Александр Шельфский
Поезд жизни на колее судьбы
А время все шло. И ничего не менялось, кроме редких людей приходящих и уходящих и врачей, проходящих мимо них.
– Знал бы, книжку с собой взял, – сказал устало Александр.
– А ты думал как будет? Ясно же было, что к ней нас не пустят, – с уставшей улыбкой говорила Елизавета.
– Может, тебя домой отвести?
– Зачем?
– А чего тебе тут сидеть. Поспишь. А я тебе все уже потом расскажу.
– Нет уж. Сидим вместе, – она прижалась к мужу.
Он приобнял жену. Но через несколько минут уже вновь заерзал.
– Ну чего ты?
– Ну не люблю я ждать вот просто так, – Александр встал, – это хуже.
– Я знаю. Но что из этого? Ускорить процесс мы не можем.
Через секунду оба улыбнулись фразе Елизаветы.
– Согласна, глупо сказала, – проговорила она сквозь улыбку.
Александр подошел к женщине за стеклом.
– Ты куда? – спросила жена.
На ее вопрос Александр, не оборачиваясь, только согнул левую руку в локте и выпрямил указательный палец, мол, «подожди».
– Извините, – обратился Алексанрд к женщине, которая, в отличи от них, была довольно бодра.
– Да, да?
– У вас нет чего-то типа нард, шахмат, карт?
У женщины было удивленное лицо, однако она что-то подняла со своего стола, а через секунду положила колоду карт перед Александром.
– Спасибо.
– Не за что, – с улыбкой сказала она.
Александр возвращался к жене, демонстративно покачивая колодой карт в согнутой руке.
– В дурочка?
– Ты неисправим. У него сестра рожает, а он.., – о махнула рукой и посмеялась, а потом добавила, – Давай.
Они сели друг напротив друга, сдвинули в сторону вещи и начали играть.
Партии они выигрывали сначала в шахматном порядке, но затем несколько подряд выиграл Александр. Они продолжали играли, меняя виды карточных игр. Время так действительно прошло быстрее и они не сразу услышали приближающиеся шаги. Александр повернул голову и увидел приближающегося Андрона Ивановича. Он положил карты, Елизавета сначала не поняла, но затем увидела куда смотрит муж и тоже освободила руки и поднялась со своего места. Встал и Александр. Андрон Иванович махнул им рукой из далеко и чуть улыбнулся. Александр и Елизавета пошли навстречу.
– Здравствуйте, – поприветствовал Александр.
– Здравствуйте, – они пожали руки, а Елизавете он чуть поклоннил голову в знак приветствия.
– Ну как она? – Андрон Иванович вроде бы хотел что-то сказать, но Александр спросил его раньше.
Пауза казалась слишком большой, однако, на самом деле они молчали пару секунд.
– Она родила.
Они широко раскрыли глаза и обнялись, крепко прижавшись друг к другу. А на глазах Елизаветы появились слезы. Слезы радости. Эмоции наконец смогли вырваться наружу. Александр пытался их сдержать, а вот Елизаветы открыла их все.
Андрон Иванович не вмешивался, а лишь кротко улыбался. Понадобилось время, чтобы они вновь взглянули на него.
– Извините, – сказал Александр.
– Ничего страшного, я все понимаю, – он продолжал улыбаться.
– Секунду, – Александр подошел к скамейке, собрал колоду и вернул ее женщине, – спасибо, – сказал он ей, а затем подошел обратно к жене и Андрону Ивановичу.
– Вот ваши документы, – он протянул файл с бумагами. Александр взял их в свои руки, – а вот тут, – Андрон Иванович указал на лист бумаги на планшетке, которая была у него, – нужна ваша роспись. Дата, время рождения, вес, рост. Тут все как и в ваших документах. Прошу, – он развернул планшетку «лицом» к Александру.
Александр передал файл жене и взял планшет с бумагами из рук Андрона Ивановича. У врача он попросил и ручку. Но тут он резко заколебался. Это свойственно человеку в ответственный момент. Он отошел в сторону и присел на скамейку, где до этого они с Елизаветой играли в карты. Елизавета же и Андрон Иванович остались на месте и общались между собой, как услышал Александр по обрывках фраз, судя по всему говорили о том, как прошли роды, все ли хорошо, все здоровы и о другом в том же духе.
