Андрей Соболев
Защищая горизонт. Том 2
В дальнем конце парадной комнаты находились широкие двухстворчатые двери из такого же массивного красного дерева и украшенные витиеватым рисунком, вырезанным по всей поверхности. По обеим сторонам от входа расположились небольшие роскошные диванчики, где и восседали Хранители, причём один из них внимательно что-то читал в открытом перед ним окне Консоли, а другой просто сидел и неживым пронзительным взглядом сверлил двери лифта. Когда они открылись и мы показались наружу, то Хранители медленно переглянулись и потом также вальяжно встали на ноги, и угрожающе уставились на меня. Всё это производило весьма пугающее впечатление, а образ привратников заставлял задуматься над тем, кого же они охраняют на самом деле.
Вергилий подвёл меня к широким дверям и хотел завести внутрь, как один из Хранителей остановил его, положив свою массивную руку на моё плечо и отталкивая конвоира, а затем очень медленно отрицательно покачал головой.
– Отступник пойдёт со мной, а ты подождёшь здесь, – грузно и безразлично произнёс он.
– Мне был отдан приказ доставить его к Верховному Стражу, и я приведу его лично, – в резкой форме отозвался Вергилий, потом грубо вырвал меня как игрушку из рук сурового Хранителя и добавил: – И лично отключу его, если придётся!
Его оппонент состроил недовольную гримасу, переглянулся со своим напарником и также неохотно отступил от дверей, бросив напоследок взгляд, полный презрения. Демонстративно не обращая на это внимания, Вергилий подтолкнул меня вперёд, и я послушно, но осторожно налёг на тяжёлую дверь, отворяя её внутрь помещения. Но почему другие Хранители так обращались со своим напарником, почему столько презрения и надменности, разве не все Хранители равны по своему статусу? Ведь они явно смотрели на Вергилия сверху вниз, как на чуждый для них элемент, как на занозу, разрушающую их привычный мир, так же, как и… на меня. Белая ворона, меняющая краски мира, яркое пятно на ночном небе, однажды ворвавшееся в темноту, оно навсегда изменило её. Даже если когда-нибудь оно падёт под напором тьмы, то её след будет жить вечно.
Из распахнутых створок дверей прямо в нос ударил сильный запах старых и обветшалых вещей, пыли и острый привкус консерватизма, который я уже ощущал ранее в том проклятом доме на Зелёной улице. Мы вошли в огромный и просторный зал, но при этом невероятно пустой и нелюдимый. Под ногами скрипнул старый паркет, сменяя собой мягкий пол из парадной комнаты и одновременно скрадывая все светлые краски прошлого помещения, окончательно погружая нас в удушливый полумрак. Здесь оказалось темно и… грустно, глубокой тоской веяло из каждого уголка этой комнаты. Это была обитель скорби и последнее пристанище для уставшей души. Красивое убранство стен, изысканно отделанных лепниной и узорными панелями, а также большую, покрытую пылью люстру скрывали скорбные потёмки, куда опрокинулась вся комната. В ней было не так много мебели, только деревянный письменный стол у огромного витражного окна во всю правую стену и несколько мягких глубоких кресел, беспорядочно расставленных рядом. Ещё чуть поодаль находился маленький кофейный столик из прозрачного стекла, в центре которого гордо стоял горшок с высохшим растением, а в правом углу я заметил несколько высоких стеллажей с книгами, кресло для чтения и высокий торшер рядом с ним. Но сейчас единственным источником света в комнате служила небольшая настольная лампа на углу письменного стола. Она тускло и неохотно разгоняла пыльную мглу вокруг себя и выхватывала из неё одинокую и немного сутулую старческую фигуру стоявшего к нам спиной и печально смотрящего сквозь стеклянную стену. В это время за окном бушевала настоящая буря. Тёмные и плотные грозовые облака пенились и бурлили, переливались, смешивались в грязном танце жестокого неба. Мы находились в самом центре этой бури, внутри бескрайнего облачного неба, где рождались потоки дождя, без устали насылаемые на истерзанную землю. Там не было ничего, кроме грязно-серой каши из дождливых облаков, их причудливых движений и ярких вспышек молний, что рождались из гнева небес и устремлялись вниз. Злые языки часто упрекали Верховного Стража в том, что он слеп к нашим страданиям и не видит этого дождя и всех бедствий, что живёт выше подобных проблем, в буквальном смысле купается в лучах своего единоличного солнца и не думает больше ни о ком. Какая ирония… Даже здесь, на высоте сотого этажа, на вершине башни Стражей, не было никакого света, а скорее наоборот. Утонув в собственных облаках, Верховный Страж не видел ничего, кроме гнева и слёз, порождаемых безутешным небом, которое скрыло от его взора всю Систему, простирающуюся далеко внизу.
