луи всё хочет и хочет от него чего-то, чего Фет ему точно уже не даст.
Эмма послушно дожидалась его в буфете.
Фет вздохнул, а ведь всё было хорошо, пока не явился Константин со своим приглашением.
– Что-то случилось? – спросила она.
– Как обычно, – хмыкнул Фет.
– Ты какой-то более хмурый чем обычно. Луи?
«Ведьма», – подумал Фет.
– Поставишь чай?
– Так Луи?
– Не только. Вот что он от меня хочет? Мне тридцать, а он ребёнок. Я уже прожил свою жизнь.
– Тебе тридцать один, – напомнила Эмма, – и это не много. У вас не такая большая разница в возрасте.
– Эта разница не такая большая, если б мне было сорок, а ему двадцать шесть. Не семнадцать, Эмм! Он ребёнок. Он всё ещё грезит о солнечном мире. Родителей хочет найти.
– Собаку, – прошептала Эмма.
– Что?
– Да ничего, – она мотнула головой.
– Я просто право не имею смущать его. Нет, пусть выкинет эти мысли. И это не любовь, это глупость. Лучше скажи, чего ты такая…
– Какая? Я обычная, – Эмма попыталась улыбнуться. – Я за вас переживаю. Я… заработалась просто. И вспомнила кое-что.
– Про сестру?
– Не издевайся. Но да. Не про Эву.
– А у тебя ещё сестра есть?
– Младшая. Она в… ребёнком с ума сошла.
– Твою мать.
– Мою, – согласилась Эмма. – Мать ей всю себя посвятила, а меня с семнадцати Эва воспитывала. Но чёрт с ними обеими. Чай. Просто не хочу также. Чай. Точно. Чай, – повторила она сама себе, а может чашкам, с которыми кружила. Посмотрела на ящик, поняла, что коробку ещё не унесёт. Поняла, Фет понадеялся. Иначе точно уронит. – Как думаешь, Фет, – она выглядела не грустной, скорее уставшей, растерянно смотрела то на шкаф, то на стол, то на Фета, – стоит ли продолжать исследования? Обратной связи нет. – Эмма остановилась и чашки, наконец, оказались на столе, благо пустые. Благо, с чайником она не пустилась танцевать, нервно бродить по тесному корабельному буфету. – Тебе какой заварить?
– Без разницы, – пожал плечами Фет. – Делай как себе.
– Меньше посуды испачкаешь?
– Меньше, – согласился Фет. – Тон у тебя какой-то подозрительный. Но мне правда без разницы. Лучше скажи, почему если ты столько раз порывалась бросить всё равно продолжаешь? – Он остановился перевести дыхание. Эмма наполняла чайник из кулера. Насос весело бурчал. – И не просто. – Фет замер. Из переполненного чайника брызнул фонтанчик, Эмма отскочила матерясь, протянула руку, выключила, снова выругалась. – Ты усовершенствовала… м.. боже, триединый, что ты там сделала? Радар бурь?
Она кротко кивнула.
– На старом спутнике.
– Конечно! – всплеснул руками Фет. – И это конечно ничего не стоит, – он усмехнулся, он ждал, чтобы Эмма сказала хоть слово против, но Эмма молчала, не стала ему возражать. Она достала из ящика полупустую коробочку, только на дне в ней что-то шуршало. Поставила на стол уже без крышки, и тут же эту крышку потеряла, но нашла. В коробочке пожухлые и измятые перекатывались золотые цветы с толстыми конусовидными серединками.
– Будем ромашку пить. Успокаивает.
– Я спокоен, – заметил Фет.
– Да? А Луи не очень.
Доктор нахмурился, но Эмма пропустила этот взгляд. Она ловко, убийственно ловко со всей не свойственной ей грацией подхватила булькающий чайник. Фет вспомнил молитву, но тут же приказал себе забыть. Чайник плюхнулся на стол. Немного кипятка пролилось на пол. Эмма удивлённо посмотрела под ноги:
– Надо же, почти не пролила.
Фету было бы в пору взвыть, но выть он не стал, он привык.
Второй рукой она нырнула в банку и высыпала по щепотке сухих цветов в чашку. В какой-то момент Фет потянулся забрать чайник, но ограничился тем, что подобрал колени.
– Ты не ответила.
– Ты не психолог, – фыркнула Эмма. – Я тебе не плачу. Разве что чаем.
– Вот видишь, ты даже не платишь за мою доброту, – вывернул Фет. Он шутил на самом деле, и Эмма знала это, а Луи и часто не понимал. Трудно наверно так жить, когда ты такой обидчивый.
Фет отрешённо гонял стакан по столу. Стакан был грязный, видимо кто-то пил утром воду и не убрал.
– Так что тебя гложет?
Эмма вздохнула.
– Не гложет. Просто тревожно.
– Ну, ведьма. Я про себя рассказал.
– Не повторяй за этим.
– За кэпом? – усмехнулся Фет. – Вы разобрались, так?
– Спорно.
– Он же тебе нравится?
– Фет!
– Нравится.
– А тебе Луи нравится.
