Георгий Апальков
Записки мертвеца
Сначала Сергей непонимающе посмотрел на меня. Мол, кто ты такой? Откуда нарисовался? Лишь через несколько секунд он пригляделся и, наконец, вспомним меня.
– Костя? А ты как здесь? – спросил он.
Через левое плечо его был перекинут ремень. На ремне висел убранный за спину охотничий карабин.
– Долгая история. Можно зайти?
– Заходи, конечно. Давай, иди пока внутрь, я тут сам всё закрою.
Сергей затворил калитку на большой засов, переброшенный сразу через неё и через деревянные автомобильные ворота во двор. Я прошёл по расстеленным на земле доскам, чуть припорошённым снегом, ступил на скользкое крыльцо и поднялся в сени.
Дома была Кристина, встретившая меня в прихожей. Она, как и Сергей, тоже не ждала гостей. Их племянница Юля увлечённо смотрела маленький, старый телевизор и не обращала на меня никакого внимания. Кристина задала тот же вопрос, что и Сергей, увидев меня. Я, в свою очередь, ответил ей тем же, чем и Сергею. Она пригласила меня на кухню. Там к нам двоим вскоре присоединился Сергей и рассказал, наконец, откуда у него оружие.
– Главный вооружил всех, – пояснил он, – Ну, как всех: по ружью на дом. А там уж кому как повезло. У нас, вроде, нормальный аппарат. Кому-то двустволка старая досталась, которая ещё неизвестно, стреляет ли вообще. Стволы по сусекам наскребли: всё, что было в закромах, и что когда-то изъяли у новоприбывших
– А зачем он это сделал?
– Для самообороны. Все его менты и прочая братва в поля ушли, упырей гонять. Я, честно говоря, сам не понял толком, что там за история: мэр как-то нескладно и второпях всё объяснил. Как будто какими-то контейнерами их кто-то сбросил с самолётов. А кто сбросил, зачем – даже он не знает. И никто вообще толком не знает. Хотя самолёты и впрямь пролетали: эскадрилья целая, да ещё здоровые такие.
– А люди что по этому поводу говорят?
– Да что они говорить могут? – отмахнулся Сергей, – Так, языками чешут. У всех версии какие-то – чепуха одна. Главное, что они где-то неподалёку тут приземлились и, вроде как, некоторые даже уцелели при падении и бродят где-то в окрестностях. Вот, чтобы не дожидаться, пока они на деревню набредут, Гросовский и отправил народ отстрелять их на подступах. Так-то я не переживаю, если честно. Мы, вон, забор наполовину достроили: точнее, базу закончили, костяк, по всему периметру. Мертвечина – она же, вроде, тупая, бестолковая. Кто-то говорил, что они даже через простые препятствия перелезть не могут: тормозятся возле них и носом утыкаются, не понимая, что к чему. Так что даже ружья, по сути, не нужны: забор один со всеми справится, если что вдруг. Ну а это – это всё больше для подстраховки.
Сергей ещё раз показал мне свой карабин, давая понять, что он имел в виду под словом «это».
– Ты лучше расскажи, – включилась в разговор Кристина, – Как ты-то тут оказался? Мы думали, и ты, и Ира с концами ушли. Кстати, где она?
Я поведал им всю историю своих злоключений, начиная с того дня, как я ушёл от них в последний раз. Мне было радостно, что ни Сергей, ни Кристина не держат больше на меня зла за ту былую выходку, когда Старков приехал в Надеждинское набирать людей в первый раз. Мы снова сидели на кухне за чаем, как старые друзья, встретившиеся друг с другом после долгой разлуки.
В середине моего рассказа на кухню пришла Юля. Увидев меня, она растерялась, не зная, как отреагировать на моё появление. Потом из её уст в очередной раз прозвучал вопрос, уже озвученный её дядей и тётей.
– А как ты сюда пришёл?
И я начал рассказывать историю заново.
