полная версия

В. В. Жириновский
Избранное в 3 томах. Том 3: История и культура

V. Прошлое, настоящее и будущее русской нации (Русский вопрос: социально-философский анализ)

Русский вопрос в исторической ретроспективе

Генезис и эволюция русского вопроса с развитием Российского государства

Словом «русские» еще со времен Киевской Руси называют (на первоначальном этапе недифференцированную) совокупность трех славянских субэтносов, позже получивших название великорусов, малороссов (украинцев) и белорусов. Вместе с тем консолидация древнерусской народности тормозилась феодальной раздробленностью и окончательно была прервана разделением восточно-славянских княжеств на сферы влияния Золотой Орды и Великого княжества Литовского. Московская Русь дала жизнь великорусскому этносу, а на территориях, подвластных литовцам и полякам, сформировались белорусский и малоросский этносы. Однако представители правящей династии в России всегда считали русскими весь восточнославянский суперэтнос. Это обстоятельство важно для выявления корней русского вопроса, понимаемого в самом обобщенном виде как эволюция взаимоотношений великорусов с компонентами восточнославянского суперэтноса и другими этническими общностями страны. Территориальная экспансия осуществлялась Российским государством в силу складывавшейся геополитической необходимости (некоторые сопредельные народы отличались повышенной военной активностью и совершали опустошительные набеги на русские регионы). Но эта экспансия не только не вела к геноциду автохтонного населения присоединяемых территорий, но она не вела также и к попыткам их насильственной ассимиляции. Следует отметить, что многие народы, включенные в состав Российской империи, никогда не имели собственных государственных образований, и поэтому, как мы покажем далее, говорить о них как о нациях в традиционном смысле просто нельзя. Необходимо также помнить, что присоединение западных и юго-западных сопредельных территорий рассматривалось русскими государями как освобождение соотечественников малороссов и белорусов. Поэтому русский вопрос первоначально имел лишь внешнеполитический аспект.

Внутренний аспект русский вопрос обретает в связи с революционными реформами Петра I (этого «Робеспьера на троне», по меткому выражению А. С. Пушкина). Наряду с полезными реформами в сфере государственного управления, экономике, армии и т. д. он привнес в Россию дух западничества, преклонение перед всем иностранным. А многие нововведения порой были не только бесполезными, но и совершенно ничтожными, пустыми. Как отметил Н. М. Карамзин: «Петр ограничил свое преобразование дворянством. Дотоле от сохи до Престола Россияне сходствовали между собою… со времен Петровых высших степени отделились от нижних…»

Процесс закрепощения крестьян был завершен Петром I. В 1719 г. по его указу в России была проведена подушная перепись, причем в разряд крепостных были включены как бесправные холопы, прикрепленные к земле крестьяне, члены семей духовенства, так и ряд других более низких социальных групп. Крепостничество, существовавшее до 2-й половины XIX в., оказало весьма отрицательное влияние на экономику страны, так как задерживало рост русских городов, а тем самым тормозило развитие ремесел и промышленности. Кроме того, крепостное право негативно воздействовало на социально-психологическое состояние общества, затрудняло взаимоотношение основных сословий. Владевшие крепостными дворяне даже после отмены крепостного права не хотели считать их равноправными гражданами, относились к ним с презрением (как к «хамам»), считая их неспособными к восприятию достижений науки и культуры, тупыми и ограниченными. Крестьяне, в свою очередь, тоже нередко воспринимали дворян с враждебных позиций (как «бар») и, когда предоставлялась возможность, стремились восстановить нарушенную, по их мнению, справедливость. Этот антагонизм стал одной из главных причин русских революций XX в., а затем и утверждения у власти партии большевиков. Реформам Петра I предшествовала церковная реформа (Россия), которая стала существенным фактором, задавшим в указанное время направление развития русского народа в сторону глубокого мировоззренческого кризиса. Начав в 1654 г. проведение церковной реформы, патриарх Никон оказался крайне неудачным ее исполнителем. Не объяснив толком обществу сути проводимых мероприятий, он приступил к делу с необычайным рвением, совершенно не считаясь с общественным мнением и жестоко расправляясь с ослушниками.

