В. Федоров и А. Зайцев
Polo, или Зеленые оковы
–Тише,– зашипел на Отца Палыч.– Всех разбудишь.
Федерал приставил палец к губам, призывая странника блюсти спокойствие.
–Тогда не выводи меня из себя. Не я, а ты в гостях. Так что ты, анахронизм, будешь играть по моим правилам. Не нравится, так ступай назад к себе, я тебя сюда не звал.– Шепотом продолжал Отец.– Важный гусь какой, ты на него посмотри…
Палыч решил не связываться с Отцом и примирительно заговорил.
–Скажи мне, ты, вот, зачем в Москву подался? Не жилось тебе у нас?
–А ты, кстати, откуда про Москву знаешь?– Удивился Отец.– Может я до Самары еду?
–Отец, не смеши меня, будь другом.
–Твои друзья за полярным кругом на Луну воют.– Злобно сказал он.
–Ты забыл, откуда я прибыл? Или тебе напомнить?– Сказал Палыч и почти дружелюбно улыбнулся.
–Я в базе рылся, там про меня и слова не сказано.– Парировал Отец.
–Ты– секрет фирмы. Мы про тебя минимум информации опубликовали. Гриф «совершенно секретно», помнишь?
–Вольфшанце. Что-то я не пойму. У вас там демократия или рейхсканцелярия? Вы, почему от народа правду скрываете?– Возмутился Отец.– У вас там не темные века, поди?
–Это все из интересов государственной безопасности. Не больше и не меньше. А про Москву ты и сам в базе данных нашел. Помнишь? Билет до Москвы с твоей фамилией и датой. А чем, ты думаешь, мы хуже тебя?
Отец стушевался. Точно. Он и сам только что вспомнил, что однажды он нашел про Москву пару слов. Это получается, что Трибун ошибся. Ну, что ж. Отец это переживет. Только, слава Богу, что Трибун не ошибся с прогнозами насчет счастливого возвращения Отца в свое время от цватпахов. И на этом спасибо.
–Хорошо. Про Москву ты узнал из базы. Зачем ты тогда за мной следуешь? Что ты задумал?– Спросил Отец.
–Ничего, просто хочу, чтобы ты до столицы целым доехал. Это, так сказать, страховка от несчастного случая.
–Ох, не лги, ответ держать будешь. Я ведь чую, не просто так ты мне на хвост сел.– Отец призадумался.
Странно. В базе данных четко сказано, что был билет до Москвы. Отец в нем едет. Только это событие тупиковое. За ним никаких следствий не тянется, даже нет других данных, приедет он или нет. Может статься, что где-нибудь в центральной полосе России этот бугай меня высадит из поезда, ли шлепнет на неизвестном полустанке, или увезет назад к себе.
–Говори, у тебя приказ меня увезти назад в будущее?– Спросил Отец.
–Словоблудие.– Ухмыльнулся Палыч.– Назад в будущее. Что еще за чертовщина?
–Ты к словам не придирайся. Отвечай как на духу, за тем ты ко мне приставлен?– Рыкнул Отец.
–Отвечаю.– Палыч совсем по-детски щелкнул по зубу ногтем.– Я здесь, чтобы с тобой ничего не случилось.
–А зачем ты возле общаги отирался?
–Из тех же соображений. Если бы я захотел, я бы тебя аннигилировал, помнишь? когда ты под лавкой в парке от меня хоронился. Ты думаешь, я тебя не видел? Видел и еще как. Будь в этом уверен.
–А чего же ты меня не взял?– Спросил Отец. От такого заявления он даже растерялся.
Стоп. Нет. Этого быть не может. Если бы он меня видел, думал Отец, он бы меня взял сразу. Потом он бы помог мне одеться и проводил бы до вокзала. Он не стал бы пускать на самотек события. Он блефует. Про парк догадаться не сложно. Он меня не смог поймать в общаге, значит, как он думал, я где-то скрываюсь и наблюдаю за ним. Возле общаги только одно место, где можно спрятаться– парк.
–Ты блефуешь. Ты меня не мог видеть. Если бы видел, ты меня бы не отпустил.
–Думай, как хочешь. Дело твое.– Пожал плечами Палыч.
Отец отметил для себя нотки неуверенности, которые скользнули в его словах. Точно, блефует.
–А у Брусова, зачем меня стерег?
–Я скажу– ты, все равно, не поверишь. Чего языком зря болтать.
–А тебе есть чем заняться? До Москвы еще двое суток езды.– Съязвил Отец.
–Слушай, Отец, хочешь знать правду?– Спросил Палыч.
Отец кивнул головой.
–А она тебя не сильно расстроит?
Отец покачал головой.
–Хорошо, тогда слушай. Когда ты улетел с Цватпы, мы завязали контакт с этими птицами.– Палыч ухмыльнулся.– Браво, Отец, ты там сильно постарался. На твое счастье, что цватпахи дружелюбнее, чем следовало бы.
