В. Федоров и А. Зайцев
Polo, или Зеленые оковы
Королям отрубают головы, нищие, лишенные морали, правят миром, маленькие женщины рвут на части великие умы, сознавая, что все делают правильно. Одни уничтожают себя, лелея мечту найти в мире ином отдохновение, иные изводят окружающих, пытаясь найти в этом удовлетворение. Где правда? В чем этом смысл? Куда мы все идем?
Много путей. Сколько судеб столько и путей. Можно отдаться работе, наплевав на себя, можно отдаться деньгам, забыв о чести и справедливости, можно отдать себя на откуп греху, простившись со спасением. Лишив себя будущего, легко поддаться сиюминутным удовольствиям, которые рикошетом дадут о себе знать в недалеком будущем. Можно, простившись со здоровьем найти смысл в пожирании плоти.
Можно сотворить себе небеса и пребывать в мире с самим собой, наслаждаясь свободой, ограниченной лишь вселенной. Можно быть счастливым, не забирая жизни несчастных, можно любить, не увеча себя и любовь, можно быть сильным, не надрывая сердца, можно быть добрым и не выглядеть дураком. Можно стать любимым, не ставя на колени свою гордость, возможно стать мудрым, не черня соперников, можно стать великим, не обрезая крылья близким. Легко стать всемогущим, не втаптывая в грязь окружающих. Нужно лишь пожелать и забыть об этом.
Миру плевать на твои мысли, твои возможности и желания, его не трогают высокие мотивы и мораль. Миру все равно как ты приходишь в этот мир, и тем более безразлично, каким путем ты покинешь его. Миру нужны жертвы, ему нужен рабочий материал, из коего он делает вечность. Мир, словно неумелый мастер, берет еще сырую заготовку, точит, пилит ее, режет ножом и войнами, терзает любовью и засухой, топчет заботами и ненавистью, а потом выбрасывает прочь. Так он сломает каждого.
Почему мир назвали Миром? Гораздо лучше подошло бы название Страх или Зависть, Злоба или Ненависть, но никак не Мир. В мире нет мира. Это непостижимый и ужасающий парадокс и он будет тревожить сердца еще многие поколения. Мир без понимания и всепрощения, без сострадания и уважения, мир без радости и счастья. Что есть мир? Но есть мир, где всегда ложь и зависть, мир, где любовь продается, мир, где честь покупается, где нет места добродетели и уважению. Кто скажет, почему мир назвали Миром?
Не за тем ли грядет Армагеддон, чтобы с мира смыть всю грязь и нелепость? Не за тем ли праведный огонь сметет все, чтобы в мире построить Мир? Не нам ли должно быть стыдно, что в мире нет мира?
Не мы такие, жизнь такая. Оптимизм– суть стремление к первозданной гармонии. Пессимизм– трезвое отношение к реальности. Ничем не прикрытая ложь, ханжество и двуличие, уличенные в существовании, это ли не наш мир? Это ли не трезвое восприятие, это ли не пессимизм?
Отец снял с головы шлем, вернувшись в реальность. Он обхватил голову и, раскачиваясь на раскладушке, размышлял, взвешивая все «за» и «против». В этом мире он– один. Кто у него есть? Никого. Есть Мормон, есть Рыжая, которую по-настоящему в расчет брать нельзя, есть будущий сын, которого нельзя не брать в расчет. Однако, быть воскресным папой Отцу никак не улыбалось. Или быть настоящим отцом, или пусть Рыжая этот грех возьмет на себя. Еще есть дальние родственники. За все это время, с двадцать первого века, они стали настолько дальними, что родство может и не прослеживаться вовсе. Кому нужен бедный, до известных пределов, родственник? Он нужен, как козе баян, да собаке палка. Всё. Басмач– это праздник, который всегда с тобой. Его можно взять в свой мир. Да и в своем мире есть реальный двойник, а точнее матрица. Суся? Пошла она… Познакомила Отца с Рыжей. Видеть не хочется. Она нам тоже– не якорь, из-за нее здесь оставаться нет смысла. Работа? Кому нужна эта работа, где на тебя смотрят, как на слона в посудной лавке. Одни минусы. Зато в своем привычном мире есть брат, который будет жить дальше, есть институт, который нужно окончить, есть мама, которую просто необходимо утешить, а также есть Мать, с которой нужно попрощаться. Но для достижения этой цели нужно исколесить всю галактику в ворованном шлюпе, войти в доверие к цватпахам, забраться в установку и вернуться в свой мир. Сложно. Наверное, игра стоит свеч. Нужно попробовать. На его долю и так выпали небывалые приключения, любовь и сын, так что можно, в случае острой нужды, и умереть где-нибудь на задворках Млечного Пути.