– Боги, Эмма!
– Что?
– Ладно, – доктор вздохнул. – Не хочешь говорить, тогда у меня к тебе вопрос. Твоего капитана пригласили бал.
– Мм. И что? Ты предлагаешь мне ревновать?
– Нет, я предлагаю, тебе пойти с ним. Это бал колонистов, Эмма. Там обычно собираются… не колонисты. Послы и всякие… С внешнего мира. Ему не стоит идти туда одному.
– Мы на Южную летим?
– Да. И скоро прибудем. Хотя бы припасы пополним с этим балом. – Фет вздохнул и отхлебнул немного ромашкового чая. – Ты разве не видела наш курс, пока в рубке была?
Хотя это же Эмма, она могла и не видеть.
– Я уже два дня в лабе. Доделываю радар. Константин и Луи подменили.
– И знаешь, всё-таки ты какая-то странная. Я видел коробки. Это его вещи?
– Частично. И Дэвида, и Рогача, и чьи-то ещё. Луи сказал, что знает, кому продать их. Так что заработаем даже. Обменяем память на деньги.
– К бурям такую память.
– Ты прав, – просто кивнула Эмма. Фет обомлел. – Жаль остальное нельзя так же отдать.
IV
– Ты хочешь, чтобы наш кэп пошёл туда? Один?
– Да, – Эмма непонимающе кивнула. – А что не так? Он знает этих людей, а значит, ему с ними и разбираться.
– А если он предаст нас?
– Как он может предать нас? – Эмма хмыкнула. – Сбежит? Проиграет корабль в карты? Это мой корабль, Фет, только я могу его проиграть. А я, могу тебя уверить, играть не буду.
– Один он не пойдёт.
– Ну, так иди с ним ты.
– И на что это будет похоже? Обо мне и так ходят разные слухи. Нет. Это бал колонистов, праздник небесных, меня там не ждут, а тебя вот напротив.
– Ждали бы – направили пригласительный на моё имя.
– Ты обиделась на совет? – доктор вскинул бровь, решил, что докопался до первопричин. А вот и нет. Плевать ей на этот совет, и балы, и предательства. Это ж нужно быть таким параноиком! «Я просто не люблю, когда столько людей», – с грустью подумала она, такую причину Фет уважительной не сочтёт.
– А ты на Константина?
Действительно, чего он на него взъелся?
– Нет, – фыркнул Фет. – Просто не хочу проблем. Люди не меняются.
– Что? Откуда ты вообще эту глупость взял? В этом мире меняется всё. Это его суть. Нет ничего, мать его, постоянного. А ты о людях!
Фет ничего не сказал, только брови наморщил и глянул исподлобья. Спорить с ним, ух!
– Думай, что хочешь, – отмахнулся доктор. – Несколько жалких месяцев на борту нашего кораблика не превратят самовлюбленного гм.. героя, – он выплюнул этого героя с собой беспощадностью, – в надёжного… гм.. союзника. Ты слишком сильно на него полагаешься.
– Я ему верю, – просто ответила Эмма.
– А ты не влюбилась? – если раньше Фет спрашивал это с улыбкой, то теперь…
А может и влюбилась! И что с того? Тут Эмме захотелось треснуть доктора. Они будто на разных языках разговаривали.
– Ты на меня смотришь, но видишь… не меня, Фет. Я не знаю, почему так, – она не хотела спорить, и даже кричать не хотела. Хотя Фет почти орал. Нет. Эмма опустила плечи, точно опала в своём кресле. – Я знаю, что делаю. И мне одного мнения хватит. Моего.
Доктор хмуро, очень хмуро глянул в её сторону.
– Подумай ещё, – буркнул Фет, с трудом усмиряя ярость. Она не умел принимать свою неправоту и чужую волю. И что с ним таким делать? Повод же пустячный!
Из коридора очень-очень тянуло обеззараживающим раствором. Эмме невольно вспомнился рейс, котором она когда-то летела ещё студенткой, ещё дома. Сбежала перед сессией к холодному морю. Билеты вышли дешевые в стране было неспокойно, но Эмма решила, что она смелая, даже не так – бесстрашная. Мама тихонько охала в телефон, Эва сказала: дура, куда ты собралась. Эмма подхватила рюкзак и уехала, одна в незнакомый город, просто потому что хотела. И это было хорошо. Самолёт летел долго, в салоне царил неестественный синий полумрак – светили только маленькие лампы, то ли спать приглашая, то ли вдохнуть поглубже и не выдыхать до приземления, и воняло там как в операционной, Эмма никогда не бывала в операционных, но пахнуть, по её мнению, там должно так. Летать Эмма не боялась, ей нравилось это особое состояния близости с невесомым, нравились облака розовато-белые в преддверии рассвета. Её сосед – пузатый мужчина в клетчатом костюме громко похрапывал, от него ощутимо несло настойкой пустырника и той штукой, которой моль в шкафах гоняют. Мужик этот точно боялся летать. Ненадолго Эмме показалось, что Фетова рубашка пахнет так же: пустырником, спиртом и шкафом, который почему-то не любят открывать, в котором прячут шубы и дорогие костюмы.
