Анастасия Вихарева
Дьявол и Город Крови 2: кому в Раю жить хорошо…
– А ты? Мог бы? В смысле, подпортить имидж…
– Могу, если сочту нужным напомнить о бренности Бытия, порадовал ее Дьявол. – Бессмертным только я могу быть. Но мне это ни к чему, я существо недоказанное! – тут же расстроил, заметив, как Манька заинтересовалась его признанием. – Я лишь разрезаю пуповину, чтобы получить свой доход, – неохотно признался он и тут же похвалился: – Но могу поднять еще выше, чтобы все видели и молись…
– И что теперь? – Манька, совершенно расстроенная, не знала, что ей делать дальше. – Столько испытаний… Ну, посмотрела…
– Ад повидала – плохо? Теперь знаешь, что тебя ждет и что уготовил вампир, – изумился Дьявол. – Такой материал для исследований, а ты спрашиваешь, что теперь! Мало достала болезней? Или все еще на любовь вампира рассчитываешь? Знаешь теперь, что бессмертие – это миф, который придумали люди, чтобы успокоить совесть. К доказательству праведности совесть не прикладывается, совесть – это люди, которые требуют от человека жить так, как удобно им, а не ему. Если бы совесть хоть что-то стоила, она была бы у всех одинаковой, но одним она в горе, другим в радость. Ты можешь сотни раз рассказать земле о вампирах, она не услышит, а так, наглядным примером, убиваешь, не сходя с места. Земля увидела кровь! Не сомневайся, когда-нибудь она разберется что к чему. Да и ты примеришь семь раз, прежде чем отрезать. Попробуй как-нибудь разбудить сознание. Или забей и разберись, какие знаки оставляют вампиры на челе. Выманивай слова, учись – вдруг пожелаешь стать нечистью, как Баба Яга – пригодится.
– Ну, это вряд ли… Но не исключено, – согласилась Манька. – Как на тебя накладывали проклятие? – обратилась она к огненной статуе.
– Щас, дай только вспомнить! – остановил ее Дьявол. – Ты видно плохо слушала меня! Только в соединении с землей можно образовать ум, которым человек способен оперировать. Без земли человек в своем сознании нем и глух, как когда лежит в коме. Если бы этот мученик мог помнить, он не сидел бы здесь, а нежился под крылом Дивы-Додолы. Мудрость в том и состоит, чтобы при жизни поймать концы земель, научившись бить демона, приготовившись к Суду, а когда будет Суд, войти в землю и еще раз, вызвать червей на бой, чтобы отделить нужное от ненужного.
Но кто смог бы понять, где моль и ржа, а где богатство? У тебя, Манька, только моль и ржа, ты даже не представляешь, о чем идет речь, когда подразумеваю – богатство! Но люди-то не таковы! Они боголепны и умеют себя понежить… У каждого человека есть множество впечатлений, сложенные в земле, многие размышления, достижения… То, что забрали у тебя. Вампирам не сознание, земля нужна, в которой червь не умирает. Мыслимую и немыслимую свою ценность Благодетели объясняют сами, собирая сокровища на небо. До тех пор, пока они у вампира есть, он остается человеком-вампиром. И если этот горемыка убьется, человека в Благодетельнице не останется. А с клыками не больно-то понравишься людям.
Думаешь, ему трудно уйти в Небытие?
Нет. Принять как данность бесцельно прожитые годы. И вампир будет бояться и света, и тени. Только представь ситуацию, когда люди вдруг поняли, что вампир – существо далеко не мифическое… Они и раньше не расхаживали свободно, а сейчас свои же достанут и кол вгонят, чтобы не пугал людей.
– А что мне у него спрашивать? – прилежно поинтересовалась Манька.
– Про знаки на его сознании, – посоветовал Дьявол. Он рассмеялся. – Вот она – масочка вампира!
– Но он же ничегошеньки не знает! – возмутилась Манька. – Его нет, а если нет, то и не объяснишь…
– Он ими живет, – ответил Дьявол. – Знаки заставляют его пылать головней. И ближний твой соблазняется ими. Следовательно, Бог в твоей земле подпитывается ими.