Из базы вышел Мормон. Трибун оставался дрыгаться в своем кресле в паутине виртуального мира.
–Что скажешь, Отче?– Кивнул Мормон Отцу.
–Что тут скажешь,– развел руками Отец,– план уже есть, жертва тоже. Поехали…
–Я думаю, ты не станешь настаивать, чтобы я тебя проводил до Альтаира?– Натужно улыбнулся друг.
Отец, молча, покачал головой.
–Спасибо, Андрюха, ты – настоящий друг.
–A friend in a need is a friend indeed.
–Это точно.– Отец обхватил руками голову и стал раскачиваться дальше.– Андрюха, а ты что по этому поводу думаешь?
–Ох, Отец, тебе решать. План сложный, только Трибун просчитал вероятность его осуществления. Вроде все получается. Смотри сам. Тут тебе никто не советчик.– Махнул рукой Мормон.
–А ты бы стал?– Поднял глаза на Мормона Отец. В глазах его мелькнула неуверенность.
–Не знаю. У меня-то другая ситуация. Мне отсюда когти рвать нет резона. Мне и тут хорошо. У меня Пальма есть, да планы кое какие…– Потупил глаза Мормон.
–Понимаю.– Отец потух.– Пусть судьба решит за меня. Мормон, у тебя есть монетка?
–Какая, к чертям, монетка, Отец, ты в каком веке? К себе-то еще не вернулся. Монетка…– Удивился Мормон и полез к себе в карман.– На, вот, тебе значок.
Мормон протянул маленький нагрудный значок с надписью: «Все– фекалии, кроме мочи», а вокруг, по контуру маленькой жестянки мелким шрифтом значилось: «Ассоциация Молодых Урологов». Отец оценил юмор Мормона. Ни разу еще Отец не испытывал судьбу фекалиями и мочой одновременно.
–Ладно, выпадет на фекалии– быть плану. Если упадет кверху заколкой– остаюсь.– Отец, еще секунду помедля, бросил вверх урологический значок.
Перед глазами проплыла полукруглая общага, в его двадцать первом веке, реальный Басмач, Гурик. Черный кот Мойша, отказавшийся от коробки– туалета в пользу кровати Басмача. Отец вспомнил Бочкарева, его соседей. Почему-то проплыла перед глазами Белка, которую Отец толком и не знал. Телефон-автомат. Лелик, дорога, Кичигинский бор, заросший буреломом и кустами ирги. Мужик в лесу, очень похожий на Дэна. Затем приторный привкус йода, белая пластиковая комната. Басмач, но уже виртуальный. Тихая заводь с Пиначетом и Нюрой. Фу, дура. Потом Армстронг. Рыжая. Еще Рыжая. Потом одна Рыжая. Берег широкой реки, разноцветные блестящие камешки, потерявшие свою прелесть, стоило только им высохнуть. Точка прохода, Декс, его неуемная страсть к аланину. Странные Веганские пейзажи с бурлящей зеленой жижей, которые Отец никогда не видел. Марс, Уран, Плутон.
Значок, быстро вертясь, опустился в руку Отцу. Он быстро захлопнул ладони, и еще немного помедля, на всякий случай, перевернул и открыл их.
–Ну, значит в путь.– Произнес могильным тоном Отец.– Фекалии не тонут.
На влажной от волнения ладони лежал значок с многообещающим, а, главное, емким определением всего сущего на земле, после которого тему познания мира следует считать закрытой.
Отец еще раз прочитал надпись и кивком согласился, мол, точно. Трибун зашевелился в кресле. Отец поднял глаза на сушеного гения в надежде на чудо, что он скажет, все это– чушь, собирай вещи, ближайшим рейсом отбываешь к себе на родину, в свой патриархальный двадцать первый. Но чудо бывает только в эротических снах. Трибун повернулся к Отцу и медленно– медленно, будто у этого человека вся вечность впереди, сказал:
–Пацаны, проблема небольшая.
