Никита Владимирович Чирков
Вектор: Послесловие
Курт дошел до двери в читальный зал, но войти туда он пока не может. Не знал, как сказать, что теперь их на одного меньше, как и не знал, стоит ли говорить Мойре и Анне о том, что каким-то образом происходящее сейчас на Векторе и Улье – это не случайности, а некая, как мог он заключить, спланированная акция. Напрашивается простой вывод: если он правильно понял Третьего, раз связь заглушили везде, что практически невозможно с их техникой и масштабом Вектора, Улья и Сферы, значит, кто-то хочет либо прикрыть их работу, избавившись от всех свидетелей и улик, либо, что еще важнее, захватить в своих неизвестных целях Вектор и все наработки с иноземной Жизнью. Происходит настоящая диверсия, рассказать о которой крайне необходимо Наваро, – но опять же, он не знает как.
36
Привет, Кристина. Я еще не получил от тебя письма, но это я пишу не из-за той или иной причины твоего промедления. Суть кроется вот в каком аспекте моей работы: прибыв на место по указанным руководством координатам, что само по себе выбилось из моего маршрута (но тут не страшно — сказали, чтобы привыкал, обычная практика), так вот, тут, где я сейчас и нахожусь, оказалось, есть заброшенный небольшой аванпост, как указано в инструктаже. Некий сигнал был пойман и мной, словно морзянка или типа того, как мне кажется, но распознавание не выдало никаких результатов. Так вот, он только что пропал, и вроде бы проще отправить зонды и дроны — но я боюсь, что если там кто-то есть, то попросту не успею. А значит, подлечу ближе, высажусь и сам гляну. Я такого еще не делал, но иначе не могу: вдруг там кто-то еле живой, а я тут разглагольствую излишне. Даже письмо сейчас пишу под аудиодиктовку: ранее текстом сам вбивал, но сейчас времени нет. Что я хочу сказать, так это – если что случится, то не ищи меня и не паникуй. Уж риск может и обернуться трагедией, но я уже почти был на грани того, чтобы помереть в космосе. Второй раз буду внимательнее, да и есть у меня предчувствие, что там кто-то может быть, и я единственный его или ее шанс — тут уж не знаю. Такова работа, и сейчас как никогда я рад даже такому риску: сразу чувствуются возвышенная ставка и ценность, а то, блин, раньше, хоть и был риск работы в слесарке или водилой, как-то совсем не так уж и ощущалось, а сейчас это придает ценности, адреналин так и пашет, но я четко понимаю все действия, не беспокойся. Обязательно скажи детям, что папка их любит больше всех в этой жизни, и, надеюсь, ты не будешь, как бывало, называть меня «Алдо», словно я, блин, чужой, а все же «папа». И вот знаешь, я всерьез подумал на фоне этих событий о теме последнего моего письма тебе и… думаю я приму любой твой вариант, да. Почему-то все меньше и меньше мне хочется усложнять и что-то доказывать: типа, блин, почему нельзя просто нормально пожить? Простой и понятной жизнью. Давно это было на самом деле, то работа, то… Боже, как же я рад, что мать уже померла и не знает о том, где я! Хотя она многое ненавидела, та еще была манипулятивная стерва, хотя так неправильно, наверное, говорить, но ты сама знаешь, жизнь она также не любила. Знаешь, если бы не ты и дети, то я и не знаю, что бы со мной было. Батю так и не нашел, мать померла в одиночестве, даже не сказав никому, что болела. Эгоистичная сука, хах, как же много и долго я пытался ей угодить все детство, ты даже не представляешь! Так вот, я не хочу быть таким, для своих детей я и есть тот отец, которому не плевать. Я безумно скучаю по их голосам и им самим. Передай им, что я очень их люблю и горжусь и никогда не брошу. Да, ты уже наверняка ругаешь меня: мол, раз так любишь и прочее, то почему рискуешь жизнью? Проблема в том, что я хочу быть еще и примером, да, потому что у меня не было хорошего примера и, как ты видишь, в жизни я успеха добился мало. Вот, пора восполнять эту несправедливость.