Мы сделали несколько неуверенных шагов по комнате, тихо поскрипывая половицами, а я завороженно смотрел в сторону таинственного силуэта, освещаемого частыми вспышками молний. В это время из прохода показалась рука одного из привратников и с грохотом захлопнула за нами дверь. Вергилий подпрыгнул от неожиданности, будто боялся разбудить от своеобразного транса притаившегося старца, но потом демонстративно покашлял в руку, привлекая к себе внимание.
– Господин Верховный Страж, я привёл Отступника, как вы и велели, в целости и сохранности. Бывший Страж Стил не оказал никакого сопротивления, – отчитался Вергилий и покорно опустил глаза.
Вероятно, это были самые долгие и томительные секунды ожидания в жизни молодого Хранителя. Он всё ещё испытывал благоговейный трепет перед лицом главного человека в Системе и с упоением наслаждался своим маленьким триумфом, выполненным заданием, которое ему лично вручил его кумир.
– Здравствуй, Стилет, – раздался измученный старческий голос.
Эти слова очень гадливой оторопью отозвались в моём сознании, сначала я даже не смог понять, что произошло.
Старик тяжело выдохнул, покашлял и продолжил:
– Рад тебя видеть. Извини, что принимаю в подобной обстановке, но меня в последнее время мучают сильные мигрени. Приходится сидеть в полумраке и тишине, чтобы не вызывать новые приступы.
Старик отошёл от окна, за которым бесновалось небо, и вышел под свет настольной лампы, осветившей его очень старое и измученное лицо. Его кожа стала очень бледной, грубой, она грузно свисала на щеках, делая и без того грустное лицо ещё более печальным. Но даже в таком виде я узнал его. Но как? Как такое могло произойти? Нет, боже мой, только не он. Я вспомнил этот голос, нелепый белый свитер, потёртые брюки, манеру держаться и эти повелительные нотки в канонаде его бравурных фраз. Я слышал их столько раз, годами и с упоением внимал каждому произнесённому им слову, и никогда бы не смог забыть.
– Наставник? – с пересохшим горлом прошептал я. – Это…
Я озадаченно повернулся к Вергилию, и тот, поймав мой растерянный взгляд, чуть заметно кивнул головой.
– Это вы? Всё время это были вы?! – растерянно повторял я и от волнения покачнулся назад.
Образ Наставника внезапной волной и острой болью пронзил мою память. Я вспомнил наши с ним разговоры, его тренировки, лекции, даже споры и пререкания. Я взял каждый фрагмент своей памяти, каждую частичку воспоминаний, где был Наставник, и невольно заменил его на Верховного Стража с его новым титулом и важностью, затем представил, что всё это время провёл бок о бок с самым важным человеком в Системе, и мне вдруг стало не по себе. Нахлынувший страх вперемешку со злостью и негодованием овладел моими мыслями.
– Да, Стилет… или как тебя лучше называть? Стил? Я рад, что ты всё-таки последовал моему совету и выбрал этот вариант, он тебе больше подходит, поверь. – Верховный Страж чуть заметно улыбнулся. – Так или иначе, да, это я. А что тебя удивляет? Ожидал увидеть нечто другое, возвышенное, великое? – спросил он иронично, прочитав мои мысли, а затем обратился к моему невольному конвоиру: – Вергилий, спасибо, мой друг, ты хорошо справился с заданием, а пока сходи за Техником, как мы договаривались, а мы со Стилом немного побеседуем.
– Но как же?.. – Хранитель выглядел очень растерянным.
– Не волнуйся, мне ничего не угрожает. Так ведь, Стил?
Я оторвал от пола свой взгляд, в котором всё ещё носилось множество разрозненных мыслей, посмотрел на Наставника, а потом на придирчивый прищур Вергилия.