Александр сел и находился будто «не здесь». Сейчас, одним росчерком, он должен «отобрать» у сестры ею же рожденного ребенка. Все разом стало сложно и трудно. Когда он «носил» свой план, то до родов все казалось легким и простым, даже гениальным, однако сейчас, когда этот маленький комочек мужского пола и весом (он бросил взгляд на бумаги) около четырех килограмм уже появился на свет в этом мире, Александр задумался.
«Подписывать или нет? Выходит, что я распоряжаюсь тем, что мне не принадлежит? Распоряжаюсь чьей-то жизнью? (он вертел пальцами левой руки ручку, производства известной Великобританской компании) А если Антуан сможет не допустить больше никакой связи его матери с нами? Стоит ли сейчас это вот делать – забирать ребенка у Кати? Может быть он останется с ней…она его родила и ребенок должен быть с матерью. Нет. Я не могу этого подписать. Не могу. Не могу. Не могу. Не буду. Не стану я этого делать! Не хочу. Надо порвать эти бумаги. Порвать (Александр уже вытащил лист бумаги из-под держака). Я не могу так поступить и не буду этого делать. Не должен быть все вот так».
– Саш! – позвала Елизавета и буквально подбежала к мужу, увидев, как он согнул лист пополам, – что такое?
Следом подошел и Андрон Иванович. Елизавета положила свои руки поверх рук мужа.
– Нельзя так поступать, – спокойно сказал Александр, смотря на стену с противоположной стороны.
– Что такое, Саш? – она села рядом.
– Я не хочу этого подписывать, – он посмотрел на жену и положил листок на планшет, – это жестоко.
Глаза Елизаветы «бегали», смотря то на мужа, то на бумаги, то на Андрона Ивановича.
– А то, что хочет сделать Мари не жестоко? – Елизавета взяла жесткий и серьезный тон.
– А нам, ты считаешь, стоит ей уподобляться?
– Нам стоит защитить ребенка от нее.
– Отобрав тем самым ребенка у матери?
– А ты видишь другой выход!? – Елизавета повысила тон.
– Оставить все как есть, – Александр говорил спокойно, – мы поддались на эмоциях ей. Выкрутили весь этот хитро…(он использовал некорректное, матерное слово) план, который ни к чему хорошему не приведет.
– Александр, – вступил Андрон Иванович, – но пока ведь, так называемый план, складывается неплохо.
– Можно подождать с росписью и документами? – Александр поднялся с места.
– Нет.
– Аннулировать все эти документы можно?
Елизавета посмотрела на мужа широкораскрытыми глазами, но он этого не видел, зато увидел Андрон Иванович.
– Я имею ввиду все, включая отказ Екатерины от ребенка.
– Пройдемте в мой кабинет. Это не место для таких разговоров.
Они поднялись в хорошо знакомый кабинет Андрона Ивановича, в котором ничего не изменилось с прошлым посещением. «Хозяин» кабинета сел за стол, а супруги перед ним.
– Александр, что с вами произошло? С чего вы решили резко поменять свое решение?
– Я понял, что все вот это, – он указал на бумаги, положенные ими на стол, – бред и идиотизм. Она, я имею ввиду француженку, ничего не сможет сделать, чтобы забрать ребенка у Катерины. И просто нет смысла делать вот это вот все.
– А если она его заберет? – Елизавета говорила спокойно. Она могла резко возбудиться, но ей хватало пары минут, чтобы успокоиться и продолжать мыслить рационально.