–Не отвлекайся.– Потребовал Отец.
–Ладно. Мы проверили эту установку. Тебе очень повезло, что она оказалась работоспособной.
–Да ну? Вот бы не подумал.– Съязвил Отец.
–Будешь меня перебивать, я тебе и до Москвы ничего не успею рассказать.– Нахмурился Палыч и замолчал.
–Все, все. Молчу. Молви.– Отец вскинул вверх руки.
–Так вот, пересчитав все показатели, мы предположили, что ты смог добраться до Земли и в свое время. Парадоксально, но факт. Шлюп, который ты стащил на Плутоне, мог перенести такое путешествие. И, чтобы убедиться в твоей безопасности, мы решили это проверить. Весь департамент темпоральных аномалий работал над проектом. В общем, пришли к выводу, что нужно в прошлое, то есть сюда, отправить агента и убедиться в твоей безопасности. Поскольку ты– человек хитрый, решено было отправить меня. Я тоже не дурак. Только отправить три раза. Первый раз– в общагу. Я там проторчал двое суток без еды и отдыха. Это не очень приятное занятие, должен тебе сказать. Второй раз меня отправили к твоему другу Брусову. Там я тоже проторчал двое суток.
–А к Брусову то почему? Я сам до последнего момента не знал, что к нему поеду?– Удивился Отец.
Он вспомнил, как это все было. Он уставший и холодный, сидя под лавкой в парке возле общежития решил в один момент отправиться к Большому Синяку.
–Составили алгоритмы, ты про них не забыл? Так вот, получилось, что если ты не сможешь очутиться в общежитии, ты отправишься к Брусову. Во-первых, он живет относительно не далеко. Во-вторых, он– твой хороший друг, в-третьих, у него хорошая квартира, где можно без особого труда остаться пожить несколько дней. Все логично. Третий раз меня отправили на вокзал, где ты должен был отправиться в Москву. Вот поэтому я здесь и сейчас.– Палыч расслабился. Казалось, что у него гора с плеч свалилась.
Теперь все встало на свои места. Вот только теперь стало ясно, как федерал мог так быстро перемещаться по городу. Он сразу находился в трех местах в одном и том же времени.
–Слушай, а почему не отправили трех агентов, так было бы проще?– Поинтересовался Отец.
–Не совсем. Один человек– один временной парадокс. Несколько человек– несколько временных парадоксов.– Пожал Палыч плечами.
–А то что три одинаковых человека в одном и том же времени– это не парадокс?– Спросил Отец.
–Великие умы решили, что так будет безопаснее. Не мне решать. Они сказали– я под козырек.
Ясно. Отец призадумался. Все логично. Вот ведь это чертово время. Эти чертовы временные парадоксы. Время просто так не обмануть, все взаимосвязано. Если бы Палыч не оказался возле общаги и не спугнул меня, думал Отец, я бы не оказался у Брусова и жил бы себе спокойно в общаге и продолжал учебу. В банк спермы я бы не пошел, это точно, как телеграфное уравнение. Мне пришлось уехать к Брусову. Если бы федерал меня не спугнул у Мангуста, то я остался на несколько дней у него пожить, и продолжил бы учебу. И у меня не возникло бы мысли бежать в Москву. Но он там меня вел, а значит, я был вынужден уехать. Куда? В Москву. Достать одномоментно такие деньги на билет я мог только в банке спермы. А вот в банке федерала не было. Если бы он там появился, я бы сбежал оттуда и не стал бы сдавать сперму, а это значит, в будущем обо мне бы не узнали и не смогли меня туда забрать. Все закономерно. А вот на вокзале он очутился. Это значит, что его посылали сюда, в это время, чтобы меня вести как на поводке, чтобы я оказался в затруднительном положении, решил отправиться в Москву, сдал сперму в банк, получил деньги и поехал.
Отец почувствовал себя марионеткой маленькой и деревянной, никчемной и бестолковой в чьей-то большой игре с крупными ставками. Получалось, что ему изначально была уготована такая судьба с общагой, Брусовым, банком спермы, Москвой и вокзалом. А говорят, что человек– кузнец своей судьбы. Глупости. Это все не правда. Теперь, когда сперма находится в банке, запустится целый каскад событий, который увенчается счастливым прибытием Отца в будущее, Рыжей, Мормоном, Плутоном и Цватпой. Круг замкнулся. Оставался один вопрос: зачем Палыч поехал с Отцом в Москву? Это все не спроста, подумал Отец. Спрашивать его об этом бесполезно, он все равно ничего не скажет. Ну что ж, поживем– увидим, подумал Отец.
–А зачем ты стучался в дверь к Мангусту,– спросил Отец.
Он, вдруг, вспомнил ужас, пережитый им около двери, когда федерал стал стучать в дверь.