– Слышь ты, объект исследований… – Манька небрежно обратилась к головешке. – Войди в мое положение… Освободись как-нибудь… от болезни своей…
– Ох, Маня, какой Бог позволит поднять голову тому, кто его несет на себе? – прищелкнул Дьявол разочарованно. – Боги не спят, и слышат каждое слово. Они не раскроют себя, если ты собралась их судить. Камни не дают ни хлебного приношения, ни здоровья, ни радости.
– Разобралась, думаю, – она снова обратилась к человеку-головне, придавая голосу ласковое воркующее звучание. – Солнышко, поведай о мученичестве своем…
– И запредельно облетела, – опять усмехнулся Дьявол. – Этот мученик помешался на одном вампире. Ему все равно, сколько мучений у него самого. Это не мученичество, это награда. Не человек, а остатки его. Что для него благо?
– Ну… если вампирша слезой обольется, может, по любви будут жить… – Манька пожала плечами. – Что еще-то нужно человеку?
– Человеку нужно много, но только не то, что ему нужно. Что могли сделать вампиры, чтобы он сопли жевал и себя пожалеть не мог? Поверь, казни египетские рядом не стояли…
Манька обошла мученика со всех сторон. Чуть-чуть, едва коснувшись ладонью, испробовала новую порцию боли и блажи.
– Он же ее матричную память в руках держит! – подсказал Дьявол. – Обращения души – на людей. Сам человек выходит к людям, когда нашел половинку и приветил ее. Но ей это ни к чему. Его открыли, чтобы комментарии о Мудрой Женщине сделать как кристалл – лучистыми, ясными, солнечными, а ее показать, как праведную непорочную Госпожу и Царицу. Но она открыла не только землю, но сознание! А твой вампир перепродал тебя, даже не взглянув. Разве у тебя в мыслях было, чтобы полюбить его такой пламенной любовью? Он к людям выходит, а боятся его. Почему? Под всеми обращениями вампиров лежит твой страх. Осознанный. Жива ты, и не важно, в своей земле, или нет тебя – осознанные моменты твоей жизни некоторое время находятся на поверхности информационного посыла, пока не пали в руку Бога.
– Вообще-то, было… – неохотно призналась Манька.
– Ой ли? – не поверил Дьявол. – Гореть от любви ты не стала бы даже в Аду, – напомнил он. – Хотели, как лучше – получился Исход. Переборов случайную встречу, ты идешь дальше, не думая о своих мучениях и нелепой невезучести. Он вампир, но зависимый – и оттого раб, а ты под рабом, потому и вол.
– Что-то я запуталась, кто раб, кто вол… – Манька нахмурилась.
– По Закону, раб – это человек, который осознанно поклонился человеку. Бывает раб, взятый в плен, когда ближний становится Царем всей земли, а бывает купленный, когда человек, не связанный с Благодетелем землей, добровольно идет в рабство. Раб, взятый в плен – обуза, от него обычно избавляются. Спусти с него глаз – и начнет могилу хозяину копать. Купленный раб, как твоя душа-вампир, над которым Благодетель – преумножает он и земли, и стада, и другое имущество Хозяина. Он работник, который работает за определенную плату, используя вола, который тоже принадлежит уже Хозяину, не получает плату и зачастую не осознает своего положения.
– А если я выйду из состояния вола, и внезапно разоблачу ее…
– Ты отрезанный ломоть, перед сознанием души-вампира ты не сможешь разоблачить ее. Для него существует лишь Мудрая Жена. Он умрет точно так же, как этот мученик, если Божество его покинет. Тогда как она, не имея над собой Благодетеля, спокойно переживет утрату – и имя его будет забыто. Но можешь разоблачить перед землей – и тогда им обоим придется несладко. Они не связаны между собой костью. Даже сейчас ему приходится думать головой, чтобы услужить инженеру душ, и бывает, получается не то, что она желает. Но что она без него? Душа ее может дать только то, чему научилась при жизни. Душа здесь, а царство-государство там. Она пойдет по головам, которым есть что подсказать, а ближний твой перестанет быть доходным и станет негодным рабом, лживым рабом. Не зря Благодетели обучали воспитанниц всему, что может сыночку пригодиться, а потом высмеивали, чтобы никто на нее не позарился.