Мы славно поболтали, и уже на закате разошлись. Я вышел на крыльцо, чтобы сходить в уличный туалет, а после – как следует надышаться свежим воздухом прежде, чем лечь спать. Сергей и Кристина выделили мне койку в комнате, в которой раньше ночевали мы с Ирой. После такого долгого дня я, впрочем, был бы рад устроиться и на холодном полу. Перед тем, как снова зайти в дом, я долго смотрел на заходящее солнце. Оно медленно тонуло в унылом, серо-коричневом море облетевших деревьев где-то там, далеко за огородами. Небо озарялось багрянцем его лучей, сделавшихся напоследок особенно яркими.
А дальше, вслед за сумерками, на Надеждинское опустилась ночь.
День 112
В предрассветном полумраке меня разбудил Сергей. Спал я крепко, и проснулся не сразу. Он же настойчиво тормошил меня за плечо, требуя, чтобы я немедленно встал с постели.
Когда я открыл глаза и увидел его, нависающего надо мной в домашних штанах, в майке и с карабином на перевес, я решил, что всё ещё сплю: настолько вид Сергея был абсурдным. Но едва он сказал мне, что послужило поводом к такому раннему подъёму, я вмиг вернулся в реальность.
– Тихо! Вставай, Костя, одевайся! – проговорил он шёпотом, – Не шуми только: обложили нас.
– Кто обложил? – спросил я, вопреки его наставлениям – во весь голос.
– Ш-ш-ш! Тихо, говорю! Уроды эти бестолковые – кто ещё? Везде вон: и по двору, и по улице ходят.
– Откуда они взялись?
– А я знаю? Одевайся. Надо как-то подготовиться, если вдруг внутрь ломиться начнут.
Позднее я узнаю, откуда нагрянули мертвецы. Но сейчас и впрямь было не до рассуждений на эту тему. Нужно было действовать, и действовать быстро. Я наскоро оделся, пристегнул свою поясную сумку с дневником и присоединился к перепуганным Сергею и Кристине в гостиной. Они всё ходили вокруг и смотрели в окна то там, то здесь. Юлю к окнам они не подпускали, желая, по всей видимости, оградить её от всецелого погружения в контекст сложившихся неприятных обстоятельств. Она, тем не менее, всё чувствовала. Дети всегда всё чувствуют и видят, когда идиоты-взрослые хотят от них что-либо скрыть, тем самым делая только хуже. Когда ребёнок понимает, что происходит что-то страшное, но все взрослые вокруг старательно об этом молчат, как будто бы пытаясь защитить чадо от этой информации, ребёнок отчётливо понимает, что всё – хуже некуда, и наполняет созданный самими же взрослыми вакуум мрачными подробностями, на ходу сотворёнными буйствующим воображением. Вот и Юля, послушно сидевшая тогда в дальнем углу комнаты, возле печи, рисовала себе самые жуткие картины грядущего. Тщетны были её попытки выведать у дяди с тётей, что там, в конце концов, происходит. «Ничего, Юленька, посиди пока, всё нормально», – отвечали они, держа её за полную дуру.
У Сергея в руках был карабин. Кристина ходила по дому с ножом. Я решил, что и мне неплохо было бы вооружиться хоть чем-нибудь. Я сходил на кухню и взял оттуда то, что доселе никогда не расценивал как оружие против мертвецов: ножницы. Большие кухонные ножницы с треугольными, но затуплёнными концами. Череп ими не пробьёшь, как, впрочем, и гнущимся, плохоньким кухонным ножом. Зато в глаз мертвяку зарядить ими ещё как можно. К тому же, в сравнении с ножом, ножницами прицелиться будет в чём-то даже проще. И в руке они сидят крепче. И как я раньше до такого не додумался? Штык-ножу они, конечно, проигрывают, но в сравнении с этими огрызками, годящимися только для чистки грибов и нарезки хлеба – небо и земля. И металл плотнее и надёжнее, и, опять же, рукоять… В общем, если случится чудо, и укус не убьёт меня через несколько часов, то я стану коммивояжёром: буду ездить от по всей стране, от города к городу, и продавать ножницы.
– Какой план? – спросил я Сергея с Кристиной, вернувшись в комнату.
– Сидеть и ждать – такой план, – ответил Сергей.
– Чего ждать?
– Не знаю, – честно признался он, – Пока они уйдут куда-нибудь. Или пока их тут не перестреляют.