Это для детей: Таня и Тоня, дочери мои любимые, если так случится, что я не вернусь по той или иной причине, то знайте, что я люблю вас и все делал всегда для вас. Мы с мамой могли ссориться, да, и у нас много разногласий, но вы – это наша гордость, ради вас мы все готовы стерпеть. Горжусь быть вашим папкой. Слушайтесь маму и будьте лучше, чем мы.
Все, убежал, люблю, целую всех, и если что случится, то все заработанное и все имущество перейдет на… на имя детей: да, думаю, это справедливо.
37
Разные образы мелькали перед глазами так быстро, как будто мимо проносится скоростной поезд, где в каждом окошке присутствует яркая картина, уловить содержимое которой скорее помогает подсознание, чем концентрация. А потом все резко стихает, будто бы его швырнуло в глубину самого океана, но только нет ни давления, ни уж тем более какого-либо вполне ожидаемого дискомфорта, наоборот – приятное обволакивание всего тела расслабляет каждую мышцу. Стоит только привыкнуть к этому, как вновь иголки постукивают по всему телу, вынуждая чуть ли не кричать в такт с новым «поездом», бьющим адреналином прямо в мозг. И только он привыкает к этому хаосу и динамике, как все вновь повторяется. Но в этот раз, хотя и не сразу, он понимает, что счет уже давно потерян, – а значит, можно не спешить и позволить себе плавно адаптироваться, ибо предела этому, судя по всему, нет. Каждая картинка становится все четче и четче, причем после погружения в воду кажется, будто бы то был сон, проснувшись от которого словно цепляешься руками за образы и следуемые за ними чувства. Получается все лучше и лучше – уже узнаваемые образы мамы, потом младшей сестры, что на голову была выше его, да и длинные светлые волосы уж сильно всегда выделялись на фоне его черных коротких кудрей. Это и правда они, понимает он уже в воде, научившись не терять эти моменты. Еще какие-то образы, еще, еще и еще… но только почему-то мама и сестра исчезли и не появляются. Или же он не хочет их видеть – из-за чего?.. В этот раз, как только он готов был снова встретить их образы, желая сказать им многое и найти ответы, он проснулся по-настоящему.
– Кросс. Кроооосс, давай, поднимайся. Хватит спать.
Больше он уже не видел ни маму, ни сестру.
– Да, ты правильно удивляешься, мы не дома.
– Вспомнил! – проронил он сонным голосом, все еще приходя в себя.
– Ты как-то с трудом проснулся в этот раз. Все хорошо, как себя чувствуешь?
– Вяло малька. Знаешь, как бывает… ватный – вот, ватный – идеальное определение.
Кросс вылез из криокамеры, Ханна подала ему одежду, тот накинул штаны, куртку, застегнул ее по самый подбородок.
– Тебе тоже кажется, что Алден…
– Да! – кратко перебила она его, кивнув пару раз.
– Меня греет мысль о том, что он умер не зря.
Молчание между ними затянулось, Ханна откровенно хотела пока оставить эту историю, как и связанные с ней чувства. Как раз для этого отлично подошло понимание, что Кросс ведь вообще не в курсе положения дел.
– Кстати, пока ты спал, кое-что произошло.
Лицо Кросса стало задумчивым. Ханна просто кивнула головой, дабы он шел за ней. За иллюминатором было движение, напомнившее ему недавний анабиоз, пусть и другое направление, с другой скоростью – но все же некий диссонанс настиг его, чем привлек Ханну.
– Да, ты все правильно понял.
Он взглянул на нее удивленно, потом подошел к иллюминатору, даже не дойдя до мостика. Если бы не внешние соты, грани которых со всех сторон выделялись толстым квадратным швом, и не направленные лучи света звездолета, то он легко бы мог предположить, что они встретили нечто необычное и новое в этой галактике. Между звездолетом и Сферой было расстояние в половину километра, отчего она казалась огромной непроницаемой стеной, добраться до верха которой пусть и без преград, но все же займет определенное время. Кросс выдохнул, выкидывая мысли о том, кого он видел в анабиозе. Повернувшись, он заметил, что Ханна ждет, когда он насмотрится.
