Юлия Александровна Бочарова
Любовь на американских горках
Глава 13. Не самоубийца!
Маргарита Ивановна вернулась в свою городскую квартиру. А Виталий Евгеньевич за ней не поехал, а взял билет на междугородний автобус в сторону белорусской границы и уехал в ту же ночь. И вот почему.
Старик, который увязался за Володей, оказался не таким уж сумасшедшим. Может, его и правда вела судьба в то утро, или он вымолил себе немного святости, странствуя по монастырям – а может, это было обыкновенное счастье, которое время от времени случается в жизни каждого. Только Маргарита Ивановна узнала в «рабе Божием Владимире» старого знакомого. У него была характерная манера чуть подвывать в конце фраз – когда старик молился на камне, говоря слова нараспев. Такой же голос она слышала много десятилетий назад, когда встречалась со своим женихом. Вовка, один из приятелей покойного ныне жениха, играл на гитаре и пел бардовские песни фальшиво, но очень вдохновенно. Маргарита Ивановна не сразу поняла, откуда ей знакомы эти интонации. А когда в памяти вспыхнули картинки давних событий, она не удержалась и бросилась к старичку, обняла и зацеловала – чем немало его смутила.
– Да как же! Вова! Ты не помнишь меня?
– Рита… Ты это… живая ещё?
Вот так встреча. Вовка и в молодости не отличался деликатностью, и сейчас нахамил «на голубом глазу». Живая. Конечно, живая! Не такая уж Маргарита Ивановна и старая. Некоторые в этом возрасте только жить начинают.
– Ну что, как? Рассказывай.
– Да я не знаю…
Так оно и бывает. Увидел старого знакомого, с которым когда-то вы были близки, и кажется, событий с тех пор произошло море – а рассказать нечего. Ощущаешь только растерянность. В тот момент Маргарита Ивановна замяла неловкую паузу: надо было искать дочь. Она была рада приезду зятя, который взял на себя организацию поисков.
А раба Божия Владимира отправили мыться. Хозяйка дома выдала ему чистое старое полотенце и, когда он вышел из душа, усадила за стол и стала рассказывать о своей молодости. А может, и не ему – а самой себе. Старушка пододвигала к гостю пакеты с пряниками и вафлями – а он говорил, что не ест сладкое ради поста перед причастием, и сам тянул пряники в рот. Мол, он сейчас путешественник, а ради этого можно сделать послабление. Ну и не обижать же хозяйку отказом.
Когда Алёну нашли и увезли в больницу, Маргарита Ивановна и раб Божий Владимир разговорились о прошлом. Неловкости между ними уже не было: оба успели собраться с мыслями. Маргарита Ивановна боялась коснуться главного – смерти своего жениха, – и расспрашивала Вовку о его жизненном пути, узнала о пяти браках и нынешних паломничествах, и о том, как он молится по запискам: в конце «Домостроя» несколько страниц были заполнены корявым почерком с упоминанием всех, за кого он просил у святынь, и ещё несколько листов были подклеены и вложены в книгу между страницами. Потому она и была такой истрёпанной.
– А я тоже записки о нём подаю, – сказала Маргарита Ивановна.
– О ком?
– Ну… о нём. Помнишь? Хотя и не положено о самоубийцах…
– Да ты про кого говоришь-то, Рит?
Ей тяжело было произносить вслух имя погибшего жениха, словно это утяжеляло её вину за произошедшее.
– Ну как, про кого. Про Славика, – с трудом выговорила она впервые за несколько десятилетий. В поминальных записках она упоминала его полное имя Ростислав, которое звучало строго и отстранённо, как будто не совсем про него.
– А он самоубился?! – удивился «гном». – Господи помилуй.
Теперь настала очередь удивляться Маргарите Ивановне. Как это могло быть не известно близкому приятелю её жениха?
– Вов. Я ж его бросила, он не пережил и…
– …и уехал.
– Не умер?!
– Да нет, конечно! Типун тебе на язык. Нашла чего придумать.
Маргарита Ивановна прижала руку к груди и тяжело осела на стул, боясь поверить.
