Александр Шельфский
Поезд жизни на колее судьбы
Александр взял бумаги и они стали рассматривать их вместе с Елизаветой.
– Я все сверял, все данные, что вы мне дали, документов. Ошибок быть не должно. Вы оформлены как приемные родители ребенка. Мать, роженица, от ребенка отказывает.
– Понятно, – протянул Александр.
– А вот нужна подпись роженицы, – сказал Елизавета.
– Пускай Екатерина поставит любую закорючку. Это вполне пойдет за подпись. Все документы официальные, юридически заверены. Подкопаться к нем никак. Свидетельство о рождении ребенка тоже идет к вам. Все ваше, будто вы, – он указал на Елизавету, – рожает сами.
Вернулась Екатерина.
– Ну что у вас тут? – спросила она, войдя.
– Да вот, последние вопросы решаем.
– Можно посмотреть? – она села на кровать и протянула руку к брату.
– Да, конечно, – он вложил листы в раскрытую ладонь.
Екатерина принялась листать, попутно читая слова, выведенные на печатной машинке. Она дошла до страницы с подписями.
– Дайте ручку, – без эмоций попросила она.
Андрон Иванович вынул ручку из нагрудного кармана и дал ей. Екатерина быстро поставила подпись, которую, как увидел Александр, придумала. Бумаги и ручку она положила на колени. Ей было очень трудно в этот момент. Ведь она отказывает от родного ребенка, да еще и до его рождения. Она не плакала, да и не хотела плакать в этот момент. Нельзя даже сказать, что она была расстроена. Все эти событи последних месяцев опустошили ее. Ей просто было трудно. И это подпись далась ей с трудом, но еще приблизила на шаг конец всех проблем вокруг нее.
– Теперь вы, – она передала ручку и бумаги брату.
Первым расписался он, а следом за ним Елизавета, которая и вернула бумаги Андрону Ивановичу, державшемуся чуть в стороне. Он специально не хотел вмешиваться в такие личные дела.
– А что с моими бумагами? – спросила Екатерина, посмотрев на лицо с пенсне на глазах.
– Они уже готовы. Нам осталось поставить там дату и время.
– Спасибо, что вы нам так помогает, – искренне поблагодарила она.
Андрон Иванович лишь чуть наклонил голову, а затем вышел из палаты.
– Ну вот и осталось меньше месяца до рождения, – сказала Екатерина, смотря на брата и Елизавету, – скоро же все это закончится?
– Да, Катя, – ответила Елизавета.
– Понимаете, я устала от всего этого. Устала думать, что где-то там, – она показала рукой на запад, – есть женщина, которая хочет забрать моего ребенка, чтобы сделать из него свою игрушку. Уже вторую.
– Кать, я не хочу говорить банальностей типа «не думай о ней», «забудь». Я понимаю, что это невозможно, и я думаю, и Лиза думает об этом. Но, – Александр взял ладони сестры в свои, – у тебя же есть мы. Мама, папа, мы с Лизой. Почему бы тебе не думать и о нас, о тех кто ближе. И, – он прикусил верхнюю губу, – Антуан тоже мыслями с тобой. Правда. Против нас только его мать. И я уверен, что Антуан сам не даст ей активно действовать.
– Но…
– Кать, Кать, Кать, – он намеренно не дал ей говорить, – ты же мне веришь?
– Верю.
– А почему, кстати? Почему ты не уехала к родителям в Москву, а решила остаться с нами?
Екатерина переводила взгляд с брата на Елизавету, которая гладила ее по плечу.