– Кто перестреляет?
– Да что ты привязался?! Не знаю я! Знаю только, что стены нас тут от них защищают пока – вот и всё.
– А дальше-то что? Ну, защитят они тебя день, два, три. Ну, просидишь ты тут, запасы экономя, какое-то время. В туалет, кстати, тоже как-то здесь ходить придётся…
– Короче, ты что предлагаешь, умник?
– Машина есть у вас?
– Была. Та, белая, на которой мы приехали. Которую ты нам ещё отдал, когда мы только-только познакомились.
– И где она сейчас?
– У соседей на участке. Из окна твоей комнаты её можно увидеть, через щели в заборе. Вон.
Сергей подвёл меня к окну, и я увидел лишь небольшой, тоненький намёк на что-то белое и похожее на корпус автомобиля между прикрученными почти вплотную друг к другу доски забора.
– Зачем вы её туда поставили?
– А я откуда знал, что она нам когда-то понадобится? У нас во дворе места мало, мешалась она. Попросил соседа, чтоб во дворе у себя её подержал. У него места побольше. И чё ты предлагаешь-то в итоге? Тачку взять, а дальше что?
– Дальше – ехать отсюда. Или вас тут что-то держит?
– Ещё как держит! Мы тут только кое-как освоились. Да погоди ещё, чё горячку пороть? Щас менты мэрские подтянутся, перещёлкают всех. Может, в центре там, где мэрский особняк, их вообще нет.
– Ментов самих уже могли перещёлкать. Иначе как они этих тварей в деревню пустили? – вмешалась Кристина.
– И ты туда же! Ну давайте теперь через толпу к тачке ломиться!
– Зачем через толпу? Вот же она, за забором!
– А ты откуда знаешь, что у них там во дворе их не столько же, сколько у нас?
– А у нас их сколько?
– А у нас их много. На вон, иди, погляди. Можешь сам посчитать.
Я вышел в прихожую и посмотрел в окно, выходящее во внутренний двор. Там, на промежутке между крыльцом и калиткой, стояло всего двое заражённых. Выглядели они хорошо – даже очень хорошо. Сравнить их с полудохлыми, полузамёрзшими городскими мертвецами язык не поворачивался. Ко всему прочему, наружность у них была совершенно иная. Проще говоря, это были люди другой расы: чёрные волосы, узкий разрез глаз и большие плотные скулы. Они яростно глядели вокруг своими пустыми, бесцветными глазами и будто бы всеми органами чувств одновременно пытались уловить хоть какое-то присутствие человека. Ходили они чуть пригнувшись, подобно собаке, идущей по следу, и то и дело дёргали головами вверх-вниз, словно бы это помогало им лучше ориентироваться в пространстве. У одного из рыскавших по двору была жутким образом сломана рука: кость в районе локтя, по всей видимости, была раздроблена в песок, а сама рука, вывернутая в обратную сторону, висела на одной только коже и мускулах. И тем не менее, этой же самой рукой ему удавалось каким-то образом шевелить! Пальцы на его кисти двигались, подёргиваясь один к одному, будто бы перебирая струны на грифе гитары. Как же давно я не видел мертвецов такими: бодрыми и полными сил. За всё это время я успел позабыть тот ужас и беспомощность, которые испытываешь, глядя на них.
Едва я поймал себя на мысли о том, что неплохо было бы увидеть, насколько они быстры, где-то вдалеке раздался хлопок. Потом – ещё один. Хлопки были громкими и звучными: стреляли, скорее всего, из двухзарядного старенького ружья. На хлопки отреагировали все зомби вокруг. Наши, притаившиеся во дворе, тоже вскинули головы. Точно проследив невидимый путь от эха до источника звука, они кинулись в сторону ворот, отделявших наш двор от улицы. Я не поверил своим глазам, когда увидел, как эти мертвяки играючи перемахнули через ворота высотой в человеческий рост. Они прыгнули, вцепились в ограду сверху, а потом ловким, летящим движением перевалились через неё. Эти вышедшие из ниоткуда заражённые совершенно точно представляли собой угрозу какого-то совершенно иного уровня. Кто это такие, и почему они так шустры и сильны, мне тоже предстояло узнать в совсем скором времени. Пока же я мог только наблюдать и изо всех сил сопротивляться соблазну впасть в панику и, подобно Сергею, забиться в угол и отказаться вообще что-либо делать, кроме того, чтобы тупо сидеть и ждать.