–Тебя подстегнуть. Мы же не хотели, чтобы ты остался у него жить. Да и по срокам. Ты должен был в этот день, то есть сегодня, сдавать сперму. Если бы я не стал стучаться, что бы ты делал?– Спросил Палыч лукаво.
–Выспался. Может, потом уехал куда-нибудь, кто его знает. Планы– такая штука. Сейчас их нет, а через минуту уже вся жизнь распланирована.– Пожал плечами Отец.
–Ну, вот видишь?– Одобрительно кивнул головой Палыч.
Время шло. Поезд отсчитывал километр за километром. Колеса стучали по стыкам железного полотна, большинство пассажиров уже давно спали, или, на худой конец, делали вид, что спят. Желтый полумрак вагона да тихий шепот заставляли язык ворочаться во рту медленнее, веки постепенно слипались.
–Ну, Отче, давай на боковую?– Спросил Палыч.
–Давай, делать все равно нечего. Только ты мне так и не сказал, за каким лешим ты со мной в Москву поехал.– Проворчал Отец.– Расскажешь?
–Я тебе уже все сказал. Мне нужно, чтобы с тобой в паровозе ничего не случилось. Некто будут очень сильно горевать.
–Кто?– Оживился вдруг Отец.
В мозгу сверкнуло алой молнией: «РЫЖАЯ». Но нет. Зачем он ей? Она уже для себя все решила. Да и кто ее подпустит к федеральным тайнам, тем более к темпоральным парадоксам? Кому он был еще дорог в будущем? Мормону? Да, до некоторой степени, только он ограничен теми же условиями, что и Рыжая. Трибун? Нет, Отец ему уже оставил все свои кредиты, больше тощему хакеру волноваться не о чем. Суся? Тоже нет. С ней Отец только пил текилу. Тогда кому?
–Кому я нужен еще?– Спросил Отец, всеми фибрами души желая, чтобы Палыч сказал: Рыжая.
–Всем.– Сказал огромный федерал.– Всем кому дорог этот континуум. Всем, кому еще не надоело жить и дышать.
–Ясно,– махнул рукой разочарованный Отец.– Короче говоря, никому.
Отец хотел спросить про Трибуна. Как у него дела? Не рассекретили ли его? Не посадили ли его в какую-нибудь псевдореальную тюрьму? Только он побоялся, что своими вопросами сможет навести на хакера порчу. Лучше не знать. Пусть будет так, как уже есть. Пусть Трибун лелеет в своей реальности семью и эго, которое у него обратно пропорционально вегетативной массе. Однако вопрос так и вертелся на языке, и Отцу пришлось приложить немалые усилия, чтобы слово не соскочило у него с языка.
–Напрасно ты так думаешь. Твой алгоритм работает. Тебе очень многие говорят огромное спасибо…– Начал Палыч, стараясь воспеть свежий взгляд Отца на старые вещи.
–Пошли они все … пусть себе в … засунут эти алгоритмы. Какое мне до них дело? Я никогда больше не увижу ни их, ни эти чертовы алгоритмы, ничего вообще…– Вспылил Отец.
–Никогда не говори никогда.– Усмехнулся Палыч.
Отцу эта ухмылка очень не понравилась. Она была ехидной, как у жида, и в то же время, скользкой, будто Палыч знал что-то, чего не знал Отец, но очень хотел.
–Говори!– Прикрикнул на собеседника Отец.
–Жизнь– очень сложная штука. Никогда не знаешь, куда тебя завернет. Ты в этом сам убедился.
–Да уж, не без труда твоих коллег. Не было бы вас, так я и не знал всей этой чертовщины. Как я буду жить дальше, ты подумал? Кому я смогу рассказать, что со мной случилось?
–А ты возьми, да никому не рассказывай. Все просто…
–Шустрый ты какой. Просто тебе об этом говорить. Ты вот, приедешь домой, да со своими дружками под пиво станешь рассказывать, что ты в прошлом катался на самоходной тачанке, которую называют поездом, посмеивался над простаками, которые поедают Рефтинских кур в вагонах.– Проворчал Отец.– А мне как это все в себе носить?
–Я тоже никому не рассказываю. Работа у меня такая.– Пожал плечами Палыч.
–Ну, вот видишь, тебе за это платят, а я у вас даже не оформлен.
–Ладно, давай спать уже.
–А ты пока подумай, да чтобы потом мне рассказал, зачем на самом деле тебя послали со мной.
Отец полез на свою полку. Накрывшись одеялом, он старался заснуть. После пережитых волнений сон не шел. Слишком насыщенный день получился. Сначала пробуждение у Брусова, потом Палыч, потом банк не рожденных детей, потом вокзал и снова Палыч.
Получалось все странно. Федералы из будущего всегда опережали его, Отца, на один шаг. Не успел Отец появиться в городе, как вот те нате, Палыч уже ждет возле общаги. Только стоило приблизиться к Мангусту, так вот оно, его не ждут, а оно уже здесь. Не успел он войти в свою комнату в общежитии, так и Палыч уже тут, как тут. Не успел Отец приехать на вокзал, и что же? Кто его провожает? Палыч, конечно! Эти федералы очень хорошо продумывают свои шаги. Интересно, в шахматы они тоже хорошо играют?