– Ну вообще, – оба посмотрели на Андрона Ивановича, который взял слово, – как я говорил вам ранее, это действительно маловероятно. Есть кучи нюансов, которые просто так не обойти. Я знаю, о чем говорю, потому что, поверьте, в моей практике хватало отбитых как папаш, так и мамаш. Ну так вот, Александр, вы настаивали на всем этом, – он побила пальцами по бумагам, – поэтому это все сейчас перед вами. А сейчас вы хотите ничего не усложнять и пустить все как есть. Знаете, я благо общался с большим количеством людей, – он говорил не нравоучительно, а просто делился своим опытом, своей жизнью как делиться друзья, – и пришел вот к какому выводу…что если человек колеблется перед сложным выбором, хочет поменять решение очень сложного вопроса в последний момент, что называется на флажке, то исход всегда равный. То есть, пятьдесят процентов поменяют решение, а другие пятьдесят нет. И пятьдесят процентов из этих пятидесяти ошибутся, а другая половина окажется права. Абсолютно шансы всех равны. Я скажу лишь то, что думаю – оставьте ребенка с материю и не придумывайте ничего. А для этого, – он указал на бумаги, – люди уже очень давно придумали спички, – он улыбнулся, – я же наблюдаю за вашей сестрой здесь…каждый раз когда вы уходите она, хоть и ненадолго, она плачет. И знаете, хоть она и просила меня не говорить вам, но я расскажу, чтобы вы были уверены во всем сейчас и владели всей информацией. Как-то утром я зашел к ней, ну по обычным вопросам: как спали, как самочувствие, все ли хорошо, ну и все тому подобное…так вот, – он поднес указательный палец к губам, затем убрал его, – она захотела тогда немного пообщаться, – Андрон Иванович подался вперед и облокотился руками на стол, – и она сказала, что отдает ребенка, соглашается на все это, не потому что хочет, а потому что надо. «Я не хочу этого» – это ее слова. Но это, я думаю, вы и так знаете, потому что…не может быть иначе. Кому бы ей не пришлось отдавать ребенка – сестре, брату, матери, в любом случае она не захочет этого делать. Есть те, кто с удовольствием избавляется от ребенка, буквально выкидывая его как ненужную вещь. Есть те, кто рожает, чтобы получить деньги и тратить, как вы понимаете, их не на ребенка, а на себя. Есть те, кто жалеет от того, что этот ребенок родится, жалеет от того, что это ошибка, но продолжают его воспитывать. А есть те, кто хочет чтобы ребенок появился на свет и любят его еще раньше его появления. И ваша сестра именно такая. Она не вспоминает прошлого, не думает о проблемах вокруг, а думает лишь о ребенке. Важнее него для нее нет никого и ничего. Я не беру на себя сейчас роль праведника, вы не подумайте, – он грустно улыбнулся, – просто хочу, чтобы вы знали взгляды всех участников и отношения к этой вот ситуации. Екатерина не хочет отдавать ребенка. Не принимайте это на свой счет, она вас безумно любит обоих, это я точно знаю, но любовь к ее ребенку в ней сильнее. Вот такие вот дела.
Александр и Елизавета не сразу ответили на слова Андрона Ивановича. Они обдумали все то, что он только что сказал.
– Ничего не будет. Ребенок останется с Екатериной. Ты согласна? – Александр посмотрел на Елизавету.
Она взглянула на него, затем на Андрона Ивановича, потом на пол, на потолок, и, вернув взгляд на мужа, сказала:
– Я согласна.
– Можете все сжигать, – Александр пододвинул документы к Андрону Ивановичу.
– Вы уверены?
– Да, – сказала Елизавета.
– Да, – сказал Александр.
– Ну что же, – он пододвинул документы к себе, – мне сообщить эту новость вашей сестре? Она же будет спрашивать, наверняка.
– Сообщите ей, даже если не спросит. Пускай будет ей легче. И скажите, что мать Антуана не будет ничего делать. Так ей и передайте.
– Хорошо, – Андрон Иванович не задавал лишних вопросов, – тогда…вы можете ехать. Я сообщу вам о выписке. Так же, всегда можете поговорить по телефону с сестрой.
– Спасибо вам, – Александр встал и протянул руку, – всего доброго.
Когда они вышли на улицу прохладный ночной воздух смог их охладить. Александр чувствовал какое-то облегчение, а вот Елизавета явно была расстроена. С одной стороны она рада, что не придется забирать ребенка у Екатерины, а с другой – она снова не станет мамой для ребенка, пускай и не родного, не рожденного ею. И сколько ей ждать еще этого момента в ее жизни, она не знает.
ЛИОН
Как только Антуан положил трубку, он пошел в комнату с мундштуком в губах. Мари скоро будет дома и нужно будет делать что-то, а вот что именно Антуан пока еще не знал.