–Ты себе льстишь. Небольшая в твоем понимании– это катастрофа для меня.– Огрызнулся Отец, однако приготовился слушать.
Трибун или не услышал этих слов, или не захотел их слышать, он размеренно продолжал:
–У меня на хвосте антивирусная служба. Чуть не схватили меня с вирусом.
У Отца от удивления на висках полезли седые волосы.
–Что делать будем?– Следовал, словно выстрел, вопрос.
–В альпийской долине у меня есть еще один терминал, только про него никому ни слова. Оттуда выйдем в базу под правительственным логином и пустим чахотку.– Трибун чуть не уснул, произнося все эти слова.
–Где, где?– Переспросил Отец.– Нам что, на Землю снова лететь, потом на Харон вертаться?
–Нет,– ответил за Трибуна Мормон.– Здесь, как и на Луне тоже есть альпийская долина. Длинный кривой кратер. Просто он своим видом напоминает Лунный, потому так и назвали.
–А-а-а.– Протянул Отец.– А я-то думал: на лыжах заодно прокатимся.
–Успеваем еще.– Заверил его Мормон.
–Ну, тогда все пучком, а я уже испугался.– Улыбнулся Отец и встал с надоевшей раскладушки.
–Пацаны, у вас с юмором ничего не попутано…– Изрек Трибун.
Друзья переглянулись. Что же делается в этой голове? Какими категориями мыслит это странное существо, работающее на виртуальном топливе? Меньше всего на свете сейчас Отцу хотелось хохмить. Не до того.
–Ну, когда двинемся?– Спросил Отец. Вопрос, словно топор, повис в воздухе.
Мормон пожал плечами и воззрился на Трибуна. Тот, словно не замечая вопроса, завис в своем кресле в пол-оборота.
–Как они меня засекли?– Спросил Трибун сам у себя.– Я же все за собой замел. Они наверное…
Тут он пустился в размышления, из которых Отец уловил только предлоги. Отец закружил по комнате, заложив руки за спину, нет-нет кидая на Трибуна требовательные взгляды. Тот их не замечал, и только продолжал сам себе объяснять природу своей ошибки. Отец сужал круги вокруг Трибуна, практически наступая на него. Тот не замечал виражи, в его состояние смертельные. Наконец Отец, невзначай, все-таки пихнул несчастного хакера, погруженного в монотонную болтовню, тот слетел с кресла, и, казалось, снова обрел чувство реальности. Он осмотрелся вокруг, словно соображая каким образом оказался на полу. Отец любезно отошел в сторону, всем своим видом показывая свою непричастность к этому тревожному падению. Трибун, расставив свои конечности, словно богомол, пытался подняться с пола. Мормон сделал движение в его сторону, стремясь помочь своему знакомому, но Отец жестом остановил его. Немного попыхтев, словно корова на льду, Трибуну все-таки удалось восстановить вертикальное положение и он вернулся в свое кресло.
–Нужно взять кар какой-нибудь, туда долететь. Нужны скафандры. В моей берлоге шлюз маленький, кар туда не пройдет.– Взглядом он испросил у окружающих, как им это сделать.
–Да ну?– Удивился Отец.– Всего-то?
–Кар у нас есть, он в ангаре. Только он двуместный. Там же два спасательных скафандра. Третьего нет.– Вставил Мормон.
–Ясно,– кивнул Трибун.– Сейчас его взломаю.
–Ты что, рехнулся совсем? Он же нормальный, ты что с ним делать собрался?– Уставился на Трибуна Отец.
Мормон ответил за Трибуна, который не счел нужным ответить на столь очевидный вопрос.
–Там, понимаешь, автоматика трех человек не посадит. Залезть, конечно, можно, только не улетишь никуда. В целях безопасности… Так что тут без взлома не обойтись.
Отец понимающе кивнул.
Трибун уже нацепил на себя шлем и окунулся в виртуальный мир. Пальцы побежали по клавишам, словно блоха по собаке. Мелькание становилось неразборчивым, настолько Трибун владел двумя парами клавиатуры. Наконец он затих и шлем откинулся с его гениальной головы.
–Все, пошли.– Он неуклюже встал со своего кресла.
–А скафандр? Где мы скафандр возьмем?– Спросил Отец.
