Анастасия Вихарева
Дьявол и Город Крови 2: кому в Раю жить хорошо…
В отличие от Борзеевича, который сразу сладко засопел, она так и не смогла сомкнуть глаз. И ворочалась, и овец считала, и по берегу прошлась, подышав свежим воздухом, и поела – может, хоть так! – а сна все не было. Мысли были заняты одним: каково оно там в Аду? И сможет ли она вернуться? Уснула она засветло, когда солнце вот-вот собиралось взойти, и уже разлилась на горизонте красненькая полосочка, предвещая погоду и не худую, и не добрую…
Никто ее не будил, пока не проснулась сама. Гордые своим предназначением избы за ночь как будто подросли, стояли сурово, безразлично взирая на полноводную реку, которая безмятежно катила свои воды мимо, на зазеленевший после пожара новый лес, на прочих обитателей земли, снующих туда-сюда по своим делам, широко открывая двери лишь Борзеевичу, который исполнял в Храме службу.
Дьявол и Борзеевич уже готовили обед. Даже припасли кое-что к ужину. Не торопились, час – два ничего не решали. Прыгнуть с крыла Храма можно было и через неделю, лишь бы все получилось, и Манька с дуру чего не напутала. До прыжка оставалось недолго, его назначили на время, когда край солнца заденет горную вершину, и на противоположной стороне взойдет убывающая луна. На всякий случай. Прыгать можно было в любое другое время, но Борзеевичу, помнившему наизусть все передвижения планет и звезд, такое состояние светил показалось хорошим знаком.
Шли последние приготовления. Борзеевич весь день совал под нос схему-рисунок, в котором Манька уже разбиралась, заставляя снова и снова повторят расположение храмовых комнат, которые соответствовали земле, убеждая ее, что каждый демон имеет свое место, и по тому, где он спал, можно определить, чей он – ее или вампира. А были еще такие демоны, которые могли обретаться и там, и там, они и становились древними вампирами.
Дьявол заверил, что резать и жечь огнем ее не будут, что все, что от нее требуется, прыгнуть в обозначенное место с высоты нескольких метров.
Манька смерила избы взглядом и усомнилась: если избы не встанут в полный рост, скорее всего, смерть ее обойдет стороной. Она прыгала и с высоты поболее. Если, конечно, внизу не будут натыканы колья. Сам Дьявол учил ее падать, и тем самым не оставил никакой надежды на смертельный исход прыжка. После его заверений, возможно, устав от переживаний, она вдруг успокоилась, принимая запланированную смерть, как провал предприятия, и слегка ухмылялась, когда Дьявол выдавал ей новое наставление.
Во-первых, он сразу предупредил, что поспать в Аду ей вряд ли удастся. Сознанию, лишенному телесного плена, осознание Бытия было доступно круглосуточно, пока его не покинут последние капли Дьявольского дыхания, а вдыхал он свое дыхание с запасом, которого без подзарядки должно было хватить на сто двадцать лет.
Водяному и по просьбе в гостеприимстве было отказано.
В щель, которую избы все же оставляли, чтобы Манька и водяной понимали, что поведение их вызвано необходимостью благой цели, которая благом должна была дать, в первую очередь, ей, рассмотреть ничего не удалось, кроме стены, которая закрывала вид на внутренность Храма. Водяной поначалу обиделся, но, выслушав объяснения, крякнул и пожелал Маньке доброго пути, и совершенно успокоенный отправился гонять по реке стрекоз и рыб, и был совершенно счастлив: вода, наконец, прогрелась настолько, что можно было высаживать водяные лилии и кувшинки и принимать у рыб роды родов. Предстоящую ее скорую смерть он принял как все: с пониманием необходимости и торжественной значимости момента. И не забыл напомнить, что там, у Дьявола, свои порядки, и что более прекрасных мест он не видывал, пообещав, что на церемонию придет обязательно.
Последнему высказыванию водяного Манька очень удивилась.
Она уже не знала, что думать…
Как Ад мог быть прекрасным местом?
Водяной ушел, оставив ее на берегу одну.