Раскол произошел в один из самых сложных моментов нашей истории, когда Россия вплотную столкнулась с проблемой культурных взаимоотношений с Европой. «Древняя Русь, – отмечает Б. Башилов, – вплоть до церковного раскола была духовно единой. Все одинаково верили, принадлежали к одной духовной культуре. И цари, и бояре, и дворяне, и крестьяне – все члены средневековой Руси. Высшие и низшие классы были звеньями единого национального целого. Церковный раскол вызвал первую трещину. Реформы Петра вызвали много других трещин в национальном сознании».

Двойственный, противоречивый (антагонистический) характер петровских реформ, которые европеизировали высшие классы и в то же время ориентализировали низшие в смысле углубления их бесправия и привнесения элементов азиатского способа производства в экономику страны, отмечался многими мыслителями. Среди них А. С. Хомяков, И. В. и П. В. Киреевские, К. С. и И. С. Аксаковы, Н. Я. Данилевский, Ю. Ф. Самарин, Г. В. Плеханов, Д. П. Кончаловский, Н. А. Бердяев, Г. П. Федотов и Б. Башилов, А. Гулыга и В. В. Ильин.

Русскому обществу понадобилось столетие, чтобы усомниться в целесообразности некритического восприятия и непосредственного перенесения на русскую почву западных идей. Нужно было увидеть кровавую французскую революцию 1789 г., завоевания Наполеона и, наконец, восстание декабристов.

Можно согласиться с Н. А. Бердяевым, писавшим: «Славянофильство – первая попытка нашего самосознания, первая самостоятельная у нас идеология… Тысячелетие продолжалось русское бытие, но русское самосознание начинается с того лишь времени, когда Иван Киреевский и Алексей Хомяков с дерзновением поставили вопрос о том, что такое Россия, в чем ее сущность, призвание и место в мире».

Таким образом, можно говорить о появлении национального (русского) вопроса в связи с возникновении в 1-й половине XIX в. в России этнической (национальной) парадигмы. До некоторой степени она стимулировалась развернувшейся дискуссией между «западниками» и славянофилами. Первые, начиная с П. Я. Чаадаева, объявляли Россию отсталой страной, стоящей вне истории. Такие представители этого течения, как В. Г. Белинский, А. И. Герцен, В. П. Боткин, Т. Н. Грановский, Н. П. Огарев, П. В. Анненков и многие другие, при всем разнообразии мнений и оттенков взглядов, считали, что Россия – «молодая страна» и должна во что бы то ни стало догнать Запад. В их политической позиции преобладали республиканские и социалистические идеи, отрицавшие традиционную для России самодержавную монархию. Именно в этой полемике впервые было употреблено словосочетание «русский вопрос». Очевидно, что противоположные стороны понимали его по-разному. А. И. Герцен считал, например, что «…весь русский вопрос – в освобождении крестьянства». И в основном «западники» рассматривали русский вопрос как вопрос социально-экономического развития. Однако это верно лишь отчасти, так как и в экономике проявляются этнокультурные особенности. Так, интересна подмеченная особенность (кстати, она проявляется и в современной России): «Это свойственно для русского национального характера, что в политической экономии проявляется в том, что когда и поскольку она самостоятельно разрабатывается русскими, на первый план выдвигается социальный момент».

По сути, уже с того времени встала проблема выбора пути развития России: или отход от самобытного исторического пути и включение в западную цивилизацию, или возвращение на путь национального исторического развития через выяснение его подлинной сущности. Почему же перед Россией стояла и стоит такая проблема ведь историческая компаративистика свидетельствует, что наличие двух и более субкультур характерно для большинства стран. Дело в том, что две субкультуры в России имеют разные этнокультурные (цивилизационные) корни.

