Наг Стернин
Из рассказов капитана Паба. Червивое яблоко 4
2
За все приходится расплачиваться, и никакая радость человеку даром не достается. В правоте этой нехитрой сентенции Сузи за свою коротенькую жизнь приходилось неоднократно убеждаться. С некоторых пор она, пожалуй, хорошо понимала своего бойфренда, который споткнувшись обо что-нибудь одной ногой тут же исправно сам спотыкал себя другой, назидательствуя – пускай она, Фортуна, в другую сторону глядит! Не надо, мол, нам ни счастий, ни несчастий, обойдемся, нам бы все бы как сегодня бы, вот так вот! Она же, Сузи, до сих пор так и не знает, спотык какой ногой к счастью, а какой вовсе наоборот.
Переспать с вихрастым было очень клево, очень в жилу и ва-а-ще самое оно. Бойфренд и прочие парни, побывавшие в ее постели – как задержавшиеся в ней, так и мимолетно ее посетившие – все без исключения в подметки ему не годились. Как только Сузи вспоминалось о той ночи, тотчас в груди у нее все начинало трястись, трепетать и заходиться. А Цветок Гераня знаменитый она засушила, заказала рамку, аккуратненько поместила Цветок в рамку и прикрепила у себя в ячейке над входным люком. Чтобы постоянно видеть… И ведь – какая жалость! – никому не расскажешь, никакой подруге! Не потому, что каждая доброхотка тут же настучит бойфренду – всем видно, что дело у них идет к свадьбе, обзавидовались и слюною изошли – а потому всего лишь, что никто не поверит, ни одна живая душа. Заикнись только кому про Цветок, сразу ославят брехуньей и будут вертеть пальцем у виска. А уж если про ночь рассказать, про как он пальцы у нее на ногах целовал, вертел ее, будто она какая мельница… уф, вспомнила – сердце выскакивает. А они скажут, что сериалы подпольные эротические и сами смотрят.
Вот только стоила ли она, ночь эта, последующих волнений и переживаний, тут был, конечно, вопрос. Хотя… вопрос это для нее, а для бойфренда, прознай он об этом, никакого вопроса тут не было бы. Прочь с визгом бежал бы, только пятки сверкали бы. Хорошо, что вечером Чарли у нее никто не видал, да и смылся он ранехонько утром незамеченным соседями. Тут, что говорится, пронесло, авось и дальше так же будет. Будем надеяться. Даже мерзкорожий страхолюд, который все толокся у них в присутственном месте, внимания особого на нее не обращал и глаз своих жутких на ней не останавливал. Так… скользнет мимолетным взглядом. Но сердцу-то не объяснишь! Сердце-то от страха заходится и колотится, что твое колесо со спущенной шиной, и прошибает тебя пот. А вот вечером воспоминания так и норовят забраться в голову… и вообще в тело… хочется выть, стонать и вцепляться в подушку зубами. И совсем неважно, отвалился к тому времени от тебя твой бойфренд с удовлетворением, или еще пребывает в процессе. Чтобы полноценно заменить Чарлея, она считала, надо было иметь таких бойфрендов не меньше трех одновременно… только мужики совсем придурочный народ, и толку от них чуть. Лезут, пыхтят, толкаются, потеют, так и норовят всю тебя разодрать чуть ли не на клочки, даже дышать тебе нечем. Это у них называется оргия, тьфу. Такое если и хорошо, так разве что разок-другой из любопытства. Но уж удовольствия никакого, одна заезженная усталость. А с Чарлеем… да с ним каждый волосок норовит встать дыбом… Ах!
Когда мерзкорожий появился у них в присутствии, все аж замерли и стали как бы деревянными. Вид у него и других, иже с ним, был такой, что не приведи господь. Все в присутствии делали какие-то дела, говорили какие-то слова и писали что-то на дисплеях компов, но вроде как бы поверх. Поверх сознания, поверх действительности, поверх всего… а это самое "все" и был страх. Всеобщий такой. Потливый. Липкий. И охрана глядела в сторону и сквозь – ее тоже проняло. И посетители глядели с опаской и пришиблено. А уж подруги – секретарши вообще старались друг на друга не смотреть, взгляд у каждой не поймаешь, даже если очень постараться. А ведь подруги, в отличие от нее, Сузи, ничего про мерзкорожего не знали, никто их насчет него не пугал, не предупреждал, опасаться его не велел. А они все равно тряслись в перепуге, что уж тогда о Сузи говорить?
