Александр Шельфский
Поезд жизни на колее судьбы
– Спасибо тебе, Кать.
– За правду не говорят спасибо, – она вернулась к столу, – давай все доделаем и пойдем обратно в комнату.
– Давай, – уже с энтузиазмом сказала Елизавета и подошла к Екатерине, – чем помочь?
– Бери это, – она указала пальцем на торт, – а я возьму заварку и тарелки, – она заняла обе руки, – пойдем.
– Пойдем!
Они вернулись в комнату.
Когда же мужчины вышли на балкон, то они вновь смогли перекинуться несколькими словами.
– Вы же хотели взять ребенка из детского дома? – начала Екатерина, отпив чуть чая, не поднимая чашки.
– Да, но мы еще в раздумьях. Знаешь, все же это лотерея, как не крути.
– Это да. Согласна.
– Но и хочется, понимаешь. Само собой, что будем брать малыша, но вот неизвестно, какая у него наследственность.
– Ну тут не угадаешь. Документы есть конечно…
– Ну про отца не особо зачастую есть, – перебила Елизавета.
– Зачастую, да. Все потому что многие и не знают кто именно отец, сдавая ребенка в детский дом. Залетели, а потом, – она выругалась, – и все.
– Вот и я про тоже. Ребенок же не виноват от того, кем и в каких условиях он был зачат и рожден. Кстати, а ты то когда успела? – с хитрой улыбкой спросила Елизавета, сделав после этого глоток чая.
– Я то? – глупо с улыбкой спросила Екатерина, водя пальцами по чашке которая была у нее в руках.
– Ты то, – с улыбкой же ответила ей Елизавета и поставила свою чашку обратно.
– Похоже, что в поезде, когда ехали обратно в Москву…, – она смущаясь ответила.
Через секундную паузу обе разом посмеялись.
– Ну ты даешь, Катька, – она сделала глоток.
– Нет, ну а что такого? – риторически спросила она, накладывая по кусочку торта каждому.
– Да совсем ничего, – усмехаясь сказала Елизавета и налила всем чай.
– Одна бы я этого, – она указала на свой живот, – не сделала бы, поэтому оба мы виноваты, – она улыбнулась, – если честно, – продолжила она серьезно, – я тогда растерялась…он был так…экспрессивен. Я только позже, когда уже отдышалась, понял, что он был без…без предохранения.
– И как отреагировала?
– А как тут реагировать…, – она чуть улыбнулась уголками губ, – я же не знала точно что у него, – она показала глазами в сторону балкона, – на уме. И страшно было, и одновременно приятно. Мне он сразу сильно понравился. И я, как мне кажется, ему. В любом случае тогда…я была счастлива.
– А это главное в нашей и так трудной жизни.
Когда мужчины вернулись с балкона, они обе сидели и улыбались.
Ребенка Александр и Елизавета так пока и не взяли, по крайней мере, Екатерине об этом не сообщалось. И о том с какой именно экспрессией Антуан овладел Екатериной она никому не говорила.
Осень в Петербурге проходила то солнечно, то пасмурно, то тепло, то холодно, то дождливо, то, уже ближе к зиме, снежно. Конечно, это был еще мокрый снег, который коснувшись асфальта сразу таял, но все больше и больше было знаков того, что зима надвигается на город.
Мама Антуана приехала позже, чем планировала. Вместо конца сентября, она приехала в середине ноября. И в субботний вечер она, а так же Антуан с Екатериной и Александр с Елизаветой собрались в уютной, защищенной от всех природных напастей, которые были на улице, квартире на севере города. Свет в гостиной ярко горел, будто согревая всех присутствующих. Фоном был включен телевизор.
Мари сидела рядом с сыном по правую руку от Антуана. По левую от него руку сидела Екатерина, дальше Елизавета, затем Александр, который замыкал этот прямоугольный круг. Мари, после того, как все сели за стол, не забыла заметить, что она сидит между двух красивых мужчин. Все было довольно расслаблены, кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. Помимо Антуана, который был чем-то напряжен или взволнован. Делал какие-то ненужные и необоснованные резкие движения, чуть дергался будто боялся чего-то.