– Я…не говори только родителям, – она усмехнулась. Усмехнулись и Александр с Елизаветой, – я просто больше тебе доверяю. Доверяю тому, как ты шел против и оказывался прав, когда все остальные говорили мне хорошие слова, пели дифирамбы, ты говорил правду и по существу. Родители любят меня по-другому, нежели ты. Порой, им не хватает объективности, из-за сильной любви ко мне. Но я их, конечно, не виню. А с тобой… Наверное, и Лиза со мной согласиться, ты бываешь невыносим, бываешь дотошен не по делу, но ты всегда…находишь слова которые нужны, совершаешь поступки, которые необходимы. Даже сейчас. Да, ты мог сказать, чтобы я не думала о ней, забыла бы про нее, отделавшись общепринятыми словами. Но ты сказал иначе. Ты сказал мне правду и одновременно показал путь как я могу обойти мысли об этой суке. Ты не сказал общие слова, а дальше разбирайтесь, мол, как хотите. Ты вытаскиваешь меня своими же силами, помогаешь мне. Да, иногда, твоя правда может обидеть…но на то она и правда, она много кого обижает или же заставляет злиться. Я поняла это недавно. Раньше, хоть я тебя сильно очень и любила, но вот эта твоя правдивость порой меня доводила. А сейчас, пройдя через все это рука об руку с вами, я понимаю, что это то мне и необходимо. Я и осталась с вами, зная, что вы не будете окружать меня огромной, не нужной мне заботой, и в то же время, всегда найдете для меня нужные слова. Не зря ты женился именно на Лизе, другая бы хрен тебя выдержала, – они втроем посмеялись, – и тебя, – она смотрела на Лизу, – я приняла как родного человека. Поэтому, хоть я обожаю и очень сильно люблю маму и папу, но вы найдете ко мне более действенный подход.
Наступила пауза.
– Ладно, – прервала молчание Екатерина, – поезжайте домой. Это только в кино или книгах всегда у людей есть что сказать друг другу в любой момент. А в жизни, – она переплела пальцы рук, – в жизни зачастую не так как в фильмах и литературе. Каторжники не исправляются, человеку не благоволит удача как главному герою, а мимолетная встреча не повторяется, – она сказала это одновременно с горькой и мечтательной интонацией.
Александр и Елизавета, попрощавшись, вышли из здания. Им, действительно, больше было нечего сказать Екатерине сейчас.
– Твои то приедут? – спросил Александр у Елизаветы, когда они ужинали пятничным вечером.
– Вот сегодня буду маме звонить. Еще бы придумать, как ей все объяснить.
– А что здесь придумывать? Говори ей все как есть.
– Ну а как? Мы скажем, что усыновили, а потом она расскажет это все ребенку, когда тот вырастет, а то и раньше, когда этого не следует делать.
– Твои родители взрослые люди, они все поймут. Тем более, мы же сами расскажем ребенку об этом, со временем.
– Зачем?
– А ты собираешься и будешь его обманывать?
– Сейчас всё знают твои родители, Катя, и мы.
– И, поверь, всем будет трудно это скрывать. Особенно Катерине, – Александр положил приборы на обод тарелки, а руки на стол, – Лиза, твои родители знают лучше всех, что рожать ты не можешь, – он сказал это с холодной нежностью,– не заявишься же ты к матери и не скажешь: «Мама, через две недели я рожаю. Приезжай!». Логично?
– Логично, – согласилась она.
Елизавета и правда забыло, что рожать она не может. Это же понял и Александр, но специально не стал акцентировать внимание на забывчивости жены по этому поводу.
– Поэтому, я считаю, что всем родным нужно рассказать все как есть. И никаких проблем.
– Ну просто…вся эта ситуация… Значит, нужно рассказать родителям обо все?
– О чем обо все?
– Ну про Катю, Антуана, – ей даже вспоминать этого не хотелось сейчас.
Александр задумался.
– Вот это. конечно… Ну а как иначе? Рассказывай все как есть, только не по телефону, а лично.
–Само собой.
– Ладно, не переживай, – пока они разговаривали, Елизавета тоже прекратила есть, – все будет в порядке. Сейчас, после ужина, позвони родителям, опиши ситуацию в общих чертах, пока без подробностей. Скажи, что расскажешь обо все тогда, когда они приедут, – он взял приборы, – хорошо? – Александр улыбнулся.
– Хорошо, – ответила Елизавета. Уверенность, с которой говорил муж сейчас передалась и ей.
Александр продолжил ужинать. Его примеру последовала и Елизавета, которая не могла сконцентрироваться на еде, прокручивая в голове план того, как построить вечерний телефонный разговор с родителями.