«Значит ребенок все же умер… (он затянулся и закинул ногу на ногу) Дерьмо. И все из-за одного звонка. Ну теперь хоть она успокоиться и не будет приставать к Катрин. Но вот если она действительно захочет поехать туда и убедиться лично? (он снова затянулся и глаза у него стали блестеть). За что ей так? За что Катрин так досталось, что она потеряла ребенка. Лучше бы моя мать потеряла ребенка тридцать лет назад. Толку было бы больше (он затянулся). И страданий другим меньше. А так выходит, что… Нет, нужно с этим кончать. Кончать нужно с этим и больше не думать».
Он сделал последнюю затяжку, а затем сел в кресло и стал дожидаться мать.
Через два часа входная дверь раскрылась. Антуан плавно встал и неспела пошел в коридор встречать мать.
– Привет, – вяло поприветствовал он ее.
– Привет, дорогой, – она широко улыбалась, снимая пальто, – как ты здесь?
– Да все хорошо. Тебя вот жду.
– Зачем? – она стала расстегивать сапоги.
Антуан быстро подошел к ней и развел полы халата.
– За этим!
Но не успел он этого сказать, как Мари уже сама все начала. Антуан чувствовал наслаждение.
«Нет, не в этот раз. Не в…не в этот».
Он оттянул ее голову за волосы.
– Снимай обувь, раздевайся и ложись на кровать.
– Хорошо, дорогой мой.
Мари стала поспешно раздеваться на ходу к спальне. Антуан специально чуть отстал от нее, давая ей время.
«Сейчас все закончится и больше не будет никаких проблем. Еще немного».
– Ты скоро? Я уже готова, – крикнула Мари из спальни.
– Уже иду, – громко, но сдавленно ответил Антуан.
Он мягко ступал по полу, ведя пальцами правой руки вдоль стены.
«Уже немного. Уже скоро. Совсем чуть-чуть. Чуть-чуть и все закончится».
– Милый!
– Иду!
Он встал на пороге комнаты. Он смотрел на тело Мари, которая раскинулась на кровати. Одновременно ему хотелось отвести взгляд и смотреть не прерываясь.
«Отвратительно».
– Иди уже ко мне. И халатик свой сними, – она смотрела на него узкораскрытыми глазами и была очень сильно возбуждена.
Антуан медленно снял халат, бросил его на пол. Снял домашние тапки и пошел к кровати совершенно обнаженным. Он наклонился к Мари. Когда она попыталась привстать и потянуться к нему, он с силой оттолкнул ее обратно. Она только посмеялась этому.
«Так близко. Последний запах, последний смех, последние минуты».
– Будь во мне, дорогой! – Мари уже почти кричала.
– Как последние десят лет? – ровно и тихо говорил Антуан.
– Как последние десять лет!
– И сколько ты хочешь чтобы это продолжалось?
– Как можно дольше, милый! Давай уже.
– Как можно дольше…
Он перекинул ногу через нее и навис над ней. Мари вытягивала язык в попытках прикоснуться к плоти Антуана. Он будто дразнил ее, очень медленно приближаясь к ней. Наконец он с силой оказался в ее рту и Мари даже закрыта глаза от наслаждения. Он сам двигался в ней, ей оставалось только лежать.
«Последние…ах, да…последние мгновения».
Право рукой он схватил подушку и тянул ее к себе.
«Правильно, держи глаза закрытыми».
Антуан занес подушку над головой.
«Так и лежи».
Он так впился в подушку, что будь его ногти длиннее, он бы ее прорвал.
«Уже скоро. Уже сейчас. Последние мгновения удовольствия, после секунды жизни».