– Так, – пробормотал я, не понимая, что происходит, и даже прослушав, о чём меня вообще спросили.
– Вот и чудно, – улыбнувшись, ответил Верховный Страж и затем повелительно кивнул Хранителю.
Вергилий замешкался на секунду, ещё раз посмотрел на меня, а затем быстро покинул комнату. Но стоило ему только выйти, как из-за двери показалось свирепое лицо одного из привратников и уставилось на меня.
– Всё нормально, оставьте нас, – грубо и бесцеремонно бросил в его сторону старик.
Как только дверь закрылась с протяжным рычанием, Наставник внимательно обвёл меня взглядом и поплёлся к своему столу. Он передвигался маленькими осторожными шажками, и каждое его движение было медленным и скованным. Он уже мало походил на того бодрого и уверенного в себе учителя, который предстал перед нами впервые с десяток лет назад. Когда он успел так сильно постареть и измениться? Время, похоже, не щадит никого.
– Присаживайся, Стил.
Наставник махнул рукой в сторону одного из глубоких кресел, стоящих рядом с его рабочим столом, но я остался стоять на месте.
– Что с вами случилось? – неуверенно спросил я. – Не поймите меня неправильно, но я же… я же видел вас не так давно, вы выглядели немного… иначе.
Старик дошёл до своего стола и с тяжёлым кряхтением уселся за него, а потом зачем-то посмотрел на свои ладони, покрутил их в воздухе, разглядывая со всех сторон.
– Эх, Стил, знал бы ты, сколько времени и сил потратили Техники, чтобы скрыть мой настоящий возраст, чтобы придать мне более уверенный вид. Каких невероятных усилий мне стоил каждый шаг и вздох за учебной кафедрой. Каждый день на блокираторах и стимуляторах, я работал буквально на износ и когда возвращался сюда, в свой кабинет, то падал без сил на этот стул и плакал от собственного бессилия. Иногда я терял всякую надежду и думал, что всё, что я делаю, зря и ничего уже нельзя изменить. Ты полагаешь, кто-нибудь стал бы слушать немощного старика, появись я в таком виде за кафедрой? Всем и во всём нужна видимость силы, личной уверенности и непоколебимость воли. Именно это желали видеть молодые люди, пришедшие в школу Стражей, и к этому желали стремиться. Ведь так? Я знаю, что так. Я дал им то, что они хотели видеть, – личный пример, которым можно гордиться.
– Но я не понимаю, – ошарашенно пролепетал я. – Почему? Почему именно вы? Зачем вы это делали?
Наставник сделал глубокий вдох, печально улыбнулся, а затем, упираясь руками об стол, снова поднялся на ноги и подошёл к стеклянной стене рядом с ним.
– Всё из-за неё, Стил. – Верховный Страж указал взглядом на сверкающие от раскатов молний облака за окном, а затем повторил очень тихо: – Всё из-за неё…
– Из-за грозы? – сделал я неловкое предположение и подошёл ближе к Наставнику, чтобы вместе с ним заглянуть в сердце бури. – Но дождь идёт всего пару месяцев!
– Пару? – усмехнулся Верховный Страж и с изумлением повернулся ко мне. – Какая всё-таки забавная штука – время. Нет ничего более лукавого и обманчивого, чем наше восприятие времени, особенно если ты находишься в ловушке своего собственного разума. Года могут пролетать как упущенные мгновения жизни, оставляя за собой только отдельные обрывки воспоминаний, которые дают обманчивое впечатление о скоротечности событий. А иногда наш разум превращается в своеобразную тюрьму, где мы истязаем себя болезненными воспоминаниями, и вечность в этом аду оказывается лишь часом, проведённым в агонии. Забавно… но нет, я говорил не про дождь. Он ничто, следствие всего того, что стало с Системой. Мы сами довели её до такого, мы и наше упрямство.
В этот момент я неожиданно почувствовал себя уязвлённым в самое больное место.
– Мы довели?!
– Да, Стил, все мы.
– Постойте, но вы Верховный Страж, это на вас лежит святая обязанность вести нас. Мы всего лишь исполнители, простые солдаты, кто изо дня в день ведёт эту войну и беспрекословно выполняет все ваши приказы!
