Юлия Александровна Бочарова
Любовь на американских горках
Глава 3. Резкий спуск на аттракционе
Пока Алёна была у Максима, Володя вернулся в квартиру. Он обнаружил, что дверь не заперта, а его записка столе прочитана. Сама бумажка вряд ли бы скомкалась и совершила столь пошлое «самоубийство», спрыгнув с кухонного стола на керамогранитный пол (Алёна машинально смяла её и отбросила не глядя куда).
Володя приезжал за своими вещами, сразу написал записку для жены, чтобы потом не забыть. А сейчас первую партию пакетов он отнёс к каршеринговой машине, которая была припаркована за трансформаторной будкой во дворе. Он не прятался от жены и не знал, что Алёна побежала за ним. И это на его автомобиле чуть позже взвыла сигнализация: с чужими машинами не всегда сразу разберёшься, и он как-то не так захлопнул багажник, а потом не сразу сработал брелок.
Володя не понял, что случилось дома и почему Алёны нет. Он посмотрел в окно – там всё было по-прежнему: лужи на асфальте, кусты сирени, боярышник и молодые, недавно высаженные берёзки чуть поодаль, красный с белыми полосами прямоугольник, обозначающий место для «Скорой», машины разных оттенков серого и белого (не все парковались на подземной стоянке), детская площадка затянула полосатыми ленточками, но на ней кто-то играет. Всё как обычно.
Но что-то случилось, пока он относил вещи.
Володя отошёл от окна и понял, как он устал. Словно его отключили от электричества. На стул он даже не сел, а плюхнулся. Он сидел, ни о чём не думая и без какой-то осознанной цели.
Алёна проснулась в квартире Максима абсолютно голая, в зоне чил-аута. Тут был матрас на полу и множество мягких подушек, лампы с пузыриками, которые то плавно опускались, соединяясь в один большой пузырь, то столь же плавно отрывались и формировали новые пузырьки, лениво уплывавшие наверх.
Был уже вечер.
Алёна не помнила, как они с Максимом сюда переместились. Но он тут явно был: вот лежат его штаны. А вот трусы-«боксёры», вывернутые наизнанку. Белые ярлычки с составом ткани и рекомендациями по уходу торчат веером из бокового шва этих трусов. Почему-то именно ярлыки поразили Алёну больше всего.
– Проснулась? – в комнату зашёл Максим. В руке у него был высокий бокал с водой. А может, опять с чем-то дурманящим. Напиток был холодный, и стакан запотел.
– Ну ты, мать, огонь! – сказал он ей. – Люблю девушек постарше. Пить хочешь?
Алёна облизала губы. Они были сухие. Голова трещала.
– Да.
Она приподнялась и прикрылась подушкой.
– Ну пойди, налей себе там. Лёд в холодильнике, если надо.
Максим сгрёб себе пару подушек и привалил их к стене в изголовье матраса, а потом уселся и откинулся на них спиной, с явным удовольствием протягивая ноги. Он отпил из своего бокала.
«Ну и ну», – подумала Алёна. Всё так же, с подушкой, она встала и вышла из комнаты. Ей было ужасно стыдно, и её мутило. Своей одежды она нигде не нашла. Даже в ванную и в оба туалета она заглянула. Обнаружила там большой аквариум, вмонтированный в стену, вместо перегородки. Ей смутно что-то вспомнилось, но думать об этом Алёна не хотела. К Максиму возвращаться ей тоже не хотелось, от слова «совсем». Если она его увидит, то её стошнит прямо на него и на весь этот чил-аут.
Она сняла с крючка в ванной «вафельный» халат и решила добежать до своей квартиры (она же её не закрыла на ключ), оставив тут вещи и что угодно – лишь бы забыть об этом приключении как о страшном сне. Что будет потом, она пока не думала.
Алёна спустилась на свой этаж по лестнице. Слава богу, она никого не встретила – да у них никто обычно и не ходил по лестнице, кроме толстой соседки, которая в целях оздоровления топала наверх и вниз по несколько раз за день. Но её сейчас не было в Москве: они с мужем уехали самоизолироваться на Истру и уже полтора месяца наслаждались там природой и одиночеством.
Итак, Алёна благополучно добралась до своей квартиры и, лишь зайдя в прихожую, позволила себе, наконец, расслабиться.
– Блин, п***дец. Ну я даю! Ну и п***дец вообще. Это ж надо вляпаться в такое!