Кресло скрипнуло, и Эмма очнулась. Равнодушно мерцал компьютер, в коридоре стихали шаги. Ничем здесь на самом деле не пахнет, и очень тихо к тому же, и доктор ушёл уже. «Обиделся», – прошептала Эмма. Может зря она так? Может это ей нужно обижаться?
«Он этого мне не простит», – поняла Эмма.
Небо подплывало к станции, точно большая рыба, рассекая боками облака. Небо не торопилось. Исследовательский корабль на гонки не рассчитан. Странное дело, подумалось Эмме, а ведь она не знает, кто сконструировал Небо. Где-то в документации, конечно, значились имена, она даже их видела, но не читала. Одни талантливые ребята придумали корабль для других, рассчитали всё, построили, проверили, а они запороли. Сколько денег в никуда. Но Эмма почти смирилась и думать о том, почти не больно, тоскливо и только, обидно, но тоже бывает.
Она проверила карту бурь, погрозила радару. Она всегда так делала. Корабль казался живым, но только казался.
Нужно было встать и сделать что-нибудь, хоть чем-нибудь заполнить этот ряхлый кусочек дня, но она совершенно точно знала, что ехать ей некуда, а главное не зачем. Все дела уже сделаны. Покупками займется Луи.. Перекладывать картошку из мешков в ящики Фетова блажь, пусть он этим и занимается. Эмма долго и крайне бестолково просматривала файлы на лабораторном компьютере, дело не шло. У неё просто никак не получалось хоть на чём-то сосредоточиться.
Даже сейчас, когда всё давно и точно закончилось, когда она одна в своей лаборатории и никто и не скажет ни злого, ни доброго – ничего не скажет, некому говорить. Эмма слушала гул приборов тихий не различимый почти, точно легкий зуд. Она вздохнула, закрыла вкладки одну за одной. «Нужно свечи купить», – решила Эмма и стало легче.
Оставшиеся свечи были тонкие, тоньше Эмминого пальца, в неопрятную крапинку, она скрутила их из огарков магазинных свечей, неказистые на вид, наощупь шершавые, но внутри травы, колдовство настоящее: крапива – от порчи защита, чабрец от страхов и невзгод. Эмма поставила коробку обратно, вытянула из шкафа платье, шёлковое красное, на тонких бретельках, кинула на кровать, чуть промазала. Платье стекло по постели, половина на полу, другая на покрывале. Чёрт с ним. Нужно на станции нормальных свечей купить. Люди платят за красивую магию. Эмма вернулась к шкафу, стоило бы прибраться, обычно уборки хватало дня на три, она пихала одежду комом, потом рылась во всем этом, вытягивая нужное больше наощупь. Эмма наклонилась, дёрнула кожаные брюки, брюки вылезали медленно. Сейчас она оденется и выйдет на станцию. Купит свечи и может кофе и посидит немного прудика в саду осени. На Южной всегда осень. Над прудиком у кофейни всегда виноградные грозди. Хочешь срывай, это видно входит в ценник. Эмма застегнула брюки, затянула ремнем, накинула черное что-то, что походило на рубашку, на пончо, полупрозрачное что-то с чёрной вышивкой по чёрной ткани, с чёрным топом под низ. Дома она была бы красивой. Здесь же просто была и то похоже на половину. Эмма рухнула на кровать к платью, книгам, ещё тёплой пижаме, к злосчастному планшету. На планшете мерцала строчка, строчечка в четыре слова, тревожная-растревожная в своей цифровой услужливости, услужливая в своей красной гадливости, любезная как подлиза… Эмме отпихнула планшет к краю кровати. На часах такое же уведомление. Кто бы зарядил… «Вам письмо от Эвы». От Эвы вам письмо. Письмо вам. От.
«Отстань», – сказала Эмма.
До «бала» было ещё часа четыре, сколько точно Эмма не знала, ей было лень искать и заряжать часы. От часов точно пахло Дэвидом, ни его тихим городским парфюмом и сигаретами, ни шелковой легкостью волос, то будто дух, подсвеченный горечью образ. Почти год уже… Год! Целый. А больно, нет обидно! Вот как. Точно по мягкому острым. Сокровенное на билборде большими буквами – получай! Она так тщательно и долго выбирает людей, так редко им открывается. И потому что страшно, и потому что сложно. Всегда, потому что такой была. Холодной и тонкокожей, циничной и чуткой. Зачем ей такой? Зачем она такой получилась? Была бы как Луи: открытой и славной, яркой, как золотой солнце, бесстрашной и звонкой, и доброй. Или как Фет: прямой, непреклонной, стальной. Только ты, Эмм, так не умеешь. Безумная как сестрёнка. До бала три часа и сорок пять минут, уже сорок четыре. Эмма чувствовала это время как запас тугой материи почти звёздной, не заполнено тёмной. Эмма отодвинула планшет в сторону. Она не будет сегодня читать, может быть после, может быть завтра, если напьётся. Три неполных часа – это хватит. «Если ты встанешь», – хмыкнула Эмма и встала.
