Георгий Апальков
Записки мертвеца
– Вот и я так думаю, – подытожил я.
Только выйдя из душа, я вспомнил про Лопатина. Про то, что был на свете такой человек и про то, что ещё сегодня утром он тоже дышал, думал и чувствовал. На мысли эти меня натолкнул всяческий личный скарб, разбросанный на его кровати. Там были какие-то ничтожные бытовые принадлежности: бритвенный станок, мыльница, туалетная бумага – всё то, что утром он не стал убирать к себе в тумбу, решив, что займётся этим по возвращении с развода или, на худой конец – с задачи. Но вышло так, что больше ни этим станком, ни мыльницей, ни туалетной бумагой никто не воспользуется. Человек ушёл, а вещи остались. Человек уходит, а вещи – остаются. Я вспомнил его лицо в момент, когда Смирнов направил на него пистолет. То было поистине лицо человека, оставившего после себя одну только туалетную бумагу. Мне хотелось вдоволь посмеяться над этой чёрной иронией судьбы. Но вместо этого я вдруг заплакал. Ира была в ванной, и я был счастлив, что она меня не видит. Я рыдал и одновременно торжествовал. Слёзы водопадом лились из глаз и скатывались по щекам ко рту, растянувшемуся в улыбке. Мне было горько, и я оказался настолько рад, что у меня вышло, наконец, выпустить эту горечь, что я не мог сдержать восторг, смехом лившийся наружу. Я не понимал, что со мной происходит, но чувствовал, что должен насладиться моментом. И мне хотелось навсегда остаться в этой минуте помешательства. Что-то подобное уже было со мной давным-давно, когда мертвецы едва не сожрали меня заживо в машине, за несколько сотен метров до Ириного дома. Только теперь я был не при смерти, но напротив – чувствовал себя живее всех живых.
Вскоре всё прошло. Я взял себя в руки, утёр слёзы и привёл себя в порядок. Затем – сгрёб в кучу всё, что осталось после Лопатина, и выбросил в мусорное ведро в общем коридоре. Когда я вернулся, Ира только-только вышла из ванной с мокрой головой, обёрнутая в одно лишь большое белое полотенце. И я вдруг вспомнил, что кроме нас в этой комнате больше никого нет. И вспомнил я об этом с упоением.
День 111
Мы не выспались, но, несмотря на это, утром чувствовали себя хорошо. Мы вовремя подоспели на завтрак. Я был готов начать уплетать пельмени, щедро посыпанные чёрным перцем, но подошёл капитан Смирнов и забрал меня с, пожалуй, единственного утреннего мероприятия, ради которого всё ещё хотелось просыпаться.
– Соколов! – гаркнул он, подняв на уши всё помещение, в котором завтракала вся наша рота в полном составе и ещё несколько человек из других подразделений, находившихся, по всей видимости, в суточном наряде.
– Я! – откликнулся я.
Увидев, как я встал, он подошёл чуть ближе, чтобы не орать через весь зал.
– Заканчивай приём пищи. Старков вызывает.
– Товарищ капитан, я ведь ещё не начал даже…
– Вот и хорошо! Значит, и заканчивать нечего. Оружие в руки, и вперёд, за мной!
Я в спешке попрощался с Ирой, взял автомат и проследовал за капитаном, к радости кого-то из наших соседей по столу оставив на нём нетронутую тарелку с едой.
Мы шли по улице, мимо людей, направлявшихся по своим делам. Половина из них были в форме, половина – в гражданской одежде. В центр, к зоне, контролируемой бойцами Старкова, стягивались люди со всех окраин. Кто-то откликался на призыв, который днём и ночью крутили по радио и на местном телевидении, и записывался добровольцем, чтобы хоть как-то помочь в деле освобождения города от банд и мертвецов. Кто-то спасался от пресловутых мертвецов и мародёров, державших в страхе их район. Они, разумеется, могли и подождать, пока военные доберутся до их захолустий и зачистят их по примеру всех прочих мест, по которым ежедневно ураганом проносились вереницы боевых машин, отстреливая заражённых, и группы, разбиравшиеся с бандитами, засевшими в бывших торговых центрах. Но, вероятнее всего, люди эти в какой-то момент решали для себя, что они и так ждут уже слишком долго, отчаивались и устремлялись в путь, лелея надежду когда-нибудь вернуться в свои дома.