Я знал, что нужно действовать. Что времени на размышление нет. Оттуда же, откуда несколько секунд назад раздался выстрел, теперь донёсся истошный крик, через мгновенье сменившийся страшным, неестественно громким булькающим звуком.
– Надо к мэру идти, – сказал я, возвратившись в гостиную.
– Чего? Зачем? – изумился Сергей.
– Он точно знает, что к чему. Плюс, у него забор трёхметровый, ни одна тварь не зайдёт ни с улицы, ни из леса.
– Чем тебя здесь-то не устраивает пересидеть?!
– Он прав, – встала на мою сторону Кристина, – Мы тут как мясо на витрине. Чуть звук – и все сюда сбегутся, а там…
Кристина глянула на Юлю и понизила голос до шёпота.
– А там и в окна заползут, и в дверь начнут ломиться.
– Да как они тебе в окна заползут!
– Ты видел их? Они точно не такие, как там были, в городе. Эти и бегут как угорелые, и прыгают выше головы. Ты их только помани, и они весь дом к чёртовой матери снесут!
– Твою налево… Да придите вы в себя! Вы жизнью рискнуть предлагаете, чтобы до более высоких стен добраться! Не лучше ли просто тут сидеть и никуда не ходить, с такими стенами, какие есть?
– Не лучше, – решительно ответил я. Кажется, в моём желании выйти наружу было и кое-что ещё, помимо необходимости добраться до дома Гросовского, чтобы попросту выжить.
– Тем более, сейчас шанс есть: пока они все на выстрел отвлеклись. Тут всего-то: через забор махнуть, и вот уже машина! Сели, да поехали.
– Ага. А ворота как? Таранить будем?
– Зачем? Откроем просто, да и всё. Потом – аккуратно по улочке, объезжая их. Может, вообще сразу получится до конца, до большой дороги доехать. А там – прямиком в город.
– В город?!
– В город, конечно. А куда ещё? Что здесь-то ловить?
– Вы уже определитесь оба, – раздражённо сказал Сергей, незаметно для себя самого перейдя с шёпота на бас, – Или в город, или к мэру.
– Я к мэру сначала, – сказал я, – Вы – как хотите.
– И что мы, ради тебя у особняка мэрского будем останавливаться? – возмутилась Кристина, – Зачем тебе вообще туда?
– Могу и на ходу спрыгнуть, – пожал плечами я, – А зачем… Надо – вот зачем. У меня друг там. А с ним – двадцать с лишним таких же ребят, как Юля. Ну, я вчера рассказывал.
– А, ты про Алексея? Н-да… Ладно, придумаем что-нибудь. Главное сейчас момент поймать, иначе потом опять застрянем. Юля, солнце, давай, вставай! Надо идти.
– Куда идти?! – в ярости воскликнул Сергей, явно потеряв контроль сначала над ситуацией, а затем – над самим собой, – Да вы с дуба рухнули? Нас сожрут там!
– Ты идёшь или нет?! – криком же ответила на это Кристина, – Если нет – отдай ружьё!
– Вы сейчас доорётесь до того, что уже и идти никуда не надо будет, – попытался разрядить их спор я, – Ключи, кстати, где? В машине?
– В машине, – сбавив тональность голоса, подтвердил Сергей, – Сама тачка открыта.
– Как на улицу выбираться будем? – спросила Кристина.
– Предлагаю через окно, – сказал я, – Сначала в палисадник, а там – сразу через забор.
– Вы уверены хоть, что в том дворе мертвяков нет? – спросил Сергей, сделав последнюю попытку вразумить нас.
– Увидим, – ответил я, – Я первый пойду. Заберусь на забор и гляну. Если есть кто – скажу, залезем обратно в дом.
– Ладно, чёрт с вами. Иди тогда сначала ты посмотри, а потом мы подойдём, если всё нормально.