–Пацаны, все нормально,– махнул куда-то в сторону Трибун.– Сейчас туда погрузчик придет с ним.
–С кем?– Спросил Отец.
Трибун поднял мутные, словно нефильтрованое пиво, глаза на Отца. Во взгляде его читалось недоумение, граничащее с безумством.
–Скаф, типа…– Трибун развернулся в сторону выхода и пошел прочь.
Отец следовал за Трибуном. Мормон нехотя поднялся с раскладушки и потянулся:
–Я– лев, я– царь зверей.
–Пошли уже, хороняка.– Улыбнулся Отец и скользнул в выход вслед за Трибуном.
Очутились друзья в ангаре, в который прибыли немногим более часа. Вдали продолжались сварочные работы. Все также велись работы ремонтной бригады, которой, как и час назад, не было дело до прибывших. Это всех устраивало. Возле системного кара марсианской приписки стоял автоматический погрузчик с контейнером. Что в нем находилось, было всем ясно без слов.
Трибун махнул рукой на погрузчика, словно приказывал ему лечь.
–Брось,– продублировал он свою команду словами,– сами унесем.
Погрузчик оставил небольшой контейнер на пластиковый пол, развернулся и покатился куда-то в дебри ангара. Трибун развернулся к друзьям и полоснул спящим взором. Он стоял и поглядывал то на них, то на контейнер. Было ясно: нести контейнер ему претит, а посему он своим видом предлагал посетителей поднести сумочку. Отец без лишних слов подхватил контейнер и понял, почему Трибун выглядел, словно дурак с крашеной торбой. Весу в нем было килограммов тридцать, не меньше.
–Все ясно,– сказал Отец, открыл контейнер и достал желтый, словно щенячья радость, скафандр, который повесил себе на руку. Затем он ногой оттолкнул контейнер в сторону и обратился к бортовому компьютеру кара,– открывай, жаба.
Носовой иллюминатор отполз на корму, давая проход в салон. Отец, сознавая всю несостоятельность просьбы занять место за пассажирскими креслами Трибуна, полез первым в открывшийся кар, кряхтя. Ему мешал скафандр, который стал немногим легче без контейнера. Он цеплялся за бортовую обшивку, за приборную панель, за кресла. Отец матерился, сопел, но полз. Его отчаянные попытки влезть в салон, наконец, увенчались успехом, кое-как разложившись за креслами, устроив на коленях скафандр, затих, ожидая появления своих попутчиков.
–Отец, передай нам скафандры. Они у тебя там, за спиной.– Попросил Мормон.
–Родной, ты шутишь? Я вздохнуть тут не могу, сам залезь, да возьми.– Отец пошевелился, давая понять, что ему никак не развернуться, чтобы за задней боковой панелью, которую, кстати, еще нужно открыть, достать пару таких же необъятных скафандров.
–А ты как будешь его надевать-то, коли двигаться не можешь?– Спросил Мормон, игнорируя позиционное оцепенение друга.
–Прилетим, вот там и одену.– Проскулил из-за кресел Отец.
–Пацаны, нужно сейчас их одеть, там нет места для кара, нужно будет выходить на планету так.– Трибун сделал жест, очевидно означающий скафандр.
–Чего, вы, … нехристи, над старым человеком издеваетесь? Нельзя было сразу сказать?– Матерился во весь голос Отец. На троицу стали оглядываться проходящие мимо рабочие.
–Хотелось посмотреть, как ты со скафандром будешь пролезать в кар. Интересно.– Засмеялся Мормон.– Вылезай, уже. Всех посмешил.
Тут раздался утробный звук, словно кто-то сильно хотел есть. Так смеялся Трибун. Широко растянувшийся рот открыл потрясающую картину. Показался ряд белых зубов и куча мелких неуверенных морщинок на лице хакера. Было видно, что улыбался, а тем более смеялся несчастный нечасто.
Отец, матерясь, с еще большей помпой вылез из кара, развернув при этом пассажирские кресла.
–Чего смеетесь? Негодяи.– Рявкнул он.
–Давай, одевайся уже, клоун тряпочный. Ну, уморил.– Смеялся во все горло Мормон. Трибун посмеивался за его спиной.
Мормон протиснулся в кар, достал оттуда аварийные скафандры и протянул их Отцу. Отец один протянул Трибуну. Несчастный согнулся под тяжестью ноши.