Она распахнула халат и стала осматривать в зеркале засосы и царапины на своей коже. Этот деятель ещё и нарисовал на ней хной какие-то завитушки.
Из кухни вышел Володя.
– Где ты была? – спросил он. – Где твои трусы? И чей это халат?
Глава 4. Мама
Алёнина мама сидела в это время на даче и сокрушалась, что опять не успела высадить помидоры. К ним, в район Сергиевого Посада ушёл дождь, который был недавно в Москве. Рассада томилась, перерастая в своих пластиковых стаканчиках на подоконнике. Один стебель даже обломился, и от «раны» густо пахло настоящим душистым помидором, на весь первый этаж дачного дома.
Маргарита Ивановна немного хромала и на второй этаж не поднималась: лестница была крутовата, а перила ещё не были готовы.
Её первый муж, отец Алёны, был алкоголиком, и когда выпивал, устраивал скандалы и размахивал кулаками. Она развелась с ним, когда дочке было 6 лет, но ещё 10 лет после этого они продолжали жить вместе, потому что никак нельзя было поделить квартиру и разъехаться. Первый муж отказывался переезжать в комнату в коммуналке и требовал хоть маленькую, но квартиру. Маргарите Ивановне с дочерью тоже в комнату было нельзя, и из Москвы уезжать не хотелось. Иначе Алёне пришлось бы завоёвывать столицу заново, когда подрастёт, а этого пути мать ей не желала. Через несколько лет он умер от инфаркта.
Со вторым мужем Виталием Евгеньичем ей повезло: он был добрый, трудолюбивый и совсем не пил из-за проблем с ЖКТ. Правда, он и не зарабатывал почти ничего: на пенсию до 60-ти выйти не успел, а на работу в таком возрасте его уже никуда не брали, разве что на разовые или сезонные работы звали иногда по старым знакомствам.
– Зато не пьёт! – говорила Маргарита Ивановна, обсуждая мужа с родственниками.
Те, помня её первого мужа, соглашались, что это прогресс.
А по вечерам она грустила, потому что второго от мужа не было никакой пользы. Вот и сейчас он ушёл наверх, и не докричишься до него. Даже чаю попить не с кем. Маргарита Ивановна позвонила мужу по сотовому телефону. Наверху заиграла мелодия из песни «Мы дети Галактики».
– Да, милая? – сказал Виталий Евгеньич в трубку.
– Я тебе не милая, это во-первых, – ответила Маргарита Ивановна строго. Как бывший завуч и Заслуженный учитель России она умела поставить себя в разговоре. – А во-вторых, иди чай пить. Я тебе что, по сто раз буду подогревать?
– Сейчас, милая, иду, – ответил Виталий Евгеньич и завершил звонок.
Наверху что-то зашуршало, но больше ничего не произошло.
Чай остывал. Маргарита Ивановна помешала конфеты в хрустальной вазочке, а потом убрала её в шкафчик. И тут у неё что-то ёкнуло. Вдруг показалось, с дочерью не хорошо. Надо бежать, спасать, мчаться на помощь. Она взяла телефон, чтобы позвонить Алёне, но не успела набрать номер. Та позвонила сама.
– Мамуль, ничего, если я к вам сейчас приеду? – сказала Алёна. В трубке шумело и хлюпало. Связь на даче была не очень качественная, и Маргарита Ивановна не поняла, то ли её дочь плачет, то ли это перебои на линии.
– Алёна? Что случилось?!
– Да ничего, мамуль. Всё хорошо. Просто соскучилась.
Маргарите Ивановне стало нехорошо. Да и любой матери, наверное, стало бы. Алёна не соскучивалась по ней уже несколько месяцев, ограничиваясь дежурными звонками, а тут здрасьте. Явно случилось что-то плохое.
Сверху спустился Виталий Евгеньич и застыл на нижней ступеньке. Жена замахала на него руками:
– Что ты стоишь? Иди наверх, валокордина мне принеси. Видишь, сердце.
– А где он?
– В тумбочке.
– В какой?
– Да иди уже и найди сам! Господи, что ж за мужик?! Толку никакого.
Виталий Евгеньич послушно отправился наверх, исполнять поручение жены. Как бывший военный, не дослужившийся до высоких званий, он умел подчиняться тому, кого признавал своим командиром.
Алёна спустилась на парковку после разговора с мужем. Ну как разговора: она пыталась объяснять и оправдываться, а он сидел на банкетке с бумагой о разводе и «прожигал» её взглядом. Ещё немного – и уведомление на самом деле бы загорелось.