Как часто и бывает в таких ситуациях, конкретного Елизавета ничего не придумала и поэтому решила, что называется, импровизировать, набирая телефонный номер родителей. Она сидела на диване в комнате. Туда зашел Александр и она поприветствовала его улыбкой губ и радостью глаз, приложив телефонную трубку к уху. Одновременно с тем, как Александр сел рядом, на другом конце связи ответил женский голос.
– Алло.
– Алло, мам, привет, – Елизавета сказала это так быстро, будто одно слово и сама чуть посмеялась себе.
– О, Лиза, привет, – мама Елизаветы сразу же повеселела, – ну как вы там?
– Мы хорошо. слушай, мам, у меня для тебя новость, – уверенно начала Елизавета.
– Какая?
Один вопрос так подействовал на Елизавету, заставив ее за секунду вспомнить все, о чем она должна рассказать матери, что от уверенности не осталось и следа. Но Александр, находясь рядом, поддерживал ее, придавая уверенности.
– Мы с Сашей решили усыновить ребенка, – наконец смогла сказать она.
– Ух ты! Какие молодцы! И когда же вы будете…, – она подбирала слово, – усыновлять?
– Скоро. Недели две. Расскажу подробнее, когда приедете. Приедете же?
– По такому поводу – конечно! – мама была воодушевлена.
– Отлично. Когда вас ждать?
– Ну мы с папой посмотрим когда билеты есть на поезд, гостиницу нам забронируете, пожалуйста?
– Конечно. Ту же, что и в прошлый раз?
– Да, нам там понравилось. Спасибо. Ты сама то скажи, на какие нам даты смотреть.
– Смотрите на начало марта. Мы как раз все решим и сможем, так сказать, это отметить.
Они чуть помолчали.
– А мальчика или девочку вы хотите? – мама Елизаветы продолжала говорить добрым, нежным родительским голосом.
– Мы еще думаем. Еще есть время.
– Ну хорошо. Ладно, Лиза, мы посмотрим все, и потом вам позвоним, когда будем готовы приехать. Договорились?
– Да. Папе «привет» передавай.
– Передам, – она посмеялась, – все, пока. Целую.
– Пока. Пока.
– Ага, пока.
Они отключили связь друг с другом. Елизавета положила трубку рядом с собой.
– Ну как?
– Да все хорошо. Видишь же, – она улыбнулась, – мама очень рада, что мы с тобой решились, – она сделала акцент на слове «решились», – на ребенка.
– Что, спрашивала девочка или мальчик?
– Конечно. А Катя же не говорит. Пришлось сказать, ну ты сам слышал, что мы еще думаем. Кстати, а чего она не хочет нам говорить пока?
– Хочет хоть что-то держать в тайне, – Александр улыбнулся мыслям, – она то сама знает. Ну не хочет так не хочет. Не у врачей же мы будем узнавать, – он с улыбкой посмотрел на жену.
– Такой ерундой мы заниматься не будем, конечно. Елки-палки, Саша, ведь осталось всего пара недель, а то и меньше, – Елизавета откинулась на спинку дивана и подняла глаза на потолок.
– Время летит. Только, вроде бы, недавно мы об этом узнали, а прошло уже… Да и событий немало вместилось в этот промежуток.
– Это уж точно. Как думаешь, вся эта затея с ребенком получится?
– Думаю, что да. Тем более, я все еще рассчитываю на нашего французского друга. Который сможет удержать свою мамашу.
– Ты так веришь Антуану? – она повернула голову в сторону мужа, – а зачем ему идти поперек…как бы сказать… Она же его потом загнобит.
– Ты так думаешь? – Александр посмотрел на жену, а затем вглубь комнаты, – он до сих пор очень сильно любит Катьку. А главное – это чувство искренне. Он за нее цеплялся также, как утопленник за брошенный канат. И пускай он этот канат не удержал, но бушующей воде он сдаваться не собирается до последнего и может нанести ее волнам еще несколько ударов. Тем более, во время нашей с ним встрече я чуть приукрасил, сказав, что ребенка Катерина может потерять из-за нервов и именно потому она сейчас в больнице. Поэтому…Антуан еще сыграет, скажем по театральному, свою роль. И роль эта, – он вновь повернул голову к жене, – будет важной.