Давешний мэн, ну, который весь из себя и с красивыми седыми висками, что подвалил к ней утром перед работой в компании с черномазой цыпой-дрипой, особо предупреждал – настойчиво! – что про Чарли он ничего не спрашивает, что совсем он не интересуется и подтвердить не просит, что парень наладился на Крайенгу на ближайшем же судне, поскольку знает все сам. Он только хочет ее предупредить, что молчать она должна, как рыба, и для собственного блага, и чтобы не навести всяких на след. И не устроить себе веселую жизнь. Чарлея-то они ищут, чтобы нейтрализовать, но и всех контачивших с ним – до единого! – нейтрализуют тоже. Словечко какое придумали – нейтрализовать! – сволочи. Сказали бы попросту пришить, так нет, надо выпендриться.
Сузи, конечно же, не была такой дурой, чтобы выложить красивому меланхолику с седыми висками всю подноготную про себя с Чарлеем. Впрочем, особо запираться она тоже не стала – смысл какой? Он и так все знает. В конце концов, как-то он на нее вышел? Кто-то его навел? Значит, кто-то их с Чарли все-таки видел. Да и тьфу ему, красавчику седовласому, спала она с Чарли, или не спала? Кашлял он на это дело с высокой орбиты, баб у него, что ли, нет? А она лично бы и с седовласым тоже… очень даже охотно… изъяви он такое желание. У него по морде видно, что он самый настоящий гламур из гламуров, Гламуриссимус, можно сказать, и эксклюзив. А с девичьих попок такие стаскивают не шанхайские колючие кружева, а самые настоящие нью-франкские кружевные трусики изящные… мяконькие… натуральные… которые сами, к тому же, за свои деньги на те попки и надевают. Вот черномазой шлюшке платьишко бы задрать, да на ейные трусики бы и глянуть, поскольку – голову на отрез! – они такие и есть, сам на нее, небось, надевает, сам и снимает. Только она тебе его задерет, подол-то! Так задерет, что тебе и хвататься за что-нибудь станет нечем. Нет, достается же каким-то стервам судьба! Оказываются они если и голенькими, то там, где надо, когда надо и – главное – перед кем надо. И вот у них уже есть все, что девушка только может себе вообразить, хоть бы даже и Крайенга на целых две недели ежегодно. И снимать с нее есть что и есть кому. А тут время идет, и бедра уже начинают тяжелеть, и грудь опускаться. И хоть возле тебя толчется бойфренд с перспективой, по которому бойфренду все подруги исходят слюной, но ты-то знаешь, что достойна большего, ты-то знаешь…
Мерзкорожий уставился на нее узенькими змеиными глазками, сунул под нос фотографию Чарли с веселенькой такой блудливой мордой и прошипел в лицо – она скорее угадала, чем услышала:
– Он здесь был?
Сузи отрицательно замотала головой с колоссальным облегчением оттого, что врать не приходится. И в самом деле, в присутствие Чарлей не заглядывал. Мерзкорожий … или меднорожий, если хотите… долгое мгновение сверлил ее маленькими злющими глазками, потом отвернулся, отчего она испытала ни с чем не сравнимое облегчение, и прицепился к Люси. Прикопался, можно сказать, и требовал дать ему все данные на Чарли из их архива.
Люси не повезло как раз потому, что она в их присутствии отвечала за архив. То есть до сих пор все считали, что ей несказанно повезло, раз уж платили ей за эту ответственность больше, чем любой другой девочке в рецепшене, а вот делать ей ничего не приходилось, поскольку компьютеры все делали за нее сами. Сами! Ей завидовали, за ее спиной рассказывали разнообразные скабрезные истории о ней и ихнем стареньком начальстве и всячески интриговали. Но лично Сузи полагала, что все это несусветная глупость, чушь и плешь. Считать, что сурь Латриненшайсер назначил ее на этот пост за особые – постельные! – услуги? Господи, глупость какая. Глава департамента изволил пребывать в весьма почтенном возрасте и, что касается эротических поползновений, вынужденно ограничивался вполне себе демократично поглаживанием подчиненных девиц по всяким там половым признакам разной степени первичности. При этом он не отдавал никому из них особливых предпочтений, поскольку все они были молоденькие, свежие, симпатичные и приятно разнообразные на ощупь.
Индивидуальные пытки Люси прекратились только с приходом начальницы медно-мерзкорожего. Бедная Люси выпала из них совершенно, абсолютно, насквозь мокрая, причем отнюдь не только от пота. Но если кто-нибудь считает, что на этом пытки бедняжки прекратились совсем, то он очень-очень ошибается. Они просто стали всеобщими и захватили всех девушек одновременно. Так что Люси могла, по крайней мере, теперь утешаться тем, что пытают сейчас одновременно всех, а не только ее лично. На миру же, как известно, даже смерть красна… в смысле, хороша… приемлема… в смысле – вы же понимаете, что она, Сузи, имеет в виду.