– Ой, – сказала громко Мари, когда все принялись за еду после первого звона бокалов. Она и Александр с Елизаветой пили сухое красное вино, а Екатерина с Антуаном – лимонад.
«Запивать еду сладким…».
С чувством брезгливости подумал Александр, соприкасаясь своим бокалом с остальными бокалами здесь присутствующих.
– Что такое? – спросила Екатерина чуть обеспокоено.
Сегодня Елизавета была чуть отстранена от всех, так как не говорила на французском языке и особо его не понимала. Но Александр кратко все ей сообщал о том, о чем вокруг нее говорят, да и сам не злоупотреблял не родным для него языком.
– Я же тебе подарок привезла! – обратилась Мари к Антуану, положив свою ладонь поверх его руки, – сейчас, сейчас, – она встала из-за стола и, виляя бедрами, которые были обтянуты довольно узкой юбкой, что даже Александр незаметно бросил взгляд в ее сторону, пошла в коридор, где оставила сумку.
«Ничего такой попец. Да и вообще тело хорошее» – Александр сделал глоток из бокала.
Пока возникла пауза, Екатерина и Елизавета обменялись нескольким фразами шепотом. Мари вернулась в комнату с несколькими тонкими книжечками в мягкой, лакированной обложке.
– Держи, – она стояла перед сыном с протянутыми руками, в которых и держала книжечки, – комиксы твои привезла. Новые выпуски, эпизоды.
– Ну, мам, – смущаясь, сказал Антуан и забрал подарок из рук матери.
– А поцеловать!? – она потянулась щекой к сыну, когда села рядом.
Женщины наблюдали за этой сценой с улыбкой, Александр с неким раздражением, но больше с безразличием. В данный момент ему было жаль Антуана, которого его же мать поставила в немного неудобное положении. Антуан кротко поцеловал Мари, а потом резко так содрогнулся, что чуть не подпрыгнул. Выражение его лица было таким, будто произошло что-то страшное или же он увидел что-то ужасное. Он облизнул верхнюю губу чуть заметным движением языка.
– Все хорошо? – спросила Екатерина.
– Да, Катрин, все хорошо, – беря себя в руки ответил Антуан с улыбкой, которую у него не очень хорошо получилось изобразить.
Александр обратил внимание, что правая рука Мари на столе, однако левая где-то под столом.
– Можно посмотреть? – спросил Александр, протягивая руку к книжечкам, которые лежали на краю стола стопкой.
– Конечно, дорогой, – Мари сама подала ему их, потянувшись за ними «через» сына.
– Спасибо.
Александр принялся листать страницы, смотреть иллюстрации, что-то мельком читать. Собственно, тут и были сплошные иллюстрации и минимум текста.
– Да-а…у нас в детских сказках текста была больше…как и смысла. А вот картинок меньше. Только там для детей, а тут взрослые…, – сказал он по-русски, поймав на себе удивленный и недобрый взгляд жены и, особенно, сестры.
– Что-что? – спросила Мари, которая конечно же не понимала русского языка.
– Я говорю, – начал отвечать он по-французски, – забавно смотрится. Я то сам их никогда не видел прежде, – он вернул книжечки в руки Мари, которая положила их рядом на комод, – спасибо, – обратился он к ней, а затем продолжил, – только слышал о комиксах, а как они выглядят, что из себя представляют – не знал. Спасибо что показали, – улыбаться он не собирался.
– Не за что, дорогой, – с улыбкой ответила Александру Мари.
Застолье продолжалось. Мари рассказывала Александру, который переводил Елизавете, о своей жизни, об Антуане. Практически все то, что она ранее говорила и Екатерине. Даже Антуан со временем чуть расслабился и стал выглядеть бодрее. Одна тема разговора быстро сменяла другую, переходила на третью и возвращалась вновь к первой.
Атмосфера сложилась очень даже хорошая и к концу ужина Александр даже начала чуть симпатизировать Антуану и Мари. Он узнал от его матери много всего интересного из его жизни, о его отношений к людям, к истории. Но это была все же тревожная симпатия. Как симпатия к хищному животному – красивый, где-то милый, заставляющий себя уважать, но неизвестно что он выдаст в следующую секунд, поэтому невозможно расслабиться, находясь рядом с ним, ни на мгновение.