– Стил…
– Разрешите, я всё же договорю! Не мы выбрали эту дорогу, мы лишь следуем к желаемой цели по указанному вами пути. В чём наша вина? Вы сидите на вершине этой башни и даже неспособны разглядеть, что находится у её подножия, как живут люди, кого вы поклялись оберегать. Во что превратилась наша Система? Лицемерные мерзкие увещевания о том, как всё будет хорошо, рассказы о светлом будущем, куда мы их приведём. Будущее? – Я гневно покачал головой и посмотрел на молнию, пронзившую небо. – Оно уже здесь, потонуло в этом смрадном болоте. Я видел это, слышал простых людей, таксистов, я наблюдал за жизнью разношёрстной шпаны каждый раз, как возвращался домой, но я не хотел ничего замечать, не хотел придавать значения. Вместо этого я верил вам и своим инстинктам Стража, которым вы меня научили. Каждый день я слепо наблюдал эту грязь, отвратительную действительность, что скрывает наша лощёная витрина из красивых лозунгов и слов, каждый день я успокаивал себя, повторял как молитву, что скоро всё изменится, мы покончим со всеми Отступниками и заживём как в солнечном королевстве. Нужно лишь потерпеть ещё чуть-чуть, ещё немного. Но это не так. Наша Система давно сгнила! Под тонким разукрашенным слоем богатенькой жизни скрывается прогнившее нутро спальной части города. Убийства, наркомания, распутство – всё это скрыто от вас за бесконечной завесой из лжи. Вы лжёте сами себе и другим. Выйдите на улицу, сверните в ближайший закоулок – и вы увидите цену своей идеологии. Опустившиеся, деградировавшие люди, готовые от отчаяния самолично стать Призраками. Это вы называете будущим? Эту мечту мы охраняем для людей? Вы тешите их пустыми иллюзиями о далёкой и прекрасной Мечте, указываете им на солнце, сияющее на вершине горы, чтобы они ослепли от его яркого света и не замечали, как медленно катятся по склону вниз. Из стражей мечты мы давно превратились в стражей порядка. Мы не ведём их к будущему, мы ограждаем людей от него и сохраняем текущий порядок вещей. Вы ничего этого не видите, Наставник, и причина далеко не в облаках за вашим окном, закрывающим обзор на город. Вы уже давно живёте среди них. Вы все.
Я выдохнул, пытаясь успокоиться от внезапно нахлынувшего потока ярости. Я говорил и говорил, смотрел в дрожащие в свете лампы глаза старика и не мог остановиться. Во мне вдруг что-то взорвалось, некий барьер, что усердно подтачивался волнами моих собственных мыслей уже долгое время. Мне хотелось всё высказать, вылить из себя поток смешанных мыслей, идей, наблюдений. Эта безудержная волна лишь отражение безумства целого мира, что копилось во мне, росло и должно было родиться на свет. Я стоял в сумраке большого кабинета, мой голос становился всё громче и громче, он эхом отдавался в пустоте, и я окончательно потерял всякую связь с реальностью, когда бурный поток адреналина вскружил мою голову. Передо мной находился самый властный человек в Системе, а за дверью ждали два могучих охранника, готовых свернуть мне шею по первому щелчку пальцев, но я горел, сиял как огромный красный гигант, перед своим последним и прощальным взрывом. Чтобы перед лицом собственной смерти в последний раз воссиять так ярко, как никогда прежде, и затем погаснуть, скукожившись до холодного одинокого маленького каменного карлика, даря последние крохи света всей жизни во Вселенной. В тот момент я ничего не боялся, только громкий и отчаянный стук моего сердца выдавал всю тревогу момента. Но потом мне значительно полегчало, когда последние слова сорвались с моих губ. Во мне утихла злость, оставляя только временное и обманчивое чувство сладкой и упоительной победы над своими страхами. Остатки адреналина ещё продолжали заливать моё сознание и ритмично стучать в висках. Я сказал так мало из того, что во мне накопилось, но одновременно так много, чтобы испугаться самого себя. Нет, я больше не боялся своего бывшего Наставника, скорее того, что придёт вслед за ним. Как необыкновенно работают сознание и наши фантазии, мы боимся того, чего никогда не видели, того, чего не знаем или не понимаем. Мы строим иллюзии, окружаем объект наших размышлений страшными сказками и потом сами пугаем себя по ночам. Так бывает со всем в жизни, мечты кажутся чем-то великим и значимым, они так прекрасны, пока сияют нам навстречу из-за далёкого горизонта, так желанны и божественны. Но стоит к ним приблизиться – и они уменьшаются в размерах, тускнеют, становятся чем-то совсем привычным и обыденным. Мечты теряют те краски, в которые мы сами наряжали их в наших желанных фантазиях, превращаются в нечто приземлённое, незначительное и бессмысленное. Разочарование – это то, что обычно приходит за мечтами. Сейчас я стоял в паре метров от «жуткого и страшного» Верховного Стража, такого желанного гостя в любых фантазиях, кошмарного властителя из детских страшилок, но теперь его величие скукожилось до размера обычного человека. Он старый, беспомощный и жалкий. Он просто человек… как же обидно осознавать такую простую банальность, о чём всегда догадывался, но аура общества навязывала нечто иное. Титулы и ранги лишь невидимые игрушки, которые легко ломаются при ближайшем рассмотрении.