Глава 3. Философия Дьявола
До прыжка еще оставалось часа четыре. Манька сидела на берегу, смотрела в воду, пытаясь настроиться на смерть. Выходило не очень. Люди постоянно умирали, да и она не раз о смерти подумывала. Но то было раньше, сейчас все изменилось. Знай она о будущем, сейчас бы без раздумий выбрала железную дорогу. Но где конец ее?
Не пора ли остановиться?
Искать всемогущую Помазанницу расхотелось. На что она ей, когда все у нее есть? Любой человек позавидует. Только понимание, что неугомонные вампиры сами за ней придут, если не доберется до Помазанницы первой, являло жизненную необходимость покинуть это благодатное место, о чем без тоски думать не получалось. Теперь понятно, почему люди, имея закуток, который считали раем, никуда не лезли и сидели тихо, чтобы их не заметили, даже когда соседа ограбили и самого его развеяли по закоулочкам – и никто за нее ни разу не заступился. Сейчас ей тоже никуда лезть не хотелось, а убогие и обиженные люди остались где-то далеко, как сон в майскую ночь.
Но умирать-то зачем?!
От этой мысли сразу становилось жалко себя до слез, а солнце неумолимо двигалось к вершине, чтобы коснуться и завершить ее путь.
Может, Ад или Рай замечательное место, но ее туда не тянуло…
Ее горестное уединение нарушили Дьявол с Борзеевичем, удовлетворенные проделанной работой. Дьявол основательно промыл Борзеевичу мозги: расстроенным он не выглядел, раздувшись от важности, как будто на должность Главного Храмовника его назначили пожизненно. Напялил на себя сутану в цветной горошек, подвязавшись пеньковым пояском, посох таскал с собой, нацепил на себя несколько рядов бус из перламутровых ракушек из полупрозрачных камушков, которые нанизали на леску русалки.
Обижаться на старика Манька перестала, радуясь, что есть кто-то, на кого можно оставить избы – с ним не пропадут. Старик умел поладить со всеми – и с избами, и с водяными, и со зверями. Ему здесь нравилось. Как и она, он уже считал это место домом, довольный тем, что есть куда на старости осесть и зажить, не думая, что его снова разденут оборотни. Впервые за тысячи лет он нашел с кем объединиться и смог отвоевать у оборотней землю. В корысти она его не подозревала, он был добрым, добродушным и не жадным. Чудной старик, похожий на старичка-лесовика. Невысокий, едва ей до плеча доставал, но сила у него была нечеловеческая. Она убедилась в этом еще раз, когда он легко поднял огромный валун, будто тащил обычный мячик, который ребятишки по полю гоняют. И перемешался, не в пример человеку, быстро, иногда вырастая перед нею, как будто из-под земли, но пользовался своим умением редко.
– Ты бы поспала, – предложил Дьявол.
– Не хочу, – ответила Манька, уткнувшись лицом в колени и обхватив их руками. У берега резвились рыбешки, выскакивая за мошкарой, которая тучами вилась над водой, и мирно летали стрекозы. Здесь ничто не напоминало о том, что еще середина зимы не наступила, разве что прибитые к противоположному берегу льдины. Разговаривать с этими двумя, которые готовили ее на тот свет, не хотелось.
– Интересно, кому это все достанется, когда меня не станет? – расстроенно вздохнула она. – Так приятно думать, что это моя земля… Убить бы ту Тварь, из-за которой приходится все потерять.
– Фу, Манька, какие у тебя грубые слова! – скривился Борзеевич, голос его звучал бодро. – Мы не убиваем, мы давим интеллектом. Убивают – когда ты и она – и покалеченность, несовместимая с жизнью. Нам пока такое недоступно.
В руке он держал ведро. Русалки поднимали ему со дна красивые стеклянистые камушки, янтарь, жемчужины, которые на берегу не найти. Эти камушки он бросал людям, которые пришли за их головами, и те сразу забывали о цели визита, начиная рыться в земле. Все искатели царской награды сместились на берег небольшой речушки, которая впадала в озеро километрах в пятнадцати от благодатной земли. Там Борзеевич набросал камней больше всего, еще и золотым песком посыпал. Земля в том месте оттаяла, но лето еще не наступило.