–Нормально все. Пацаны, давай тут оденемся, а то нам недолго лететь, чтобы в каре не корячиться.– Молвил Трибун и начал свое облачение.
Мормон вылез из кара и оделся по образу и подобию Трибуна. Отец следовал их примеру. Облачившись в желтые скафандры того же веселенького желтого цвета, взяв шлемы под руку, как старые космонавты, отправляющиеся в дальний путь– орбитальный космос, друзья следовали один за другим в летательный аппарат. Первым шел Отец, занимая уже облюбованное место за пассажирскими креслами. Далее шел Мормон, замыкал строй Трибун.
Как сильно отличались спасательные скафандры от монтажных, коим пользовался Отец невдалеке от точки прохода. Этот напоминал чукотскую парку, только без капюшона. Желтый прочный материал, на ощупь напоминающий драп, был чуточку тяжеловат. Экзоскелет отсутствовал вовсе. Небольшой плоский кислородный резерв крепился к спине. Систем кондиционирования и обогрева не было в принципе. Механизмы, усиливающие движения, как у мануальных погрузчиков, так же отсутствовали. Неплохая теплоизоляция, маневренность и прочность материала– вот и все, чем мог бы похвастаться спасательный аварийный скафандр. Сверху к нему, на широком ободе, крепился шлем. На приборной панели горело несколько индикаторов герметичности, температуры, влажности, напряженности магнитного поля, мини радиостанция, да счетчик Гейгера. Не густо, но спасти на пару часов космонавта можно. В данный момент это и не требовалось.
–Как тебе родной, за спинами нашими?– Спросил с насмешкой в голосе Мормон. Трибун хихикнул.
–Леший, еще издевается. Первый метеорит– ваш, меня это радует.– Проворчал из-за спин Отец.
–Тут нет метеоритов.– Сказал медленно Трибун, слегка повернувшись к Отцу.
–А на поверхности тогда что? Черт лысый?
–Это давно было,– махнул Трибун.– Я уже здесь скоро восемь лет будет, ни одного не встретил. Да и поле защитное…
–Отец, ты так сидеть не привыкни, а то понравится. Смотри, прецеденты уже были.– Засмеялся Мормон.
–Давай уже отчаливать, долго тут сидеть будем? Ноги уже затекли, а мы еще не сдвинулись.– Ворчал Отец.
Трибун заказал виртуальную клавиатуру, проецируемую в пространстве перед ним и забегал пальцами по ней, при этом маленькие красные кружки разбегались от прикосновения.
–Сейчас свой логин и пароль введу, эта железка без них нас не поднимет.– Медленно произнес он и еще быстрее принялся за клавиатуру.
В конце концов, на приборной панели что-то пискнуло, приборная панель вспыхнула, пришла в действие, и носовой иллюминатор сполз с кормы на нос, закрывая кар. Голубоватое свечение вокруг кара обозначило включение защитного поля. Кар медленно поднялся с пластикового покрытия ангара и развернулся в сторону шлюза.
Шлюзовые створки отползли в сторону, пропустили кар в шлюзовую камеру, а далее на Плутон.
Плутон встретил хакерскую тройку серым неприглядным пейзажем, окруженным непроглядной чернотой космоса. В нескольких метрах от посадочных плит летел кар, все больше набирая скорость. Затем посадочная позиция, освещенная прожекторами, закончилась, и на все пространство, куда ни кинь взгляд, раскинулся мертвый, холодный первозданный Плутон.
Летели молча. Отец, насколько ему позволяла теснота кара, выглядывал из-за кресел, рассматривая Плутонеанские ландшафты. Отсутствие атмосферы, рассеивающей свет, как и на Луне, рождало дикие немыслимые контрасты. На Плутоне не было полутонов. Черные кляксы теней сменялись чуть серыми пятнами поверхности, освещенной далеким солнцем, да отсветом посадочной иллюминации, которая непрерывно таяла вдали. Привыкнув немного к темноте, Отец стал различать каменные нагромождения и рытвины, которых было множество на поверхности планеты. Скучный темно-серый осколок вселенной не мог похвалиться красками земным, искушенным цветами отпрыскам. Рытвины и глыбы вдруг резко ушли вниз. Кар проплыл над огромным кратером. Сколько не смотрел Отец вдаль, сколько не напрягал зрение, краев его не было видно. Только серая хмарь внизу, да чернота сверху. Некоторое время спустя, появились края огромной Плутонеанской воронки. Кар поднялся вверх еще на несколько метров. Автопилот, во избежание столкновения с горной цепью кратера, отклонил машину в сторону и продолжил свой полет.