– Потянуло ведь тебя на метафоры, – они оба улыбнулись этому замечанию, – а если серьезно…да сомневаюсь я. Правда, я не верю, что он сможет что-то важное сделать, пойдя против своей мамы. Утопленник ведь тоже может сдаться, не дотянувшись до каната, и отдаться волнам.
– Посмотрим.
ЛИОН
После того, как Антуан вернулся из Санкт-Петербурга в Лион, он был полностью в своих мыслях. Не очень хорошим получился его уход из Мариинского Театра, да и сейчас, находясь в Лионе, он пока не искал работу. Средств у него хватало, чтобы пока не работать, а настроение у него явно не творческое. Благо для него, Мари уехала на несколько дней в Ренн, там у нее были какие-то дела, о которых Антуан не имел представления, да и ему было это неинтересно.
Сейчас, сидя один в квартире с включенным в комнате светом, он думал о том как ему «уйти» от всего этого. Но мысли не шли в его голову, как бы он не концентрировался. Две новости, которые он узнал в Петербурге потрясли его и шокировали. Потрясло его то, что Екатерина попала в больницу и находится под наблюдением врачей, а шокировала его та новость, которая привела к такому состоянию его бывшую жену – его мать хочет забрать у нее ребенка всеми способами. Антуан понимал, что если она захотела, то она поднимет все свои связи, которых хватало, чтобы это сделать, несмотря на другую страну. Но он твердо для себя решил, что здесь он будет на стороне Екатерины, а не Мари. Его даже немного трясло от такого вывода, но одновременно его возбуждало чувства какого-то протеста против устоявшегося поведения.
Он благодарил судьбу, что на несколько дней он остался один и может все спокойно обдумать, не подгоняемый ни кем. Таких вечеров в Лионе у него не было давно. С детства. А в Париже банально не хватало на это времени, даже когда он жил один. И сейчас будто бы судьба сама соблаговолила и оставила его одного в родном доме. Под его рукой лежал альбом с детскими фотографиями. Антуан достал его из шкафа, перед тем как опуститься в кресло, но так его и не открыл. Ему было стыдно сейчас открывать этот альбом и смотреть в глаза отцу, пусть и на фотографии. Раньше он об этом не задумывался, но сейчас он понял, что сделал все, чтобы осквернить память об отце. С таким же успехом он мог бы прийти на кладбище и справить нужду на могиле отца, чтобы показать все свое наплевательское отношение к нему. У Антуана будто бы открылись глаза, наступил момент прозрения.
Он взял альбом в руки и открыл его на первой странице. Там была фотография, где он сидит между родителями. Справа от него папа, а слева мама. Они оба улыбаются, как и Антуан. Он рассматривал фотографию, а потом заглянул прямо в глаза отцу, которые будто бы двигались на безжизненной фотографии. Вроде бы они смотрели в сторону, а сейчас они смотрят уже прямо в его глаза. Антуан резко закрыл глаза, еще и прикрыл их ладонями, и одновременно услышал «в голове» голос отца, говорящего словно в длинную трубу: «Что же ты, Антуан?». Антуан раскрыл глаза – отец уже «не смотрел» на него с фотографии. И ему стало сразу так жаль его. Он «погладил» большим пальцев по голове отца и перелистнул страницу.
Листая страницу за странице, просматривая фотографию за фотографией, Антуан все больше и больше возвращался мысленно в детство. Была бы возможность, то он с удовольствием вернулся бы туда и физически. Взрослая жизнь стала для него обманом, не смешной и жестокой шуткой. Пропала искренность, пропало желание познавать новое, пропала беззаботность. Ведь окружающие съедят тебя, если во взрослой жизни у тебя все это не пропало. За искренность отплатят жестокостью, за познание накажут изгнанием, а за беззаботность отберут все, что у тебя есть. Мир взрослых людей разочаровал Антуана. В нем чужие люди, которых еще год назад он не знал и никогда не думал, что встретит их, стали для него ближе родных. Александр и Екатерина уже были для него важнее матери и сейчас он скучает именно по ним, а не по женщине, которая его родила. И в этот же миг Антуан поймал себя на мысли, что у него совсем нет друзей. Был только Жорж, но сейчас Антуан не видел в нем всего того, что, по его мнению, должно присутствовать в настоящем друге. А больше ни со школы, ни с работы у него не было никого.