– Володя! Я опять всё не так сделала и налажала! Но ты сам виноват! Ты бросил меня вместо того, чтоб помочь, разобраться. Да, я ревнивая, но я такая! Что нам с этим делать? Ты ушёл – я себе места не нахожу! На звонки не отвечаешь, на сообщения тоже! А домой зашёл – и спрятался от меня. Что я должна была думать?! Сосед меня пожалел, чаем угостил. А я предпочла бы, чтобы это был ты, а не какой-то левый чувак, которому до меня дела вообще нет. Не в том смысле, что нет, он-то как раз вышел на улицу и открыл мне дверь, когда все остальные просто смотрели. Я не знаю, как это случилось дальше. Но я вообще-то за тобой побежала!
У Алёны кончился «запал», и она выдохнула, а потом продолжила уже тихим голосом:
– И вообще у меня голова трещит, а ты…
– У тебя сейчас был секс? – спросил Володя.
– Нет. Не знаю! Я же говорю, что не помню.
– На тебя напали? Обидели?
– Нет. Мы пили чай и курили что-то, – ответила Алёна. Отпираться было бесполезно. Ей казалось, что и её волосы, и вся она пропахли Максимом и его косячками-самокрутками.
У Алёны «упали» плечи, и вся она осунулась и поникла.
– Я понимаю, как это звучит. Но во-первых, ты меня бросил и хотел развестись. А во-вторых, я тебе сознательно не изменяла сейчас. И даже если и было что-то, мне точно не понравилось. Меня стошнило на него, – соврала Алёна напоследок. Словно это могло ещё что-то поправить.
И вот сейчас, позвонив маме, она снова спускалась на -2 этаж подземного паркинга, к своему коричневому внедорожнику. И только «пикнув» ключом от сигнализации, сообразила, что она обкуренная, и ей нельзя за руль.
– Ну и нафиг, и хрен с ним, – сказала она сама себе. – Всё равно мне терять уже нечего.
Она открыла водительскую дверцу и села в машину.
Как так получалось, что Алёна всё время «лажала»?… Она всегда была искренней и старалась оставаться честной, открытой и любящей. Всё, что она делала – было от избытка какого-то внутреннего огня и её сильной любви к мужу. Но каждый раз Алёна оказывалась виноватой, и их отношения с Володей переживали разрыв той или иной степени серьёзности. Словно аттракцион оказывался под угрозой закрытия из-за неполадок и несоблюдения техники безопасности.
Алёна раньше увлекалась фитнесом и немного изучала теорию с тренером. Он говорил, что после травм на связках остаются рубцы, и они становятся менее эластичными, хуже растягиваются. Поэтому лучше их беречь. На коже тоже остаются рубцы, если повреждение достигло глубоких слоёв – там, где растут новые клетки. Эластичность кожи, может, и не так важна – разве что на сгибах (локти, колени), где ей приходится часто и сильно растягиваться. Но даже если это не мешает жить, всё равно не красиво. У Алёны было несколько шрамов на руках: раза три нож соскользнул на указательный палец, когда она чистила картошку, ещё её в детстве укусила собака, а остальные рубцы она даже не помнила откуда взялись. И даже на сердце бывают шрамы не только как в стихах Веры Полозковой, а самые настоящие: соединительная ткань после инфаркта замещает повреждённую сердечную мышцу.
На отношениях Алёны с Володей оставались точно такие же шрамы: одни на поверхности, не очень заметные, другие серьёзнее, а третьи – ещё более важные. Считается, что сердце может выдержать не больше двух инфарктов, а после третьего прекращает работать. Редким счастливчикам удаётся сохранить его живым ещё и на четвёртый раз. А сколько «инфарктов» выдерживают отношения между мужчиной и женщиной? И нужны ли такие отношения, если они все покрыты рубцами?
На последний вопрос Алёна знала ответ: да, точно нужны. Зачем? Она не знала. Просто. Нужны и всё. А зачем вообще люди любят?
Стемнело. На МКАДе по цепочке включились яркие высокие фонари, которые своими светодиодами целенаправленно «шпарили» на дорогу. Если их направить в небо, наверное, будет видно из космоса. Алёна свернула на Ярославское шоссе и быстро перестроилась на две полосы влево. Тут надо было, с одной стороны, притормозить и пропустить едущих на большой скорости по главной дороге, а с другой – не зевать, поскольку правые полосы Ярославки чуть дальше уходили на развязку. Это место, где Алёна всегда нервничала за рулём. Но сейчас – видимо, действие косячка ещё не полностью прошло – ей было всё равно. Кто-то загудел при её маневре.