Я кивнул, вышел в нашу с Ирой комнату и открыл в ней окно, которое вело в граничивший с соседним участком палисадник. Его и участок разделял забор в человеческий рост, на который, в принципе, нетрудно было взобраться, встав перед этим на какое-нибудь возвышение. Я взял первый попавшийся стул и выбросил его наружу. Затем вылез и сам через открытое окно.
Лишь оказавшись в палисаднике я понял, что мертвецы могли быть и здесь: притаиться где-нибудь за углом дома. На мгновение меня охватил ужас, но я быстро взял себя в руки. К тому же, оглядевшись по сторонам, я убедился, что горизонт чист и перестал беспокоиться. Подставив стул к забору, я встал на него и теперь мог видеть весь соседский участок, вплоть до огорода. На нём не было ни души. В доме соседнем, по всей видимости, тоже кто-то был. Несколько пар испуганных глаз, принадлежавших взрослым людям, смотрели на меня из окон тамошнего дома. Я махнул им рукой и указал пальцем на машину. Таким образом я хотел сказать им, чтобы они присоединялись к нам в нашей авантюре. Но люди в доме лишь покачали головами, то ли говоря, что затея моя им не по душе, то ли отговаривая меня самого от этой затеи. И ведь действительно: чтобы выгнать машину на улицу, придётся отодвинуть задвижку и открыть ворота этого самого соседнего участка. А, оставив эти ворота открытыми, мы подложим нашим соседям большую и неприятную свинью. Что ж, нужно будет об этом как-то позаботиться – только и всего.
Я оглянулся назад и шёпотом сказал Сергею с Кристиной, что у соседей всё чисто. Услышав это, они стали вылезать из открытого окна. Пока они суетились там, я глядел на дорогу. В отличие от соседнего участка, огороженного глухим забором, улица от палисадника была отделена лишь невысокой изгородью. Через изгородь эту хорошо просматривалась улица, на которой я заметил несколько стоящих на грязной дороге мертвяков, переминающихся с ноги на ногу. Они будто бы отстали от своих сородичей, устремившихся на звук выстрела и на последовавший за ним чей-то истошный крик неподалёку, и теперь не знали, что им делать дальше. И потому они могли только ждать какого-то нового стимула, который погонит их к уже новой цели.
– Всё, я прыгаю. Вы – давайте тоже. Если надо, я там вас подхвачу, – сказал я и перелез через забор, оказавшись на участке соседей.
Происходившее в нашем палисаднике дальше дошло до меня одними лишь звуками. Вот кто-то на той стороне встаёт на подставленный мною стул. Вот этот кто-то показывается из-за забора, и я узнаю, что кто-то – это Кристина. Она преодолевает препятствие и оказывается вместе со мной, рядом с машиной. Затем на стул встаёт кто-то ещё. Из-за забора показываются маленькие ручки, и я понимаю, что это Юля. Сергей встаёт на стул вслед за ней и подсаживает её, чтобы она могла перелезть через преграду. Она переваливается через забор, теряет равновесие и падает, громко взвизгивая от испуга. Кристина успевает её подхватить, и ребёнку удаётся избежать травмы. Затем я слышу яростный рык кого-то, кто до сих пор был на дороге и только и ждал повода кинуться на кого-нибудь, кто обнаружит своё присутствие, скажем, непреднамеренным, случайным вскриком. Потом я слышу уже несколько пар ног, приминающих ногами хрустящий мокрый снег и бегущих как будто бы прямо сюда. Затем – треск: ломается изгородь палисадника. Разъярённые мертвецы сшибают её своим стремительным напором, не видя надобности в том, чтобы её перепрыгивать. Возможно, для них и для их полудохлого мозга преодоление препятствия – это какая-то более сложная операция, которая под силу только продвинутым, тренированным зомби. Чем обходить преграду или перелезать через неё, куда как проще ломануться напролом – тем более, если преграда ветхая и в некоторой степени условная. Под треск разломившихся полусгнивших досок Сергей вспрыгивает на забор и успевает свалиться сюда, к нам, прежде чем его преследователи оказываются в палисаднике. Теперь назад дороги точно нет.