Сидя на берегу великой русской реки где-то под Астраханью с пьяным медвежонком Пиначетом, Отец не без грусти вспоминал серо-черные равнины и кратеры маленькой планеты, которую некоторые ревнители солнечной системы величали большим астероидом. Тогда он был пусть на Плутоне, пусть в шести миллиардах километров от родной синей планеты, зато был дома, в тихой, обжитой и уютной солнечной системе. Сейчас же, находясь в тени кипарисов со старым drinking partner, Отец болтался на задворках вселенной, в каком-то Богом забытом рукаве Млечного Пути в сломанном спасательном шлюпе, несущемся с бешеной скоростью в неизвестность.
Отец снял шлем. Реальность снова навалилась на него пугающей неизвестностью. Руки и ноги ныли от неподвижного положения. Находясь в виртуальном пространстве, он не мог шевелиться. Отец встал. Тусклое дежурное освещение позволяло лишь видеть приборную панель да едва различимые контуры кресел и кормы. Зато впереди были звезды. Они уже порядком надоели Отцу. С ними нельзя было перекинуться словцом, с ними не повздоришь и каши не сваришь. Они глухи к твоим потребностям, им все равно кто летит мимо них. В своей жизни они видели много пролетающего космического мусора и новым их не тронуть. Отец прошелся по шлюпу. Четыре шага туда, четыре назад. Как у Хоббита: туда и обратно. Сделав несколько кругов по шлюпу, Отец немного попрыгал, похлопывая себя по плечам. Жесткий экзоскелет скафандра притуплял похлопывания, однако Отец не рискнул снять его в полете. В этом секторе может случиться всякое. Хотя, что городить чушь. Всякое может случиться даже на орбите матушки Земли. Здесь ничуть не хуже. Отец скакал по шлюпу, для бодрости напевая под нос: татарам даром дам, татарам даром дам. Вроде размялся. Миллион маленьких иголочек вонзилось в заднюю группу мышц бедра. Отец взвыл. Принялся похлопывать и постукивать по жесткой броне бедер. Вот свинство, думал Отец. Вот то же самое и с Трибуном происходит. Несчастный не вылезает из виртуальности, так и сохнет, как удав на пачке дуста. Клянусь, больше не полезу в эту чертову иллюзию, подумал он. Нужно подкрепиться. Набив желудок всякой разностью, Отец снова плюхнулся в кресло. На сей раз он не был так привередлив, отдавшись на волю случая, он выбрал несколько банок вслепую. Оказалась жареная картошка и бешбармак. Запил соком киви. Нормально. Отец неплохо готовил бешбармак. Татары утверждают, что лучший бешбармак готовится из конины. Отец не любил конину. Ему было жалко этих благородных животных, даже если это и была простая Башкирская дворняжка. Отец делал блюдо из гуся. Он долго его варил на медленном огне, делал тесто, резал на лепешки, а жирную горячую шурпу обильно сдабривал резаным луком. В общем, бешбармак– блюдо для ленивых, однако все признавали, что лучшего кушанья никто из птицы не ел. Может потому, что его из гуся не готовят?