– Ну что, будем постепенно собираться? – спросил Александр, обращаясь ко всем, когда посмотрел на часы.
– Да, наверное, уже пора, – сказала Елизавета, – Катюша тоже отдохнет, – она потрепала сестру мужа по плечу и обе заулыбались.
– Да я, собственно, еще не особо устала, – фраза была больше для приличия.
– Да нет. Спасибо, Кать, мы будем собираться, – Александр встал из-за стола и, проходя в коридор, поцеловал сестру в щеку.
Следом за мужем встала и Елизавета, а потом и все остальные.
– А вы не уходите пока? – спросила Елизавета, надевая сапоги. Александр в этот момент был в туалете перед дорогой домой, поэтому Екатерина перевела вопрос.
– Да, давайте пойду с вами, – спохватилась Мари и тоже стала одеваться.
«Снова весь вечер облизывал свою губу. Кстати, за ужином когда мы были вчетвером он не разу этого не сделал. С чего он снова начал? Что было сегодня из того, чего не было тогда?».
Думал Александр, стоя перед унитазом.
Выйдя из туалета, Александр узнал, что до метро они пойдут втроем и очень этому удивился, когда плюс ко всему узнал, что Елизавета сама предложила Мари пойти с ними.
Когда они выходили на лестницу и уже попрощались с Екатериной и Антуаном, а сами отошли подальше пока прощалась с хозяевами Мари, Александр тихо спросил у жены:
– И нафига? – оба поняли про что он.
– Да ладно, пусть и Катька отдохнет, – также тихо ответила она.
Пока они втроем шли до метро, то общались немного. Иногда когда Елизавета просила спросить о чем-то, то Александр переводил Мари вопрос, а потом переводил жене ответ. Мари продолжила рассказывать из своей жизни, порой в чем-то повторяясь.
– Вы в какой гостинице остановились? – спросил Александр, когда они спускались на эскалаторе под землю.
– Европейская, – отвечая, она положила руку на его плечо.
– То есть вы до Невского проспекта? – Александр сделала вид, что не обратил внимание на положенную на плечо руку.
– Да. Именно туда.
– Понятно.
Когда они уже сели в вагон, то Александр достал книгу и стал читать, Елизавета стояла рядом и смотрела в свое отражение в зеркале и на людей вокруг, Мари села на свободное место.
На станции «Невский проспект» они попрощались и Мари вышла из вагона на платформу, а состав пошел дальше. Александру стало сразу легче, будто гора свалилась с его плеч. Вроде бы напрягаться было не от чего, но все равно он вздохнул спокойнее после того, как Мари вышла.
– Ну что скажешь о Мари? – спросил Александр у Елизаветы, когда они вышли на улицу из метро и она взяла его под руку.
– Женщина как женщина. Красивая, это да. Особенно для своего возраста. Общение полностью анализировать я не могу, но по тому, что ты мне рассказывал, довольно интересная женщина. Ну вот она и Антуан…слишком она к нему привязана, у меня такое ощущение. Все же уже взрослый мужик, а не мальчик десяти лет.
– Вот! Я хотел сказать тоже самое. Слишком уж она его холит и лелеет.
– Согласна. А чего он там тогда подскочил не знаешь?
– Нет. Не знаю, что он так резко дернулся тогда, – сказал он ничего не скрывая, – да вначале он весь был какой-то дерганый. Помнишь, когда мы были вчетвером, то он был бодр, весел, расслаблен, а сегодня скованный, будто забитый.
– Ну может у них что-то произошло? – с интонацией движения мысли спросила Елизавета.
– Сомневаюсь. Снова губу свою лизал весь вечер.
– Да что ты прицепился к этой губе? Себя вспомни, пальцы как ковырял – до крови. Руки все страшные были. Потом же отошел от этого.
– Ну я их ковырял постоянно, а не в определенные моменты.
– В смысле?
– В том смысле, что по приезду и сейчас он это делает, а за нашим ужином у Катьки тогда он не сделал этого ни разу! Чем это можно объяснить?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. Думаю, – порыв ветра в лицо заставил их замолчать на некоторое время.