Он резко вышел из ее рта, чуть подался назад и опустил подушку ей на лицо. Он с силой давил сверху на подушку. Мари начала бить руками, пытаться вылезти из-под подушки, но Антуан уже навалился всем телом и когда Мари задохнется было лишь вопросом времени. Секунды длились для Антуана как часы, а для Мари пролетали как мгновения. И с каждой прошедшей секундой у нее оставалось все меньше воздуха и все меньше шансов выжить. И вот движения рук и брыкание тела стали более вялыми, будто она делает это неохотно. Но Антуан не ослаблял свой нажим. Уже двигалась и пыталась сопротивляться лишь одна рука от всего тело. У Антуана возникло ощущение, будто тело уже умерло, а это рука живет своей, отдельной от тела, жизнью. Он ничего не говорил, а лишь часто и громко дышал. Мари пыталась кричать в начале, но из-за подушки все звуки походили на мычание. Но вот уже и рука упала на кровать и все тело перестало двигаться. Антуан держал подушку еще несколько секунд и лишь потом поднял ее. Ему открылось неживое лицо Мари. Глаза закрыты, рот закрыт, волосы заслоняли половину лица. Он продолжал смотреть на ее лицо и неожиданно для самого себя заплакал, отбросил подушку в сторону. Он слез с уже мертвого тела, лег рядом и смотрел влажными глазами в потолок.
К Антуану приехала полиция и медики через полчаса после звонка, в котором он сообщил о смерти Мари. Антуан ничего не менял в положении тела, в наготе – оставил все как было. Причиной смерти указали удушье. Антуан отвечал на все заданные ему вопросы уверенно и без колебаний. Все, что он говорил отчасти было правдой, а отчасти небольшой придумкой, которая, однако, идеально вписывалась в общую картину жизни Мари.
Но только сам Антуан для себя еще не понял – сегодня он начинит новую жизнь или же продолжает старую, но только без главного ее звена, без фундамента, без опоры?
Дни проходили и вот уже Мари не было в квартире три дня. Антуан сидел вечером в кресле и курил. Свет был выключен, телевизор был выключен. Сплошная темнота была в квартире, куда только из окон мог бы попадать свет, если бы они не были завешены плотными шторами.
Сейчас, когда он один, квартира казалась огромной. Слишком большой для него одного физически и слишком маленькой для его душевных истязаний. Две пустых комнаты, пустая кухня, прихожая, пустой длинный коридор, даже туалет и ванная комната были пусты. И только одна комната занята им, Антуаном. Таким же пустым как и вся квартира. Пустой человек в пустом помещении, наполненным пустым воздухом. Самая маленькая комната из трех, самая уютная и одновременно самая одинокая из всех. Он менял сигарету за сигаретой, не делая перерыва, прикуривал новую от старой. По несколько минут мундштук был у него в губах, в зубах, а руки лежали на подлокотниках. Антуан поднялся с кресла только тогда, когда сигареты в пачке закончились. Он встал и пошел на кухню, где из начатого блока достал новую пачку, а заодно и опустошил уже полную пепельницу. Когда он вернулся и сел в кресло, то огонек спички осветил, хоть и немного, комнату. Он не затушил спичку после того как зажег сигарету. Он смотрел на огонек, не моргая. Антуана завораживало это, он только смотрел. Он не думал ни о чем конкретном сейчас кроме огонька спички, который постепенно приближался к его большому и указательному пальцам. Огонек мерно двигался. Половина спички уже потемнела и обуглилась. Огонек все ближе к пальцам. Лишь треть спички осталась еще не тронутой огнем. Антуан не моргал. Антуан не думал затушить спичку. Четверть спички еще светлая. Пятая часть. Миллиметры разделяют огонь и кожу. Края пальцев чувствуют тепло от приближающегося огонька. Это было приятное ощущение мягкого тепла, будто заботы. Но вот тепло было уже не мягким, а горячим. Огонек наконец дошел до пальцев, но Антуан даже не дернулся. Он так и не моргнул от момента как спичка загорелась, до момента как она потухла. Он бросил потухшую спичку в пепельницу и посмотрел на свои пальцы, будто видя в темноте следы ожогов на коже. Он откинулся в кресле и закрыл глаза.