Можно выделить две рационалистические парадигмы справедливости. В первой акцент делается на социальное, экономическое и политическое равенство. Во второй акцент смещен в сторону свободы, т. е. справедливым считается то положение (социальное, экономическое), какое достиг индивид в результате своей деятельности в правовом демократическом государстве, в котором, в идеале, реализовано равенство возможностей. Лично я отстаиваю вторую парадигму справедливости. Однако обе парадигмы отличаются от христианской, на что обращает внимание В. В. Ильин. Им подчеркивается специфика православной этики, присущей русскому культурно-историческому типу, которая высшей ценностью считает высоту и искренность помыслов и чистоту намерений, а не практические результаты. Православный архетип сознания порой ставит пострадавших и раскаявшихся грешников выше неискренних праведников. Он придает духовным ценностям значительно более высокий статус, чем западный, почти все сводящий к интересам. В этой связи мне хочется обратить внимание на то, что если ранее «почвенникам» приходилось отражать обвинения в реакционности со стороны рационализированных «западников», то теперь, при переходе к постэкономической фазе развития, сформировавшаяся постмодернистская парадигма аккумулировала подходы, характерные для восточного менталитета.

Компаративная политология, основываясь на результатах компаративной культурологии, предоставляет возможность выдвинуть новую либеральную парадигму демократии. Она, в отличие от западной демократии, должна отказаться от европоцентризма и представления об иерархичности мировых культур. Для нее императивом является признание самоценности различных цивилизаций и культурного плюрализма человечества. Либеральная парадигма демократии подразумевает функционирование механизмов достижения консенсуса не только в монокультурном пространстве, но и в многонациональных обществах, и даже в полицивилизационном мире. Она ни в коей мере не подразумевает конструирование некоего «мирового правительства», а исходит из возможности устойчивой эволюции человечества только в условиях многополюсного мира. Принятие этой парадигмы и следование ей в мировой политике позволит, как будет показано далее, решить и внутренний и внешний аспект русского вопроса.

Особенности формирования русского культурно-исторического типа

Особенности формирования русского культурно-исторического типа позволили целому ряду отечественных и зарубежных исследователей (Н. Я. Данилевскому, Л. Н. Гумилеву, О. Шпенглеру, А. Тойнби и др.) сделать вывод о существовании особой русской (российской) цивилизации, существенно отличающейся от своих соседей на Западе и Востоке и сформировавшей национальное сознание русского народа. Уже в начальный период существования восточнославянских племен в их среде сложилась целостная система представлений об окружающем мире и месте человека в нем, в основе которой лежал культ добра. С принятием христианства нравственные начала получили еще большее развитие. При этом, выдвигая на первый план идею совершенствования души, преображения жизни через преодоление греховной природы человека, русское миропонимание не воспринимало западноевропейское понятие развития как преимущественно технический, материальный прогресс, постоянное наращивание массы товаров и услуг, перерастающее в «гонку потребления». Приоритет главных жизненных ценностей и радостей наших предков был не в экономической стороне жизни, не в накоплении материальных благ; а в духовно-нравственной сфере, что нашло свое отражение в яркой и оригинальной культуре русского народа.

Поселившись на Восточноевропейской равнине, значительная часть которой принадлежит к так называемой зоне критического земледелия, славянские племена, образовавшие ядро Древнерусского государства, столкнулись с необходимостью решения двух жизненно важных задач: 1) создания надежной и эффективной системы хозяйства, способной обеспечить их средствами к жизни, и 2) организации такой социальной системы, которая помогла бы уцелеть и отбиться от агрессивных соседей с многочисленным и плотным населением. Эти две задачи оказались своего рода доминантами русской истории, определившими менталитет нашего народа. Заняв обширную равнину, со всех сторон открытую для нападения внешних врагов, наши предки должны были постоянно сдерживать напор сначала различных кочевых орд, а затем и «цивилизованных» западных соседей. Для того чтобы не только выстоять и сохранить себя физически, но и создать крупнейшее в мировой истории государство, были необходимы сверхусилия народа на протяжении многих поколений, полная самоотдача, несгибаемое упорство и исключительная жертвенность всех членов общества от простого мужика до великого князя.