Одним из таких людей был тот человек с густой бородой, которого я повстречал во время своего путешествия к Ире. Я увидел его этим утром, среди прочих мужчин в гражданском, получавших какие-то инструкции от офицера возле склада неподалёку от штаба. Увидел я его мельком, и заговорить с ним у меня не было шансов, но я был абсолютно точно уверен, что это он. Такую бородищу ни с чем не спутаешь! И хотя знакомы мы с ним до этого были лишь мельком, и я даже не знал его имени, я был рад, что с ним всё в порядке. В конце концов, если бы не он, неизвестно, как бы вообще всё обернулось.
Пока мы проходили мимо той группы людей в гражданском, я всё смотрел на старого знакомого, и капитан, должно быть, это заметил.
– Кого там увидал? Привидение? – спросил он.
– Нет, товарищ капитан. Так, из прошлой жизни один чувак.
– «Чувак»… Значит, слушай внимательно. Пока не пришли, вкратце тебе обрисую, что к чему. Вчера днём связь пропала с дизелем. С дисциплинарной ротой в смысле, вернее – с её частью. Конкретно – с теми, кого отправили малышей забирать из спорткомплекса, про которых ты же, кстати, и говорил тогда Старкову с другими полканами. Подробностей не знаю. Вчера командир сказал только, что пойдём мы с тобой и ещё несколько ребят, кого возьму. За каким хреном ему я понадобился – не знаю. Это ж надо: офицера к солдату приставить! В общем, ты по любому идёшь как проводник, а я, видать, под горячую руку попал с теми троими, которые вчера полегли. Говорил сначала, что после развода сегодня соберёт, но решил, видимо, не ждать – сейчас вызвал. Ты там если перекусить захочешь – посмотрим: может, время останется – найдём тебе пайку.
– А что именно сделать-то нужно будет, товарищ капитан?
– Щас он всё и расскажет сам. Найти пропавших, наверное. Или выяснить, что с ними стряслось. Шутка ли: десяток с лишним человек и техники несколько единиц. Если полегли – надо будет узнать, где, чтобы имущество хотя бы вернуть. Но, сдаётся мне, дело тут не в этом.
– А в чём?
– Свалили бойцы – вот, в чём. До этого дожидались, пока их на работу с поддержкой не отправят, а как поймали момент – улизнули куда подальше. Этого и следует ожидать, когда роту целиком из штрафников комплектуешь. Но куда же: думает ведь, что он… Ай, ладно, – махнул рукой капитан, – Это уже не для твоих ушей.
Я не стал любопытствовать и выпытывать у капитана подробности. По правде говоря, мне было всё равно. Всё, что я делаю здесь – работа, от которой у меня нет варианта ни отказаться, ни улизнуть. К тому же, кто я тут? Простой рядовой, дело которого маленькое: иди туда, куда скажут, и делай то, что велят. К чему, в таком случае, беспокоиться об опасности или сложности порученной задачи? Гораздо проще закрыть на всё это глаза и слепо довериться своему командиру, став немым воплотителем его воли. Смирнову я доверял сверх меры: мне казалось, что уж он-то точно знает, что делает. Старков, в прочем, у меня тоже не вызывал вопросов, если не считать ту историю с помилованием бандитов из Радуги.
Мы вошли в штаб, поднялись по лестнице и встали у двери в бывший кабинет мэра, а ныне – в ставку полковника. Смирнов постучал и попросил разрешения войти за нас обоих.
– Заходите, заходите, – сказал полковник, сидевший за столом в кресле мэра.
Я вошёл последним, не зная, следует ли мне закрыть дверь или оставить её распахнутой. Доводчик на ней решил всё за меня, медленно и с лёгким скрипом вернув её в изначальное положение.
– Значит, смотри, капитан, какой расклад, – сходу начал Старков, – Группа, как я уже вчера говорил, двигалась по направлению к спорткомплексу, в котором, как доложил твой боец, содержатся дети в количестве двадцати четырёх человек. Численность группы – пятнадцать человек, плюс четыре боевые бронированные машины с экипажем. Итого пятнадцать штрафников и экипаж из водителей и стрелков из отдельного взвода обеспечения. Отправлены они были на территорию, контролируемую заражёнными: если верить данным – в том числе от твоего бойца, – то шоссе вплоть до выезда кишмя кишит бродячим мясом. Есть, правда, вероятность, что мясо там рассредоточенное и не сбитое в стаи, а значит, скорее всего, трупы там все уже перемёрзшие и маломобильные. Не суть. Суть в том, что группа была отправлена на рискованную задачу, прежде всего – по моей личной инициативе: если верить твоему бойцу, то детишки там уже который месяц маются, и их ещё, условно говоря, вчера надо было вытаскивать. Но, видишь, первое время не до этого было: нужно было расчистить путь хотя бы до Северной и до выхода на шоссе. Потому-то штрафников и отправил: опасно. Отправил, надо сказать, лучших, пообещав им возвращение в их подразделения сразу после выполнения задачи. Даже поддержку из обеспеченцев послал… В итоге, либо группа с задачей не справилась и в полном составе – включая экипаж боевых машин – погибла от рук мертвецов, либо была уничтожена некой организованной группировкой с превосходящей боевой мощью, либо, что самое нежелательное, но что самое вероятное, дезертировала. Опять же – в полном составе, включая экипаж машин, если, конечно, их не обнулили штрафники, чтобы завладеть техникой. Ваша задача – отправиться по следам группы и установить её статус, подтвердив одну из версий или, может быть, узнав нечто новое. В случае, если станет очевидно, что группу задавили мертвяки, вам необходимо точно установить место происшествия и местонахождение техники. Последнее – самое важное. Если же мертвяков не обнаружите, а найдёте штрафников с пулевыми ранениями, раздетыми и разутыми где-нибудь в кювете – также обозначьте на карте место и вернитесь с докладом немедленно. Если же выяснится, что группа дезертировала – поиски прекратить, вернуться в пункт дислокации, обо всём доложить мне лично. Там уже будем думать, что делать. Уточнения на этом этапе?