– Это как надо было так обработать человека, чтобы у него ума совсем не осталось? – расстроилась Манька. – А что, если мы у него сердечко заберем и образумим королеву?
– Хм, попробуй! – согласился Дьявол.
Манька протянула руку. Но сердце оказалось виртуальным, как Дьявол в Поднебесной. Мученик отодвинулся на некоторое расстояние, но глаза его теперь были устремлены на нее ненавидящим взглядом, он вдруг он исторг поток брани.
От обидных слов в ее адрес у нее уши загорелись и никакой жалости не осталось. Получалось, что человеческие останки чувствовали себя сносно, умудряясь соображать. Но ей все же удалось разбудить сознание. Или черви соображали – тогда они и вправду были живые. Она ошеломленно взирала на имидж свей мучительницы, испытывая жуткое желание его подпортить. Когда ее руки вошли в поле сердца радиоведущей, кое-что она все же почувствовала. «Я твой Свет, я твоя Боль, я твое Сокровенное Желание. Мудростью моей свят…» – так, наверное, можно было расшифровать состояние, в котором пребывал орган.
– Тьфу ты, и как только у нее получается выставляться пречистой непорочного девой из любого места?! – возмутилась она.
– Так вампир же! – отозвался Дьявол. – Обидела ты ее… – осудил он неблаговидный поступок. – Сама не своя теперь будет. Хуже демона и я придумать не смогу. Не успокоится, пока не изведет…
– Я ж терплю и утираюсь… Переживет! – презрительно бросила она, взирая на Благодетеля Благодетельницы с неприязнью.
А мученик разошелся не на шутку.
– Тварь, на кого бочку катишь?! Сдохни, падаль! – пригрозил он, ударив перед собой кулаком. – Сучка! Ходят тут, твари подзаборные… Я тебе башку проломлю, если еще раз слово в ее адрес услышу!
– Мы и так не живем! – успокоила она беднягу, который знать не знал, что причислен к мученикам адовых бесчинств.
– Получила?! – засмеялся Дьявол. – Это тебя можно завербовать против вампира, а он любого истерзает, кто на нее исподволь решит напасть. Защита со стороны пяты.
– Ты хочешь сказать, что Ахиллеса убили не буквально в пятку? – изумилась Манька.
– С честной совестью, положа руку на сердце: ступил бы он на землю, если бы натуральные пятки у него были такими нежными? Он полземли ими истоптал.
Манька надолго задумалась. Как выманишь слова, если этот субчик ничего объяснять не мог. У него был лишь интуитивный посыл, которому он подчинялся, а он отвечал ему делом. И держал в руках сокровище, имея которое, мог бы на раз расправиться с сущим потомком Змея. Но его сознанием правил червяк.
В объяснениях, которые Маньке удалось расшифровать, испробовав его боль, проскальзывало и такое, что он умер. Сказано это было спокойно и равнодушно, как признание неоспоримого факта. Без единой нотки жалости к себе. Он вообще не осознавал собственную смерть. Для него она была поступком, который должен был порадовать и разжалобить любимую, возвысив в ее глазах.
Манька даже посочувствовать ему не могла. Святая обязанность убить любого, кто убил тебя – она бы не простила. Но не объяснять же это мученику, от которого отказался вампир. Засмеют в Аду. Мертвец был мертвее мертвеца, в коих костях поселились черви, заполоняя собой пространство, с соответствующим законным правом наживать потомство. Наверно, только сейчас она осознала, как бесполезно и вредно для себя пытаться раскрыть упорствующему человеку глаза на правду, которую тот отказывается принимать.