– В попу себе погуди, – сказала она, как говорил раньше её отец, и продолжила движение.
Позвонила мама. Алёна включила громкую связь.
– Алло? Ты где?
– Привет, ма. Еду к вам, на Ярославке уже.
– Слава богу. Ты жива-здорова?
– Да, вполне. Вы как? Что-нибудь привезти?
– Нет, не надо ничего. У нас всё есть. Володя с тобой едет?
– Нет.
– Что-то случилось? Он заболел?
– Нет, мамуль, он вполне здоров. И всё у него зашибись.
– Вы поссорились?
– Давай я потом расскажу.
– А всё-таки?
Алёна помолчала. Мама умела выпытывать и сыпать соль на раны. Однажды в подростковом возрасте Алёна даже провела эксперимент: слегка порезала себе палец и посыпала его йодированной солью из буфета. И да, ощущения были похожие на те, когда мама приставала к ней с допросами.
– Алёна?! Ты в машине? Ты врезалась куда-то? Ф, ф, – мама продула трубку. – Или связь опять пропала? Алёна!!
– Я здесь.
– Разве можно так молчать?! Мать до инфаркта доведёшь!
«Ты меня тоже», – подумала Алёна. Ей больше не хотелось ехать к маме на дачу. Но раз уже заявилась, придётся доводить обещанное до конца. Тем более что она, и правда, из-за карантина давно уже их не навещала.
– Почему Володя не едет с тобой?
– Всё, мамуль. Я не могу особо говорить за рулём, а то меня гаишники оштрафуют.
Законы и штрафы мама понимала и очень уважала. Это был для неё весомый аргумент.
На всякий случай Алёна поставила телефон на беззвучный режим, чтобы её больше не отвлекали.
И тут ей снова вспомнилось, как она сидит у психолога и в слезах и соплях рассказывает о событиях тех сентябрьских дней в Европе.
Глава 5. Дрезден
Из Праги молодая семья отправилась в Дрезден на поезде. Как это всегда бывает, они не успели купить магнитики и сувенирные чашки (откладывали на потом) и перед отъездом метались в поиске подходящих. На вокзал они из-за вечерних пробок бежали пешком, сверяясь с навигатором, который вёл их странными путями. Наконец, прибыли, но их поезда на табло не было. Вернее, он сначала был, а потом пропал! Что случилось? Он уже уехал? Или его отменили? А может, просто поломка табло, или они не разобрались? Куда бежать, где ждать поезд? Надписи высвечивались на чешском языке, а железнодорожный вокзал был не так уж просто устроен.
– Постой тут, я найду справочное бюро, – сказал Володя, поставил рядом с женой сумки и скрылся в толпе.
Время отъезда их поезда по расписанию только что прошло.
– П***дец, – сказала Алёна. Она давала себе слово не ругаться матом, но в критических ситуациях это приносило странное облегчение. Наверное, просыпались гены её отца, который знал толк в том, как смачно выпустить пар.
– О, вы тоже на этот поезд? – сказала ей женщина с дредами на голове и с рюкзаком за спиной. Она тоже была русская и искала пропавший экспресс, и по фирменному отечественному ругательству опознала своих.
Женщина скинула рюкзак себе под ноги и рассказала, что она уже второй раз не может уехать. У неё был билет на поезд два часа назад, но он не дошёл до этого вокзала, а остановился на предыдущей станции как на конечной, и оттуда поехал обратно по маршруту.
Пострадавшая пассажирка обратилась в справочное бюро. Там ей сказали, что они делали громкие объявления на чешском языке и не виноваты. Все, кому надо, вовремя сориентировались и перешли на ту станцию: она тут недалеко. Поменять билет туристке всё-таки согласились, и вот теперь опять происходит не пойми что.
Может, в те дни Меркурий был ретроградный и мешал путешественникам в пути. Или Чешские железные дороги всегда были таким путаным местом с плохой организацией и не слишком большим уважением к пассажирам. А может, просто судьба отводила Алёну от встречи с Машей, вынуждая их опоздать и поменять планы…
Но так или иначе, они всё-таки уехали из Праги, приближая берлинские события, поскольку рядом был Володя. Он всё выяснил в справочном бюро, поругался с ними и уверенно повёл свою жену и примкнувшую к ней туристку в южный терминал. За ними побежала ещё одна семья с двумя детьми, которые, видимо, слышали их разговор и тоже хотели попасть на этот поезд. Туда и пришёл экспресс через 15 минут.