– Как же ты похож на Сола, – внезапно произнёс Наставник после мгновений тишины. – Однажды он высказал мне похожие опасения и был в чём-то прав.
Борясь с огромным комом, застрявшем в горле, Верховный Страж снова вернулся к лицезрению облаков за окном и тихо прохрипел:
– И ты тоже прав, мой друг. Я ждал этого момента и этих слов долгие годы, я готовился к ним. Вы не правы лишь в одном, полагая, что я не осведомлён о жизни внизу и о бедах, с которыми мы столкнулись. Тогда Сол не захотел выслушать меня и прислушаться к голосу разума, надеюсь, хотя бы ты поступишь иначе.
– Я не понимаю, – в глубокой растерянности, сдавленно произнёс я.
– Прежде, чем ты сделаешь решающий выбор в своей жизни, я хочу, чтобы ты услышал небольшую историю, а может, и большую, последнюю лекцию от своего старого Наставника. Так или иначе тебе лучше присесть, Стил, у нас с тобой ещё долгий день впереди. – Старик немного подобрел и снова указал на кресло перед своим столом.
– Нет, спасибо, я постою, – упрямо повторил я.
– Как хочешь. – Наставник расстроенно охнул и задумался, а затем внезапно усмехнулся. – С той самой трагедии, произошедшей с Солом много лет назад, я ждал этого разговора, готовил речь, прокручивал её раз за разом в своей голове, представлял, как ты будешь меня слушать, но сейчас я вдруг понял, что не знаю, с чего начать. И теперь мне немного неловко.
– Начните сначала, – буркнул я в ответ.
– Сначала? Да, хороший совет. А что было в начале? В начале были Творцы… – Наставник снова задумался, уставившись в одну точку, а потом внезапно продолжил: – Мой дед прибыл в Систему совсем юным. Он был даровитым и крайне умным мальчиком, гениальным программистом. Он стал одним из первых людей, занятых строительством Системы, он принимал участие в написании ядра, основ нашей жизни. Да, Стил, он был одним из Творцов-основателей. Одним из великих, его почитали и любили…
– Подождите. – Окончательно обезумев от собственной наглости, я постоянно прерывал рассказ Наставника. – В каком смысле ваш дед? Ведь это было давным-давно? Этого не может быть! Сколько же вам лет?