– Бессовестно же она обошлась с тобой, – с горькой иронией произнесла она, вложив в слова все понимание поступка, коим был приговорен человек к Небытию. – Не везде же так, кто-то другим умом жив, – и заметив, как оскалился его рот, наполненный горячей слюной, поторопилась успокоить его: – Не буду я ее поносить, твоя она, твоя! Но знай, вернусь, найду и завяжу в тугой узел… И полетите, как два голубя, туда, где вам уже не будет разлуки…
– О-о-о! – тяжелый вопль вырвался из груди, до дыр прожженных легких. – Господи, где мое солнце?! Где мое небо?! Бездыханный, в блаженстве припаду к ее ногам, отплевывая любую безрадостную для моей Царицы убогую падаль. Лисы и оборотни тянут к ней сальные потные руки, но единственная моя, Царица – светлая и прекрасная свирель, не такова, отниму ее, отражу любой удар. Сердце, наполненное любовью, будет биться, пока часть меня проклинает врагов ее. Как первоцвет среди земельной грязи, украшу я жизнь ее! Все муки мира ничто, пока жива она, и буду жить, пока жива она! Как горит мое тело, изнывая от страсти, и вопль любви и радости рвется наружу! Чистая, непорочная, не оскверненная насилием любовь связала нас навеки…
– Мне это снится, или я его задела за живое? – обалдела Манька. – Прокукарекал петушок? Нетрадиционные объяснения! – констатировала она, внезапно замечая, что головня дернулась несколько раз, застонав в истоме. Глаза у головни стали почти осмысленными, он зашевелился, изображая непристойности.
– Демона благодати ты за живое задела, – усмехнулся Дьявол, в его голосе она уловила знакомые нотки, когда он недостаточно откровенно хвалил ее. – Крещение огнем подразумевает благодатный огонь, который придает взгляду священное братание с любым человеком. Поток обращений, которые поднимают в человеке его собственное либидо. Вот с таким чувством благодати люди подходят к Царице полей, лесов и рек. Я не садист, чтобы перестраивать людей, в конец измученных и измотанных, перед самым их концом.
А орел вампирской страсти между тем продолжал изливать душу:
– О, как люблю я, как люблю, душа моя, жизнь моя! – заломил он руки. – Свет мой, Бог мой, не оставляй верного пса твоего… Где я, рыцарь ее снов, в мечтах глубоких, закралось грусть, и томление тела страстным охвачено желанием, нечаянно коснувшись горячих губ. Молюсь за душу мою, за лучезарную пречистую деву, что передо мною… О-о-о-о, не выразить словами благостный огонь моего сердца! Умраю от счатья, когда мимолетный взгляд ее обратился в мою сторону! Какое счастье, что она есть! Мы там, где царство божье – любовь!
И как-то по-другому прозвучал тот же голос, только по-женски…
– Любимый, возвеличь меня, войди в меня, найди меня… Груди мои, как спелые яблоки, глаза – чистые бриллианты, изнемогает мое сочное чрево, чтобы ты, Боже, открыл его…
– Прошу, не мучь меня, помочь моей любимой нужно, прошу, дай ей всего, что попросит она! – потребовал снова тот же знакомый голос, только по-мужски, на последнем издыхании, задыхаясь и исторгая благостные вопли. – Миллионы, миллионы бросить к ее ногам, разве много?
– Где-то я это уже слышала, – навострила Манька ухо. – Деньги – это святое! Похоже, вампиры ни о чем другом думать не умеют. Даже во время сношений… Ну, еще о крови. Без крови жизнь им кажется пресной. Откуда мне знаком этот голос? – она уже не сомневалась, что славословие изрыгали все те же черви. Она никак не могла вспомнить, кому он принадлежит, начиная подозревать, что не обошлось без недоразумения, с которым против воли ее связали пожизненно. Получалось, слушала она вовсе не мученика, а своего ближнего. Факт измены был на лицо, потому что голос был один в один как тот, который она слушала со спину, когда ее решили сделать волом.
– Дьявол, блин, это мой принц лепечет? – обалдела она.
– Хм… Хм… Хы… – задумчивость Дьявола перешла в легкий смешок. – Как бы он мог смертельно болеть и заниматься любовью одновременно? И в твою землю положили то же самое, но разве ты причастна?
Манька приблизилась к статуе, преклонив ухо, расплываясь в усмешке.