– Мы летим не к Улью?
Ханна отрицательно помотала головой.
– Только не говори, что и тут что-то произошло.
– Тут тоже кое-что произошло.
Ханна фальшиво улыбнулась, пустив его вперед к мостику, где слева за штурвалом сидел Наваро, а справа Света. Она заметила его и, обернувшись наполовину, обратилась к Кроссу наигранно:
– Поздравляю, ты теперь в первом ряду.
Он вошел на мостик и встал за креслом Наваро. Ханна осталась в проходе, опираясь плечом на стенку.
– А мы делаем что?
– Мы – ничего. Наваро будет чинить программу Сферы, я – его прикрывать. А вы – прикрывать меня.
– Супер! А конкретику мне у кого узнать?
– Конкретика такова, – заговорил Наваро куда более серьезно, чем ожидал Кросс. – На Улье произошло ЧП, мы его устранили. Но только источником этого был взрыв на Векторе, который окружает Сфера, и почему-то защитные системы не работают, то ли проблема в программе, то ли черт его знает. Если мы ее не исправим, то те создания, что заполонили пространство между Сферой и Вектором, буду угрожать не только нам, но и препятствовать входу на станцию.
Света все не сводила взгляд с Кросса.
– Вот это, – смотрел он в ответ, – нормальное пояснение, сразу вопросы отпали.
– Даже про Вектор не спросишь? – Света все испытывала Кросса.
Он промолчал, оглядев ее в ответ, потом остальных и вновь ее, уже решившись сменить тон:
– Ты неровно дышишь ко мне, что ли?
– Ничего личного. Просто недоверчивая. С этим проблемы?
– Только если это профдеформация.
– Забавно.
– Что?
– Мы с тобой одного мнения.
– Хватит! Как дети… – Ханна сделал шаг вперед. – Я не пытаюсь тебя порицать, Света, но я верю Кроссу – верь и ты.
Света взглянула на нее так, как обычно смотрят взрослые на детей, чьи убеждения имеют мало общего с реальным миром. Ханна не ответила, хотя внимательно изучила ее взгляд, и, лишь обернувшись к Кроссу, стала пояснять:
– Нам надо восстановить Улей и доступ к Вектору, иначе вся работа по созданию вакцины и изучению этой заразы, чтобы знать, как ее победить, была зря.
– А разве для этого нет специальных людей? Кто обычно за такими сооружениями следит?
– Они пропали, мы не знаем, что с ними, – не отрываясь от показателя полета, произнес Наваро. – У нас мало времени, на Векторе наши люди, их надо спасти, пока не стало поздно.
Кросс посмотрел на Свету, ожидая подтверждения, которого она ему не дала. Прозрачные лишь с внутренней стороны защитные экраны иллюминаторов опустились как раз в момент подлета к верхушке купола. Плавно выглядывающее солнце привлекло внимание каждого, создавая невероятно красивый вид верхней части Сферы. Почти настоящий, изумительный и естественный рассвет. Подлетая к центру, где находился один из двух резервных блоков управления, легко могло показаться, словно звездолет плавно скользит по поверхности, а то и более, будто бы они стоят на месте, а Сфера под ними прокручивается. Каждый из них смог позволить себе забыться: кто-то на мгновение, упрямо лишив себя такой роскоши в угоду приоритетам, кто-то – подольше, считая этот момент наградой за проделанный с трудом путь, кто-то даже ощутил существование того далекого от них мира. Некоторые из них уже и забыли, каким выглядит яркий, живой свет солнца, отличающийся от любых ламп настолько сильно, насколько достаточно для ненависти к фальшивке. Но, несмотря на все, каждый насладился для себя тем настоящим, естественным и отлично знакомым явлением космоса и самой жизни. Все это было сродни глотку свежего воздуха, которым все никак было не насладиться. Возможно, именно благодаря этому включение в работу произошло незаметно: Наваро пошел готовить костюм, в чем ему вызвался помочь Кросс, Света следила за подлетом, Ханна заняла пустое место рядом.