(Попробуй, поменяй свой путь на аттракционе, если вагонетка прочно стоит на рельсах, а вы вдвоём сидите в ней, пристёгнутые ремнями, и ещё не достигли финиша)
В Дрездене поезд стоял всего пять минут. Молодые супруги приехали поздно ночью, но их гостевой дом находился рядом с вокзалом. Володя специально заказал ближайший, облегчая им логистику. Но как выяснилось уже на месте, благодаря навигатору, нужный им дом находился рядом с другим вокзалом, а не с этим. Увы, в Дрездене их было два. И туда ещё надо было добираться.
Кафе и киоски не работали. Такси тоже вызвать не удалось (сложно разобраться с приложениями на местном языке), и Алёна с Володей потопали пешком через ночной город. Это было бы даже романтично, если бы не стало так холодно. В середине сентября температура ночью опускалась почти до нуля. Володя достал запасную куртку, и Алёна обмотала её вокруг бёдер, чтобы не мёрзнуть. На голову она повязала запасную водолазку. Они стали немного походить на беженцев или на цыган, «отколовшихся» от табора.
У подъезда гостевого дома, когда казалось, что все сложности уже позади, им пришлось пройти ещё один квест. Словно это Форд Баярд, честное слово! Хозяева заведения оставили им ключи от номера в какой-то коробочке, которую ещё предстояло найти. Никакого ресепшена не было. Скамеек у входа тоже не было, чтобы прийти в себя с дороги перед очередным испытанием.
– Всё чудесатее и чудесатее, – сказала Алёна, цитируя Льюиса Кэролла в полусонном состоянии, и от усталости села на корточки прямо во дворе. – Всё против нас. Может, и не надо было ехать.
– Почему это не надо? Сейчас всё будет, – ответил Володя, вертя телефон и пытаясь понять план, который ему прислали владельцы гостевого дома.
Володя справился и с этим. Наконец, они зашли.
Алёна легла на кровать, не разбирая её и не раздеваясь. Володя стал заказывать пиццу: последний раз они ели около трёх часов дня и сейчас были очень голодны.
Когда еду привезли, Алёна уже спала. Ей снилось, что она идёт по подиуму на огроменных каблуках и не видит ни одного лица в зале, потому что ей в глаза слепят яркие софиты. Из-под ультра-модного пиджака (сделанного из прозрачного пластикового пакета) у неё выглядывает дизайнерское бельё космической стоимости, с жёлтыми бриллиантами по верхней части чашечки. А в туфлях у неё острый гвоздик, и на него каждый раз больно наступать. Но она красиво идёт, улыбается и не подаёт вида, чего ей это стоит.
В Дрезденских музеях Алёна была не очень внимательна. Она запомнила только «Мадонну» Рафаэля, которую ей так и не удалось сфотографировать, потому что картина была за стеклом и отражала свет люстры. А ещё произвела впечатление «Шоколадница», на которой было затёрто одно место, на фартуке. Видимо, складки или цветовые переходы не сразу дались художнику, или на это место попала грязь, и его пришлось очищать и переписывать. Осталось шершавое пятнышко на бумаге.
Ещё девушку впечатлила надпись, выбитая на стене здания снаружи: «Музей проверен, мин нет. Проверял» – и дальше сбит квадрат, где была, видимо, фамилия. Экскурсовод объяснила, что это советские солдаты после освобождения Дрездена в 1945 году приводили город в порядок. Надпись сама стала своеобразным арт-объектом.
Но эти мысли у Алёны мелькнули и тут же убежали в архив памяти. Сейчас она нервничала насчёт плана действий на ближайшие два дня. Слишком уж всё «сбоило» до сих пор. Сегодня вечером они с мужем (если всё, бог даст, нормально) переедут на поезде в Берлин и поселятся в центре города, в съёмной квартире, которую Володя забронировал на Airbnb. Совершенно логично будет, раз уж у них культурная программа, изучить не только остатки Берлинской стены и дойти до Рейхстага, но и посетить выставки и мероприятия в рамках “Berlin Art Week”. Вполне возможно, что там они встретятся с Машей.
Алёна представляла себе эту встречу на разные лады и нервничала.
«Может, мы и не пересечёмся», – думала она, и это её немного успокаивало. А потом опять «накрывало».