– Что думаешь? – спросила Елизавета после порыва.
– Думаю, что за этим его жестом что-то кроется. То есть, что-то происходит такое, что заставляет его так делать. Он, кстати, даже, не курил ни разу сегодня.
– Катя сказала, что он сейчас вообще редко курит из-за ее беременности, – сообщила она Александру.
– Похвально. Но что-то в нем вызывает желание облизнуть губы. Узнать бы что именно…
– Слушай, Мегрэ, давай уже заканчивай, – смеясь сказала она, – вина напился, теперь строишь планы и заговоры. Все вокруг что-то скрывают у тебя.
– Да я почти ничего не выпил! Сама та сколько выпила? – с улыбкой ответил Александр и прижал жену крепко к себе.
– Как ты, Катрин? Устала? – спросил Антуан, домывая посуду.
– Есть немного, – Екатерина сидела за столом и пила чай, – все тяжелее и тяжелее, – она с улыбкой погладила живот.
– Ну теперь отдыхать будешь.
– Чем завтра займемся? – спросила она, когда стих звук воды из-под крана.
– Да я думал с мамой по городу погулять, показать ей его. Пойдешь?
– Я, наверное, дома посижу. Работа эта, сегодня активный вечер…посмотрим, в общем, завтра, может и поеду.
– Не напрягай только себя, дорогая, – он сел рядом с ней, вытирая полотенцем руки.
– Да я то и не напрягаюсь, – она улыбнулась и они потянулись друг к другу, чтобы поцеловаться.
– Мама в понедельник уезжает? – продолжила Екатерина, отпив чай.
– Да, утром. Как раз провожу, потом репетировать.
– Понятно, понятно.
– Спать пойдем? – спросил Антуан.
– А ты ничего не будет больше? – спросила Екатерина, указывая глазами на кружку.
– Да нет. Хватит на сегодня.
– Ну ты иди. Я допью и приду, – с улыбкой сказала она.
Антуан пошел чистить зубы, а Екатерина осталась за столом одна, смотрела в окно, за которым была темнота, и допивала чай.
На следующий день Екатерина не поехала гулять с Антуаном и Мари по городу, а предпочла остаться дома в тепле и спокойствии. Она занялась мелкими домашними делами, готовкой, и про отдых тоже не забыла.
«Кайф так вот побыть одной дома (она легла на кровать и растянулась), отдохнуть от всех. Сама себе хозяйка. Немного уже осталось таких дней (она бросила взгляд на живот). Но это приятные хлопоты. Мой ребенок будет, буду за ним ухаживать, убирать, мыть. Мужчинам все же этого не понять… для них это другое. А вот какой бы брезгливой не была мать, но за ребенком ухаживая она всю это брезгливость задвинет куда подальше. Конечно, и с мужской, и с женской стороны есть исключения, но большенство все же именно таких. Ребенок притупляет все чувства, включая чувство самосохранения. Если ему будет грозить опасность родительница сделает все, чтобы его уберечь, даже ценой собственного здоровья. А пока отдыхаем (она разложила руки на кровати вдоль тела ладонями вниз и закрыла глаза)».
Сейчас спокойствие было в ней, ничего ее не тревожило, никто не мешал ей наслаждаться тишиной, одиночеством.
«Такие моменты нужны любому человеку в жизни. Муж должен иногда отдыхать от жены, а жена от мужа. Иначе они оба в скором времени, это понятие растяжимо на годы, устанут друг от друга так сильно, что дня не будет проходит спокойно из-за конфликтов. Даже по самым пустяковым вопросам и проблемам. Люди должны отдыхать друг от друга. Будь то коллектив на работе или семья дома. Если бы этого отдыха не было, то отношения между людьми испортились бы до невероятной степени. Устаешь от любого человека, даже от родного. Что говорить о чужих людях, с которыми человек просто вынужден находиться вместе, рядом».