Стук-стук, стук-стук. Стучали колеса вагона. Никто уже не расхаживал по вагону, никто не поедал жареную мертвую птицу, никто не гремел алюминиевыми ложками в стакане с чуть подслащенной бурой жидкостью, никто не разговаривал. Даже мужики, что в конце вагона что-то обсуждали, замолкли. Молодые, ворочаясь на нижней полке, посапывали, нет-нет просыпаясь, обозначали свое присутствие чмоканием в щеку. Французские поцелуи отпустили на вольные хлеба до утра.
Захрапел глухонемой бородач. Так, как храпят глухонемые, не сможет храпеть никто. Можно даже создать общество анонимных констипаторов, которые решили бы свои проблемы со стулом в одночасье, стоило им однажды услышать храп глухонемого. Если такому храпуну создать акустическую аудиторию, он без помех смог бы колоть грецкие орехи тоннами, не касаясь при этом их.
В вагоне задрожали стекла. Смолкли храпы других пассажиров, которые доселе и не ведали что такое храп по-настоящему. Молодые проснулись и принялись лизаться с новой силой, казалось, они были даже немного благодарны спящему глухонемому, за досрочную побудку. В вагоне царила немыслимая какофония. Стук колес, храп глухонемого бородатого гиганта, визг дрожащих оконных стекол, лобызание молодых, вздохи разбуженных пассажиров, бряцание ложек в стаканах, шуршание газеты, из которой извлекались мало приглядные обглоданные останки дохлых жареных кур, глухие стенания стариков, не ведавших, что их горе никогда не дойдет до ушей нарушителя ночного спокойствия. В начале вагона активировались проводницы, у которых внезапно появились какие-то дела в тамбуре.
Отец пытался не обращать внимания на шумного попутчика, только из этого ничего не вышло. Глухой выводил немыслимые трели. Бах, несомненно, для себя перенял бы некоторые музыкальные приемы, случись ему ехать в поезде рядом с таким трубачом. Мало помалу, народ, не знавший трубных звуков, издаваемых гортаноглоткой глухого, оживился. До Отца стали доноситься предложения разбудить храпуна, не дававшего спать целому вагону, затем предложения выросли до угроз разорвать пасть засоне, а к кульминации действия, пассажиры отрядили гонца к проводницам с настоятельным требованием спустить мужика в окно, чтобы воцарился долгожданный покой. Проводницы, не имея желания распускать руки, вежливо попросили гонцов поговорить самим с попутчиком, на что те ответили резкими возражениями, сопровождающимися хлесткими недвусмысленными оскорблениями. Проводницы, возбужденные столь неурочным переполохом, разразились скандалом, не особо заботясь о нормативах лексики. Ругань стала принимать широкий размах, в который не были вовлечены лишь несколько человек, включая и глухонемого.
Сон окончательно прошел. Глаза перестали слипаться, Отец приподнялся на локте и с верхней багажной полки достал запасную засаленную подушку. Немного повертев ее в руке, со всей силы швырнул ею в бородатого храпуна, который и не подозревал, в какой конфликт невольно втянул весь вагон. Мужик резко вскочил на своей полке и заспанными глазами стал озираться вокруг, разглядывая недовольные лица пассажиров, взгляды которых были обращены к нему. Остановившись взором на Отце, мужик состроил ужасную недовольную гримасу. Ему стало понятно, кто стал причиной столь неприятного и преждевременного пробуждения. Отец решил не отставать от глухонемого и скорчил физиономию, самую страшную, на которую только была способна мимическая мускулатура. Чтобы закрепить эффект, Отец вывалил свой кулачище.
Бородач недовольно фыркнул и отвернулся от зрителей к окну. Воцарилось молчание. Скандал затих также внезапно, как и вспыхнул. Проводницы задернули шторы из шерстяного казенного одеяла. Старухи отвернулись к стенкам, шатающиеся хулиганствующие элементы заняли свои плацкарты, шум стих, только молодые, однажды разбуженные, не отвлекались от сладострастных поцелуев. Отец сделал попытку заснуть.
Сон не шел. Москва. Что ждет его в первопрестольной? Слишком часто за последнее время Отец с головой пускался в странствия, в успехе которых до конца не был уверен. Мелькнула в голове мысль слезть с поезда и вернуться назад в общагу. Этот вариант отпадал. Сейчас там дежурит федерал, который сейчас же, в эту же самую минуту лежит на нижней полке. Если смогли Отца вычислить один раз, значит, смогут и в другой. Федералу на оперативной службе не привыкать странствовать по эпохам и караулить свою жертву месяцами, если не годами. Нет, общага отпадает. Если Отец прибудет в Москву, за ним будет неусыпная слежка. Это однозначно. Федерал, который уже трижды отправлялся в прошлое, чтобы найти Отца, просто так не скажет: «Счастливо, Отец, живи, я от тебя, как и вся моя служба, отстаем, буде здраве!» Это исключено, потому, что не может быть никогда. Значит, Отцу уготована еще какая-то напасть, о которой он еще не знает. Стоит ли тогда ехать в Москву, чтобы снова стать пешкой в чьей-то игре? Наверное, нет. Только проблема заключается в следующем: поезд следует в Москву, а Отец едет в поезде. Расклад не удачный.