Как только Наваро был готов спуститься на саму Сферу, Света вышла к нему, отдала модуль подключения, проверила его связь со звездолетом и, убедившись в полном контакте, дала отмашку. Шлюз закрылся, необходимая проверка прошла успешно. Как только Наваро оказался за бортом, он прицепил трос и сделал шаг вперед. Справа от него было яркое солнце, чей белый свет напоминал ему вход в другой мир. На его шлеме было забрало, защищающее от излучения, так что, взглянув на него из иллюминатора мостика, можно было увидеть отражение солнца, когда он на него смотрел. Наваро посмотрел вниз, определился с ориентацией и, используя впрыски на костюме, направился к Сфере, до которой всего метров десять.
Света заняла место у компьютера, справа от шлюза. Там на мониторах она следила за его здоровьем через показатели и два изображения с камер: одно – его лицо, второе – то, что видит он. Но также у нее была точные инструкции от Первого, как перезагрузить систему, или, если она работает, как запустить нужный цикл.
– А разве с Улья не могут сказать, что сделать, или сами…
– Нет, – резко ответила Света стоявшему за ней Кроссу.
– Ты уж извини, – настойчиво начал он, – но не кажется ли тебе, что объяснение подобному кроется чаще всего во вмешательстве кого-то со стороны?
– Ты на что-то намекаешь? – Она развернулась к нему в пол-оборота.
– Ну, давай подумаем: если даже между кораблем и базой нет связи, то…
– То ты все правильно думаешь, – куда более лояльно, хоть и немного наигранно ответила она, чем удивила Кросса.
Света вернулась обратно к мониторам, видя, как Наваро уже достиг поверхности Сферы. Прямо внутри одной из сот был вкраплен небольшой компьютер, спрятанный под толстой защитной крышкой, открыть которую можно было используя механический или электронный ключ, – к счастью, были оба. На краю выпуклой части была небольшая панель, куда Наваро приложил электронный ключ в виде прямоугольного планшета с металлической окантовкой. Момент синхронизации запустился автоматически, и когда проверка прошла, защитная крышка поднялась на петлях кверху. Под ней были несколько экранов с состоянием системы, механические рычаги и разные слоты для подключения внешних устройств. Наваро воткнул блок, сказав Свете, чтобы та начала сканирование системы, после чего станет ясно, в чем проблема. Для него же наступил не самый лучший момент – ожидание, провоцирующее страх за Мойру: она там одна, неизвестно что с ней происходит, и это мучает его. Но ускорить работу невозможно – он понимает это отлично, как и понимает, насколько трудно ему откидывать страшные образы неизвестных событий и конфликтов на Векторе, частью которых она уже могла стать. И все же Наваро держит себя в руках: возраст и опыт дают свои плоды. Подняв голову, он осматривает уходящую до горизонта блестящую от солнца поверхность величественной Сферы, с трудом способный представить, как буквально внутри нее, можно даже сказать, под ним, находится огромный Вектор.