– Ты как? – спросила его Кристина, зачем-то взявшись отряхивать его куртку от снега.
– В машину, быстро! – сказал он. Его округлившиеся глаза были полны первобытного ужаса.
– Садитесь и заводите. Я ворота открою, – сказал я и бросился выполнять обещанное.
«А что, если двигатель промёрз и не заведётся?» – подумал я, откидывая от ворот здоровенную балку. Как говорится, хороша ложка к обеду. И как я раньше об этом не подумал? Дурак! Надо было сразу предугадать все возможные сценарии и предусмотреть варианты действий на случай всех возможных неудач! Хотя, кто знает, как скоро мы бы вообще взялись за дело с таким подходом. И взялись ли бы за него вообще.
К счастью, мотор завёлся. Ворота я как раз отворил, и Сергей, сидевший за рулём, уже стал разворачиваться для того, чтобы выехать через них на дорогу. На дороге, в свою очередь, было более-менее чисто. Мертвецы, разгуливавшие там возле нашего дома, теперь толпились в нашем палисаднике и пытались перелезть через забор. В этот раз у них получалось хуже, чем у тех двоих, которые перемахнули через ворота, направившись с нашего двора на выстрел ружья где-то вдалеке. Возможно, разгон был не тот или, может быть, мертвецы начали терять ориентир, и потому двигались к нему теперь не так стремительно. Так или иначе, у Сергея было несколько секунд – а то и минута – на то, чтобы развернуться и вырулить со двора. Я воспользовался этой минутой для того, чтобы сообщить жильцам соседнего дома о необходимости вернуть балку на прежнее место после того, как я закрою ворота. Один из них кивнул мне через окно и пропал в глубине дома, устремившись, по всей видимости, к выходу. Я с ним, правда, так и не встретился: Сергей выехал с участка, и мне нужно было торопиться, если я хотел успеть запрыгнуть в машину.
Выйдя на улицу, я поспешил закрыть ворота. Створки были тяжёлыми, и потребовалось время, чтобы вернуть их в исходное положение.
– Чё ты там встал?! Давай быстрее! – подгонял меня Сергей.
– Щас! – ответил ему я, таща на себя вторую створу.
И тут, едва я затворил ворота соседнего участка, кто-то налетел на меня и одним махом сшиб с ног. Я упал в снег в полнейшей растерянности. Наверняка мне как следует тряхнуло голову, потому что следующее, что я помню – это нависающего надо мной амбала с разинутым ртом, из которого на лицо мне капала тягучая слюна. Глаза у амбала были налиты кровью и были такими же одновременно пустыми и яростно алчущими, как и у всех прочих заражённых. Он хотел сожрать меня. Он хотел уничтожить меня, он хотел, чтобы меня не стало. Он хотел моей смерти, и ничто в этом мире не заботило его больше, чем я и моя жизнь, которую он должен был отнять.
Наконец, тогда, заглянув в глаза тому зомби, я понял о них всё, что должен был понять ещё раньше. Они – такие же люди, как и мы. Есть в каждом из нас что-то такое, что делает нас если и не одинаковыми, то по крайней мере похожими. Это – тяга к разрушению, к уничтожению, к умерщвлению. Это – жажда увидеть смерть всего живого, сломать что-то красивое, убить, завладеть и затем растоптать, сделав себя единственным и последним хозяином чего-либо: будь это предмет или человек. Уничтожить не во имя собственного блага, не для выгоды или награды, но из чистого зла: из яростного желания заставить весь мир погибнуть раньше, чем наше собственное смертное тело испустит дух. Чёрт возьми, так вот зачем нашей цивилизации всю дорогу нужна была сказка про вечную жизнь в раю или в аду! Или про вечную жизнь в наших мирских деяниях: будь то искусство, наука или размножение и воспитание себе подобных. Без этих сказок нас ждёт лишь отчаянье, пустота и недолгая борьба с обидой на всё живое вокруг за то, что оно будет здесь после того, как нас самих поглотит небытие. С обидой, перерастающей в ярость и жажду сначала вдарить кулаком по чему-нибудь мягкому и податливому как следует, а после – придумать что-нибудь ещё, чтобы унять свою боль. Надо мной нависло не неведомое существо с раскрытой пастью, не какой-то там заражённый, не зомби и не ходячий мертвец. Надо мной навис точно такой же человек, которому волею судьбы, эволюции, Бога – кого угодно – отняли всё, кроме этой самой ярости, берущей своё глубинное начало в осознании собственной обречённости и беспомощности перед лицом неизбежной смерти. Этот амбал уже умер. И, возможно, где-то в недрах его холодного мозга имелось понимание того, что и текущее его положение тоже не вечно. Что мороз и естественные процессы разложения вскоре возьмут своё, если раньше этого не сделает пуля, пущенная в голову. И потому он с такой жаждой, с таким остервенением хотел сейчас, чтобы я последовал в это чёрное ничто вместе с ним.