– Как я пойму, что группа дезертировала? – спросил Смирнов.
– Правильный вопрос, капитан. Значит, смотри: связь с ними была потеряна почти сразу после прохождения последнего блокпоста на тракте. Дальше – тишина. Нужно выяснить, на каком этапе выполнения задачи группа отклонилась от плана. Траекторию движения при нормальном раскладе они менять были не должны: дальше по тракту, а потом – на шоссе и к спорткомплексу. Ваша задача – пройти весь маршрут, вплоть до конечной точки. Там – выяснить статус тех людей, которые засели в Северном. Малой твой там всех знать должен, если они ещё там, так что контакт установите сразу. Потом, если дети ещё там – докладываете об обстановке на дороге, и если всё более-менее чисто, то я отправляю Урал с бойцами. Если обстановка жаркая, но пробиться к спорткомплексу вам удастся – докладываете, ждёте, я отправляю уже серьёзную подмогу из числа тех, кто освободится с задач по зачистке. Если пройти к спорткомплексу не представляется возможным – тоже доклад, и там уже действуем по обстоятельствам. Если статус группы установите до того, как дойдёте до комплекса – докладываете. Если достигните конечной точки, не обнаружив группу – значит исходим из того, что группа дезертировала, не выполнив задачу. А там уж найдём собак: город-то маленький. Если они, конечно, на лыжи не встали и в путь-дорогу в далёкие края не отправились. Нынешними темпами к Новому году город целиком будет зачищен, и каждая спрятавшаяся тварь будет найдена. А коли так – повешу этих скотов на новогодней ёлке на площади вместо игрушек. Но это так, лирика. Задача ясна, капитан?
– Так точно. Разрешите уточнить состав группы?
– Ты и пацан, – ответил Старков, кивком головы указав на меня, – Больше у меня свободных людей нет. Да и толпа тут тебе ни к чему.
– Та-щ полковник, но вчера вы же говорили…
– Что я говорил? – повысил голос полковник, вознамерившись как следует разнести капитана, но осёкся, вспомнив о присутствии нижестоящего по званию в кабинете, и продолжил уже ровным тоном, – Помню я. Говорил, что на твоё усмотрение будет. Говорил, что возьмёшь, сколько надо. То было вчера. На текущий момент обстановка другая. Люди нужны, понимаешь? Действовать быстро надо на всех направлениях, иначе банды успеют опомниться, сбиться в кучу, и тогда у нас уже будут проблемы посерьёзнее, чем бестолковые мертвяки. Если, конечно, этих проблем уже нет, а мы просто пока о них не знаем. Возвращайся к подразделению, назначь до развода себе заместителя, и в путь. Машину вам с малым к тому времени найдут, я уже солдатика отправил. Вопросы?
– Никак нет. Вопросов нет, – ответил капитан, и я совершенно точно знал, что он врёт. Как минимум один вопрос, разумеется, был у него в голове и не давал ему покоя, приводя Смирнова в бессильную ярость и возбуждая в нём чувство вселенской несправедливости. Капитану до ужаса, до красных пятен злости на шее и на лбу хотелось задать Старкову вопрос: «Почему вы посылаете именно меня?» Почему не просто офицер, а командир подразделения должен идти с рядовым в разведку, да ещё и вдвоём? Почему вместо него нельзя отправить какого-нибудь толкового сержанта или максимум – прапорщика, как это делалось обычно, где-нибудь, скажем, в патруле? Капитана волновало это настолько, что мучившие его мысли, видимо, каким-то неведомым образом просачивались наружу. Иначе не объяснить слова полковника, которыми он попытался подбодрить капитана перед его уходом:
– Капитан, я тебя отправляю не в наказание за то, что ты троих вчера потерял, а потому что таким, как ты, доверять могу. Знаю, что ты сам мог бы и нормального сержанта к солдату приставить, который задачу бы выполнил. Но мне ты нужен. А то время такое: живые иногда хуже мёртвых могут оказаться. Понимаешь?