Отмечается еще одна, весьма характерная особенность русского национального мировоззрения – мессианизм, впервые сформулированная в начале XVI в. псковским иноком Филофеем в его концепции «Москва – Третий Рим». При этом, как подчеркивал Н. А. Бердяев, русский мессианизм «не означает, что мы лучше других и на большее можем притязать, а означает, что мы больше должны сделать и от большего способны отречься». На протяжении многих веков своего существования Россия неоднократно выступала в защиту наших православных и христианских братьев как в Европе, так и в Азии. Русский народ всегда охотно откликался на призыв власти оказать помощь угнетенным и преследуемым, а иногда и сам побуждал верховную власть к более активным действиям, как это было перед русско-турецкой войной 1877–1878 гг.

Следует особо отметить, что, поскольку христианство не утверждало национальной исключительности русских, созданное ими государство стало удобной базой для образования огромной многонациональной империи, строившейся на принципах взаимотерпимости и равноправия всех входивших в ее состав народностей. Если сравнивать историческую Россию с крупнейшими империями Запада, то сразу бросается в глаза ее существенное отличие. Если западные империи создавались с помощью силы, по образному выражению Бисмарка «железом и кровью», то русское государство возникло и закалилось в борьбе с иноземными нашествиями, защищая свои алтари и очаги, то есть вопреки насилию. В любой западной империи имперский народ, подчинив себе другие народы, сразу начинал либо подвергать их насильственной ассимиляции (как немцы пруссов), либо превращать в бесправных колониальных рабов (как англичане индийцев). В состав же России многие народы – грузины, армяне, молдаване, казахи и др. вошли добровольно, после многочисленных просьб их правителей. Причем все они становились равноправными гражданами единого государства, а их аристократия получала доступ к самым высшим постам в стране. Да и завоеванные земли не подвергались какой-либо дискриминации ни по национальному, ни по религиозному признаку. Это приводило к тому, что нормальные добрососедские отношения между вновь присоединенными народами и «имперской нацией» устанавливались быстро и естественно.

Весь ход исторического развития России привел к выработке особого типа культуры, требующей от человека очень сильного самоограничения, подавления своих внутренних импульсов, принесения в жертву личных, индивидуальных целей общенациональным, государственным интересам. Эта культура, уникальные русские традиции и обычаи, быстрый и, казалось, необъяснимый рост государственной мощи вызывали непонимание, а затем и страх в Западной Европе, которая долго не хотела признавать за Россией права на самостоятельное существование и неоднократно пыталась подчинить ее своей власти и влиянию. Даже после вхождения России в число мировых держав это отчуждение и недоверие не исчезли, также как не прекратились и попытки так или иначе использовать наши материальные ресурсы и военную мощь в своих интересах.

Но необходимо учитывать и еще два обстоятельства, а именно: географическую близость России и Западной Европы, их постоянное соперничество и взаимодействие между собой. Эти обстоятельства предопределили характер культуры русского народа, а также, разумеется, и отношение русских к Европе. При этом следует подчеркнуть, что на формирование русской культуры оказали влияние еще и традиции язычества древних славян и православная христианская культура Византии. Уяснение данного обстоятельства имеет первостепенное значение для понимания природы взаимоотношений между Россией и Западной Европой, а затем, по мере усиления экономической и военной мощи Соединенных Штатов Америки, между Россией и Западом в целом.

Я уже отмечал, что эти взаимоотношения уже давно, во всяком случае с начала XIX столетия, являлись предметом многочисленных дискуссий среди отечественных публицистов и политиков, которые непосредственно касались путей развития России. Известно также, что все многообразие позиций и точек зрения на сей счет можно условно свести к двум линиям. Сторонники одной из них утверждали, что Россия не принадлежит к ареалу Запада, что у России должен быть собственный путь развития, отличный от европейского и, более того, Запад является непримиримым антагонистом России, а его культура глубоко враждебна российской культуре (славянофилы, К. Леонтьев, Н. Данилевский). Представители другой точки зрения, так называемые «западники», полагали, что Россия, во многом отличаясь от Западной Европы, наоборот, должна следовать по пути развития последней. Как заметил по поводу споров между славянофилами и «западниками» А. Кара-Мурза, на самом деле это были споры о том, как уберечь Россию от варварства, от «падения в небытие», как сохранить цивилизованность в России. Своеобразным синтезом обоих подходов (впрочем, с упором на самобытность России) явилась концепция евразийства, получившая распространение в 20-е гг. XX в. и реанимированная в годы «перестройки».