Секунду-другую я просто лежал и держал амбала на расстоянии вытянутых, но постепенно сгибавшихся в локтях рук. Я ждал, что Сергей вот-вот выйдет и прострелит ему голову, и лишь надеялся, что пуля не зацепит меня за компанию. Но этого не произошло. Я слышал шум двигателя: как он сначала взревел, а потом стал удаляться всё дальше, дальше и дальше. И тогда мною овладело исступление. Больше, чем я сам хотел остаться в живых, я хотел, чтобы сбивший меня с ног амбал сдох, не получив желаемого. Силы были неравны. Он – здоровый стокилограммовый крепыш, а я кто? Тщедушный паренёк, полгода назад и не помышлявший о том, чтобы взять в руку что-то тяжелее компьютерной мыши. Но сейчас я должен был победить. Даже если после этого меня разорвут на куски сородичи амбала, подоспевшие ему на помощь – я должен вырвать свою жизнь из его лап, и должен сделать это сам. Пусть это будет стоить мне чего угодно, но сейчас я должен одержать верх.
Я изо всех сил толкнул амбала от себя и выскользнул из-под него чуть вбок. Потом я отпустил его и принялся ползти прочь. Мне нужна была секунда – всего секунда для того, чтобы только успеть выхватить из-за пояса ножницы и покрепче сжать их в руке. Это я и сделал. Когда я развернулся, амбал уже снова летел на меня, простирая вперёд руки. Движением, натренированным ещё в Знаменском, ещё во время подготовки к возвращению в город, я подлез чуть под него, вцепился ему в горло и нанёс удар точно в левый глаз. Он дрогнул, ослаб, но не обмяк окончательно. Тогда я как следует провернул ножницы, вошедшие в его череп по самую рукоять, а после – вытащил их и ударил уже в другой глаз. Амбал плашмя рухнул на снег. Я взгромоздился на него и стал теперь уже беспорядочно бить его здоровенными кухонными ножницами по голове. Само собой, кости черепа они пробить не могли и только царапали лицо несчастному. Но я и не хотел теперь его убивать: он уже был мёртв. Я просто бил его, бил, бил, бил, чтобы… Не знаю, зачем. Наверное, затем же, зачем он минуту назад хотел вгрызться зубами мне в глотку. Просто так. Без всякой на то причины.
Я опомнился и оставил бедолагу только тогда, когда увидел следующего мертвеца, надвигавшегося на меня с той стороны улицы, которая через всего через несколько сотен метров упиралась в край деревни и в луга, простиравшиеся за нею. Тот другой мертвец шёл медленно, чуть пошатываясь. Что-то не то у него было с ногой. Он то волочил её, то опирался на неё и тут же почти падал, но в последний момент ловил равновесие и снова шёл вперёд, таща непослушную ногу за собой. Он видел меня. И шёл сюда, чтобы со мной расправиться. С ним в бой я вступать не стал и поспешил пойти по дороге в противоположную от хромающего преследователя сторону. Оставив за спиной амбала, лежавшего на окровавленном снегу, я направился к дому Гросовского.