Смирнов только кивнул и ничего не сказал на это. Ответа и не требовалось. Я понятия не имел, что имеет в виду полковник, но капитан, кажется, находился с ним на одной волне и понял явный и скрытый смысл каждого слова.
– Да, кстати, – продолжил Старков, – Пойдёте оба в гражданке. В магазин тут зайдите в какой-нибудь, где шмотки, отоварьтесь. Если проблемы будут с патрульными или неравнодушными – скажите, что я приказал, и чтобы со мной на связь вышли. Всё-таки вдвоём пойдёте, форму лучше не светить. А то мало ли.
– Есть, та-щ полковник, – ответил капитан, – Разрешите идти?
– Идите.
И мы ушли из кабинета, оставив полковника одного.
Я всё ходил хвостом за капитаном, пока он назначал заместителя на время своего отсутствия и пока отдавал ему и командирам взводов указания перед уходом, которые, в общем и целом, сводились к набору дежурных фраз и по существу своему являлись долгим, затянутым и витиеватым прощанием начальника с подчинёнными. Мне тоже хотелось попрощаться, и, выбрав подходящий момент, я отпросился у Смирнова на последнее свидание с Ирой.
– Пять минут тебе, – строго сказал капитан. Я, разумеется, не посмел возражать или хотя бы попытаться уговорить его на дополнительное время.
Ира была на набережной, возле ресторана, в котором мы завтракали, и готовилась к построению вместе с другими. Готовились все по-разному: кто-то стремился вдоволь накуриться перед долгим утренним разводом, кто-то пересчитывал патроны в магазинах, доселе покоившихся в подсумках, чтобы понять, нужно ли ему зайти на пункт боепитания, а кто-то прямо тут, на асфальте, судорожно чистил автомат, не успев, по всей видимости, сделать этого прошлым вечером. Ира стояла в стороне. У неё всё точно было готово, и она могла потратить свободную минутку на болтовню с какой-то тёткой, с которой они были знакомы ещё со Знаменского. Я подошёл к ним и прервал их беседу.
– Слушай, тут такое дело, – начал я, – Нас со Смирновым Старков на район отправляет.
– На какой район? – с недоумением спросила Ира.
– На мой. Где дом мой. Потом – дальше, к Северному. Что-то типа разведки: надо группу пропавшую найти.
– А почему тебя?
– Я думал, спросишь, почему Смирнова. Как проводника. Я ж оттуда сам. И в спорткомплексе был.
– А при чём тут спорткомплекс?
– Там долго рассказывать, Ир, мне капитан пять минут только дал. В общем, ты будь аккуратнее тут, ладно? Не суйся никуда без надобности. Если что…
– Да знаю я всё, не маленькая. Ты-то как вообще? Надолго? Хоть вкратце расскажи, что за группа-то, и почему в спорткомплекс.
Я пересказал ей весь старковский брифинг так быстро, как только смог. Тётка, с которой до этого беседовала Ира, намеревалась было отойти в сторону, чтобы не быть третьей-лишней, но мой рассказ заставил её попрать всяческие приличия, остаться с нами и дослушать всё до конца.
– Жалко деток, – покачала головой она, – Дай бог, чтоб всё нормально было.
– Да, – машинально бросил я, не обращая на тётку никакого внимания, – Вот такие дела, в общем. Так что не знаю, как там всё пойдёт. Может, до вечера вернёмся. Может и нет – кто его знает.
– Ты там береги себя, – с нежностью сказала Ира.
– Ты тоже. Ты – особенно, слышишь?
– Не боись, пригляжу за ней, – вновь вмешалась в разговор тётка. Я был скорее рад услышать это, чем был раздражён присутствием посторонней дамы при нас двоих в такой деликатный момент.
– Соколов! – окликнул меня капитан, закончивший разглагольствовать перед сержантами, прапорщиками и старшим лейтенантом, которого он оставил вместо себя.
– Я! – нехотя ответил я, не глядя на него.
– Голов… Ай, ладно. Давай, всё, заканчиваем свидание. За мной!