– В единственном числе, я с вампирами не воюю, – поправил обоих Дьявол. – Вы ведь ждете, что я напугаю вампира роковой участью? —сложил фигу и выставил им в лицо. – А это не хотите?! Вампир – новая земля, а от тебя, если живая останешься, один убыток! – и улыбнулся: – Это, Манька, не твоя земля – моя, но твоя ничуть не хуже, если облагородить.
– Вампиры подыхают когда-нибудь? Я что-то не припомню среди умерших ни одного знакомого, хоть сколько-то похожего на вампира, – сердито буркнула она.
– Ну-у, бессмертным только я могу быть, – Дьявол присел рядом, дружески похлопал по плечу. – Проблемы у них те же, что и у человека. Бывает, напоят кровью человека, который проклят уже, или наоборот, специально опустят вампира до проклятого – и ни тот ни вампир, ни другой, оба умиранию подлежат. Или вдруг звезда с небес падает. Висела-висела – и закончила свои дни, а окромя ее звездей не предусмотрели. И, о, боги! – проклятый начинает понимать, что злобная тварь щерится ему в лицо. Или между собой чего-нибудь не поделят. От руки вампира вампир не хуже человека умирает, если тот выше по статусу – еще один стимул подняться над всем сообществом. Или от укусов оборотней помер, которых другой вампир отправил за его головушкой. Раньше от руки волхвов и жрецов умирали, но давно это было. Иногда старость берет свое. Стать чистокровным бессмертным вампиром в наше время почти невозможно, это надо в вампиры с младенца готовиться. Раньше так и делали: находили душу и воспитывали до совершеннолетия, а как время пришло, тут же обратили в проклятую, а сынок Благодетелем стал. Где ты слышала, чтобы воспитанница вдруг в люди вышла?
– Я вот смотрю на землю, на избы, на тебя, на себя, и понимаю, если б человеку жить не мешали, не пили кровь, какой был бы идеальный мир! – расстроенно подняла она голову, окинув даль. Зачарованные Горние Земли, укрытые белым покрывалом, лежали внизу, просматриваясь на сотню километров, и где-то там, где, далеко, откуда они пришли, как маленькие, едва заметные заплатки пестрели зеленые проплешинки – лето шло за ней.
– Хм, Благодетели могут пить кровь, пока не приблизятся ко мне, – пожал плечами Дьявол. – Для вас это конкурирующая сторона, призванная совершенствовать наделенных умом людей. Кто дорожит своей кровью – пить не позволит.
– Ты на все найдешь себе оправдание… Как не позволить-то? Они как боги, столько секретов у них, столько знаний, столько возможностей. Легко тебе рассуждать, у тебя нет врагов.
– А Бездна? – с жаром напомнил он. – Она мне по силе не уступает, мы с ней равны. Дам слабину – и земля уйдет из-под ног, все вернется в изначальное состояние. Но был бы я Богом, если бы считал Богом ее? Ты, вот, меня обвиняешь, что я не справедлив, а где мне было взять еще такую горочку, по которой человек прокатился бы, и доказал, что он на кровь мою не покусится? Все хотят жить вечно, а это, знаешь ли, привилегия Бога, и жить вечно только тому дано, кто глаз и душу его радует. Один ретроград, второй страсть, как кровушку любит, третий слышать ничего не желает, пока лбом в пекло не сунешь, четвертый бессмертием грезит, думая, что будет реинкарнироваться, как программный вирус… И что мне делать с такими вечными отбросами? Я не комп, я существо выше вируса, я интеллект, которому нет равного. И моя земля не помойка – она живое существо. Все хотят Богом в земле стать, не имея о ней ни малейшего представления! Ну, так стань, для начала, Богом в своей земле и внемли брату, как я внимаю Душе Своей.