Видавший виды, подчеркнул он сам про себя, оглядывается вокруг с почти полными браздами правления над собственными неоднозначными чувствами, которые ранее ни разу, насколько он помнит, не пестрили такими яростными потоками. Мойра там, внизу, и ему так хочется пробиться туда напрямик, просто взять и сделать то, что хотел бы любой на его месте. Но окружающая его пустота неким странным образом успокаивает, можно сказать, сдерживает в почти приятных объятиях. Правда, Наваро так и не был уверен, как долго сможет оставаться верен делу, а не личным приоритетам…
38
Странно, думала Ханна: каждый раз, когда она собирается притронуться к виртуальной клавиатуре, ее пальцы будто бы теряют свою функциональность, превращая руки в поломанный непослушный механизм. Она медленно выдыхает, начинает их разминать, а подняв взгляд от небольшого монитора над клавиатурой, пытается отвлечься, поглядывая на ярко-белое большое солнце. Хотя, думала она про себя, все могло быть куда страшнее – рассказывать все в вживую. Видеть, как в глазах умирает частичка жизни сквозь накатывающиеся слезы, при этом сам человек не может найти в себе силы признать такую потерю, веря до последнего в наличие ошибки. Ханна пытается взять себя в руки этим сравнением, но почему-то лишь чувствует неестественно мерзкое состояние, отчего становится только хуже. Она должна сделать это, должна! Причем именно сейчас, пока есть время… пока они в безопасности, подбирает она все более верную причину. Почему-то ей трудно представить тот момент, даже то время, когда вся история с Ульем закончится, а их работа Пилигримов подойдет к логическому концу и можно будет наконец-то расслабиться, пусть и чуть-чуть, но все же расслабиться. Поверить в то, что все позади, не говоря уже о вопросе дальнейшей жизни, – это не просто во много раз труднее письма родителям Алдена: это практически кажется ей и вовсе невозможным. И вот сейчас, находясь под гнетом вполне однозначных мыслей, Ханна всерьез задается вопросом: а если вскоре кому-то придется писать ее семье о гибели дочери? Всеми возможными и невозможными силами ей хочется вырвать из головы представление того самого момента, когда родители прочтут, что их Ханна, их единственный ребенок, их доченька, которую они всю жизнь оберегали, погибла… или была убита? или числится пропавшей без вести? Все это больно для нее, но от этого не убежать, сразу говорит она себе чуть ли не вслух. Бороться с принятием такой возможности помогает Алден: его сила и воля, благодаря которым он встретил свою смерть без сожалений, принимая правила жизни. Самое страшное – умирать в одиночестве, когда никто даже не знает, где ты и что с тобой, как и никто не будет помнить тебя, – это заключение дает Ханне достаточно сил, чтобы не только начать письмо, но и закончить. Алден умер не один – пусть это и не совсем так, но он знал, что не один. Это и стало главной темой болезненного письма.
– Ты как? – через некоторое время заботливо подошел к ней Кросс, сев на место Наваро. Она сразу же повернула голову, взглянув на него своими переполненными эмоциями глазами, на что он нахмурился в непонимании.
– Пишу родителям Алдена.
– Хочешь, я это сделаю? Тебе не обяза…
– Нет! – грубо вырвалось из нее, что поскорее захотелось исправить. – Прости, я не хотела. Все нормально, правда.
– Хорошо.
Они немного помолчали.
– Я не могу отделаться от чувства, что ничем хорошим мы не закончим. Хотя сама же и настояла ввязаться в эту историю, забавно, да? Но это странно, как только я занялась письмом, сразу накрыло. Что бы мы ни делали, возможно, возврата к нормальной старой жизни не будет – меня не отпускает это. И я все думаю: с чем это может быть связано? Такое возможно из-за смерти Алдена?
Они смотрели друг на друга, не отвлекаясь, не двигаясь, словно застыли.
– Да, – Кросс ответил уверенно, но сам не до конца верил в это. – Так бывает, когда умирает кто-то близкий. Я видел это у людей, тут нет ничего великого или позорного. Просто адаптация. Позволь этому усвоиться.
– Я тоже думала об этом. Но чем больше уделяю внимания, тем меньше верится в связь одного и другого. Да, Алден умер, но ведь не просто так – как минимум он принял удар на себя и обезопасил тебя и меня, а это уже много. Да и тот человек, которого мы забрали, крайне важен для Улья, как только тут закончим, отдадим его, и они начнут производство…
– Подожди-подожди, секунду! – Удивление проявилось на лице Кросса, вызвав и в ней некое смятение. – Тобин, которого мы забрали, – он здесь? В смысле, на этом звездолете?
– Да. Мы его так и не разморозили. А почему ты так удивлен?
Кросс не ответил, он встал и явно с определенными претензиями двинулся к Свете, все так же сидевшей недалеко от шлюза за терминалом. Ханна в недоумении поспешила за ним.
– Почему вы не отдали Тобина для создания вакцины, антивируса или противоядия, или чем он там будет, против иноземной заразы? – Уверенная требовательность Кросса была впервые увидена Ханной, остановившейся в паре шагов от него позади, а вот на Свету подобное произвело лишь негодование.