Он продолжал пролистывать альбом, задерживаясь на каждой фотографии то дольше, то, наоборот, быстро переводя взгляд. Фотографии, кроме первой, которая как бы «открывала» период детства Антуана, шли в порядке взросления мальчик. В альбоме, который сейчас был в его руках, период с рождения до трех годиков. Конечно, он совсем ничего не помнил из того периода своей жизни, не помнил что с ним происходило, а фотографии помогали восстановить его тогдашние действия, показывали как он взрослел, как менялся. Он смотрел и смеялся над собой. Одна из особенностей старых фотографий в том, что они поднимают настроение в любой ситуации, при любых жизненных обстоятельствах. Они заставляют вспомнить прошлое, вспомнить людей, которых, возможно, уже нет в живых. Мир фотографий особенный. Их сила такова, что они могут заставить плакать, а через секунду уже смеяться. И все самые сокровенные моменты запечатлены именно на них: рождение, первые шаги, детский сад, школа, выпускной, диплом, свадьба, новый год, достижения, поездки, красота, редкие моменты, которые происходят раз в жизни. Все это живет и в памяти, но просматривая фотографию, можно окунуться прямиком в те события, видеть их как наяву, а не только помнить. Черно-белые снимки дают нам возможность раскрасить своими красками тот или иной эпизод. Тем самым развивая и наше воображение. Цветные же фотографии позволяют увидеть как все было на самом деле вокруг. Но, конечно же, в большинстве случаев преобладают детские фотографии. А в таком возрасте, в котором Антуан на фото, дети, конечно, смешные. Это ошалелые глаза, которыми они каждый день открывают что-то новое вокруг себя, неловкие попытки что-то удержать, сказать. А впечатлений и эмоций хватает и даже с излишком.
Смотря на себя такого, Антуан неминуемо вспомнил о том, что у Екатерины уже очень скоро появится ребенок. Его ребенок. И он еще не знает, сможет ли он увидеть его взросление. Сможет ли он хотя бы на секунду увидеть его глаза, его маленькие ручки, ножки. Он бы не хотел вспоминать ту ночь в поезде, потому что тогда он забыл, что находится не с Мари, а с другой женщиной, позволив себе, как ему показалось, слишком многое, что могло отпугнуть Екатерину. Ведь он ее словно насиловал, а разве такой должна быть первая ночь между любящими людьми? Но Екатерине, если она ничего от него тогда не скрыла, это понравилось, а этот факт загонял его в угол. Дальше он был нежен с ней, лишь изредка позволяя брать эмоциям верх, но не так сильно как в поезде.
«Что же нравится женщинам на самом деле в сексе? Нежность и забота или жесткость и грубость? Множество факторов, конечно же, влияет на это: настроение, усталость, желание и прочее. Но все же…нежность со временем, как мне кажется, может приедаться и просто необходимо разбавлять это дело чем-то более жестким. Но постоянно в этой жесткости…думаю, что это уже странно…постоянно, как бы преклоняться перед силой мужчины… Само собой все зависит от людей, которым в голову не залезешь и не узнаешь чего они хотят на самом деле. Книги нас учат красоте, красивой любви, где все нежно, красивым ухаживаниям, красивым поступкам. А в жизни все гораздо проще…Да, можно надувать щеки девушке, когда ей с ходу говорят о сексе, предлагают его. И она, скорее всего, отвергнет это предложение. Но если добавить «красоты», добавить елейных речей, в которые сам не веришь, но унижаешься, говоря их, чтобы всего лишь получить тело на одну ночь, она ответит согласием. Почему так? Может быть тот, который говорил сразу и правду – прекрасный человек, просто не хочет опускаться до лжи, а тот, что говорил красивые слова и мысленно повторял: «Давай же уже соглашайся, я заколебался говорить эту хрень», просто преследует свою цель, не думая ни о другом человеке, ни о себе…»
Антуан весь вечер сидел, листая альбом за альбом, рассуждал сам с собой, повторяя одни и те же мысли по несколько раз, сам не замечая этого. Ведь человеку свойственно это – возвращаясь к мыслям, которые были ранее, рассматривая их с разных сторон, в разных жизненных ситуациях.