Я крепко обнял Иру и поцеловал её так, будто нас обоих вот-вот должен был расплющить упавший с неба метеорит. Я знал, что у меня есть ровно несколько секунд, прежде чем капитан придёт в ярость и устроит мне прилюдную взбучку за то, что я его ослушался. Но я готов был это перетерпеть, лишь бы сейчас поймать момент и попрощаться с моей любимой как следует.
Словно бы уже тогда я знал, что вижу её в последний раз.
Голова снова поплыла. Возможно, оттого, что я уже слишком долго не спал, а возможно, из-за того, что долго и безотрывно писал всё это. Хотя какое там долго? Еле-еле настрочил пару страниц, даже не приблизившись к финалу. Впрочем, грех жаловаться. Хорошо хоть, что вообще взял тем утром с собой дневник, иначе он так и остался бы где-нибудь там, на тумбе в гостинице. Ручку, правда, я изначально не захватил, но то было делом наживным. Главное – это сама тетрадь. И то, что она всё-таки осталась со мной.
Я положил его во внутренний карман формы утром: перед тем, как мы пошли на завтрак. Не знаю, что заставило меня это сделать: на зачистку проспекта Второго сентября я её с собой не брал, хотя следовало бы. Видимо, тогда я откуда-то знал, что всё обойдётся. А перед тем походом со Смирновым к чёрту на рога подспудно почувствовал какой-то холодок опасности. Может, это был разговор между Смирновым и Старковым, который я подслушал через дверь, и из которого сразу понял, что мне вместе с капитаном предстоит сделать нечто трудное и опасное. А может, это всё та ночь, которую Ира и я провели друг с другом, и после которой я, находясь на пике счастья, поймал себя на мысли, что теперь мне будет не страшно и не жаль умереть, если судьба так распорядится. Понятия не имею. Главное, что я взял эти записи с собой и благодарен случаю за это.
Никто по-прежнему не приходит. Мы – по-прежнему на старом месте. Она спит, свернувшись клубочком в дальнем углу, а я – сижу у окна, привязанный к батарее за искусанную руку. Решил сделать это на всякий случай: не хочу навредить ей, когда всё случится. Не хочу вообще никому навредить. Надеюсь, кто-нибудь придёт до того, как произойдёт неизбежное, и что до этого момента мертвяки не исхитрятся прорваться к нам. Вроде, сейчас они затихли: видимо, на что-то отвлеклись. Возможно, остался в живых кто-то из наших, и этот кто-то ещё задаст тут всем жару. Хотя вряд ли. Вся надежда на них – растреклятых волшебников в голубых вертолётах. Чёрт побери, что я несу? Видимо, начинаю бредить. Нет, это вряд ли – просто устал, вот и всё.
Следующий шаг – выпить что-нибудь от головы и, может быть, профилактически напичкать себя какими-нибудь антибиотиками, как это делал Ирин отец перед тем, как отдать концы. Возможно, именно благодаря таблеткам и уколам он протянул тогда так долго: если учесть то, куда его укусили, то он должен был умереть гораздо раньше. Он же умудрился ещё и смыться из квартиры под покровом ночи, незаметно прошмыгнув мимо всех. Я помню наш последний разговор. В своей предсмертной записке он благодарил меня за нужные слова, хотя я всего-то прокрался к нему поздним вечером и убедил признать очевидное: что он умирает, и что если он умрёт здесь, то точно в таких же муках вскоре будет умирать его жена и его дочь. Немного подумав, он разоткровенничался и сказал мне, будто бы он далеко не всегда жил так, как следовало жить при них, чтобы и им – его самым дорогим и близким людям – рядом с ним не всегда было хорошо. А потом он сказал, что для прожившего противоречивую жизнь достойная смерть – лучшая заслуга. Бог знает, что он имел в виду. Наверное – тоже бредил. Так или иначе, после этого разговора он написал то письмо и решил выйти наружу, отвлечь заражённых от выхода во двор дома и умереть где-то там, среди них: вечно голодных и стенающих мертвецов. Пожалуй, это не самый плохой вариант. Если под конец всё будет так же плохо, как сейчас – я тоже попробую сделать что-то подобное. Но сначала… Сначала, как и ему, мне нужно оставить в этом мире свою предсмертную записку. Моя, правда, будет слегка длиннее, чем его: раз эдак в сто. Строго говоря, это даже не записка, а трёхзначное число записок, сквозь которые нашедшему их предстоит продраться, если он захочет узнать мою историю. А уж это ему лучше сделать, если он – или она – хочет остановить вымирание и спасти наш город. Хотя бы наш родной, любимый город. А там, быть может, и весь остальной вымирающий мир, которому, судя по всему, ещё только предстоит настоящая борьба за выживание.