– Я тоже внимаю! – рассвирепела Манька, вскинувшись. – Только брат мой уготовил мне скотскую жизнь… Закон, Закон… Ты лучше придумай способ, как разминировать себя и не печалиться о брате. Я тут подумала, а чего это я Благодетельницу недолюбливаю? Может, лучше сразу от ребра избавиться? Глядишь, и оба отвалятся, как сухие коросты. Судя по тому, что я чувствую, без моей любви им никак, только и ждут, что буду любить врага, благословлять проклинающего, молиться за ненавидящего. Не зря они в меня столько этой любви понапихали. Чего после этого бояться вампиру? Уверен, наверное, что я тут молюсь на Благодетелей и волос с его головы от моей руки не упадет.
– А разве это не так? – ухмыльнулся Борзеевич, бродивший неподалеку по колено в воде. – Рука не дрогнет, когда предстанет перед тобой вампир? Улыбнется тебе ласково – и растаешь. Не поднимется у тебя рука на того, кто по виду всей душой от тебя без ума. Оттого и решили, что должна нутро увидеть, а если не получится, тебе все равно не долго жить. Даже не поймешь, как наживку проглотила и крепко на крючке сидишь.
– Ох, Маня… С ближним все гораздо сложнее, чем с той же Помазанницей, – объяснил дьявол. – Грань между добром и злом очень тонкая. Бездна противостоит мне, но я ее люблю. Язык ее прибит к Тверди. Кто бы я был, если б от нее отказался?! Она в каждой частице вселенной заключена вместе с тем, что от меня. А кем станешь ты, если от тебя половину отнять? Животные ближнего не имеют, и оттого нет у них способности размышлять, чем добро от зла отличается. Твои враги бьют и калечат не только твою землю, но и его тоже. Открой свой ужас – и тебя саму стошнит.
– Разве не он отдал нас обоих на разграбление? Что за любовь такая, когда ее на крови замешивают? Почему несет на себе моих мучителей и садит на мой хребет?
– Он несет тебя! – строго ответил дьявол. – Никто другой не смог бы стать для его земли заменой тебе. Но ужас в том и состоит, что в матричной памяти не ты, там другой человек, который как ты. Вампиры – мертвецы, которые всеми силами исполняют программу, на которую сами себя запрограммировали. Когда вампиру что-то нужно, он не станет мучиться мыслительным процессом, проткнет тебя снова и снова. Но сама программа идет от тебя! И ты наследуешь его землю – ты! – если окажется, что ты праведница. Так прими наследство, чего она валяется бесхозная? Выпей боль, выстрой крепость, и начинай войну – я буду молиться за тебя.
– Может, лучше на своей, – Манька не сдержала улыбки, вспомнив, как Дьявол молился на крыше во время битвы. Клоун хренов, видели бы его обороти, умирали бы от надорванных от смеха животиков. Она там с Борзеевичем чуть не погибла, а он в это время развлекался.
– На своей не получится, – с сожалением покачал Дьявол головой. – Своя земля тебя выставила, а ты хочешь, чтобы она услышала твой боевой клич? Именно об этом мы тебе говорим: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Где силы столько взять? – Манька тяжело вздохнула. – Я так бы разве распорядилась землей, будь у меня хоть капля власти?
Дьявол нахмурился.
– Я сказал: все пойдут в рабство, и будут давиться плотью друг друга, пустыня в уме человека, и нет знаний, как должен прожить человек. Золота много у людей, но ни одной крупицы, чтобы купить себе жизнь вечную. Грустно, что ты не умнее брата своего. Закон знать мало, надо уметь поставить его, как щит. Я Бездне противостою Законом, а человек борется с человеком. Кому ты говоришь: была бы у меня власть? Ты не меньше брата своего, и пока жив человек, сотни дорог найдет, чтобы испытать себя. Пойди, возьми власть и распорядись его землей, которая изнемогает под тяжестью проклятий, предназначенных тебе. Разве я не сказал: поднимает вампира – твоя земля, а тебя убивают – из его.
– Проклятие у меня с рождения. Было бы по-другому, я бы, может, насторожилась, когда внезапно наступила перемена, – угрюмо высказала Манька свою обиду. – Никто меня не учил. А сама я, как бы все ваши хитрости разгадала?