Глухонемой забылся от пережитой обиды и задремал. Сначала он издал нежный рев, который содрогнул вагон. Затем он, широко разинув пасть, издал рык, который с известными коррективами можно сравнить с воем сирены. Послышалось недовольное ворчание проснувшихся пассажиров. Новый раскат рыка пронесся по вагону, который не оставил никого из присутствующих равнодушным. Не повезло с попутчиком. Все двое суток терпеть это безобразие… Отец был крайне озадачен такой перспективой. Мало того, что к нему приставлен надзиратель из далекого будущего, так и этот несчастный, обделенный природой слухом, не добавлял радости к жизни. Зашевелились и проводницы, для которых паровозный гудок не был в новинку. Назревала вторая волна скандала, которая могла разразиться гражданской войной с выбрасыванием бородатого мужика в черноту ночи.
Отец вытянулся во весь рост, ногу перекинул через проход, разделяющий его и бородача, и лягнул его куда-то в живот. Глухонемой соскочил. Отец показал ему кулак. В вагоне воцарился мир. Не часто приходится быть миротворцем, тем более таким самым не миролюбивым способом. Бородач недовольно сверкнул глазами на Отца и, не понимая, почему Отец так агрессивно настроен, снова отвернулся в сторону. Понемногу в вагоне наступила тишина. Молодые, разбуженные новым взрывом дыхательного аппарата глухого, снова принялись целоваться и ерзать под простынями. Они, словно цирковые зайцы: стоит поднести к носу барабан, они начинают колотить по нему лапами. Малейший шорох или шум активировали у них условный рефлекс, выделяющий слюну и сосательные движения. В этом вагоне, наверное, только им был нипочем галактический храп глухого мужика.
Если провидение глухо к моей особе, думал Отец, значит, этот несчастный бородатый калека поедет со мной до самой Москвы. Только бы выжить. Только бы не сойти с ума.
–Отец, перестань несчастного пинать.– Зашипел с нижней полки федерал.
–Не пел давно и спел дрянно.– Парировал Отец и повернулся на бок.– Спи, уже.
Отец смотрел на проплывающие силуэты голых берез, растущих вдоль железной дороги. Едва освещенные дорожными фонарями, они выглядели убого, словно смотришь на худую доходную девицу в тоненьком пеньюаре на свет. Убогие лачуги, от которых не останется и следа через несколько веков, уныло провожали несущийся мимо поезд. Шлагбаумы, словно крепостные крестьяне, согнутые перед барином, перекрывали дороги, пересекающие железнодорожное полотно. Мелькали темные полосы речушек, засыпанных осенней листвой. Поля сменялись пролесками, затем снова поля, уходящие вдаль, в ночь на черные холмы, затем снова леса.
Отец начал, было, смыкать глаза, как раздался душераздирающий храп. Нет, такого вынести он уже не мог. Отец спустился со своей полки, влез в башмаки, которые оставил здесь же. Федерал молча наблюдал за всеми телодвижениями своего подопечного. Отец молча нацепил на себя куртку и шапку. Палыч молчал, но, с нескрываемым любопытством наблюдал.
–Покурю, пойду,– объяснил Отец.
Палыч так же молча пожал плечами. Назревал бунт. Отец прошел в тамбур мимо соскочивших маразматиков, перемалывающих кости несчастному глухому. Экспрессивно настроенные мужики планировали способ умерщвления заснувшего инвалида. Отец не стал прислушиваться к кровожадным мотивам, и проскользнул в железную клеть меж вагонов.
Достав сигарету, он жадно затянулся. Все-таки дорогие сигареты– это не окурки докуривать в сосновом чубуке.
Вспомнилась деревянная трубка, которую Отец вместе с Басмачом и Гуриком смастерили из ножки старого стула. Трубка получилась отвратительная и корявая, словно подагрические пальцы, с потеками старой сосновой смолы, а табачный аромат обретал привкус горелого матраца. В начале месяца, когда студентам раздавали стипендию, друзья курили хорошие сигареты с фильтром, потом, когда деньги оставались только на хлеб, переходили на дешевые без фильтра. А когда денег не оставалось вовсе (случалось это к середине месяца), доставалась трубка из-под кровати, где она пылилась все это время рядом с кошачьим туалетом, доставалась пепельница, которую заменяло небольшое жестяное ведро. Все значимые окурки изымались, табак терся в кисет, а оттуда направлялся в черную от смолы и жженого табака трубку. Затем кустарное изделие из ножки старого стула переходило из рук в руки, как переходящее красное знамя.