Пришедшая начальница была именно что Начальница, Начальница с большой буквы, а не какая-нибудь пошлая шефиня или боссиха. При ней даже меднорожий как-то стушевался, в нем появилось, вроде-бы, что-то испуганно-человеческое, и он даже стал как-то меньше мерзким.
Начальница прокатилась по присутствию что твое землетрясение или торнадо какое-нибудь. Тайфун пополам с цунами, короче говоря. Все вокруг валялось в развалинах и раздрызге пополам с раздраем, а когда она ушла, суря Латриненшайссера пришлось приводить в порядок не только валидолом, но и… начиная с самого нижнего белья, одним словом.
Перед тем, как покинуть помещение, Начальница оглядела трепещущих сотрудников задумчивым взглядом и сказала.
– Ладно. Похоже, они и в самом деле ни при чем, или не знают. Но я-то знаю! Знаю! Я знаю, где его искать. Искать его, сволочь, надо на Крайенге! На Крайенге надо его искать! Рано или поздно он там окажется, раз уж ему позарез нужно девок, пива и эту… как ее… ах, ну да, свободу.
3
Если кто-нибудь думает, что Рем Бо-бо надоел одному только Инптуду, то пусть он больше так не думает. Рем достал всех ультрачей-экстрачей до которых только смог дотянуться. И своих, и чужих. Всех и каждого. Да только ли их? Представьте себе хотя бы положение Шефа управления внутренней безопасности тайной полиции Столицы, который в процессе ужина тет-а-тет с юной дочуркой своего начальника – особой внешне весьма щедро одаренной как от природы, так и от косметологов – откинул крышку с чаши пладеменажа, только что водруженного на стол элегантными официантами, возглавляемыми элегантным до пошлости мэтром при роскошной алой бабочке, и увидел под нею свежепридушенную крысу, изящно уложенную на листья свежего салата и еще легонько дрыгающую задними лапками… А когда шеф попытался вскочить, чтобы умерить визг своей визави и пресечь разрастание скандала, то вдруг обнаружил, что насмерть приклеен к своему полукреслу, как и оно, в свою очередь, к полу отдельного кабинета… а ведь только что он – лично! – двигал ножками оного полукресла по полу, да и по сидению задом елозил! Между тем, супруга господина тайного полицейского была широко известна в соответствующих узких кругах крутостью нрава, размерами состояния и пылом собственнических чувств… как и папаша юной благонравной особы, впрочем.
Пусть даже приколы Рема были надоедливо однообразны, но они были крайне нахальны, крайне обидны и издевательски демонстрировали полную беззащитность и беспомощность перед ним любых потенциальных ультра-экстра эксклюзивов. А чего, собственно, удивляться? Элиты всяческой у нас развелось до хрена, и если уж кто есть самый-самый даже хоть бы и "Гюльчатай-покажи-личико", то он как?.. он именно что эксклюзив. Против этого не будет возражать и занудная наука грамматика, а если будет, то и хрен с ней. Проклятая алая бабочка как бы говорила всем, и ультрачам от плаща и кинжала, и всяческим прочим Гюльчатаям из каких угодно контор вообще: гуляйте… пока… Вы и целы только потому, что на вас, коммандосы хреновы и кладбищенские поставщики корма для червей, я заказа на сей день не имею. А если получу, то никакие маски на рылах вас, Гюльчатаев, не спасут… Никто вокруг не мог считать себя свободным от издевательских подначек резвливой бабочки, не исключая членов команды, к которой принадлежал он сам. И особенно наглядно это проявилось в случае с транспортировкой профессора Гитика на Джейнбондовский стелс-шип.
Нет-нет, не произошло ничего такого сверхъестественно убийственного для Гюльчатаев из тайных контор. Даже в реанимацию никто не попал, не потребовались никому ни запчасти, ни гробы. Во всех своих проделках Рем Бо-бо никогда не зарывался и никогда не терял чувства… как бы это правильно сказать… равновесия. Но вот что касается Джейн Бондс, то все ее ближайшее окружение, да и сама она тоже, предстали в этой истории в виде абсолютно похабном до невероятия. Полностью и совершенно в дерьме, короче говоря. В буквальном смысле, не говоря уж о переносном. А главное, они-то занимались делом, а сволочная бабочка резвилась и рекламничала себя перед начальством.
Пепси со своими Гюльчатаями просто сбился с ног. Чуть ли не целый день пришлось потратить на преодоление тьмы самых глупых, самых идиотических препятствий, то и дело требовавших от героических коммандос мозгвяных усилий, а это совсем не то, к чему они привыкли и что им по кайфу от и до. Разнести вдребезги, особливо если разноситель под маской и с пушкой, а разносимые все сплошь голомордые и голорукие, так это одно, а если надо думать или заниматься другим каким ботанизмом – совсем другое.