– Броситься с поезда, умереть, став божьим избранником, и вечно носиться в небе, вдвоем, вдвоем… – радостно возвещала огненная статуя. – Как музыка ветра, играя, ласкает нас, как месяц младой, мы разделим наше совершенство! Синьоры и сеньориты, леди и господа, великолепие любых голосов не может сравниться с голосом моей прекрасной избранницы. Вот она, Матушка Царица, Богиня, перед моим оком, я ласками утомлю ее нежное тело, и жизнь отдам за улыбку! Все, чем владею! И напьюсь медовой речи… Молитесь, молитесь, чтобы Царь ее мог исполнить желания ее!
– Хорош, заливать! – не сдержалась Манька, ухмыляясь. – Не земля, а муравейник… Изыдите, воющие твари! Тьфу на вас! Дьявол, его надо разбудить! Если он увидит, что с ним сделали, он поймет… Давай, я с ним поговорю… В конце концов, он же человек. Тебе что, жалко, ты же все равно собираешься его утилизировать.
Бесперебойные святые покровительственные объяснения ей порядком поднадоели. Где-то глубоко шевельнулся червячок не то ревности, не то вины перед проклятым, в котором ее земля оставила след. Но поймала себя и тут же вынула вину. Жалеть о вампире она не стала бы, а лично ее вина была недоказанной. Но исправить то, что натворил вампир, наверное, стоило.
– Ты так считаешь? – обратился к ней Дьявол недовольно. – Сколько ты знаешь людей, которых оплевали, а они после этого бросились бы в объятия плюющих?
– Сколько угодно. Я имею в виду, баранов хватает.
– Вот именно. Воловье поголовье недобровольно ушло в рабство, а волка сколько не корми, он всегда будет лес помнить. Забыл закрыть клетку – и был таков. А тут земля соблазнилась на убой. Чем? Полагаю, не слишком хорошо ты разобралась в своих веселых отсутствующих воспоминаниях – недалеко ушел твой Пилат!
– Кто бы упрекал! Что же, они в любви ему объяснились? – Манька осуждающе покачала головой. – Объяснились бы, не кончился бы! Он же валялся убитый, когда они сношались и муть эту несли.
– Люди своих родителей меньше помнят, чем раз в жизни в бессознательном состоянии увиденную судьбу. Баранам все равно, какой подвиг совершать – и надежнее Ада на земле нет убойного места. Свой крест он несет с удовольствием. Видишь, как немного ему надо. Где ты видишь ум? Сознание все еще находится в пределах земли и вращается, выставляя знаки, начерченные на вратах. Он, Манька, сейчас как Царь, который обрабатывает любимую, а твой принц его одежонка, которую, если снимет, убьется еще раз… Он не болен – он мертв, у него нет ни глаз, ни ушей, земля не помнит его. У него есть только опыт, который он приобрел в жизни, а там нет ни внутреннего ока, ни затылочного зрения, ни чертей, ни представления о Законе, которым его обесточили… Манька, у тебя крылья за спиной, которые конец и начало обеих земель… Конечно, без меня не обошлось, земли у тебя как не было, так и нет, но я по твоей земле хожу уже год, и земля узнает меня и верит, что не бросил и не предал ее, а возложил важную миссию – поэтому снова крылья. Даже если я дам ему проснуться, разве он выберет нас с тобою? И как увидит, если не имеет представления ни обо мне, ни о Тверди? Первым делом он начнет избавляться от нас, чтобы вернуться к Благодетельнице.
– Если меня продали, то ему объяснили светлое радостное чувство, – оправдала Манька статую. – И как так объяснить, чтобы святая голова снесла мозги словесным поносом? Молодец, умеет жить тварь – стопудовая выживаемость, – с ненавистью процедила Манька сквозь зубы. – Может так и надо: прожить лет триста в удовольствие, и ушел в место выше Бога, как бессмертное существо. Восхитительно! Мне бы так уметь!
– Ну так, снеси пару раз кому-нибудь голову, и отстойник, любимая, я тебе обеспечу… – ухмыльнулся Дьявол.