– Много, Стил, очень много. Столько люди не живут, да и не должны жить. Так на чём я остановился? Ах да, Творцы. Тогда было иное время, другие идеалы, мы действительно хотели что-то изменить, спасти людей и всё человечество, и это был наш единственный шанс. Этот Купол, где мы все схоронились, задумывался как колыбель для нового человека, перерождённого во что-то более великое и возвышенное, чем тот зверь, в которого он превратился. Люди желали этого, Стил, всей душой. Они страстно хотели измениться, создать светлое будущее для своих детей. Но прекрасно понимали, что им уже никогда не увидеть счастья и благополучия на своём веку, что остаток своих жизней они проведут в страданиях и лишениях, в тяжком труде по созданию этого идеального мира. Они отдали свои жизни, истощили всю энергию до капли, работали не покладая рук, пока создавали Систему такой, какой мечтали видеть своё будущее, – свободную от страданий внешнего мира и прошлой жизни. По крупицам кода они собирали наш новый дом, не для себя, но для своих детей и внуков, для всех тех, кто придёт после них. Творцов почитали как богов нового мира, но это были всего лишь учёные, программисты и математики, простые люди, совсем как мы с тобой, Стил, кто также хотели для других только лучшего. Со временем Система росла, всё больше людей покидали старый мир за пределами Купола, подключали свои сознания и окунались в новую жизнь. Народу становилось всё больше, жизнь приобретала многогранные краски, свойственные человеческому обществу, и тогда встал вопрос организации и обеспечения порядка. Тогда был создан Совет Творцов, круглый стол, как из детских сказок, где совещались лучшие умы Системы, все те, кто внёс самый большой вклад в написание законов этого мира. К тому времени уже родился мой отец, унаследовавший от деда невероятный дар – тягу к познанию, а также величайший ум и знания. Он пошёл по его стопам, стал одним из великих Творцов и самым уважаемым человеком в Совете. Но они все ошибались, Стил, сильно ошибались, и этот просчёт стоил жизни моему отцу… Извини, я присяду, в моём положении тяжело долго стоять на ногах.
Наставник прервал свою тягучую и скрипучую речь, вернулся к своему столу и опёрся на него двумя руками. Тяжело и глубоко вздыхая, он перевёл дух и с кряхтением уселся на свой стул. А я продолжал упрямо стоять на месте и осуждающе хмуриться, скрестив перед собой руки.
– Для чего вы это всё рассказываете? Я изучал историю Системы ещё в школе Стражей, тогда зачем я здесь? Ведь вы оттягиваете моё отключение не для того, чтобы поделиться историями о прошлом?
– Эх, Стил, этого ты точно не изучал. Более того, когда ты покинул школу Стражей, твоё обучение не прекратилось, я всё ещё твой учитель, а впереди предстоит последний экзамен. Поэтому позволь мне закончить. Я рассказываю всё это неслучайно, хочу, чтобы ты понял, чтобы в твоей метущейся душе не осталось причин для сомнений. Тогда ещё будет надежда спасти нас всех.
– Спасти? От чего? – ошарашено переспросил я. – И при чём тут я?
Но Верховный Страж решил не отвечать. Он снова впал в своеобразный транс, закатил глаза, уставившись в тёмный угол комнаты, и продолжил:
– Помыслы Творцов-основателей были чисты, они в действительности хотели как лучше. Они стремились оградить будущие поколения от всего ужасного, что породило человеческое общество, они думали, что, изменив условия жизни, они разом избавят людей от страданий, от их собственных призраков, следующих по пятам. Страх, боль и отчаяние, нужда, голод и неиссякаемая ненависть были вечными спутниками человечества там, за стенами подземного комплекса, который мы возвели, чтобы оградиться от животной сути, всё это время живущей внутри нас. Творцы вовремя не осознали, что нельзя разом изменить людей, нельзя просто взять и пересадить их на благодатную почву, изменить их сущность по мановению ока, невозможно так просто сбежать от самого себя. Человек неизменно несёт в себе отпечаток того мира, где родился и вырос, он плоть от его плоти, он впитал все ядовитые соки из земли, на которой произрастал, он тот, кем его сделало кровожадное общество. На подобные изменения понадобилось бы много лет, веков, несколько поколений, пока последние остатки животного яда не выветрятся из нашей крови. Совет не учёл этого и поплатился. Однажды, когда я был ещё очень молод, моего отца поймала группа подростков-радикалов, крайне недовольных тем, что вся власть в Системе сосредоточена в руках Совета. В порыве животной ярости они убили его, избивали до тех пор, пока отец не перестал дышать. Такова расплата за его доброту, за большое и горячее сердце, и такова благодарность людей, кого мы стремились спасти. Не прошло и одного поколения, как новые ростки, забыв об ужасах покинутого мира, ярко зацвели ненавистью и злобой, остатками той прежней жизни, что принесли с собой. Они разрушали всё, что с такой любовью создавали мой дед и отец, они губили их главную мечту, так и не дав ей воспарить над духом старого мира.
Наставник внезапно замолчал, отдышался и склонился над своим столом, а потом помотал головой.