– Вов, да ты вспомни. Он из окна бросился. Его мать тогда же мне всё сказала, я приходила через…
– Ну так она злилась на тебя очень сильно. Он всё порвал разом – и институт, и подработку, всех бросил – и махнул в Казахстан, что ли – ну в Среднюю Азию, на целину. Они его остановить не успели. Мать в халате выбегала за ним на улицу. Отец на работе был, в НИИ, остановить его было некому. А это ж единственный сын, у них больше и не было никого. Все надежды на нём, всё будущее.
– Значит, он жив…
– Ну сейчас-то уж не знаю. Он с нами оборвал всё. Видать, решил к прошлому чтоб никакой связи. Выжег всё, надо понимать. Я думал, ты знаешь.
– Боже ж ты мой. А я всю жизнь так и прожила…
– Ну не всю ещё.
– Ты прав, дорогой товарищ Вова! Ты совершенно прав! – у Маргариты Ивановны загорелись глаза. – Куда он конкретно поехал? Вспомни, пожалуйста.
– Рит, ну ты так спрашиваешь. Сколько уж лет прошло.
– У тебя ж голова светлая была всегда. Вспомни! Казахстан, Узбекистан? Туркмения?
Маргарита Ивановна трясла раба божия Владимира, а он хлопал глазами и смотрел на неё.
– Точно, вспомнил.
– Ну?!
– Они ж меня разыскали лет двадцать назад. Или пятнадцать. Сколько ж это…
– Ну??!!
– Его мать перед смертью хотела тебя найти, повиниться за те, ну за обман и что прокляла тебя. Да видать, так и не нашли. А куда он уехал, я так и не знаю. Нам адреса не давали.
Маргарита Ивановна заплакала.
– Ну и ладно. Поеду в Казахстан, узнаю. Архивы подниму.
– Какие архивы?
– Не знаю пока. Да какая разница! Сделаю шаг – а там видно будет.
Маргарита Ивановна встала и засуетилась, перекладывая вещи с одного места на другое – не зная, куда деть внезапное возбуждение и желание действовать, не теряя ни секунды.
– Подожди-ка, Вов, – спохватилась она. – А я его поминала как усопшего, в Саров за него ездила. Это не грех?
– Это любовь, – сказал «гном» и открыл свою драгоценную книжку. На полях последних страниц он добавил к написанным ещё два имени «о здравии»: Маргарита и Ростислав.
Виталий Евгеньевич видел эту сцену почти с самого начала. Жена его не заметила, старичок сидел к нему спиной. Сейчас Маргарита Ивановна стремительно вышла из комнаты и наткнулась на мужа в дверях.
– Ой, это ты, – сказала она.
– Я, – согласился Виталий Евгеньевич, не зная, как реагировать на то, чему стал свидетелем.
Его жена ни на мгновенье не задумалась, стоит ли ехать в далёкую Среднюю Азию и разыскивать человека, которого не видела почти сорок пять лет. Ей не было достаточно, что нежданный гость снял с неё вину, и что никакого самоубийства не было. «Гном» был прав, это любовь. Рита любила Славика до сих пор, всю жизнь.
Маргарита Ивановна вернулась одна в свою тесную городскую квартиру, раб Божий Владимир продолжил паломничество (заодно попросил у святынь прощения за съеденные пряники), а Виталий Евгеньевич собрал дорожную сумку, сел на междугородний автобус и поехал к белорусской таможне. В Минске жили его родственники, у которых он собирался остановиться. Поезда в то время не ходили из-за карантина, и от остановки до таможни Виталию Евгеньевичу пришлось идти пешком два километра по наклонной обочине трассы, камни с которой осыпались под его ногами. На самой дороге бесконечной вереницей стояли фуры, дыша на «перебежчиков границы» горячими выхлопными газами. Не везло ему с женщинами. Но и Маргарита Ивановна была не виновата, что так получилось.
Маргарита Ивановна подняла свои старые бумаги: перерыла шкаф, макулатуру на балконе и даже залезла на антресоли. Среди забытого «антиквариата»: банок с огурцами, закрытых десять лет назад, старых дочкиных игрушек, самокатов и пыльных подушек, – она нашла старую записную книжку с адресами и телефонами бывших знакомых. Многие данные уже давно поменялись, и люди по тем адресам жили совсем другие. Но Маргарита Ивановна не сдавалась, а энергично стала распутывать ниточки, которые вели её к единственному мужчине, которого она могла назвать любовью всей её жизни.