Как представляется автору настоящего исследования, приверженцы указанных точек зрения, несмотря на ожесточенные дебаты между ними, едины в своем общеметодологическом подходе к рассматриваемой проблеме. А именно: они упускают из виду культурную, цивилизационную близость России и Западной Европы по отношению друг к другу. Эта близость обусловлена тем, что и в русской культуре, и в культуре западноевропейской имело место сочетание индивидуалистического и общинного (коллективистского) начала. Только в культуре Западной Европы первое, как правило, преобладало над вторым, а в русской культуре, наоборот, доминировало общинное начало над индивидуалистическим. И русская, и западноевропейская культура впитали в себя (соответственно, через Западную Римскую империю и Византию) как античное наследие, так и духовную традицию христианства с его культом абстрактного индивида и пониманием самоценности каждого человека. Только элементы античности и христианства по-разному сочетались в русской и западноевропейской культуре, как по-разному сочетались в этих культурах и два упомянутых принципа – индивидуализм и общинность.

С точки зрения компаративного философского и культурологического анализа это обстоятельство обусловлено следующими причинами. Западная цивилизация представляет собой синтез двух основ – античной и иудео-христианской. Первая акцентирует внимание на земной жизни, на самореализации субъекта в материальном мире. С позиций античного языческого мировоззрения у обездоленных нет оправдания. Каждый является хозяином своей судьбы. Вторая перенесла внимание на потусторонний мир, она оправдала поражение в земной жизни воздаянием в жизни вечной. Впоследствии эти различия несколько сгладились: в западном христианстве Ветхозаветная заповедь коллективного избранничества трансформировалась в свободу совести, выбора и самоопределения.

В России такой синтез в полной мере не состоялся. Языческий русский менталитет (несмотря на сохранение вплоть до настоящего времени языческих верований, обычаев и обрядов у многих народов, населяющих Россию), включающий стремление к самореализации в земной жизни, неосвященный античной традицией, не смог противостоять православному христианству. Последнему также была имманентно присуща соборность – особого рода общность, соборное единство, в котором единение людей происходит не на почве интересов, вещественных ценностей, а посредством духовной и нравственной связи.

Подобные архетипы массового сознания подкреплялись еще и историческими обстоятельствами.

В Западной Европе в силу более благоприятных геополитических условий (реальная угроза завоевания со стороны Османской империи была остановлена на Балканах) получило развитие индивидуалистическое начало. В России дело обстояло иначе. Еще во времена Киевской Руси население страны вынуждено было постоянно отражать набеги кочевников, ему пришлось пережить длившееся почти два с половиной столетия татаро-монгольское иго, выдержать вторжения с Запада. Русский историк С. М. Соловьев писал: «Бедный, разбросанный на огромных пространствах народ должен был постоянно с неимоверным трудом собирать свои силы, отдавать последнюю, тяжело добытую копейку, чтобы избавиться от врагов, грозивших со всех сторон, чтобы сохранить главное благо народную независимость; бедная средствами сельская, земледельческая страна должна была постоянно содержать большое войско». В. О. Ключевский обращал внимание на такой факт: одна только Северная Русь с 1228-й по 1462 г. пережила 160 внешних нашествий врагов, т. е. примерно через каждые полтора года на ее территорию вторгались враги. В таких условиях сохранение общины (и, соответственно, общинной культуры), как и постоянное усиление государственной власти, становилось жизненной необходимостью, а индивидуализм не мог получить того развития, которое он получил в более благоприятных условиях Западной Европы. Однако и окончательно исчезнуть этот индивидуализм в русской культуре тоже не мог, поскольку он имплицитно был присущ самим истокам русской культуры.

Данное обстоятельство неоднократно проявлялось как в успешных заимствованиях Россией западных достижений в науке, технике и производственной технологии, так и в самостоятельных выдающихся научных открытиях и технических изобретениях, которые делались русскими учеными и инженерами в русле западноевропейской традиции рационалистического мышления.