– Так и знала, что от тебя проблемы будут. – Проворчала Света и обратилась к нему уже серьезней, – потому что мы так решили. Большего тебе знать не надо.
– Ты издеваешься надо мной, да?! Если у него действительно есть иммунитет, то он важнее каждого из нас, а значит, нельзя и минуты терять…
– Я тебя услышала! – Света встала напротив него и, смотря строго в глаза, продолжила: – Не тебе принимать решения, не тебе указывать, что мне или нам делать!
Кросс в недоумении переглянулся с Ханной, выдерживающей нейтралитет.
– Наш друг погиб из-за той заразы, которую вы тут исследуете! Есть возможность сделать вакцину, но ее не делают! Почему?!
– Слушай сюда! Я прекрасно понимаю, что вы потеряли друга, что…
– Не нужно напоминать! Мы это знаем. Спасибо за неуместное снисхождение. Но сейчас вопрос в другом – почему этот Тобин до сих пор в заморозке?
– На Улье была проблема, – вмешалась Ханна, стараясь быть голосом разума, видя напряженность ситуации, – сейчас Наваро все сделает, мы сможем вернуть контроль над Сферой и займемся созданием лекарства. Правильно? – спросила она у Светы.
– Теперь ты все знаешь, – обратилась Света к Кроссу, – и я надеюсь, каждый займется своим делом и впредь не будет нарушать субординацию!
Кросс подошел ближе.
– А я и занимаюсь.
– Кросс, – Ханна строго желала разбить их молчаливую борьбу, – ты узнал, что хотел, в чем проблема?
– Я не верю им, вот в чем. Ханна, тебе не кажется странным, что они даже не предупредили нас о том, с чем мы можем столкнуться на объектах? Ведь они знали об иноземной Жизни на них, как минимум можно было предположить. Почему нельзя было в таком случае целиком отбуксировать их на Улей, чтобы уже знающие люди разобрались? Но нет, лучше отправить нас, если что, то мы и будем контрольной группой, да? Вот и добровольцев искать не пришлось бы для тестов. Но как только они узнали о том, что, оказывается, на одном из них был нужный им человек, так сразу сами взялись за грязную работу. Окей, вот мы его привезли, все ради общего блага всех людей, лучше не придумаешь! Но почему-то…
– Я уже сказала, – Ханна теряла терпение, – там были проблемы, то, что мы встретили с Алденом, смогло выбраться с Вектора! Сейчас мы это решим и…
– Почему тогда Тобина не отправили на другие станции? – Не получив ответа от нее, начал ходить из стороны в сторону. – Зачем заниматься починкой нам всем, если для этого есть назначенные люди? Окей, здесь проблема, но сколько тут работает людей – десять, двадцать? Пока мы тут время теряем, уже могли Тобина передать профессионалам. Но почему-то этого не делают. Ханна, ты сама хотела участвовать в этом, а я послушался и принял твое решение. Так вот, не кажется ли тебе, что сидеть в стороне – это как минимум непрофессионально?
– Не намекай, говори прямо. – Света уже обдумывала способы нейтрализации Кросса, но не смертельные, хотя, если придется, она не будет мешкать.
– Если Тобин – ключ к спасению от заразы, то нет никаких причин не передать его на другую станцию. Но это не происходит. У вас тут прорыв карантина, как могу судить, да еще и карантина с самого Вектора, который числится уничтоженным уже сколько – десять0одиннадцать лет, чуть больше? Сдается мне, Ханна, если бы стояла цель противостоять угрозе, то это делалось бы незамедлительно – но нет, мы торчим тут!
– Неплохо. – Света подошла ближе. – Вполне неплохо. Но ты не знаешь всей картины, а уже делаешь выводы.
– Скажи честно: Тобин вообще обладает иммунитетом?
Внезапно в шлюз взобрался Наваро. Кросс увидел его, посмотрел на Свету и отошел.
– Ты поможешь ему.