Маргарите Ивановне было жаль, что муж уехал так скоро, даже не объяснившись. И было стыдно, что она его обидела. Но и идти против сердца она не могла. А Виталий Евгеньевич – отставной офицер – рад был ей служить в бытовых делах, но оказался слишком гордым, чтобы спокойно наблюдать за её стремлением к другому мужчине.
Глава 14. Семь месяцев на поиски любви
Алёна узнала об этой истории в подробностях, когда уже была дома. Она ужасно обрадовалась за маму и сразу ей позвонила. Маргарита Ивановна была в это время уже в Казахстане: добралась на такси и электричках. Она ещё не знала, сколько дорог ей предстоит пройти – но точно знала, что это нужно сделать.
Забегая вперёд, скажем, что на поиски Маргарите Ивановне придётся потратить семь месяцев, и что найдёт она любимого человека в Новокузнецке, на стройке, где он работает вот уже пятнадцать лет оператором башенного крана. Каждое утро Слава забирается на большую высоту и смотрит оттуда на город. Он первым видит встающее из-за горизонта солнце и последним прощается с уходящим днём. Когда погода ветреная, верхушка крана качается – и работу, по технике безопасности, надо приостанавливать. Но начальство обычно торопит стройку, и Ростислав как опытный крановщик лезет наверх: ему удаётся работать без аварий даже в таких условиях. Его ценят, но не очень любят, поскольку он нелюдим, ни с кем не пьёт после работы и не ходит в компании. Может, и профессию эту он выбрал, чтобы находиться большую часть дня подальше от людей. Некоторые даже считают, что он немой: спускаясь к людям или приходя с утра на работу, он молча кивает в качестве приветствия, пожимает руки, молча отмечается в ведомостях, молча получает зарплату и премии.
Когда Маргарита Ивановна появилась у ворот стройки в начале декабря (на улице было минус пятнадцать) и ждала снаружи до окончания смены Ростислава (её не пустили на стройплощадку по правилам безопасности) – так вот, за это время, она много всего успела передумать. Засунув руки под ворот пуховика, чтобы хоть немного их отогреть, и топая на хрустящем снегу, она вспоминала их общее со Славой прошлое.
В воздухе было дымно – власти города даже объявили «режим №1 неблагоприятных метеоусловий, способствующих повышению уровня загрязнения воздуха в городе Новокузнецке» и ввели «ограничительные меры». Об этом Маргарита Ивановна узнала из новостей, листая в ожидании Славы ленту в телефоне – пока у того не «сдохла» батарея на холоде.
А ещё она думала, узнает ли своего Славу. И вспомнит ли он её? Не засмеёт ли – постаревшую грузную женщину из далёкого прошлого, приехавшую за столько километров выяснять давно забытые отношения. Она кашляла от густого смога и несколько раз хотела уйти, чтобы не позориться. И боялась, что это снова окажется не он. Уже два раза Маргарита как будто находила любимого, но это были ложные следы. В молодости Ростислав несколько раз переезжал с места на место, и его мало кто уже мог вспомнить. Идти по его следам оказалось не так просто, как это показывают в детективных сериалах, где герой-новичок смело берётся за самостоятельное расследование и распутывает ниточки, на каждом шагу встречая помощников. То ему подскажет верный путь продавец фруктов, то старушка, которая каждый день пьёт кофе у окна и следит за двором, то бомж с лицом интеллигента (поскольку актёры всё-таки интеллигентные люди с высшим образованием и хорошим культурным багажом) окажется в нужное время в нужном месте и за сигаретку расскажет новоявленному сыщику всё, что видел. Маргарите Ивановне несколько раз указывали неверные ориентиры: отправляли её в Ачинск и в посёлок Зима на БАМе, и в Красноярск, и в Кемерово. Она и не думала раньше, что между сибирскими городами такие большие расстояния. Всё, что восточнее Урала, казалось ей цельной и вполне компактной «правой» частью страны.