Антуан услышал шум в коридоре. Он открыл глаза и повернул голову. Какой-то шорох продолжался и он плавно встал с кресла. Сигарета уже потухла и он, не вынимая ее из мундштука, положил в пепельницу. Короткими шагами он пошел к коридору. Когда он подошел и облокотился рукой на косяк, то, присмотревшись, ничего не мог увидеть из-за сплошного мрака. Двери во все комнаты и на кухню были закрыты. Коридор казался очень длинным, как тоннель в конце которого не было видно света. Он не решался пойти дальше, да и шорох прекратился. Он всматривался, все больше напрягая глаза и кажется мог что-то различить в этом мраке. Например он видел дверные ручки, предметы, которые лежали вдоль коридора. Антуан подумал, что нужно включить свет в комнате (коридор был без освещения). Он нажал на выключатель, но свет не включился. Он несколько раз понажимал туда-обратно, но бестолку. Антуан подумал, что пройдет по коридору и включит свет в прихожей, дабы найти источник шороха. Он сделала шаг и вышел из комнаты, оказавшись уже в коридоре. Глаза его все также были сильно напряжены и от этого казалось, что в коридоре становится ярче. Но это был лишь обман, потому что как был мрак, так и остался мрак. Он сделал второй шаг вглубь коридора. Шорох вернулся и казалось, что его источник прямо перед ним, только дальше. После двух медленных шагов он пошел увереннее, делая шаг за шагом. Он дошел до противоположного конца коридора, который переходил в прихожую. Он щелкнул выключателем, но свет снова не включился. Антуан ничего не говорил, а только завис на месте. Шорох перешел в шум, напоминающий стон. Антуан посмотрел в ту сторону, где была дверь в спальню – именно оттуда раздавался сдавленный шум. Антуан медленно пошел к двери, делая шаг так, что носок одной ноги упирался в пятку другой. Он подошел к двери и перед тем как ее отрыть посмотрел в сторону комнаты откуда вышел – там было также темно как и во всем коридоре. Антуан открыл дверь в спальню и шум стал ближе, рядом, но окна были также плотно занавешены здесь как и в комнате. Стон шел с кровати. Антуан сделал несколько широких шагов к окну и раздвинул шторы, за которыми был яркий солнечный свет. Антуан не понял как такое произошло. А когда он развернулся, то увидел на кровати Мари, которая лежала на кровати лицом к потолку и высунутым языком. Глаза ее были закрыты. Она стонала. Антуан медленно стал подходить к кровати. В этот момент лицо Мари повернулось к Антуану, а глаза широко раскрылись. Глаза были прозрачными, словно дым, а язык ярко красным, словно в крови. Антуан испугался и отошел к окну. Он стал задыхаться, а Мари улыбнулась ему, не убирая высунутого языка и не закрывая глаза.
Антуан проснулся. Когда он уснул, то мундштук выпал у него изо рта, а сигарета, упав на халат, способствовала тлению материи. Антуан резко встал, даже скорее подпрыгнул, включил свет и стал затаптывать сигарету, которая упала на пол, а руками остановил тление халата. После этого он сел в кресло, закрыл глаза руками и заплакал. А от соседей раздавался громкий смех во время просмотра развлекательной программы.
САНКТ—ПЕТЕРБУРГ
Ребенка Александр и Елизавета могли видеть только смотря на окно палаты, откуда Екатерина показывала им мальчика, с улицы. Екатерина широко улыбалась и прижимала сына как можно ближе к себе. Александр и Елизавета радовались и наслаждались минутами хоть такой вот встречи. Андрон Иванович сообщил Екатерине новость о том, что ребенок останется с ней и что все подготовленные документы, пускай это немного по киношному, сожжены. После того, как ей это рассказали, пределу счастья Екатерины не было конца. А самой хорошей новостью за последние три дня было то, что Мари так и не объявилась и она была уже уверена, что она больше никогда не появится в ее жизни и в жизни ее ребенка и родных. Все складывалось лучше некуда.
Александр уладил возникший конфликт с отцом Елизаветы. Конечно, после того как они вчетвером встретились, он выслушал много поучительного и, по мнению зятя, познавательного, но конфликта больше не было и это главное. Да и Александр был не в том настроении что несколько дней назад, когда встречал родителей жены, потому что, в отличи от предыдущей встречи, сейчас он был расслаблен, с положительными эмоциями. Встреча плавна перешла в семейный ужин, где все были в хорошем настроении, общительны.
Родители Александра и Екатерины собирались приехать в Санкт-Петербург к моменту выписки дочери, то есть на пятый день после родов.
– Проводим одних родителей, а там уже другие приедут, – говорил Александр с улыбкой, когда они вдвоем с Елизаветой сидели вечером перед телевизором.