Передвигался я трусцой, готовясь в любой момент побежать быстрее, если вдруг за мной увяжутся мертвяки. К счастью, на ближайшие несколько сотен метров вперёд улица была пуста. Лишь возле одной из последних деревянных изб, следом за которой начинались уже богатые кирпичные коттеджи, я заметил сборище из семи или, может, десяти заражённых, окруживших съехавшую в кювет и завалившуюся набок белую машину. Следы на запорошённой дороге сначала тянулись двумя прямыми линиями вдоль дороги, потом в один момент резко искривлялись и шли сначала влево, потом вправо, а потом – вкривь и вкось, в конце концов заканчиваясь возле придорожной канавы, преодолеть которую на полном ходу и при этом не перевернуться мог, разве что, тяжёлый деревенский трактор. Судя по всему, до того, как Сергей поравнялся с этой самой толпой, она была занята чем-то – или кем-то – другим на противоположной от места аварии стороне дороги. Но то ли кого-то из мертвецов привлёк шум двигателя, то ли Сергей как-то неосторожно и слишком резко вывернул руль вправо, пытаясь объехать толпу, но, в конце концов, автомобиль вылетел с дороги, и часть мертвецов тут же устремилась к нему. На снегу остались их беспорядочные следы, за которыми тянулись тоненькие дорожки свежей крови. Должно быть, эти трупы успели прикончить кого-то, прежде чем взяться за Сергея и его семью: рты многих из них были перепачканы от подбородка и до самых глаз. Увидев аварию, я поспешил на помощь, совершенно не зная, что именно я буду делать, чтобы выручить их. Знал я только одно: я должен сделать хоть что-то. Хотя бы попытаться.
На полпути я сообразил, что лучше всего будет отвлечь мертвяков от машины, переключив их внимание на себя. Для этого достаточно тупо начать кричать, хлопать в ладоши – да что угодно, лишь бы создать шум. Но едва я сложил рупором окровавленные руки и поднёс их ко рту, передняя дверь машины отворилась, и из неё показался ствол карабина. В следующее мгновение раздался первый выстрел. Затем – второй, третий, четвёртый, пятый и так далее. Сергей палил беспорядочно и большей частью наобум. Лишь дважды он попал в цель, поразив двоих мертвяков прямо в голову. Остальные же попадания только злили заражённых, заставляя их молотить по стёклам тачки всё сильнее и сильнее. В конце концов, мертвяки сосредоточились возле левой стороны автомобиля, находившейся на возвышении, а правую часть, двери и боковые стёкла которой почти упирались в землю, оставили, решив, видимо, что сверху они проникнут в машину куда как вернее. Сергей продолжал палить. Мертвецы продолжали тянуться к нему. Тем временем, из окна задней двери на противоположной стороне показались чьи-то руки. Потом – голова. Я увидел Юлю, пытавшуюся вылезти наружу, и поспешил к ней на помощь, стараясь обойти место аварии как можно дальше. Перетягивать внимание заражённых на себя было теперь бессмысленно. Они вплотную занялись Сергеем и уже от него не отстанут. Нужно хотя бы попытаться вытащить тех, кто сидит сзади. И я до последнего надеялся, что Юля и Кристина вместе успеют выползти из этой проклятой машины.
Подоспев к тачке, я взял Юлю за руки и потянул на себя. Протиснуться ей было невероятно тяжело: зазор между окном и землёй был очень узкий, да к тому же и мертвецы с другой стороны всё сильнее и сильнее толкали машину, делая этот самый зазор ещё уже, фактически переворачивая машину полностью на правый бок. Прогремело ещё несколько выстрелов. Затем раздался душераздирающий крик Сергея. Всё, конец: до него добрались, ему уже ничем не поможешь. Вслед за ним закричала и Кристина: скорее всего, от ужаса, а не от боли. Пока не от боли. Мертвецы начали проникать в салон автомобиля.
Юле удалось выбраться, и вслед за ней наружу просунула руки и Кристина. Следом она высунула голову. Стало ясно, что с ней всё будет не так просто, как с Юлей: она была значительно крупнее, и протиснуться через щель между окном и землёй ей будет куда как тяжелее. Машина, в салоне которой стенал съедаемый заживо Сергей, тем временем начала заваливаться на бок. На нас с Юлей мертвяки не обращали никакого внимания: они были сосредоточены на другой добыче. На мучающейся, кричащей и отбивающейся добыче, борьбу с которой они воспринимали теперь как игру.