Когда Слава вышел со стройплощадки в темно-синим пуховике со светоотражающими полосками на рукавах, Маргарита Ивановна сразу его узнала, но не смогла ничего сказать. То ли от мороза, то ли от волнения – она словно онемела. Даже окликнуть его не смогла и пошла за ним к автобусной остановке, задыхаясь от нарастающей паники. Неужели, она ничего так и не сделает?! Маргарита Ивановна поскользнулась, упала и заплакала, вытирая глаза обледеневшей от её дыхания варежкой и царапая острыми ледышками щёки. Слава сел в автобус и открыл бутылку пива. Автобус закрыл двери и тронулся, мигая жёлтыми поворотниками. И тут Слава увидел её в окно. Он не поверил, но всё же встал и пошёл к водителю, держась за поручни, попросил его остановиться. Водитель сказал: «Не положено». Слава ругался с ним через стекло. Если бы не этот барьер, он бы, пожалуй, отобрал у водителя руль.
Слава вернулся пешком от следующей остановки – бежал, расстегнув куртку и боясь, что Рита уйдёт или окажется, что он обознался. Ведь этого не может быть. Не может ведь?…
Через полчаса они пили горячий зелёный чай в его жарко натопленной, крохотной однушке. Слава включил рефлектор, который тут же нагрелся и засветился мягким оранжевым светом. А ещё он зажёг все конфорки на газовой плите и накинул на гостью свой пуховик и ещё свитер сверху – так боялся, что она не отогреется. Глупо, конечно. Но он давно не общался с женщинами и забыл, как надо ухаживать за ними. А Рите (она рядом с ними перестала быть почтенной Маргаритой Ивановной) стало очень жарко, и свитер под этим слоем одежды намок. Она смеялась и слушала, что он рассказывал о себе и своей жизни – но так и не снимала с себя лишнее утепление. Она не знала, почему. Просто хотелось сидеть вот так, чтобы это никогда не кончалось.
Глава 15. Перетерпеть. Переждать. Пережить
Алёна в это время, к началу декабря, уже достраивала новый дом из пенобетона, вместо сгоревшего деревянного. Девушка была очень рада за мать, что та наконец нашла возлюбленного. Хоть сама Алёна ни разу не видела этого человека (даже старых фотографий его не осталось, Маргарита Ивановна всё сожгла в молодости, решив остаться одинокой на всю жизнь) – но очень много слышала о нём за эти семь месяцев по телефону. Алёна и не думала, что её мать может быть столь ранимой, сомневающейся и тонко чувствующей. Не ожидала, что той могут быть нужны её советы и поддержка. Девушка всегда считала маму «командиршей» с хорошо поставленным голосом и уверенными интонациями. Отношения между Алёной и её мамы в то время очень потеплели.
Сама же Алёна к концу года осталась одна. Теперь уже серьёзно. Командуя рабочими, которые завершали отделку нового дома, девушка вспоминала весь аттракцион отношений с её бывшим мужем: от первой «петли» (секс на даче одногруппника), через слишком быструю попытку жить вместе и через насмешки подруг, потом резкий поворот в сторону её измены с состоятельным «нарциссом» и два года почти-не-жизни (как если бы вагончик аттракциона нырнул под воду или шёл через облако газа, где невозможно дышать)… И новая встреча с Володей перед восьмым марта… Блинчики на её кухне, признания в любви… Свадьба, счастье, много любви и секса… И первые обиды, и идеальная Маша-модель, и предательское фото с «Нашествия», ревность, попытки стать такой же идеальной… Позор в Берлине, который подстроила Алёна, а затем «путешествие» по пройденному участку «аттракциона» вместе с психологом Фаиной Ивановной… И восемь месяцев без секса – такая попытка Алёны дать «воздуха» мужу (с неосознанным желанием заставить его скучать по ней так, чтобы он понял её тоску и встал на её место)… Разговоры, попытки, прощения, возвращения… И «авария» в жарко натопленной сауне, когда их «вагончик» сошёл с рельс, подпрыгнул и перевернулся в воздухе, а сами они разлетелись в разные стороны. После которой даже опасная болезнь Алёны не смогла воссоединить их семью.
Привезя Алёну из больницы домой, Володя ухаживал за ней: готовил еду, купил прибор для измерения сатурации и следил за её дыханием. Даже ночью вставал проверять, не задыхается ли она и не нужно ли помощи. Володя перешёл на удалённый режим работы, а потом ещё и нанял девушку-сиделку, переболевшую «короной», – на те дни, когда ему всё-таки приходилось отлучаться в банк и оставаться там допоздна.