Антуан вернулся домой поздним вечером. Когда он зашел, то увидел из коридора, что свет в комнате горит, хоть и тускло и услышал как работает телевизор. Когда он снял обувь и зашел в комнату, то увидел работающий телевизор и включенный у кровати, где, лежа на спине, сопела Екатерина, торшер. Антуан уменьшил громкость на телевизоре, но, как и торшер, не стал его выключать, чтобы Екатерина не проснулась. Он тихо снял с себя вещи, а затем в трусах и тапках пошел в ванную и закрыл за собой дверь.
Когда он вышел из ванной, обвязанный полотенцем, и зашел в комнату, Екатерина сидела на кровати и сонно на него смотрела. Свет все еще горел, но телевизор был уже выключен.
– Как погуляли? – зевая, спросила она.
– Да нормально, – как-то напряженно ответил Антуан, после облизнув языком верхнюю губу.
– Понятно, – она встал с кровати, – все ей показал?
– Не все, но многое, – он снова облизнулся.
– Молодец, – она подошла к нему и они поцеловались, – духи у твоей мамы ядреные! – смеясь, сказала она, будто разом взбодрившись, – ладно, пойду чистить зубы и спать, – она его чмокнула и ушла в ванную комнату.
Антуан же словно застыл, сумев лишь взглянуть слюну. Лишь через несколько секунд его отпустило.
– Ты со мной? – спросила Екатерина, забираясь под одеяло.
– Да я пойду, еще посижу. Чай попью, – ответил он, вставая со стула у кровати.
– Хорошо. Не задерживайся только, – сказала она, устраиваясь поудобнее.
– Не буду. Доброй ночи тебе.
– Спокойной ночи, – она погасила торшер, а Антуан подошел к ней, поцеловал и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Под звук закипающего на кухне чайника Екатерина «провалилась» в глубокий сон.
Антуан же просидел на кухне не меньше часа, смотря в одну точку на обоях, прежде чем выпил залпом уже давно остывший чай. Заведя будильник, он пошел спать.
Этой ночью Антуан спал беспокойно, правильнее будет сказать, что он вовсе не спал. Его лоб то покрывался испариной, а все тело потом, от того, что ему было жарко, но стоило ему откинуть в строну одеяло, под которым он лежал, то разом все его тело замерзало, что заставляло его вновь укрываться. Пальцы рук он не мог отогреть, даже засовывая их между ног под одеялом. Они постоянно оставались ледяными, будь то тепло или холод. Он ворочался, менял положение своего тела, рук, но никак не мог уснуть. Ночь для него тянулась слишком долго и слишком трудно было ждать конца это нескончаемой, как ему казалось, ночи.
Но все подходить к концу раньше или позже. Вот и эта тяжелая ночь для Антуана закончилась, перейдя в утро, что, правда, не добавило света на улице за окном. Звонка будильника он так и не дождался. Встав в пять утра, вместо запланированных шести, он переставил время будильника на то, в какое обычно встает Екатерина. Сходив в туалет, умывшись, он, не завтракая, тихо оделся, собрал нужные ему вещи и ушел как можно тише, чтобы не разбудить Екатерину. Даже замок он закрывал медленно и плавно, чтобы было тише.
Он ехала на своем Peugeot по дорогам утреннего города к гостинице, встречая на своем пути редкие автомобили. В центре города различного транспорта стало чуть больше. Управлял автомобилем он спокойно, без лишних эмоций, которых дорога не требовала в данное время.
Припарковался он недалеко от Европейской гостиницы без двадцати минут шесть. Заглушив мотор, он продолжил сидеть в тихой машине, которая ограждала его от всего остального мира вокруг. Руки он держал на руле, как и положено на два и десять часов, и смотрел в одну точку перед собой. Он так сильно сжимал обод руля, что его пальцы и руки стали дрожать от прилагаемого усилия. И вдруг он резко закричал, несколько раз ударил ладонями по колесу руля, а затем опустил голову на руль и закрыл глаза, начав чуть всхлипывать. Когда он открыл и поднял глаза, то слезы потекли по его щекам. Он дрожал всем телом, его мышцы часто сокращались, он напрягал их при каждого вздохе и расслаблял при каждом выдохе. Он громко дышал, глубоко вдыхая воздух ноздрями и выдыхая ртом. Он так сильно вжал ноги в пол, что казалось, будто сейчас он пробьет днище автомобиля и упрет их в асфальт. Стук раздавался у него в висках, все вены на руках, жилы на лице стали проступать наружу. Он весь покраснел, а спина стала покрываться холодным потом. Затем он начал постанывать. Все смешалось в одно – слезы, стоны, дрожь, нервы, напряжение. И с каждой секундой он чувствовал все острее и острее. Потом он стал ерзать по сиденью, дергаться, и повторял эти движения, увеличивая частоту. Он сейчас походил на сумасшедшего, на ненормального, от которого неизвестно чего можно ждать, который улыбается безумной улыбкой и смотрит в никуда. И моментально он прекратил эти движения, мигом застыл. Он закрыл медленно глаза, приоткрыл рот от того наслаждения, которое сейчас испытал, почувствовав как тепло, и даже горячо, и влажно стало ему в трусах. Он откинулся всем телом в сиденье и расслабился, легко вздохнул, почувствовав облегчение, после возбуждения.