Отец трясся в темном холодном тамбуре. Сизый дымок в этом холодном сумраке был похож на тугую перламутровую невесомую слизь, которая длинным хвостом тянулась от уголька к щели в двери. Стук колес был пронизывающим, но после дикого храпа глухого спутника, он был милее нежной музыки. В ушах еще стояли дикие звуки, ужаснее которых человеческий организм издавать не может. Было уже далеко за полночь, когда Отец решил устроить себе перекур. В тамбур вышло еще три мужика, которые словно за благодатью Всевышнего, сбежали из зоны повышенного риска перекурить. Стояли молча, глубоко затягивались и бросали в воздух фразы типа:
–Да…
Или:
–Крепко мы попали…
Затем, судорожно бросив окурки, скрылись в сумраке вагона.
Отец не торопился. Он ожидал Палыча, чтобы федерал забеспокоился и принялся разыскивать своего спутника. Палыча не было. Отец выкурил еще одну сигарету, постоял. Палыч не торопился пускаться на поиски. Отец выкурил еще сигарету. Замутило. Плюнув на терпение, Отец отворил дверь в вагон, где стоял невообразимый шум. Пассажиры бесновались. Не прекращающиеся крики тонули в могучем храпе. Отец протиснулся сквозь бушующую толпу алчущих расправы людей, и, мимоходом, заехал кулаком в бок бородачу, затем забрался на свою койку, бросив мимолетный взгляд на Палыча. Федеральный агент пристально смотрел на Отца, но не сделал и попытки разузнать, почему подопечный так долго курил. Он даже не привстал на локте, будто был совершенно уверен, что Отец не сбежит.
Рано радуешься, подумал про себя Отец, и на нашей улице разольют бочку с пивом. Бородач соскочил со своего насеста. До него дошел смысл общего негодования и возмущения. Он слез на нижнюю полку и присел на край разложенной постели милой старушки, которая подобрала под себя ноги и со страхом смотрела на нарушителя общественного спокойствия. Несколько мужиков грозно потряхивали огромными кулаками перед носом немого, жестами объясняли, что если бородач еще раз вздумает заснуть, ему выколют глаза, разорвут пасть на британский флаг, а то, что останется от него после расправы, выкинут из вагона на полном ходу.
Отец протиснулся в свой закуточек, скинул ботинки и залез на верхнюю полку. Толпа шумела. Бородач озадаченно крутил головой и осматривал всех потрясающих кулаками, ни слова не понимая, о чем они толкуют. Он жестами старался успокоить общественное, как туалет, мнение, старался доказать свою искренность, имитируя вечное бодрствование на страже спокойного сна своих попутчиков. Понемногу толпа, так и не воплотив в жизнь своих суровых угроз, разлеглась по своим полкам.
–Курить вредно.– Прошипел Палыч, когда в вагоне стихло.
–Врать тоже.– Не замедлил с ответом Отец.
–И не думал…– Постарался уверить Отца Палыч.
–Ты в Москве от меня отстанешь?– С надеждой в голосе спросил Отец.
–Конечно!!!– Утвердил Палыч.
–Просто возьмешь, и уйдешь?
–Ага.– Кивнул головой Палыч, и, казалось, Отец услышал, как хрустит у того под головой подушка.
–Куда ты поедешь из Москвы?– Спросил Отец.
–Меня на Казанском Вокзале мои люди заберут. Назад. Куда же еще?– Прошипел Палыч.
–И за мной слежки не будет?– Недоверчиво спросил Отец.
–В Москве? Нет! Будь уверен. В Москве за тобой никто следить не будет…– Сказал Палыч, но в голосе слышалось, что тот что-то хочет добавить.
–Продолжай.– Попросил шепотом Отец.
–Доедешь до Москвы, а там иди-ступай, куда глаза смотрят. Все. Рассказывать больше нечего.
–Ох, и сладко стелешь, шельмец. Не верю я тебе что-то.– Проворчал Отец.
–Никто не заставляет.
–Слушай, Палыч, ты же должен знать от чего меня спасаешь? В… ну, у тебя же там про меня все знают. Что мне грозит?– Спросил Отец. Ему вдруг показалось, что Палыч знает, что Отца, к примеру, убьют в дороге, и его направили для того, чтобы предотвратить убийство.
Словно читая мысли, Палыч проворчал:
–Не бойся, никто тебя убивать не станет. Просто, считай меня bodyguard. Я здесь чтобы ты доехал до Москвы, вот и все. Никаких подводных течений и никакого подвоха. Правда. Я не вру.– Сказал Палыч.– Понимаешь, об этом времени мало сохранилось информации, типа: кто едет в этом поезде, кто куда направляется, ну, и все такое… Просто, чтобы нам спалось спокойно, если с тобой ничего не случится.