Однако мыслящий процесс выматывает не меньше интенсивных занятий спортом. Поэтому к десяти часам вечера глаза Антуана начали слипаться, ему даже показалось, что он заснул в кресле на некоторое время.
Через несколько минут он уже лежал в кровати, готовый ко сну. Несмотря на все его мысли, переживания, уснул он быстро и внешне спал спокойно. А вот в его голове тем временем шла своя жизнь, результатом которой стал сон, приснившейся Антуану ночью.
Антуан снова в Санкт-Петербурге, по крайней мере, набережная была ему знакома. А вот больница, в которую он заходил, нет. Он уверенно идет по длинному коридору, где на полу положена белая плитка, а стены и потолок побелены. Он медленно делает шаг за шагом, идет будто в замедленной съемке. Рядом слышится стук колес проходящего рядом товарняка, а само здание чуть дрожит. Проходя мимо зашторенного окна, Антуан решает заглянуть за белую штору. Плавно отодвигая ее в сторону, его глазам открывается тот самый поезд, несущейся по железнодорожным путям, которые проходят всего лишь в нескольких метрах от окон. Но что-то в поезде было не так, было что-то пугающее, отталкивающее. Он наблюдал как проносится вагон за вагоном, а конца состава, как и его начала, было не видно. Он отошел от окна, задвинув штору, и пошел по коридору дальше. Коридор был пуст, не было ни людей, ни каталок, ни колясок, ни цветов – ничего. Были только двери слева и окна, врезанные в стену, справа. Здание продолжало трястись. Вдруг впереди он увидел кого-то или что-то, лежащее на полу в луже красного цвета. Он подходил все ближе и ближе, но его остановила приоткрытая дверь слева, откуда доносились сдавленные женские крики. Антуан зашел внутрь и увидел рожающую Екатерину, а рядом с ней свою мать. Больше никого и ничего за дверью не было. Здесь было также светло, как и в коридоре. Екатерина лежала прямо на полу, а Мари склонилась над ней. Вдруг кровь Екатерины брызнула на пол, крик прекратился, а Мари разогнулась, держа на руках ребенка. Он не кричал. Он не шевелил ручками и ножками. Он не дышал. Не двигалась и Екатерина. Только Мари улыбалась, целовала только что рожденного мертвого ребенка, отчего все ее лицо было в крови. Антуан смотрел на них, стоя у двери. Когда Мари чуть отошла в сторону, он увидел Екатерину. Глаза ее вышли из орбит, а рот был открыт слишком широко, чего невозможно без перелома челюсти. Антуан вышел обратно в коридор и продолжил свой путь. В красной луже проявились очертания небольшого животного. Когда он подошел ближе, то увидел, что это был волк. Его брюхо было вспорото, но кроме крови, которая разливалась все больше вокруг, не было ничего. Он присел на корточки, встав в лужу крови, погладил волка по морде. Коридор перед ним и за ним был бесконечен. Не было видно ни конца, ни края. Здание резко перестало дрожать. Он посмотрел в открытый блестящий глаз волка. Клыки были видны из раскрытой пасти. Волк резко приподнял морду, Антуан упал на пол в кровавую лужу, а волк посмотрел на него и «сказал» на французском языке: «Merci». В ушах Антуана что-то затрещало, будто рядом били в кастаньеты, здание вновь задрожало. Окно, перед которым он сидел, раскрылось, штора слетела, а в окно направлялся нос состава поезда. Сон от первого лица резко сменился черной пеленой, которая не пропадала до самого рассвета, когда Антуан раскрыл глаза.