Чуть отдышавшись, он привел себя в порядок как мог, смотря в свое отражение в зеркале заднего вида, и вышел из машины. Закрыв ее, он направился к гостинице.
На стойке регистрации он по-французски объяснил кто он, куда ему и зачем. Поднявшись на нужный этаж и постучав в нужную дверь, он стоял перед дверью в ожидании того, что ее ему откроют. И дверь открылась.
– Доброе утро, – без эмоций сказал он.
– Доброе утро, дорогой. Мы же договари…, – Антуан не дал договорить, втолкнув ее в глубь номера и зайдя сам, закрыв за собой дверь.
Екатерина проснулась от будильника. Она продолжила лежать в том же положении, что и секунды ранее, когда она спала, ожидая того, что Антуан сейчас его выключит. Но будильник продолжал трещать, а никаких телодвижений рядом с собой она не чувствовала и не ощущала. Тогда она открыла глаза и, между частым морганием глазами, увидела, что Антуана рядом с ней нет. Она потянулась к противоположному краю кровати, взяла в руки будильник и отключила его. Спросонья она совсем «потеряла» ориентировку вокруг и продолжила находится в полулежащем положении поперек кровати с будильником в правой руке. Все поняла она через несколько секунд, когда глаза перестали слипаться и она посмотрела на время. Стрелки часов показывали начало восьмого.
– Проспала я Антуана, – заспанным голосом сказала она вслух свои мысли, а затем «сладко» зевнула, потянувшись, – нужно собираться на работу.
Она начала сползать с кровати, смеясь и хохоча над собственной неловкостью. Впереди был душ, завтрак и сборы на работу. Начало новой рабочей недели, начало нового-старого круга будних дней.
«Все по новой. Снова».
С такими мыслями она прикрыла за собой дверь в ванную комнату.
Выйдя из ванной в халате, она пошла на кухню готовить завтрак. Посмотрев в окно, она увидела, что машины нет и с теплыми мыслями подумала об Антуане.
«Поехал провожать маму. Заботливый сын (она улыбалась сама себе). Мне с ним очень повезло и скоро мы будем семьей (она вспомнила о свадьбе). Это прекрасно. Осталось всего ничего и смогу наконец спокойно спать на животе (улыбка не сходила с ее губ. Она проснулась в замечательном настроении). Время, конечно,…летит. Вроде совсем недавно мы встретились в Париже, были вместе в поезде…а сейчас уже вот. Треть осталось от всего срока.(она уже не улыбалась, а была просто спокойна). Вот так проходит вся жизнь…бег, спешка, работа. Но и радости есть, конечно же, без которых все вокруг было бы серым и унылым. В детстве вот хорошо! Ни политики, ни проблем, ни заботы о деньгах, благосостоянии и прочем! Конечно, детство тоже разное бывает…»
– Но это детство, – она продолжила монолог уже вслух, – голова не забита той ерундой, которая считается нужной для жизни, для существования вообще. Ну у разных детей в разных странах и детство разное. Да бывает, что в одной стране оно может быть у одного ребенок диаметрально противоположным нежели у другого. И наша будущая жизнь зиждется на том, что было заложено нам в детстве и в юности. Да и у отличных родителей бывают дети гопота, и наоборот, у ужасных родителей вырастают очень приличные и хорошие дети, которые хотят вырваться из того в чем они росли и стремятся к этому, – затем она резко перешла к другой мысли, – не все в этом мире можно купить и продать. Есть и то, что не продается, – закончила она со злостью и одновременно отречением в голосе.