– Зверь может научить своего звереныша только тому, чему научился сам. Сама знаешь, если родитель чей-то ум по рассуждению принял, он обычно его ребеночку передает. И если человек не уважает Дьявола, который Жив, проклят человек из рода в род. Я не могу, как вампир, к своему объяснению приколоть оргазм или боль. Мой голос чист, как слеза Сада-Утопии, я не довлею над человеком, а если поднимаю против него тварь, то только ту, которая приходит на мой голос. Празднуют вампиры победу, но что мне с того? Разве ты жалеешь о кишечной палочке, которая плодится и умирает в твоем кишечнике? Не я, человек разменивает свою землю на воловью упряжь. Ты, со своей стороны, конечно, думаешь, что надо тебя пожалеть, а я думаю, как родителям твоим вменить в вину, что их потомство обречено влачить жалкое существование. Это ведь тоже наказание из рода в род. Извини, дорогая, но я смотрю на эту ситуацию иначе.
– Я не разменивала, у меня украли.
– Может быть. Но какое мне дело? – Дьявол равнодушно покачал головой. – Разве жалела тебя мать? Разве был у нее ум, когда проливала она слезы о сапогах, которые пинали тебя в ее животе? Дрыхло ее сознание или сдохло, когда объявила себя мученицей? А ты? Каким достоянием можешь стать, убитая в чреве матери? Жалость – это поножовщина и потери – и ты оплакиваешь себя. У меня нет жалости – совсем нет. Жалеешь ли ты мышь, которая изгадила мешок с мукой и которую кошка поймала? Богом вампиры идут по твоей земле, те самые, которые убили тебя и сказали: «вот ты, а вот мы – и мы больше, чем ты!» И ты призналась: да, они могут меня побить, а я нет. И воля твоя ушла в Небытие. Где несправедливость? Чем обеднею я, избавившись от тебя? Я, Маня, Бог Земли, а ваши сознания – ненужная материя, красная глина – мертвая, пока из нее горшок не слепил и умным содержанием не наполнил. Единственное, на что она годная, обменять ее у Бездны на землю. Но не так много ее, чтобы разбазаривать. Она и животных делает умнее. Леплю горшки, подращиваю, размножаю, проверяю, получился ли горшок крепким и надежным, или можно разбить и выбросить осколки.
– Получается, что я отброс, мать моя – отброс, а кто может собирать чемодан в твою Утопию? – язвительно скривилась Манька.
– Было, приходили ко мне люди. До Спасителей. Их было много, целые народы. И каждый знал, Господь не умеет прощать за землю. Берегли себя, учили детей, помнили, что каждый день жива душа, и каждый день приходят и уходят люди в землю, чтобы утолить голод. Руки их не знали крови. И приносили в жертву всякую мерзость перед лицом моим, и начатки каждого первенца отдавали мне. И был я богат, и богато жили люди, и не было у них врага, и каждый находил себе такое место, где было его сердце и душа. И не болели. Тогда и врачей-то не было. Человеку стыдно болеть, у него же свое пространство. Вампиры льют в землю человека боль, поражая внутренность язвами и железом. Разве не сказки того народа подсказали тебе искать железо?
– Начатки?
– Ну, вот есть у тебя избы – твои они, но кто надоумил тебя? И ты знаешь: я привел, я дал. А если дал, то я уже не нищий Бог, и ты не нищая. Или земля. Ты можешь сказать: «я достала ее у Бабы Яги» – и тогда меня как бы нет, а можешь положить мне десятину, и тогда я Бог, который открыл тебе землю. А когда придет ночной гость с ужасом на лице и положит перед тобой горсть пепла и станет ждать Утренний Свет, можешь подать ему, чтобы знал, что Бог его не оставил – и вот родила себе сына, потому что он будет моим народом, когда увидит Свет. Раньше люди отдавали десятину самому бедному. Каждый боялся, что ближний имеет нужду, потому как нищета его ляжет на чело ближнего. Ради себя. Если человек помог ближнему, не обманывая его, он тоже улучшает свой имидж, заботу о душе видят люди. Строит человек дом – приходили и помогали, потому что вдруг ближнему строится дом, собрали урожай, и раздали излишки – а вдруг у ближнего саранча продукцию поела. Не жадные были, не злые, не праздные. И ученики не бедные были, но не потому, что собирали с народа дань, я кормил их, подсказывая такие идеи, которые обычному человеку не достать. Это и есть хлеба предложения. Но, посвящая себя мне, откуда время взять, чтобы воплотить идею в жизнь? И отдавали, получая взамен часть доходов, а люди приходили к ним за советом и помощью.