Она даже не допускала отказа или парирования, Кросс видел это. Он подошел вместе с Ханной, помог Наваро забраться. Тот сразу снял шлем и обратился к Кроссу:
– Света была права, ты не все знаешь.
Кросс переглянулся с Ханной, удивившись его знаниям об их разговоре.
– Она оставила канал включенным. Не смотри на нее, смотри на меня. Все твои мотивы правильны, и говоришь ты верно. Но ты не знаешь, что на Векторе сотрудники Улья, как и не знаешь, что им грозит опасность. Если вдруг с ними что-то случится, то нам нужно лекарство, которое мы сможем получить благодаря Тобину. Ты же не считаешь, что мы должны там бросить всех?
– Я считаю, что жизнь – скольких, десяти человек, двадцати? – не стоит жизни всех. Большинство всегда важнее меньшинства, вы же военные, должны это понимать. А глядя на то, какой бардак тут происходит, Тобин явно далек от безопасности. Поэтому вы взяли его с собой, да? Потому что так безопаснее. Капец, а я-то думал, у Пилигримов все на ладан дышит – но нет, мы еще прям молодцами были.
– Скажи, если ты не веришь нам, то почему ты веришь тем, кому хочешь отдать Тобина? – Света уже с любопытством наблюдала за Кроссом, да и присутствие Наваро придавало уверенности в контроле над ситуацией. – Ты требуешь у нас – так вот, я спрошу в ответ: откуда мне знать, что те люди не решат использовать его для своих целей, а не общих?
– Вы прям теоретики, заговорщики хреновы, ей-богу, какой же бред ты несешь. При такой паранойе его вообще спрятать надо тогда от мира. А Вектор…
– Вектор когда-то был передовой станцией, но там ради эксперимента с инопланетными образцами изолировали все жилые блоки, сделав из людей лабораторных крыс! Ты не знал об этом, никто не знал, все было в тайне, но это правда. Я была на Векторе, знаю результаты.
Лицо Кросса изменилось – все это видели, а сам он чувствовал ту неуверенность, то смятение, когда начинаешь сам себя ненавидеть из-за невозможности что-то предпринять. И все же у него появились парирования, но только он захотел предъявить их, как Наваро перебил на подходящем первом слове:
– Ты умный парень, и я знаю, что ты делал все ради спасения Алдена. Так вот, и я делаю все ради спасения людей. – Наваро выждал. – Там моя жена, думаю, она, как и Алден, не заслужила умереть.
– Это очень грустно. Но лучше бы я этого не знал. Потому что это означает личную привязанность, ради которой люди нарушают все правила. Мы сами были на грани, а раз за себя толком невозможно ручаться в такие моменты, то как тогда доверять другим?
– А если бы там была Алла? – Кросса искренне удивило упоминание его младшей сестры Ханной. – Да, я не должна такое говорить, но разве не каждый из нас думает о близких чуть больше, чем о себе?
– Я думаю, будь ты на моем месте, – решил дать больше конкретики Наваро, – то я бы говорил то же, что и ты, видя все это со стороны. Тут нет хороших или плохих…
– Давай без этого говна, при всем, мать его, уважении. Ты хоть и старше меня, но это не значит, что я не сталкивался с гребанной серой моралью. Так, для справки, чтобы мое мнение, может быть, стало восприниматься чуть всерьез, нежели как я могу судить ныне: мне пришлось как-то выбирать, чью жизнь спасти – младшей сводной сестры, которую я толком не знал, или же родной мамы, которую я более-менее знал. Пришлось выбрать сестру, которая до сих пор мне припоминает ту аварию, где не было времени спасать обеих. – Кросс говорил твердо, глядя в глаза Наваро.
Света начинала понимать его лучше, куда лучше, чем она бы хотела. Но Кросс продолжил говорить со всей ответственностью, пусть и немного размереннее:
– Но их мы еще можем спасти, Кросс! – Ханна подошла ближе, желая достучаться до него, проявляя понимание. – Времени надо немного, уже сейчас полетим на Улей и начнем! Наваро, ты же все сделал?
– Да, защитная система Сферы заработала.