Еще один свободный и спокойный день был впереди. Солнце ярко светило и отблески от стекол соседних домов попадали в окно комнаты Антуана.
«Чем заняться?» – этим вопросом задавался лионец, делая себя на завтрак бутерброды и кофе. Дома целый день он сидеть не хотел, но и куда пойти, помимо магазина, придумать он не мог.
Когда он сел за стол, то тут же раздался телефонный звонок. Он посмотрел на бутерброды, потом на телефон, затем на кофе. Встав со стула, он пошел нехотя к телефону.
– Алло.
– Привет, сынок, – на другом конце он услышал радостный голос Мари.
– Привет, мам, – грустно и отчего-то боязно ответил он.
– Как ты там один? – все также бодро продолжала Мари.
– Справляюсь, – Антуан попытался улыбнуться, но вышло у него это не очень хорошо.
– Ну справляться тебе осталось недолго! Сегодня вечером уже вернусь к тебе, мой милый.
А вот эта новость Антуана расстроила.
– Так ты же говорила, что на несколько дней уезжаешь и вернешься не раньше, чем через пять дней. А сегодня только третий.
– Ну вот быстро справилась с работой. А ты не рад тому, что вернусь раньше и смогу быть с тобой?
– Рад, рад, – его слова потеряли какую-либо натуральность и нужно было быть глухим чтобы не понять, что рад он только на словах.
– И отлично. Приеду уже часам к семи, думаю. Так что встречай.
– Может, сходим в ресторан? – предложил Антуан, которому только что пришла в голову идея, – я тебя приглашаю.
– Ух ты, – Мари явно этого не ожидала, – а с чего так вдруг?
– А вот хочу тебя пригласить. Пообщаемся, поговорим в красивой обстановке.
– Ну хорошо, – Антуан не помнил насколько давно слышал такой растерянный голос матери, – прямо сегодня хочешь?
– Да. Закажу столик на восемь тридцать. Подойдет?
– Да, думаю, уже буду готова к этому времени.
– Ну и отлично! – Антуан сам воодушевился своей задумке, – тогда жду тебя.
– А я тебя. Целую. Пока.
– До вечера.
Антуан положил телефонную трубку и вернулся с улыбкой на лице на кухню, сел за стол и наконец мог позволить себя спокойно позавтракать.
Он обзвонил несколько ресторанов, пока не остановился на одном. Он не хотел излишнего пафоса, где блюдо стоит дорого, ждешь его долго, а ешь за минуту. Он хотел совместить прием пищи и общение, а не покрасоваться местом и собой, съев при этом, как он говорил, «маленький плевок», пускай и приготовленный отличными поварами. Заказав столик на восемь тридцать вечера, он стал обдумывать построение разговора с матерью. Он собирался сказать ей обо всем что знает и добавить один эпизод, который еще не произошел и, как он надеяться, не произойдет никогда. Ему стало сразу как-то легче, он понял, что от него сейчас тоже многое зависит и хотел сделать все, чтобы помочь Екатерине.
Мари приехала домой в начали седьмого. Антуан встретил ее с наигранной улыбкой и радостью. На самом деле, с одной стороны он хотел ударить эту женщину (хотя он не мог уже ее так называют) как можно сильнее, а с другой его возбуждение было очень сильным, что было заметно, несмотря на одежду, хоть он и пытался себя контролировать. Но он решил для себя твердо, что до ресторана ничего не будет. И чтобы помочь самому себе, он, когда Мари пошла в ванную после поездки, сел в кресло, достал один из журналов матери и открыл его на странице нижнего белья. Рядом с собой он положил несколько салфеток. Прошло всего пара минут и Антуан с закрытыми глазами и открытым ртом эякулировал, что помогло снять возбуждение, пускай и не полностью.
Когда Мари вышла из душа, Антуану было проще смотреть на ее голое тело. И в таком состояние становятся заметны некоторые вещи, которые не замечаешь, когда «слепнешь» от возбуждения и желания. Тело Мари не молодело, хоть она и была в хорошей форме. Грудь без лифчика уже не казалась такой упругой, небольшие складки на боках проступали и выделялись все больше. Сейчас Антуан сам не мог понять того, как это тело нравится ему больше тела Екатерины, что он не смог сдержать себя. Или же дело не в этом? Не просто в нравится и не нравится. Он уже на подсознательном уровне выбирает одно вместо другого. Словно доверяет больше тому, что дольше знает.