– Люди богатыми вряд ли откажутся стать, а народом – сомневаюсь. Даже я не твой народ. Ведь не твой?! – Манька вопросительно взглянула на Дьявола.
Дьявол тяжело вздохнул.
Она и не надеялась на другой ответ, но все равно расстроилась.
– Проклятые умирают быстро, жалкими, как раздавленные прыщи. Мы, как тень: поняли, что нас не хотят – и ушли тихо. И все! – она развела руками. – Если б я знала, кто я, может, не сомневалась бы, когда собиралась повеситься. Конец у меня оказался один. Две недели пожила человеком, а вы с Борзеичем сказали: хватит, пора тебе исполнить волю вампира, иди-ка ты, Маня, в Царствие Небесное. Тогда чем вы отличаетесь от кузнеца господина Упыреева?
– Как ты, Манька, мыслишь широко! – Дьявол осуждающе покачал головой и нахмурился. – Каждый день у людей проблемы – большие, противные… Дети – боль, здоровье – боль, родные – боль, люди – боль, благосостояние – боль, сегодня боится умереть, завтра – страшно жить. Ты счастливее многих людей. Разве мало радовалась? Медведь сеть оставил – радость, колодец нашла – радость, не утонула в болоте – радость, избы за тобой пошли – радость, с покойниками разобралась – радость, самоделкин инструмент нашла – радость… Половина людей не испытали столько радости за всю жизнь! А как изменилась! Ты и сама понимаешь, что уже другая. Настолько, что любой человек в суете своей и мелочных мудрствованиях покажется тебе могильным камнем. Ишь как ты за благосостояние уцепилась! – обличил и осудил он. – Разве все это не Помазаннице моей принадлежит?!
– Дьявол, любой нормальный человек такой радости ужаснется и открестится! – возмущенно вскинулась Манька. – Бедная я, или богатая – людям до меня дела нет. Когда приходит беда, люди не смотрят по сторонам, они уходят в себя. Да, люди хотят жить вечно, но кто задумывается об этом всерьез? В сущности, им не нужен Бог. Вместо Бога приятнее говорить о том, что было вчера или будет завтра. И мне легко понять, почему они от тебя отказались. А ты все: я – Бог, я – Бог… Люди живут надеждой, а ты ее не оставляешь, Закон у тебя, видите ли, превыше. Мало ли какие у человека мотивы оступиться: любовь, ненависть, страх, ревность… Я размышляла сейчас, нужна ли мне твоя Утопия? Пожалуй, я шагнула бы в Бездну, не задумываясь, чем каждый раз оглядываться. Разве люди думают иначе?
– Все как один, – уверенно ответил Дьявол. – Даже вампиры. Знаешь, как молятся и просят поднять на небо? Там другой мир, другая реальность, оттуда земная жизнь видится, как испытание, которое человек не прошел. Там он видит, как низко пал в глазах Бога. Особенно патриархи… Вечность готовы обменять на несколько часов, чтобы искупить вину. Но что я могу им сказать: «Вот, Батюшка, паства твоя сидит на могилах и боится ее оставить, потому что не знает, с чем подойти к Богу, чтобы он пустил его в свой Сад. Разве ты объяснил ему, где ему взять плод с Дерева Жизни? Чем же ты лучше их, если обирал и радовался торговле их душами?».
У половины людей такое представление, что к каждому ребеночку очередь выстраивается, чтобы реинкарнироваться. Даже если это было бы так, не мешало бы человеку подумать, скольким надо перегрызть глоток, чтобы получить новое тело. И откуда у ребеночка уму взяться, если в него вселился убийца, висельник или наркоман. Спросил бы себя человек: хочет он, чтобы ребенок его оказался в прошлой жизни маньяком, и сможет ли он при этом рядом с ребеночком спать спокойно. Никто ведь об этом не задумывается, пока проживает свои дни, надеясь, что в следующей жизни ему грешить не придется, потому что повезет родиться в рубашке и под счастливой звездой.