–Так вы меня будете всю жизнь за мной следить?– Заволновался Отец.
–Я же тебе сказал: доедем до Москвы, а там делай что хочешь. Меня это не касается.
–Тогда почему нужно меня охранять именно в поезде? Может, меня на Казанском вокзале уведут скинхэды и разрежут на куски в ближайшем подъезде? Почему поезд?
–Я почем знаю? Мне сказали тебя проводить до Москвы. Дальше не мое дело. Потом я поеду на Меркурианские бани отдыхать, а про тебя забуду.– Сказал Палыч, а потом, подумав, добавил,– Или постараюсь быстрее забыть.
Ясно, думал Отец, этот тертый калач ничего не скажет. Он все знает, только не обмолвится, это всем понятно. Только зачем поезд? По его словам, если я после Москвы вернусь к себе в общагу, то смогу начать жизнь заново. Свежо питание, да отходит с трудом. Нет ему веры. Ему нужно, чтобы я доехал до Москвы, это значит, что там он передаст меня своему коллеге, другому агенту, который и будет меня караулить, а, быть может, и аннигилирует. Нужно от Палыча избавиться. Каким образом? Пока не ясно. Треснуть его по затылку дубиной, а потом спустить в унитаз в клозете? И сделать это лучше, чтоб никто не увидал злодеяния. Глупость. Нужно подумать. Придется прибегнуть к хитрости, хотя федерал на глупого не похож. Провести его на мякине не получится. Нужно что-то изобрести. До Москвы еще много времени. Отец нагнулся в проход и посмотрел на руку сухого хлюпика– молодого мужа, спящего со своей страшной молодой супругой как раз напротив Отца, на нижней полке. Рука, утомленная лаской и объятиями, выпала из-под простыни. На часах было около четырех утра, а Отец еще толком не спал. Нужно лечь, не то сил думать не будет. Нужно себя заставить.
Стоило Отцу лечь и расслабиться, как могучий калека издал новый трубный звук. Отец подскочил на своем месте. Глухонемой сидел на нижней полке подле старушки, и спал. Несчастная старушка засучила ногами под простыней, стараясь своими нежными тычками пронять спящего немого. Тот проснулся и стал тереть глаза руками. Отец вздохнул с облегчением. В эту ночь было слишком много скандалов и треволнений, от которых Отец уже успел устать. Он мысленно вознес слова благодарности к милой старушке, которая своими тычинками-ногами предотвратила новый бунт.
Отец заснул. Колеса мирно отстукивали километры. За окном дремала осень, накрыв темным маревом все сущее. Отец успел за свою студенческую жизнь поколесить на поездах. Триста километров до родного города он преодолевал без особых тягостей. Измученному утомительной учебой, ему не составляло особого труда заснуть в качающемся вагоне. Поезд отходил, обычно, около половины одиннадцатого вечера. В шесть утра Отец, уже разбуженный соседями или проводниками, стоял на перроне родного города. Однажды у него украли сумку в поезде. Он заснул мертвецким сном, а, когда время пришло просыпаться, обнаружил пропажу. Единственный положительный момент в этом все же был: ему пришлось добираться до дому налегке. В сумке Отец вез пустые стеклянные банки из-под варения, которыми его нагрузила матушка, пара-тройка книжек, что-то из беллетристики, да бутылка пива. Ни денег, ни документов Отец в сумках не возил. Эта его обстоятельность в данном вопросе избавила его от нудного восстановления паспорта и студенческого билета. С тех самых пор Отец старался свои пожитки, которым было суждено странствовать по стране вместе с ним, класть под голову, во избежание повторения неприятности. Сегодня у него багаж отсутствовал, поскольку решение посетить Москву возникло очень неожиданно, и было спровоцировано федеральным агентом, который мирно посапывал на нижней полке. Отец не удивился, если бы оказалось, что Палыч не спит. Служба– есть служба. От этого никуда не уйдешь.