Однажды в общаге собрались несколько парней встречать новый год. Многие разъехались по домам, в их числе был и Отец, а посему эту историю он услышал уже в новом году, обещающем быть лучшим, чем предыдущий, от очевидцев. На соседнем этаже осталось встречать новый год несколько девушек, которым было или далеко ехать до дому, или просто не за чем, или не к кому. Решили объединиться, дабы соблюсти великий вселенский закон единства противоположностей, и чтобы было веселее. Договорились принести с каждой стороны и горячительного для души и пищи для тела, чтобы не было скучно. На том и порешили. У парней стратегический запас раствора этанола был, а вот с хлебом насущным они к единому консенсусу так и не смогли придти. Из еды– только кот и тараканы, которые стаей несметной облюбовали старую общагу еще с тысяча семьсот кудрявого года, когда земля стояла на слонах. Обзвонили знакомых, прошлись по должникам– ничего. Пробовали занимать, пробовали требовать– ничего. Дилемма! Что делать и как с этим справиться? Один из парней в поисках жертвы обходил еще не успевших разъехаться жильцов в поисках легкой поживы или долговой кабалы. Жертва не заставила долго себя ждать. На кухне, на нейтральной территории в чугунке варилась курица, охрана к ней не была приставлена в силу очевидных причин. Видимо хозяин мертвой птицы собирался в дорогу и не имел возможности трепетать над таинством гидролиза птичьего белка. Наш очевидец снял с себя футболку, заботливо, чтобы не обжечься, обмотал вокруг ручек кастрюли ткань и бочком побежал к себе с еще бурлящей жидкостью. Закрывшись у себя в комнате, он поставил ее на свою плиту, дожидаясь готовности. Парень оповестил своих компаньонов, что его попытка раздобыть закуску, наконец, завершилась чудесным финалом, и что предмет вожделения кипит у него в комнате. Парни обрадовались и решили известить девушек, что у них самым чудесным образом все получилось. Пробило десять– время «Ч». Собрались в комнате у девушек. Те имели вид лихой и придурковатый. Прекрасная половина в боевой раскраске, в цветных пижамах на голое тело, чтобы лучше были видны все прелести их юных тел, кисла, словно перегной. Оказалось, что у них кто-то такой же ушлый, как наши герои, утащил индейку, пока они наводили марафет. Парни их уверили, что одной курицы на всех хватит, что салаты, приготовленные обязательной половиной, дополнят вареную курицу, и водка скрасит настроение и смоет боль преждевременной утраты. Когда пришла пора выкладывать яства на стол, парни принесли свою курицу вместе с вином. Тут то и выяснилось, кто украл индейку и чья все-таки это была курица. Так вор у вора дубинку украл. Тем не менее, праздник удался, а курица стала причиной многих супружеских пар и шуток.
Отец сидел в кресле. Делать нечего. Еще сутки лета. Целые сутки. За сутки Геракл мог очистить Авгиевы конюшни. Что сделал Отец за прошедшие шесть суток? Ничего. Он ел, спал, жил в иллюзии под Астраханью, ходил в биотуалет, и нет-нет, возвращался в реальность, чтобы поскакать по шлюпу и, матерясь, потереть прочную броню монтажного скафандра.
Отец одел снова шлем. Уютная прохлада тенистой кипарисовой аллеи окружила со всех сторон печального странника. Он сидел на лавочке рядом с коалой Пиначетом, которого оставил ненадолго, чтобы в реальности подкрепиться и растереть затекшие ноги. Мимо проходила та– же парочка средних лет, что и когда он покинул этот тихий уютный Астраханский уголок. Лениво наклонилась над лавкой белокожая березка, словно опахалом обдувающая своими ветвями утомленных солнцем странников. Где-то в вышине звенели цикады. Стоп! Откуда здесь цикады? Компьютер, убрать насекомых. Где-то в вышине метались наперегонки простодушные ласточки, поедающие мошкару. В небе ленивые, словно весенние сопли, висели белые клубы облаков. В верхушках стройных кипарисов играл молодой ветерок, не решающийся спуститься вниз, дабы не потревожить властелина мира– Отца. Невдалеке играла приглушенная простенькая песенка про черные глаза, где последнюю фразу молодой певец повторял раз тысяч пятьдесят. Со стороны реки доносились запахи свежего шашлыка и пряностей, в дали аллеи, уходящей прочь от вечной реки, виднелись стоящие по бокам мороженщики и детвора, обменивающая бумажные кредитки на вафельные стаканчики. Далее приплясывали клоуны в клетчатых разноцветных шапках с бубенцами, торгующие воздушными шарами. С ними вперемешку суетились ряженые в заячьих костюмах с длинными ушами, вселяя веселье в молодые сердца. Малыши катались на трехколесных велосипедах, сбивая нерасторопных старух. Другие детки катились в колясках с резиновой затычкой во рту. Скучно!!! Где динамика? Где страсти и адреналин? Где движение и подвиги? Где жизнь и буря? Где все это?
Охота. Только охота и никак без нее. Водка, ружья, козлы, красавцы грейхаунды, зайцы, медведи. Что-нибудь такое. Чтобы не умереть в неге и скуке. Рыба. А ну ее к дьяволу. Пусть ее ловят старики и алкоголики.