Представь, ты поселилась в пустом доме. Тебе так казалось. Он был крепкий, построенный на века, прибран, украшен, на столе стояла еда, в нем было тепло и уютно. Ты ходила по дому, где-то прибирала, но больше гадила. И вдруг приходит хозяин и выставляет счет, и говорит, что прежде ты должна была спросить, что можно, а что нельзя, что сквернословила о нем, по всему дому расставила истуканов, которых он ненавидит более всего, убила детей его, и приговаривает тебя выставить вон. Ты не гость, ты – враг. Не дому говорит – тебе. А вне дома холодно, пусто, и нет ни малейшей возможности выжить.
Так и вы. Ваша земля – дом, который я построил. Разве вы думаете о том, как клетки тела нарастить, чтобы рана затянулась, или дышать, чтобы не задохнуться?
Люди очень остро чувствуют свою ненужность, особенно, если им есть с кем себя сравнивать, если есть кто-то, кто может остаться в этом доме.
А теперь представь, что есть люди, которые недостаточно знают Закон, но мне нечего им предъявить, и земля пылает к ним любовью. Если мерзость не оставляет свои знаки, человек живет по Закону, даже если он не мой ученик. Закон высечен на скрижалях, которые и есть земля. Разве можно назвать животных жестокими? Они живут так, как я им предначертал. Поэтому многие люди имеют и сострадание, и любовь, и тянутся ко всему, что видят вокруг, и берегут, и преумножают, не задумываясь, что получат взамен. Но есть животные, которых изменил человек. Так и вы – есть те, которых переиначили, или они сами решили изменить себя.
Вы все немного телепаты, и становитесь мертвыми, когда встречаете вампира и верите ему. Йеся сказал: он будет судить вас по любви и вере в него – а я сужу по делам. Если человек приветил вампира, значит, пил кровь его ближнего вместе с ним. Вампир – ловец живых, а не мертвых, он – рыбак, а человек – рыба, которая становится мертвой, когда ее вытащили на берег, и она уже ни на что не годна, разве съесть ее или бросить на съедение, как падаль. И падают вместе с вампиром, не понимая той информации, которую считывает земля, показывая сознанию в чувственном восприятии, потому что грамоте не обучены и знать не знают, как правильно ее расшифровать. Без знания Закона рано или поздно человек умрет, даже если он не имеет в себе мерзости передо мной.
Каждый человек нуждается в Боге, потому что мысль обо мне тоже высечена на скрижалях. Поэтому в мире так много людей, которые хотят подняться к Богу, но подняться хотят легкими путями, не копаясь в себе. В чем труд, дойти до церкви и помолиться, откупившись подаянием или свечкой? Ведь и ты думала о Боге… Не о вечной жизни, просто… о Боге… Всегда думала. И верила. Не по вере, к которой призывает вампир, просто… верила и надеялась. Но что была твоя вера, пока не открыла железо? Голос мой летел к тебе, но мерзость не спит и не изнемогает, и следующий день был не лучше предыдущего. Ты слепо стучала в одну дверь, в другую, и отказывали, или открывали, чтобы заманить в сеть. И снова молилась Богу, который не мог ответить и рассказать, как велико войско вампира, которое убивает тебя день за днем. И что сделала ты, чтобы стать Храмом Бога?!
– У меня другая нужда в Боге… – ответила Манька. – Люди мечтают, придумывают, помнят, а у меня такая тьма, что мысли проваливаются, как будто проказа внутри меня, а ужас идет рядом. Люди ложатся спать и утром встают бодрыми, а я… избитая и тугая веревка на шее, которой нет, а внутри кто-то плачет. А если слушаю, сознание меркнет. Не будь этого, я бы тоже не стала в себе копаться.