Алёна не очень хорошо понимала, что происходит между ними. Но и заводить разговоры на тему будущего она не решалась. Казалось, что их разрубленные отношения только-только начинали заживать и покрываться тонкой кожицей. Неловко повернёшься, надавишь – и всё разорвётся снова.
Они не разговаривали ни о чём, кроме болезни Алёны и ситуации с карантином. Володя старался не вспоминать, что жена успела ему по-настоящему изменить с Максимом. Но забыть об этом не получалось. Алёна, наооборот, думала очень много. Она представляла, как бы у них сейчас мог бы уже быть годовалый малыш. Никаких измен и ожогов в сауне бы не было – просто не возникло бы оснований. Зря Алёна боялась сложностей и напрасно Володя её отговаривал. Наняли бы няню или помощницу по дому – как сейчас эту сиделку.
На этом её мысли обычно становились нечёткими и уходили «в туман». Восстановление после вируса проходило не очень гладко. Унылости и общего депрессивного тона добавляла невозможность выйти из дома. Прав был приятель мужа Насонов: если ты имеешь возможность куда-то поехать, но сам не хочешь – это одно, а если тебя заперли и контролируют – то попробуй, вынеси ограничения и останься хорошим весёлым человеком. Спустя несколько месяцев Алёна узнала, что в Японии смертность от самоубийств в условиях карантина превысила количество смертельных случаев от самого вируса. Всё по той же причине – вынужденное лишение свободы. Впрочем, девушка соглашалась, что сидеть дома нужно. Перетерпеть. Переждать. Пережить.
Глава 16. Подруги тоже меняются
Никто из подруг не навестил Алёну, когда её тесты на вирус уже несколько раз показывали отрицательный результат. Юле было неловко показываться на глаза бывшей подруге, с парнем которой она чуть не переспала. Юля до сих пор считала, что имела на это полное право – но что-то внутри свербило и говорило, что это предательство, даже на уровне мыслей. Марина уехала на всё лето в Ейск, к родственникам – подальше от столичного скопления людей и поближе к Азовскому морю. Даша и Катя сидели в квартире (они сняли студию на двоих, чтобы было дешевле) и бурно делили территорию и домашние обязанности. Им было не до Алёны.
А Тамару бросил её толстый женатый чиновник, и она вернулась к родителям в Мытищи, с презрением оглядывая родные дворы и сломанные скамейки. Ей было жалко себя и не хотелось общаться с подругами – чтобы не давать им повода обсуждать её текущее положение.
– Маску наденьте! – сказал Тамаре бритый почти налысо охранник, когда она зашла в местный продуктовый магазин и вытаскивала из тележки чужие чеки.
– Идите нафиг, – ответила она.
Он преградил ей путь.
– Руки убери! – закричала она. – Права не имеешь!
– Тамарыня! Ты?! А я смотрю, лицо знакомое. ЗдорОво, метёлка! – просиял охранник, и девушка узнала в нём бывшего одноклассника.
Она поморщилась. Вот их уровень – тех, кто родился и вырос здесь. Десять лет после выпуска из школы – а они все охранники, маникюрши, регистраторши, тётки на выдаче заказов в службе доставки, маляры в местном автосервисе и тому подобное. Вместо:«Здравствуй, дорогая» – «Метёлка». Только несколько человек из класса повысили уровень жизни. Тамара устроилась лучше всех: ей повезло вырваться из этой среды на другой уровень и жить в квартире с французскими окнами, хоть за это и приходилось спать с толстым чиновником, и покупать шёлковое бельё на его деньги – и вот пожалуйста, приходится возвращаться.
– Руки убери, – повторила она.
– А ты чё такая сердитая? – спросил охранник.
– Тебя забыла спросить, какой мне быть. Работай иди, на своё место.
За то время, что они препирались, в магазин прошло несколько человек без масок и перчаток.
– А чё это у тебя, прыщик на лбу?
– Где?!
Тамара провела тыльной стороной ладони по лбу – не было там никакого прыщика. Она каждое утро протирала кожу мицеллярной водой, потом смачивала тоником и затем вбивала подушечками пальцев дорогой крем с «бархатной текстурой», как писали на упаковке. А сверху она накладывала тональный крем, хайлайтер и пудру – так что если бы прыщик даже и проявился, его не должно было быть видно.