Однажды Отцу пришлось добираться до своего родного городка зайцем. Случилось это так. По окончании сессии, по студенческому обыкновению, полагалось проститься с Alma Mater обильными возлияниями со своими братьями по учебе, и отправиться восвояси на землю обетованную. Отец решил не отклоняться от вековых традиций и загодя купил себе билет на родину в купейном вагоне, потому что в общем и плацкартном мест не было. Позже выяснилось, что несколько его земляков едут в этом же поезде, вагоном дальше. Это обстоятельство никак не обрадовало, равно и не расстроило Отца, поскольку он планировал в поезде выспаться, чтобы подготовить себя к биохимической травме, которая всякий раз наступала, стоило ему и братцу Дэну встретиться вновь. Придя на вокзал почти к отправлению поезда, Отец обнаружил, что билет и документы он оставил у себя в комнате в общежитии, когда складывал в сумку грязное белье. Наступил момент истины. Поезд до родного города следовал раз в двое суток. Денег у Отца оставалось разве что на проезд в троллейбусе. Дела предстали перед Отцом в новом свете. Он один в чужом городе, без средств к существованию. Поезд в родной город отправится только послезавтра. С голоду умереть общага не даст, можно позвонить матери, чтобы она выслала немного денег на билет, но почтовый перевод будет только через неделю, не раньше. Вот тут на помощь и пришел Его Величество Случай. Отец услышал знакомый смех его однокурсников, которые собирались ехать в этом поезде. Найдя их и в двух словах обрисовав ситуацию, Отец притворился провожающим и проник в вагон, где его определили на багажную полку и завалили сверху сумками и вещами. Состав тронулся. Отец дождался, пока пройдут проводницы, соберут билеты и раздадут белье. Тогда, под язвительные шутки, он явил себя этому миру из-под одежды своих товарищей. Купе закрыли, стали есть, пить водку, которую студенты непременно возят с собой всюду, достали гитару и стали распевать студенческие песни, непристойность которых очень смущало попутчиков за стеной. Они стучали в переборку, требовали прекратить безобразия, апеллируя детьми, которые едут с ними. Студенты несколько убавили громкость своих глоток, но, возбужденные теснотой купе и водкой, стали шуметь на разные лады, вспоминая общагу, институт и разные проделки, в которых недостатка не было, которыми они гордились. На шум, из ниоткуда, в купе пришла проводница, дабы своим внушением прекратить шум в вагоне. Увидав Отца, она непременно стала интересоваться, кто таков и чьих он будет. Отец доложил, что он тоже студент, только едет в соседнем вагоне и что он скоро испарится. Проводница ему дала на все про все десять минут, но, лишенная чувства юмора и сострадания, явилась через три минуты, требуя, чтобы Отец немедля и секунды, покинул их вагон. Заяц спорить не стал, зная, что эта тетка глуха к чужим страданиям и проблемам. Он встал и ушел в другой вагон, думая там отсидеться, и, некоторое время спустя, присоединиться к своим товарищам. Полчаса он ходил по вагону, ища своих однокурсников, или хотя бы знакомых, чтобы с ними скоротать время, но никого не нашел и решил вернуться. На горе ему в проходе встретилась проводница, которая уже почувствовала неладное. Пристально вглядываясь в Отца, она взяла его за руку и проводила его из вагона, самолично прикрыв за ним дверь в тамбуре. Отец постоял еще несколько минут, и, стоило было ему открыть заветную дверь в вагон, как был обнаружен пытливой теткой, которую Отец уже успел возненавидеть. Рассказать о своем горе Отец не решился, поскольку решил, что его, безбилетника, тут же ссадят с поезда. Тогда он заперся в клозете, где просидел до тех пор, пока назойливые простатики не стали стучать в дверь, требуя своей порции физиологических отправлений. Отец сделал робкую попытку пройти по проходу до купе своих товарищей, но был пойман проводницей, которая назвала его козлом, вспомнила всю родню Отца, с коей знакома не была, вспомнила всех предков его до восьмого колена. Отец узнал много нового и о себе и о родне и несколько неизвестных, видимо привезенных издалека, речевых оборотов. Проводница схватила Отца за руку и сделала попытку отвести его к охране, но заяц ловко вывернулся и скрылся в тамбуре. Толстая тетка в синем железнодорожном мундире не успокоилась и вызвала милиционера себе на подмогу. Встреча состоялась некоторое время спустя. Отец не подозревавший, что теперь уже и власти заинтересованы в его поимке, дремал в грохочущем тамбуре меж вагонов, когда дверь в железную клеть отварилась и в проеме появилась искаженная гримасой ненависти физиономия проводницы, которой платят за удобства пассажиров, да молоденький лейтенант, который был на три года старше беглеца. Удостоверившись, что Отец в руках правосудия, проводница на прощание подарила Отцу лучезарную улыбку в стиле A-La-Vamp и исчезла. Отец узнал милиционера. Мальчишками они учились в одной школе, только лейтенант был на три года старше. О своем открытии Отец немедленно сообщил блюстителю порядка. Лейтенант оказался довольно добродушным пареньком, который, выслушав историю Отца, посоветовал ему скрыться в купе своих однополчан и до конечной станции не казать и носа. Он проводил беглеца до купе, убедившись, что за ними никто не подсматривает. Отец, добравшись до своих товарищей, забрался на багажную полку и, не дыша, засыпанный одеждой, успокоился до полной остановки поезда. Утром, когда пришла пора покидать вагон, Отец с высоко поднятой головой шествовал впереди своих однокурсников, даря проводницам наполеоновские победоносные взгляды. Тетки даже раскрыли рты от удивления, потому что были уверены, что Отец остался стоять на каком-нибудь полустанке в ночной степи. С тех самых пор бывший заяц очень трепетно относился к своим билетам, особенно к тем, что были куплены заранее.