Екатерина продолжила готовить завтрак, но мысли все у нее уже спутались, однако настроение было таким же хорошим.
– Спасибо что подвез, – сказала Мари, выходя из машины у аэропорта с сумкой в руках.
– Пожалуйста, – ответил Антуан, не поворачивая голову к матери, – хорошего пути.
– Спасибо, – сейчас они были как два антипода, улыбчивая и радостная Мари и хмурый, злой Антуан, – я тогда беру билеты в декабре к вашей свадьбе?
– Бери, если хочешь. Я тебе все рассказал по датам.
– Хорошо. А что ты на меня не сморишь, дорогой? И молчишь все?
– На самолет опоздаешь. Да и мне еще репетировать сегодня. Поеду сейчас.
– Хорошо, любимый. Скоро вновь встретимся. Пока, – она изобразила губами поцелуй.
– Пока, – он потянулся, чтобы закрыть дверь машины.
Как только он закрыл дверь, машина резко рванулась с места даже с небольшим визгом колес. Он уезжал не смотря в зеркала заднего вида. А когда бросил взгляд, то увидел, что мать продолжает смотреть ему вслед, держа сумку в руках. Он резко и одновременно аккуратно отъехал с дороги, припарковал машину и, выйдя из нее и закрыв, побежал к Мари.
Как только он оказался рядом, он выхватил сумку из ее рук, поставил ее на землю и крепк обнял мать, даже чуть приподняв ее над землей.
– Я люблю тебя! – сквозь слезы говорил он ей на ухо и часто целовал в ухо, шею, волосы, – люблю.
– И я тебя, – она тоже обняла его и прижималась всем телом как можно ближе.
Они стояли так, не замечая людей, машин вокруг. Антуан дрожал всем телом, не мог удержать руки на одном месте, перемещая их по спине Мари, часто целовал ее.
– Поедем, дорогой, пойдем! – стала она его успокаивать и чуть отстранять от себя.
– Не могу, не могу тебя отпустить, – говорил он часто дыша, не прерывая поцелуи.
– Все. Хватит. Идем, – она отстранила его с силой.
Взяв с земли сумку, она пошла в здание аэропорта. Антуан через несколько секунд пошел следом за ней, нагоняя мать с каждым шагом.
– Оставайся со мной? – говорил он пока они шли среди внутри.
– Не могу. Ты сам понимаешь. Через месяц будем вновь вместе, – она резко остановилась и погладила его по щеке.
– Я не могу без тебя. Я люблю тебя!
– Я буду ждать только тебя и ты жди меня, – она опустила глаза вниз, на его пояс, – скажешь чего ты хочешь и что тебе привести. В чем ты хочешь меня видеть, в чем хочешь, чтобы я была.
– Хорошо.
– А теперь мне пора.
Антуан буквально бросился к Мари и их губы соприкоснулись в долгом и глубоком поцелуе.
– Пока.
– Пока, – нежно сказал Антуан и выпустил руку Мари из своих рук.
Она ушла, не оборачиваясь. Антуан же проводил ее взглядом до того момента как она скрылась из виду.
Антуан вернулся к машине, сел внутрь, но не стал заводить машину. Сквозь слезы, которые наворачивались на глаза, он произнес тихо, будто стесняясь.
– Какой же я урод, – он положил руки на руль и лег на них, – урод, урод, урод! – все громче говорил он, точнее издавал звуки, прикусив зубами руку.