– Кросс, услышь меня, осталось совсем ничего, не начинай терять голову! Сейчас стоит чуть уступить, но лишь чуть, ради людей!
Она смотрела на него, то ли требуя, то ли умоляюще – понять было трудно, уж такая Ханна, подумал Кросс, прекрасно зная, к чему она клонит.
– Я все равно не согласен с тем, что жизни тех, кто на Векторе, важнее остальных.
– Мы все не согласны, – с ярким упреком сказала Света, – но если мы не будем ценить четыре жизни, то разве сможем мы ценить остальных?
– Там даже не десять человек, а целых четыре, – опрометчиво подытожил, принимая услышанное, Кросс, несколько уйдя в свои мысли, так и не ответив Свете, о чем сам прекрасно знал.
Света помогла Наваро снять костюм, после чего они направились к мостику, желая вернуться на Улей. В это время Ханна подошла к задумчивому Кроссу, уже сидевшему на стуле у стены.
– Зачем все это было? – Она не скрывала роль недовольного родителя в этот момент. – Ты перегнул палку. Ты ответишь мне?
– Я не отрекаюсь от своего мнения, Ханна. Все это странно, и мне бы хотелось знать, что подобное случившемуся с Алденом не повторится, я уж точно не хочу быть причастным к этому. Раз уж мы теперь в самой гуще, то и относиться к ставкам следует подобающе, это важно, Ханна. Ну а так… наверное, дело в том, что тогда я чувствовал себя беспомощным. – Он смотрел на нее, открываясь несколько с иной стороны. – И продолжаю чувствовать вновь.
– Ты впредь со мной говори, если такое в голове творится, хорошо? Насчет Аллы, насчет твоей семьи… не бойся со мной говорить, если надо. Мы же друзья, считай, семья, и я не хочу еще и тебя потерять.
Он не мог с ней не согласиться, как и не мог игнорировать тот факт, что потеря Алдена с последующими событиями повлияла на него сильнее, чем он думал. Ему хотелось сказать ей искреннее спасибо за поддержку, но почему-то сама мысль об этом вынуждала чувствовать себя слабым. Кросс встал, глядя в ее полные жизни глаза, где легко читалась забота, и лишь молча кивнул несколько раз, борясь с вполне ясными со стороны чувствами.
– Я не знала про эту историю… Про Аллу. Теперь понимаю, почему ты не рассказывал.
– Могу восполнить этот пробел. Я рассказал не всю историю. Тогда… я сказал Алле, что мать попросила меня спасать ее, мог ли я ослушаться и прочее…
– А на самом деле?
– Она была без сознания. И я сам выбрал, считая, что раз сестренка моложе, то больше шансов, да и у нее вся жизнь впереди, и… я… Я скажу то, что должно остаться между нами: я очень долго думал о том, что, возможно, принял такое решение из-за того, что мать бросила меня в детдоме, когда мне было три года, а вернулась и смогла забрать лишь в четырнадцать, а Алле тогда уже девять исполнилось. Вдруг я тогда принял решение из-за личной злости и обиды? Хотя мы уже лет пять жили вместе и как-то притерлись… сложно это.
Ханна хотела его обнять, но видела, как сам он дистанцируется и уже хочет переключить тему.
– Ты хороший человек. Делаешь все правильно, и я очень рада, что ты есть со мной, особенно в этой всей истории.
– Спасибо. Теперь ты понимаешь, почему я порой так строг и почему эта…
– Знаешь, что забавно? – Он удивленно повел бровями, увидев, как Ханна все же решила сменить тему, чему даже был рад. – Ты, как проснулся, даже тесты свои не прошел. Как нормальный человек вышел из анабиоза, безо всяких безумных заморочек! – Кросс даже засмеялся, удивляясь самому себе. – Да-да, смейся-смейся!
– Так странно, но мне это кажется теперь совершенно бессмысленным.
Ханна улыбнулась ему и только хотела что-то сказать, как внимание ее привлекло нечто за иллюминатором, потом она посмотрела через другой, все так же топчась на месте.