– Вампиром я не становлюсь или становлюсь, какая разница, если мой безымянный герой продал и нашу плоть, и меня с потрохами? А так хоть один раз человеколюбивую тварь об раскаяние брякнуть, – разгневано воскликнула она. – И самой пожить… Я, по причине своей доходчивости, так и так становлюсь верховным вампиром. Я теперь не меньше их знаю, им такие знания и не снились.
– А кровь откуда собралась брать? Чем люди тебе не угодили? – коварно поинтересовался Дьявол.
– А я вампиров буду обращать на свою сторону! – не сдавалась Манька. – Объект исследований вполне доволен святым мученичеством. Ты посмотри на него! – в расстроенных чувствах, ткнула она в статую рукой. – Это ж слушать невозможно! Горстка пепла из Ада орет о миллионах монет… И ладно бы для себя! А если подлечить его? Напомнить о бренности Бытия… Немного совести вампиру не помешает…
– О чем он еще может орать? – изумился дьявол. – Думаешь, у тебя что-то лучше в землю зарыто? – ехидно полюбопытствовал он. – Искусство великих свершений таит в себе замечательное свойство: убиться тьмой, чтобы свет проник в расстроенный разум. Вампиры все озарены светом, даже самые смертные из смертных. Вот ты, посмотрела на свою землю со стороны, но разве нашла такое у себя? Мало ты знаешь! На пальцах объясняю: это то, что слышит сознание вампира и люди вокруг него! Что у тебя – да, не скрою, маленько ты видела, поняла суть и как работает, но по большей части расположила к себе землю вампира, которая теперь знает, что у нее заступник появился. Проклятие ты сможешь наложить, а Зов? Тут актерский талант нужен, память хорошая, чтобы столько молитв наизусть выучить. Они Проклятие и Зов накладывают за обеденный перерыв.
– Какой Зов? Что за Зов? – встрепенулась Манька, внимательно прислушиваясь к словам головни.
– Рано еще о Зове, пойдешь по непрошенной дорожке! – отрезал Дьявол. – Ох, Манька, вампиры легко находят общий язык и грызут друг друга, стоит кому-то открыть шею, а проклятые каждый сам по себе. Молодой человек до сего часа не знает, что лежит в его земле. Сознанием он слышит то же, что и ты – проклятия в свой адрес, а состояние его – то что видишь. Это Голос Крови. Крик о помощи. Если кто-то убивает человека – ближний слышит, а если убивает ближний, земля кричит убийце и радует его. Разочарую тебя: Сад-Утопия от тебя так же далеко, как в тот день, когда мы встретились – гореть будешь точно так же! Можешь принять это, как данность. Если землю не очистишь от мерзости.
– Выходит, я ни на миллиметр не приблизилась к Истине? Так покажи! – попросила Манька.
– Я не могу. Пока не могу. Мои обличения против сознания земля примет на свой счет. Я так до ручки дойду! Почему я должен единственному спутнику и товарищу, который не ниже меня, объяснять, что ненавижу ее всем своим сознанием? Я не ее ненавижу, я человека ненавижу, который не возделывает ее. Но с голым сознанием я могу объясняться тет-а-тет. И тут уж терпению моему приходит срок выпить вино из всех запасников, коими становиться кровь, и выдавить из него вино раскаяния и ужаса, как из созревшего винограда.
– Взял бы, да и поговорил с ними по душам! – обиделась Манька. – Придумал бы какой-нибудь еще Закон, чтобы человека видели, а не душу. Разве нельзя им сделать прививку от бешенства?
– Вампиру? У него тоже есть участки, где земля читает его. Иначе-то как? Не выжил бы… Но братом в мою землю он не вернется. Дай мне руку, я вложу кубок, где ваша кровь наслаждением дарует мне приятное времяпровождение.
Манька повертела руками, оглянулась в поисках, куда их можно сунуть. Голос Дьявола раздавался отовсюду. Как будто сам Ад разговаривал с нею.
– Распахни навстречу свой разум, я буду вливать маленькими глотками… Пить дьявольское наслаждение не дано человеку, чтобы земля вдруг не решила, что обрела нового Бога. В смысле, как я… Не дай Бог попутает… Так я всегда могу позвать ее обратно, – снисходительно повинился он. – Но человеческому сознанию пробовать разрешаю…