Трясущейся рукой он достал сигареты и спички. Несколько раз ему потребовалось чиркнуть спичкой по коробку, чтобы искра наконец появилась. Закурив, он бросил спичку в пепельницу и откинулся в кресле. Держа сигарету зубами, он стал расстегивать брюки. Сначала расстегнул пуговицу, затем ширинку. Почувствовав свободу, он развел ноги шире, опустился в кресле ниже. Одной рукой он оттянул трусы, а второй достал свой возбужденный член. Он смотрел на него, ласкал рукой. Стряхнув пепел в пепельницу он вернул сигарету в зубы и продолжил трогать себя, начав чуть заметные движения рукой вверх-вниз. Зубами он все сильнее сжимал сигарету, а губы все шире отрывал. Начались стоны сквозь зубы. Он достал одной рукой новую сигарету, прикурил ее от старой. Окурком предыдущей сигареты он прижег головку, ощутив боль и наслаждение одновременно. Он сдерживал крик, сведя зубы так сильно, что фильтр у сигареты переломился. Он не отводил руку с окурком, а продолжал издеваться над собой. Когда же окурок затух окончательно, он бросил его в пепельницу, вытащил из зубов сигарету, на которой был уже длинный слой пепла на краю. Он поднес сигарету к члену и стал стряхивать пепел на него по периметру. Когда Антуан стряхнул весь пепел, он сделал очень долгую затяжку. А затем снова коснулся сигаретой головки и уже издал что-то среднее между стоном и криком, одновременно выпуская дым от затяжки изо рта. Одной рукой он делал ритмичные движения, другой держал сигарету на плоти. Новая затяжка и новое прижигание. Ритмичные движения рукой становились все быстрее и быстрее. Когда от сигареты ничего не осталось, он буквально кинул ее остатки в пепельницу. Свободной рукой он вывалил из пачки, которая лежала на пассажирском сиденье, остатки сигарет, а пустую пачку поднес к члену и сам подался вперед, чуть согнувшись. Движения руки стали замедляться, а пачка из под сигарет начала заполняться. Когда все закончилось, он достал из бардочка упаковку салфеток. Вытерев себя и засунув салфетку в пачку, он натянул штаны и застегнул их. Открыв дверь, он вышел из машины в поисках мусорки, которая оказалась в нескольких шагах от него. Выкинув пачку в мусорку, он вернулся к машине. Остановившись, Антуан положил руку на крышу и глубоко вдохнул уличный воздух. Сев за руль, он завел мотор, заиграло радио. Он собрал несколько сигарет, которые лежали на пассажирском сиденье и положил их в нагрудный карман рубашки. Под позитивную поп-песню про любовь, машина плавно тронулась. Он готов был сейчас работать на репетиции до изнеможения, но в душе хотел сейчас лишь одного – умереть.
– А ты помнишь нашу свадьбу, Саш? – спросила Елизавета у мужа, когда они сидели вместе в гостиной после ужина.
Родители Александра и Екатерины приехали в Санкт-Петербург вчера и остановились дома у сына с Елизаветой. Сейчас они ушли на вечернюю прогулку, а хозяева квартиры остались дома вдвоем.
– Ты решила перед завтрашней свадьбой моей сестры вспомнить нашу? – усмехнулся он.
– А почему бы и нет, – они вместе сидели полулежа на диване под одним пледом.
– Помню, что ты была без дурацких занавесок на лице и метелки пола за спиной, – с улыбкой ответил жене муж.
– Да мне самой это не нравится. Идешь, блин, пол подметаешь, марлей глаза закрыв, – она сказала это серьезно, – а больше ничего не помнишь? – с шутливой надеждой в голос спросила она.
– Да все я помню. Даже помню как тебя целовал и как гости считать устали! – он потянулся к жене и поцеловал ее в щеку, – у нас с тобой свадьба прошла очень хорошо. обстановка, ресторан – все было очень хорошо. Твой папа даже стихи тогда читал собственного сочинения.
– Ну стихи были то корявенькие, – заметила Елизавета.
– Это уже другой вопрос. Корявенькие, да, не спорю. Но свои.
– Эт верно, – она чуть повернулась, устроившись поудобнее.
– И по деньгам, кстати, у нас с тобой разумно получилось.
– А что у Катьки с этим? Не спрашивал?
– А нафига? Их свадьба, их средства. Мне туда лезть абсолютно незачем. Если она захочет – потом расскажет нам все сама.
Они чуть помолчали.
– Ты то в чем пойдешь завтра? – спросил Александр.
– Да платье свое надену серое то, красивое. Ну ты помнишь.