– Такова наша доля, – Елизавета посмотрела на мужа яркими глазами.
Александр и Елизавета успели отвыкнуть от таких спокойных вечеров вместе, когда голова действительно отдыхала и не была чем-то забита. Можно было думать обо всем, а не только о серьезных, важных, влияющих на ход жизни вещах. Им сейчас было так хорошо, их тела была расслаблены. В такие минуты понимаешь ценность отдыха. В суете кажется, что выходной день ничем не отличен от рабочее, просто в будни ты работаешь на кого-то, а в выходной для себя. Так оно и есть. Но есть выходной день для души и ей все равно что это понедельник, среда или же суббота. День, когда спал какой-то очень тяжелый груз, сделано дело, которое требовало максимального напряжения нервов и постоянного обдумывания. Таких дней в жизни немного и тем самым ценность их нельзя переоценить. И даже работа отходит на второй план в такие периоды, потому что эмоциональная расслабленность помогает выполнять другие дела быстрее и без перенапряжения. Елизавета же наконец смогла полностью вернуться мыслями в учебный процесс, проводя занятия. Ведь что бы кто не говорил, а от настроения и настроя учителя зависит многое. После новости о рождении ребенка и отказа от всех намеченных планов по тому, кто же будет родителями, Елизавета вела все уроки как говорится на одном дыхании. Конечно, ей было грустно, когда они решили оставить ребенка у Екатерины, но будучи умной женщиной она не поддавалась эмоциям и, все рассудив, поняла, что поступить так, как сделали они это правильно и честно.
– Пойдем в спальню? – предложил Александр.
– Вот так вот прозаично ты мне это предлагаешь? – смеясь сказала Елизавета и «повисла» на плеч мужа.
– Ну не хочешь как хочешь, – Александр сделал вид что ему безразлично.
– И я хочу…и ты хочешь, – она запустила руку ему под халат, – я же чувствую. Тем более у нас последнее время было нечасто, – без укора сказала она.
– Со всеми этими мыслями и переживаниями не всегда удавалось достичь вот такого состояния, – он положил левую руку под халат, поверх руки жены, а правой обнял ее и они стали целовать друг друга.
– Я понимаю, дорогой, – сквозь поцелуи, сказала она с придыханием.
Наступил день выписки. Накануне в Санкт-Петербург приехали родители Александра и Екатерины, поэтому сейчас в Opel Kadett, который подъехал к родильному дому номер один на Васильевском острове, находилось четыре человека.
– Без десяти одиннадцать, – сказал Александр, посмотрев на часы перед выходом из машины.
– Выписка на одиннадцать? – спросила мать с заднего сиденья.
– Примерно да, – Александр открыл дверь и вышел на улицу.
Его примеру последовали и все остальные. Из машины достали цветы, подарки, конверты с деньгами, в общем все, что обычно дарить роженице, врачам, нянечкам. Под ногами было слякотно, а с пасмурного неба падали капли воды в перемешку со снежинками. Погода была по-настоящему противная. Промозглость, температура, которая балансирует то чуть выше нуля, то чуть ниже, пронизывающий ветер – самое «сопливое» время.
Хоть и немного пройдя по улице, все прилично вымокли и запачкали обувь. Было наслаждением оказаться внутри, где тепло и светло. Александр сразу видел место, где они сидели с Елизаветой и играли в карты.
«Как же нелепо это, наверное, выглядело (он улыбнулся своим мыслям)».
В руках родителей были цветы и подарок для дочери, Александр же нес все то, что предполагалось для врачей и медицинского персонала.
Через пару минут, в сопровождении Андрона Ивановича вышла, держа на руках ребенка, Екатерина. Увидев родных, она буквально заискрилась от радости. Она плавно пошла к ним, а Андрон Иванович держался чуть подальше. Родители приобняли, поцеловали дочь и вручили букет с подарком, не отдавая их, так как на руках был ребенок и ей просто некуда взять еще цветы и подарок, как говорится – не хватало рук. Затем подошла и Елизавета, обняв Екатерину, поцеловала ее. Все объятия, поцелуи, конечно же сопровождались словами поздравления, пожеланиями. В этот момент, когда родители и Елизавета буквально окружили Екатерину, Александр подошел к Андрону Ивановичу.