Необходимо иметь в виду, что между двумя принципами культуры – индивидуализмом и общинностью – всегда возникали конфликты как в Западной Европе, так и в России. Однако они никогда не приводили к абсолютному уничтожению одной из сторон. И подобно тому как оба эти принципа, на первый взгляд исключающие один другого, в действительности постоянно воспроизводили друг друга (но только в разных «соотношениях»), так и Россия с Западной Европой, периодически конфликтуя между собой, нуждались друг в друге. Существование мощного русского государства являлось своеобразным стимулом для развития Западной Европы, не позволяло ей «почивать на лаврах» экономического и технического лидера. В то же время возникновение военных угроз со стороны Запада по отношению к России заставляло российскую правящую элиту проводить необходимые реформы, развивать собственную науку и образование, «подтягивать тылы» (экономику) до такого уровня, который бы обеспечивал сохранение Россией государственной независимости. Таким образом, соперничество между Россией и Западной Европой (Западом) было исторической формой их развития и даже существования в качестве различных ветвей одной и той же западной цивилизации. Способность этой цивилизации противостоять натиску других цивилизаций (в прошлом со стороны Османской империи, в будущем возможно, со стороны буддийской цивилизации) была (и будет) обусловлена своеобразным переплетением соперничества и сотрудничества обеих ее ветвей.

Между тем на протяжении пяти веков (с конца XV в.) в отношениях между Россией и Западом превалировала тенденция к взаимному соперничеству, перераставшему нередко в прямые военные столкновения. И одна из важнейших особенностей социально-экономического развития России состояла именно в том, что Россия, в большей или меньшей степени, вынуждена была конкурировать с Западом.

Критика постмодернистской концепции нации и представлений о русском национализме

Представители мондиализма и универсализма сделали попытку создать свою, так называемую постмодернистскую концепцию нации. Они обрушились с критикой прежде всего на примордиалистское представление о нации, в основе которой лежит этничность. Крупнейший этнолог, придерживавшийся примордиализма Клиффорд Гирц определял этничность как коллективно одобренный и публично «выраженный мир личностной идентичности» или как «социально ратифицированную личностную идентичность».

Редакторы одного из наиболее распространенных учебников в американских университетах, выдержавшего несколько изданий (1975-й, 1982-й, 1995 гг), «Этническая идентичность», так определяют ее: «Хотя противопоставительные атрибуции этнических характеристик, исходящие извне групп, помогают сформировать внутренний опыт этнической принадлежности на протяжении чьей-либо жизни, все же внутренние мотивированные инструменталистские и экспрессивные использования этничности являются конечными детерминантами при определении своей собственной принадлежности. В конечном счете, этничность есть социальная форма лояльности и экзистенциальное значение, проистекающее из человеческой потребности иметь преемственную принадлежность. Последнее есть дополнение к использованию этничности в ситуациях, когда определяется отличие от других». В этом определении В. А. Тишков видит как «этничность связывается с основополагающими психологическим процессом категоризации индивидом окружающего мира и сепарации индивида и группы от других». Но еще С. А. Токарев писал: «Исходным материалом этнографической науки служит информация о народах, их быте и культуре. Сами эти понятия народ, культура, быт отнюдь не являются непосредственно данной в опыте конкретной реальностью. Напротив, это обобщения, которые лишь постепенно, в течение веков, складывались в сознании людей».