–Компьютер, в лесостепь куда-нибудь, на охоту.– Сказал ввысь Отец. Пиначет поднял непонимающую морду с груди. Проходившие подивились на дебила, который, сидя на лавке, разговаривает с компьютером.
Отец очнулся от истошного визга. Пиначет визжал, будто ему под ногти загнали раскаленные иголки. Шерсть на нем вздыбилась, уши прижались, глаза расширились и сверкали в косом свете, словно две маленькие сибирские язвы. Медведь вцепился в колени Отца, заснувшего на переднем сиденье джипа, что чуть не выступили слезы у обоих. Отец сбросил коалу под ноги, от этого визг животного приобрел рокочущий оттенок, заглушаемый лишь ревом двигателя. Сзади выли собаки. Четыре грейхаунда и лайка Чавка. За рулем, сверкая очами, несся неутомимый и немного дикий Николаич. Короткая бородка подчеркивала хищную стремительность, светившуюся во взоре. Отец любил над ним подтрунивать, что усы– честь, а борода и у козла есть. Николаич не обижался. Он знал себе цену, а потому с отеческой снисходительностью относился к словоблудию Отца.
–Чего заснул, мать твою растак? Вон заяц пошел, кидай собак.– Кричал он, яростно сжимая баранку.
Джип несся по ухабам и выбоинам не снижая скорости. От тряски в глазах рябило, словно в калейдоскопе.
–Дери свою– дешевле будет,– огрызнулся Отец. Коала завыл снова.– Заткнись.
Отец тихонько лягнул маленького медведя, тот обиделся и, опустив глаза, стал тихо поскуливать. В ногах, рядом с Пиначетом, стояла вертикальная винтовка. Отец схватил ее и сделал движение высунуться в открытое окошко.
–Ты чего делаешь, твою мать… не время палить, шалый. Вон, видишь, русак пошел. Кидай собак. Лезь назад и по одной их…
Отец бросил ружье, и стал протискиваться на заднее сиденье, что далось ему не без труда. Несколько ударов о крышу головой напомнили Отцу, что едут они не по автобану. Собаки метались на заднем сиденье, и, почуяв погоню, стали тявкать в унисон Пиначету. Они выглядывали из-за спинки сидений, всматриваясь вдаль, и метались. Отец открыл заднюю дверцу и схватил грейхаунда Чижика, который был старше и опытнее остальных.
–Прямо так кидать?– спросил у Николаича Отец.
–Прямо так,– утвердительно ругнулся охотник и добавил,– давай…
Ухватив пса за холку и за шкуру, Отец с размаху выбросил пса из машины. Николаич и не подумал сбросить газ. Собака покатилась по ковылю и перикатиполю, затем собралась и, опережая машину, кинулась наперерез зайцу. Косой, испуганный неожиданной опасностью, ревом двигателя и появившейся собакой, пустился в сторону.
–Чего ждешь? Собираешься жить вечно? А ну, кидай остальных.– Сверкал очами Николаич и повернул за зайцем.
От неожиданного маневра собаки покатились с ног. Отец схватил Чавку, поскольку она оказалась ближе к Отцу, и без особых церемоний выбросил ее из машины. Собака кубарем покатилась по траве, затем, вскочив на все лапы, кинулась за зайцем.
–Чавку зачем выбросил, дери тебя за ногу. Борзых кидай, лайка все лапы собьет за зайцем.
Отец выбросил остальных. Собаки гнали зайца по степи. Косой кидался в стороны, но, окруженный собаками, был вынужден вилять в ограниченных пределах. На очередном вираже Чижик схватил добычу и остановился. Собаки окружили победителя и тявкали, вставая на задние лапы. Один заяц в активе есть. Николаич несся к борзым, будто погоня еще не завершена, затем резко затормозил. Коала клюнул носом в порожек и отчаянно с обиды захныкал. Охотник выскочил из машины. Придушенный, но еще живой заяц дрожал и пытался подняться на ноги. Чижик прикусывал его и наступал лапой, чтобы добыча не ушла. Николаич подбежал к псам. Борзые приплясывали вокруг хозяина, подвывали, выказывая свое нетерпение. Он потрепал борзых, взял зайца и свернул ему шею. Русак стих.