– Хорошо, что к тому времени мой дед уже ушёл из жизни и не застал этих событий, не увидел своими глазами, к чему привела его любовь к людям, – с тяжестью в голосе произнёс Наставник. – В тот момент у меня что-то оборвалось внутри, какая-то ниточка доверия во весь их грандиозный план. Отец учил меня, что только мир, где правит любовь человека к человеку, где все равны, где никто не знает боли и страха, способен изменить саму суть людей. Он приводил в пример запуганного и нелюдимого котёнка, над кем долгое время издевались люди, били и гоняли. Такой котёнок вырастет в злую и пугливую кошку, которая сторонится и не любит людей. Он говорил: «Разве кошка виновата в том, какой она стала, разве нам не стоит винить самих себя за её злобу? Мы сами создали её такой своим поведением, и только долгое терпеливое отношение, преисполненное любовью, способно смягчить её холодное сердце». В этом мой отец ошибался. Люди не кошки! Мы намного более сложные и удивительные создания, нас нельзя так быстро перевоспитать или изменить. Именно это я пытался донести до Совета, ходил туда почти каждый день, кричал, пытался добиться правды. Разве мог я допустить, чтобы отец погиб зря, чтобы так просто умерла его мечта? Нет! Её воплощение стало делом всей моей жизни. Я поклялся себе во что бы то ни стало довести его дело до конца, я больше не позволю твориться подобному зверству. Но Совет оказался слишком напуган и растерян, он не желал ничего делать, он потерялся после смерти своего главного и самого уважаемого члена. Вот тогда я предложил идею создать специальную службу, которая возьмёт на себя роль защитника нашей мечты. Она будет ограждать нормальных людей от всех животных проявлений старого мира, следить за порядком и всячески заботиться о том, чтобы эти испуганные и озлобленные «котята» никогда больше не познали жестокости. Цветок должен тянуться к солнцу непрестанно, но для этого кому-то нужно убирать облака. Члены Совета очень любили моего отца, а также знали меня и всецело доверяли, поэтому они охотно одобрили мой проект и видели в нём единственный выход и спасение. Тогда я создал Стражей…
– Вы создали Стражей?! – поразился я, бесцеремонно прерывая Верховного Стража в его погружении в прошлое. – Не может быть!
Лёгкое недоверие начинало постепенно улетучиваться, и его рассказ, сначала воспринятый как очередные, набившие оскомину сказки о «великих Творцах», внезапно начал обрастать гранями и пугать всё сильнее. Сладкий сон превратился в дурной кошмар, и от этого осознания становилось не по себе.
– Тем не менее, – благосклонно не обращая внимания на мою бестактность, продолжил старик, – именно я стал основателем этой службы, чьи сотрудники теперь носят гордое имя Стражей. Тогда мы не имели подобного названия, только сухое наименование отдела безопасности и контроля, к тому же нас было всего ничего. Первые робкие шаги, голый энтузиазм и юношеское рвение, где-то даже максимализм – вот единственное, что питало наш отдел и на чём он держался. Ни силы, ни особых средств – одна лишь страсть и старания. Я сам набирал первых Стражей из своих знакомых, из тех, кто также горел справедливостью. Мы сами выходили на улицы, скрытно патрулировали окрестности и пресекали любые проявления скверны прошлого мира. Я считал, что мой отец был не прав, что нужно дать больше времени, нужно только подождать, пока в умах людей произойдёт слом, пока последняя капля скверны не исчезнет вместе с последним Отступником. Нужно дать этому ростку возможность расти дальше, всячески оберегая его от всего плохого и неприятного, человек должен ощущать только тепло и любовь, как тот котёнок из рассказов моего отца. Наверняка для тебя это звучит несколько наивно и глупо. Я понимаю. Но так считали мой отец и остальные Творцы-основатели, а после его смерти я пообещал, что сделаю всё, чтобы его мечта осуществилась, чтобы больше ни одни Отступник не посмел никому навредить только за то, что он стремился помочь людям.
– А что за Совет Творцов? Почему я о нём никогда не слышал?
– О нём не принято вспоминать. Это будет тяжело объяснить, чтобы ты не понял всю ситуацию слишком превратно.