– Попалась! – сказал охранник, тыкнул её пальцем в живот и засмеялся, вернее, заржал.
В его глазах это был флирт.
– Дурак ты и не лечишься, – сказала Тамара, оттолкнула его и пошла за продуктами, так и не надев маску.
Когда девушка набрала целую тележку йогуртов и подошла к кассам, там её ждал охранник. Он протянул ей маску и перчатки и сказал:
– На, тебе не пробьют без них.
– Дал бы сразу, если есть лишние.
– Это не лишние. Я за ними в аптеку сбегал. А ты как была барыня-Тамарыня, так и осталась. Задаёшься. Потому тебя никто и не любит.
Он кинул перчатки и маску в её тележку и вернулся на свой пост. Тамаре стало обидно и горько. Как же, никто не любит? А… вот… Она запнулась в мыслях, подыскивая тех, кто её любит и кого бы привести в пример. Но оказалось, что таких людей нет – кроме её родителей. Да и с теми она уже успела поругаться, когда вернулась к ним жить.
– Спасибо, – сказала Тамара, подойдя после кассы к охраннику.
– Не за что.
Тот не намерен был продолжать беседу.
– А может, отметим моё возвращение? Когда у тебя смена кончается?
Он посмотрел на неё косо с высоты своего роста.
– Ну извини. Я была не права, – сказала она.
– Через полчаса, – ответил он и расплылся в улыбке.
Через одиннадцать месяцев (следующей весной) у них родился малыш – крупный и розовощёкий богатырь, весь в папу. И кричал он басовито, а не как остальные младенцы. Тамара сильно располнела и перестала «штукатурить» лицо тональным кремом, хайлайтерами и бронзаторами. Подружки сначала осудили её и даже создали отдельный чат, где обменивались мыслями, какой скучной и обычной стала их подруга, потеряв индивидуальность. Но побывав у Тамары в гостях и поиграв с малышом, девушки ближе к вечеру загрустили и стали задумчивы. И если в Мытищи они собирались, бурно обсуждая подругу, то обратно ехали молча, размышляя каждая о своём. Наверное, им тоже захотелось семьи и детей. А может, они думали о своих неудачах в любви – впервые осознав, что не такие уж они и крутые. Ими всё так же восхищаются на улицах и в кафе, у них просят номер телефона и предлагают разовые сексуальные приключения – но по-настоящему близких любящих мужчин у них нет. И толп поклонников нет. Жениться никто не предлагает. И уже пора подкалывать щёки филлером, а на лоб делать ревиталайзинг, потому что – о боже! – эта поперечная морщина уже не разглаживается.
Даша и Катя купили бутылку вина на двоих, чтобы вечером посидеть на кухне и успокоить друг друга.
У Юли в девять часов вечера было очередное свидание из Тиндера – и она решила не придираться к парню, как обычно. Она тепло улыбнулась ему, искренне заинтересовалась его работой (он был киномонтажёром), и разговор пошёл сам собой. Парень оказался вполне интересным.
А Марина отказала старому знакомому, который звал её на крышу музея заниматься сексом («Там отвал башки, там такой адреналин! Пошли, чё ты ломаешься», – говорил он). После отдыха в Ейске Марине больше не нравилась эта грубость, которую она раньше принимала за страсть. На Азовском море она заходила к подруге-вожатой в местный детский лагерь, и ребята называли её Мариной Степановной. Ей понравилось быть уважаемой. Здорово, когда тебя ценят не за грудь четвёртого размера – а за умение интересно рассказывать страшные истории, организовывать игры и смеяться, когда ободрала до крови коленку. Марина обнаружила в себе таланты, которые не использовала раньше – но пока не понимала, как их применить в обычной московской жизни. А тот мужчина, что звал на крышу… Что ж, пусть лучше она будет пока одна, без мужчины, чем продолжать отношения с хамлом, не уважающим её. Марина приняла это решение после визита к Тамаре и разговора с Алёной.
Сама Алёна приехала к Тамаре в тот же день с качалкой для малыша, развивающим ковриком, мягкими книжками и прочими радостями. Она прибыла отдельно и позже остальных девчонок. У Алёны были на то особые обстоятельства – но об этом чуть позже.