Правильно Давид сказал о проклятых…
«Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал, как человек без силы, между мертвыми брошенный, – как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты. Ты положил меня в ров преисподней, во мрак, в бездну. Отяготела на мне ярость Твоя, и всеми волнами Твоими Ты поразил [меня]. Ты удалил от меня знакомых моих, сделал меня отвратительным для них; я заключен, и не могу выйти…»
Но я рада, что мы встретились. Хоть ты и Бог Нечисти, с тобой вся жизнь вверх тормашками. И ужасы кругом, а не страшно. Я удивляюсь, как смогла зайти так далеко, как смогла находить радость, замерзая и умирая от железа, как смогла вытаскивать трупы, освобождать из плена чертей, залезть в огонь, побить целую армию оборотней… Это невозможно сделать человеку, – Манька в сомнении покачала головой. – Каждый раз ты находишь слова, чтобы я думала, о чем угодно, кроме боли. В Ад позвал – мужества нет совсем, а когда ты рядом, думаю: надо посмотреть… Не знаю, как это тебе удается… Если я умру… – она покраснела, – спасибо, что ты был рядом. Здесь твои наставления не слишком пригодились для жизни, но, надеюсь, в Аду от них будет хоть какой-то толк.
– Ну, Ад – это не так страшно… Некоторым бы там понравилось, – рассмеялся Дьявол. – Вампиры, по крайне мере, попадают в плен своих нарисованных иллюзий, встретившись со всеми, кого беззаветно любили. Я не мучаю их перед Страшным Судом. Сон их сладок и безмятежен, а если проснутся, камни придавят и заставят уснуть снова. А ты идешь в Ад живая, и будешь, как Город Крови…
– Да поймы ты, Закон Законом, а жизнь – это жизнь! – всплеснула Манька руками. – Встреться мне вампир, который предложил бы стать как он, я бы, наверное, стала. Я не хуже и не лучше других. Просто из меня сделали козла отпущения. Сколько нас? Сотые доли процента? Вампиров ведь тоже не много, а нас еще меньше, потому что умираем. Остальные люди, хоть и оборотней среди них много. Обычные люди. И без Закона живут так, как прописал.
– Думаешь, если человек живет своим умом и не ищет Закон, закон его не сделает нечестью? – рассмеялся Дьявол. – Каждый уверен, если признать Его негодным, я начну от Него убавлять или прибавлять. Но Закон не бывает удобным, на нем стоит вселенная, и, если хоть одна черта перейдет, все мироздание рухнет. Люди долго помнили об этом, и пока помнили, вампиры не имели над ними власти. А потом выбрали ближним заезжего купчишку, милостью божьей по доброте духа двумя динариями купившего человека в уме его, и поклонились плотнику, который не имел дохода от ремесла, решив попробовать себя в другом деле. Спроси любого из них, скажут, плотником был Иосиф – приемный отец Йеси, и кто видит то, что ему не по сердцу?
«Не ПЛОТНИК ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, Его сестры?»
А это уже нарушение Закона: только дух мертвеца смотрит помышлениями сердца, а не разумом. Сознание на то и сознание, чтобы осознавать то, что читает. Как человек отличит добро от зла, если обычное слово мимо глаз пролетает?
И мне не жаль, когда я снимаю с человека кожу. Посмотри, что стало с землей, у которой была одна радость – кормить-поить живую плоть. Кому она нужна живая? Животные, красоты необыкновенной, умирают друг за другом, и чем меньше их осталось, тем ценнее голова чучела, прибитая на стену. А если о звездах грезит, то завоевать, выкачать, чтобы в роды родов вселенная оставалась пустыней. Каждое свое изобретение люди ставят выше изобретений природы. Ах, мы придумали пилу! И лес, который насыщает атмосферу кислородом, поит реки водой, укрывает тысячи видов животных, связанных со всем, что существует на планете, лежит у ног человека. Человек горд, Царь природы смог уничтожить то, что росло до него тысячелетиями. Ах, мы научились сеять пшеницу и выращивать корову! И сорок миллионов бизонов освободили человеку пространство. Ах, мы придумали корабль! И сотни тысяч китов стали добычей человека! Древний океан, который родил жизнь, умирает, задыхаясь отходами цивилизации, у которой нет будущего. Ах, мы научились бурить землю и добывать черное золото!