– А вы попробуйте, – предложил я и подошёл к стеклянной стене, чтобы взглянуть на бесшумные раскаты молний, чьи звуки поглощали жадные стены, а потом тихо добавил в никуда: – Теперь я хочу услышать конец этой истории.
– Скверна разрасталась, Стил, и очень быстро. Всё, от чего мы бежали и о чём так старательно пытались забыть, всё чаще просачивалось в людскую жизнь. Мелкие стычки и преступления становились обыденностью. Отступники от светлой идеи, от устремлений общества появлялись повсеместно, отравляя наше существование и оголяя всю скверну, что поразила их сердца. Сил правопорядка катастрофически не хватало, чтобы охватить весь город, чтобы быть везде и всюду, успеть предотвратить каждое проявление пороков. Но одновременно с ростом числа Отступников постепенно усиливались и наши ряды. Всё больше молодых людей, угнетённых тем путём, куда катилась Система, присоединялись к Стражам. Наша служба становилась всё сильнее и сильнее, сила и власть крепли, а наблюдатели за порядком появились во всех значимых местах города, всюду, куда мог дотянуться наш взор. Естественно, однажды к членам Совета пришло осознание, и им не понравилось всё возрастающее влияние моего отдела. Пойми, Стил, нельзя взять людей из ниоткуда, чтобы они были чисты и непорочны, явились недостижимым воплощением идеала. Я никогда не идеализировал Творцов-основателей, среди них были всякие: скромные и дерзкие, спокойные и вспыльчивые, щедрые и мелочные, но каждый из них чётко понимал, чего он хочет и к чему стремится, и этого у них не отнять, тот самый огонь свершений, что составлял их суть. Но постепенно Творцы умирали, ряды Совета редели, а на их места приходили новые люди, молодые и предприимчивые, но, как часто оказывалось, слишком далёкие от тех чистых и бескорыстных идеалов, которыми обладали их предшественники. Они уже не видели так ярко скверну внешнего мира, для них она осталась далеко за горизонтом, в детских страшилках и рассказах на уроках. В члены Совета начали отбирать людей не по приверженности старым принципам, которые всё чаще забывались, выхолащивались из умов и документов, а по правилам простой выслуги лет на должности строителя Системы. Чем больше внёс вклада в разработку Системы, чем больше написал кода, выполнив, по сути, простую и прямолинейную умственную работу, тем больше уважения заслужил в обществе и тем выше вероятность получить место в Совете. Они убили мечту, Стил, своими собственными руками! Мой отец был самым последовательным и талантливым, самым принципиальным из них, он чётко следовал заветам моего деда и поэтому ценился выше остальных. Но сейчас, по прошествии стольких лет, я оглядываюсь назад и подозреваю, что не по простой прихоти те сумасшедшие подростки забили моего отца, я уверен, что в этом был замешан Совет. Мой отец слишком выделялся, был слишком гордым, горел нашей великой Мечтой и поплатился за неё жизнью. А Совет то ли испугался содеянного, то ли решил пустить пыль в глаза его сыну и позволил мне создать службу Стражей как игрушку, которой они решили занять слишком активного ребёнка, чтобы тот не путался под ногами. Так ли это или нет, я уже никогда не узнаю. Но Совет прогадал дважды. Сначала они не предвидели, насколько решительным окажется моё рвение и следование заветам отца, а потом даже не подозревали, сколько людей на самом деле будут готовы последовать за мной и влиться в ряды Стражей. Они просто испугались, узрели, насколько сильную власть и силу приобрела изначально невинная, по их мнению, забава, какую поддержку мы получили среди жителей Системы. Тогда они решили избавиться от нас, распустить наш отдел и закрыть проект Стражей. Ты представляешь, Стил? Эти идиоты решили одним махом перечеркнуть всё, о чём мы мечтали, чего уже добились и построили, и ради чего? Ради своих мелких эгоистичных желаний, чтобы удержать Систему под своим контролем. Сколько же скверны скопилось в тех людях. Как можно так извратить идеи Творцов всего за полвека? Я ужаснулся, когда узнал об их решении, испугался, рассвирепел. Нет, Стил! Город не должен был остаться в руках таких паршивых людишек, насквозь пропитанных скверной. Систему следовало избавить от этой опасности, раздавить эту гниль в своих руках, пока она не заразила всё вокруг.