Понятие «народ», в смысле этнической общности, наиболее подробно было проанализировано С. А. Арутюновым. В этнологическом исследовании культуры принято выделять два ее компонента – материальную и духовную. Последняя существует в языковой форме, которая и является основным этническим показателем. Здесь мы видим уязвимость постмодернистской концепции, наиболее ярко выраженной Б. Андерсоном, по которой нации – «это воображаемые общности». Действительно, как можно вообразить знание языка? Либо человек знает язык, либо нет. Но в данном примере я говорил о так называемой «культурной нации» или «этнонации», которыми в России принято определять все народы от самых крупных до самых немногочисленных. Следует отметить, однако, что даже в Конституции РФ не употребляется понятие «нация» в ее этнокультурном значении. Вместе с тем, как совершенно справедливо отмечает В. А. Тишков, под понятием «нация» в мировой политической практике, в науке и международном праве имеются в виду политические или гражданские нации, состоящие из граждан соответствующих государств». Здесь уж совсем непонятно, как можно вообразить государства? Поэтому, в каком бы смысле ни употреблялось понятие «нация», постмодернистское ее понимание в качестве воображаемой общности не выдерживает критики. Многие исследователи отмечают, что в современную эпоху углубляющейся интеграции, интернализации экономической, политической и культурной жизни, когда начался процесс конструирования «Соединенных Штатов Европы», реальность наций проявилась очень отчетливо. Преодолевая границы между системами и блоками, они доказывают свою необходимость, так как индивидуальная идентичность невозможна без идентичности национальной. Так, В. Зайфферт писал: «Политическая идея общества есть, как и прежде, идея нации. Представление о том, что Европа вступила уже в постнациональный век, так и не подтвердилось. Скорее наоборот. Европа как заменитель нации провалилась. Оживление национальных чувств и идей происходит и в Западной, и в Восточной Европе». Конечно, это писалось в преддверии решения немецкого вопроса за 4 года до объединения Германии. Но почему мы сегодня с этих же позиций не можем ставить проблему необходимости решения русского вопроса? Ведь после распада СССР за пределами Российской Федерации не по своей воле оказалось 25 млн русских, о чем уже упоминалось в данной работе.

В настоящее время главным этническим определителем становится самосознание. На мой взгляд, совершенно правы А. В. Козенко и Л. Ф. Моногарова, которые пишут: «Оно является элементом духовной культуры этноса и может сохраняться в условиях, когда ее другие элементы начинают утрачиваться. В изучении механизмов формирования этнического сознания и самосознания большое значение приобретают методы этнопсихологии (психологической антропологии). Говоря об этнологическом исследовании, важно подчеркнуть, что эпистемологический анализ выявляет необходимость изучения психологических аспектов личности и оперирования таким неонтологизируемым понятием, как этническое самосознание. При этом следует учитывать, что оно не является только научным обобщением, существующим лишь в сознании исследователя. Самосознание – это и компонент сознания объекта исследования, который представляет собой в то же самое время субъект. Это обстоятельство значительно усложняет эпистемологию этнологии, приводит к очень широкому диапазону используемых методов исследования, по сравнению, например, с естественными науками».

Вместе с тем совершенно недопустим методологический плюрализм, ведущий к «методологическому анархизму» в духе Поля Фейерабенда. Так, испытывая определенное влияние постмодернистской концепции нации, В. А. Тишков допускает, что возможно влияние на этничность при ее исследовании, а СВ. Соколовский даже отмечает возможность «фабрикации» этнографического факта «в соответствии с ролью этнографа». Все очень усложняется.

Но многое становится ясным, если понять, что постмодернизм не только научная, но и главным образом идеологическая концепция. И если функция науки – познание человека, общества, природы, то функция идеологии – целенаправленное воздействие на общество (поэтому нет общества без идеологии, как бы нам ни пытались это внушить сторонники так называемой деиделогизации). Для мондиалистской же концепции, для идеологии единого мира, идеология национальной идеи все равно что красная материя для быка. Отсюда и возникает желание объявить нацию фикцией, приверженность к традиционной культуре – национализмом, а борьбу с «космополитизмом» и «культурным нигилизмом», стремление видеть Россию великой мировой державой с сильной и эффективной системой государственного управления – национал-социализмом и фашизмом. Так, председатель Международного исследовательского совета при Центре стратегических и международных исследований в Вашингтоне У. Лакер проговорился: «У национализма огромная сила в мобилизации народа против внешних врагов». А главная задача врагов России убедить русский народ, что никаких внешних врагов у него нет, что он сам себе главный враг. Он сам разрушил свою страну, сам лишает себя природных ресурсов, сам отдает свою собственность во владение иностранным хозяевам, сам превращает свою страну в международную свалку для вредных отходов производства.