– Иди ко мне, – она подходила к нему, бросив полотенце на кресло.
– Стой, – Антуан решительно остановил ее ладонью, – я хочу чтобы было красиво, поэтому давай все после ресторана.
– А мы можем и после тоже, – она подошла еще ближе.
Антуан почувствовал, что ничем мастурбация ему не помогла и что он хоть сейчас готов быть с Мари.
– Нет, – он пересиливал свое желание, – после ресторана. Позволь уж мне. Один раз, – он вспомнил, что, действительно, всегда он подстраивался под Мари, а не наоборот.
– Чего это ты сегодня такой?
– Настроение романтическое и хочет как в кино, – а вот сейчас он соврал очень натурально.
– Интересно, – Мари тоже заинтересовалась, – ну давай попробуем.
– Замечательно.
Они неторопливо стали собираться в ресторан. Антуан сам повезет их туда на машине, поэтому надобность в такси отпадала.
Вечером, в такое время, машин на дороге было не мало, но и не много. К ресторану они подъехали в двадцать минут восьмого. Пока Антуан припарковал автомобиль, пока они дошли вместе, Мари взяла сына под руку, то время бежало, и когда они зашли внутрь, то часы показывали без одной минуты половины восьмого. Их столик был свободен и они сел друг напротив друга. Несколько минут они потратили на то, чтобы выбрать блюда. А затем, в ожидании заказа, можно было начать разговор, который Антуан уже продумал в свой голове, теперь же необходимо было интерпретировать его словами.
– Как съездила то? – часто разговор начинают с ничего не значащих фраз. Антуану было неинтересно как съездила, что там делала Мари. Он задал вопрос для того, чтобы начать разговор.
– Прекрасно. Работы, конечно, хватало, но и свободного времени, чтобы посмотреть Ренн, тоже было немало.
– Еще будут выезды куда-нибудь в ближайшее время? – поинтересовался Антуан. Он думал, что раз Мари задумала такой план с ребенком, то его то она должна в него посветить.
– Да, вроде бы не намечается никуда, – Мари задумалась.
– Ну, то есть, ближайшие недели три – месяц ты свободна? – допытывал Антуан.
– А ты хочешь что-то предложить? – на ее губах появилась в меру пошлая улыбка. В кинофильмах, после того, как женщина так улыбается, обычно идет постельная сцена.
– Возможно. Уехать куда-нибудь вдвоем? Если тебя, конечно, с работы отпустят, – заметил Антуан.
Принесли напитки. Бокал красного вина и стакан свежевыжатого апельсинового сока.
– Так что? – Антуан продолжил после того, как официант отошел от стола.
– Думаю, что это все же будет невозможно. Работа никуда не уйдет на этот месяц, – Мари говорила неуверенно.
– Ну хорошо, – Антуан решил взять паузу в разговоре и поднял стакан с соком, – давай за нашу встречу в романтической обстановке, чего давно не было.
Они сделали по глотку и продолжали смотреть друг на друга, переодически улыбаясь, когда их взгляды встречались.
– Что еще можешь рассказать интересного? – после паузы спросил Антуан, крутя пальцами нож.
– А что ты хочешь услышать? – снова улыбка на губах Мари.
– Ну не знаю, – Антуан на секунду замолчал, а затем уверенно выдал, – например, о том, как ты звонила Катрин и угрожала ей, что заберешь у нее ребенка. Не хочешь рассказать?
Улыбка пропала с губ Мари, глаза опустились с сына на стол, а пальцы рук начали часто переплетаться, словно не могли найти идеального положения для себя.
– Тебе об этом рассказали, когда ты был в России? – тихо и неуверенно спросила Мари.
Антуану понравилось то, что не было глупого и банального в таком случае вопроса: «А кто тебе рассказал?».