– Спасибо вам, – он протянул руку.
– Да не за что, – улыбаясь ответил Андрон Иванович.
– Передай, пожалуйста, это тем, кто участвовал в рождении моего племянника, – Александр передал все, что предназначалось для медиков, – врачам, нянечкам… спасибо огромное.
– Конечно, конечно. Работы сейчас неожиданно много, поэтому получилось так, что я один от нас тут, – он был в очень хорошем настроении.
– Спасибо. Все хорошо? – Александр указал глазами на сестру.
– И с Екатериной, и с ее сыном все замечательно. Можете не переживать по этому поводу.
– Ну и прекрасно.
– Кстати, держите, – Андрон Иванович протянул Александру папку, – здесь все о ребенке, все документы, свидетельства и прочее его и вашей сестры.
– А, спасибо, – Александр взял папку и прижал ее к себе, сложив руки крестом на груди, – какое имя выбрала Катя для парня? – с расслабленной интонацией спросил он.
– А вы можете все посмотреть, – сказал Андрон Иванович, указывая на папку.
Александр раскрыл папку и «побежал» глазами по строчкам. Потом его взгляд остановился и он, по-доброму, улыбнулся, а затем закрыл мягко папку.
«Значит, и она его любит даже сегодня».
– Увидели?
– Увидел, – улыбаясь ответил Александр, – пойду, поздравлю сестру.
Он пошел в сторону бурно общающихся родных. Когда он подошел и попал в поле зрения Екатерины, то она разу же перестала слышать все, что говорят вокруг нее. Она смотрела на брата и непроизвольно смущенно улыбнулась, а затем сделала шаг ему навстречу. Она бы сейчас сама его обняла, если бы не держала на руках ребенка. Поэтому Александр положил руки на плечи сестры и поцеловал ее в щеку, а она его.
– Поздравляю тебя, – тихо, даже интимно сказал Александр на ухо Екатерины.
– Спасибо, – также тихо сказала она.
– Значит Антон? – задал Александр риторический вопрос.
Екатерина не ответила, но по глазам друг друга они поняли все, что хотели понять. Конечно же, Екатерина уже сказала родителям и Елизавете имя ребенка, потому что это был один из первых вопросов, который ей задали, но почему именно Антон понял сейчас только Александр. Он также плавно отошел подальше и родители снова подошли вплотную к дочери. А сама Екатерина провожала брата глазами, которые увлажнились после поздравления. Но в такие радостные моменты слезы зачастую сменяются улыбками. Вот и сейчас, спустя секунду, Екатерина уже широко улыбалась.
Александр вернулся в Андрону Ивановичу.
– Не подскажете, – Александр немного смущался, ему было чуть неловко, – нет ли хорошего детского дома, чтобы взять ребенка?
– Хотите с женой усыновить, удочерить кого-то? – с доброй улыбкой задал Андрон Иванович очевидный вопрос, чтобы получить на него очевидный ответ.
– Да.
– Какого бы вы хотели возраста?
– Мы с женой говорили накануне об этом… Хотелось бы мальчика, еще малыша, недавно рожденного.
Андрон Иванович задумался.
– Понимаете, детские дома сейчас…это ведь тоже средство заработка. Доплатите и получите ребенка из более…, – он подбирал слово, – благополучной семьи…которая настолько благополучна, что отказалась от него, – горько заметил он, – знаете, не хочу вас обнадеживать, но на днях у нас родился мальчик… Крепкий, здоровый, только с шеей небольшие проблемы, но это ерунда, – Андрон Иванович махнул рукой, – кувыркаться нельзя будет на физкультуре и и на голове стоять, – оба на секунду улыбнулись, – при родах нужно было его вытаскивать, лежал он чуть не так, поэтому и шея повреждена немного, в общем не важно. Его мать умерла при родах, отец…в общем, его тоже нет. Сейчас решается вопрос с ее родителями. Уже старики, мужчина инвалид, денег тоже, мягко говоря, на себя чуть хватает…и кажется, что они не шибко горят желанием забрать мальчика. Я вам в любом случае сообщу их решение. Вы, если что, согласны его взять?