Да, что касается "изма". Пусть он никого не смущает. Привидения всякие и призраки если где в Европах и бродят, то – как выражался некогда незабвеннй классик красноречия – тут вам не там.
Конечно, Гюльчатаями командовал Пепси. Но наложа руки на совесть… или как там руку полагается покласть по пословице… приходится признать, что даже если бы Джейн перевозку лично функционировала, а не посредством этого кретина, коммандосам это ни к чему бы не… не повлияло, короче. Что с того, что перед нами живая легенда всяческой подковерности и гранд-мастер аппаратных игр? Что с того, что перед нами сама Джейн Бондс, образбивавшая все подвернувшиеся под руку рыла вселенной!.. повыдергивавшая кучу ног!.. оборвавшая кучу рук!.. выбившая мириады зубов!.. повсюду выпускавшая на свет божий чужие кишки и километрами мотавшая их на палки! Длинноногая красотка с правом на затрахивание до смерти кого угодно, будь то грудной младенец или тиранозавр из зоопарка Юрского периода, хоть бы и женского пола! Джейн Бондс, со всем присущим ей изяществом и сиятельным блеском несравненного гламура резавшаяся в подкидного дурака на раздевание в лучших домах вселенной и лучших же ее, вселенной, казино! С блеском обнажавшая пузико как в шикарных кабинет-будуарах ресторанов, так и под жиденькими кустиками чуть ли не самых задрипанных планет! Плевал на ее достижения Рем Бо-бо с высокой орбиты. И как тут можно было применить ее несравненные таланты против его хамских приколов, чтобы оказаться в ореоле ослепительной славы, а не в амбре вонючего дерьма? Но самое-то пикантное заключалось в том, что буквально только что она одержала над прославленным и считавшимся непобедимым Ремом блистательную единственную в своем роде победу, но… даже не подозревала об этом. А ведь она могла, могла бы прошвырнуться по властным кулуарам в содранной с него одежде, могла бы повязать его фирменную алую шелковую бабочку на грязный – непременно грязный! – ботфорт… ах, мечты, мечты, и сколь же горько, сколь обидно, сколь поносно, если они, горячие и пылкие, даже не сподобились посетить столь очаровательную женскую головку.
Увы и ах!
Как выразился бы несравненный изысканный элитный интеллектуал Кока Колер, эта истина не была ткнута ей в харю в ощущениях. Под носом – и не только у нее, но у всякого носа в окружающем пространстве, ощущения оказались совершенно другие, но именно что осязательные. Нюхательные. По преимуществу. Хотя и не только нюхательные, не только. Зрительные тоже. И звуковые. Она сама так орала, что… В общем, все пять чувств у окружающих оказались задействованы. Даже вкусовые кое у кого. И… словом… полнообъемно органолептические, вот так. Как говаривали древние на своем заколупическом древнем же языке, именуемом звонким словом латунь – "ин блок".
А Пепси Колер что? Он лицо страдательное. Дело в том, что теперь, когда Фантер, который в окружении Джейн исполнял обязанности прислуги за все, как в антивселенную провалился, на беднягу Пепси свалилось дикое количество всяческой черной, до омерзительности неблагодарной работы. И следа не осталось от того, что раньше его работу отличало: от определенности, стремительности, четкости и ослепительной ясности. Раньше ведь как? Посмотрит он, бывало, на какую яйцеголовую рожу ботаническую, а она умничает выражением лица. Ага… ну, я тебя сейчас оглупею. Маску на рожу себе, кулак в зубы ему и – вперед, молодежь выбирает Пепси! А теперь нельзя сразу натянуть клиенту нос на затылок. Сперва надо вежличать долбошлепа яйцеголового и вопрошать, например, куда девал исписанные салфетки, сопля неподтертая? Да и после нельзя дать ему промеж глаз, чтобы с копыт и дух из него вон, а надо следить, чтобы функционирование объекта нарушать было исключено. Объект разработки нужен живой. Подумать только…живой! Куда катится мир?
Одним словом, сразу за посещением портовых контор, в которых искали следы хитрозадого пэтэушника – забился в какую-то щель, сволочь, нигде нету, отыскать не удается – получил он, Пепси приказ отволочь на стелс-шип прохвоста-профессора вместе с багажом, который есть и чемодан профессоров, и салфетки Джейновы, и Чарлеев чемодан. А в Чарлеевом чемодане, кроме презервативов, нет ничего с буквами. Там вообще ничего написанного нету, чего его, сво́лочь, воло́чь? Выкинуть к чертовой матери, раз сам Чарлей о нем не заботится.
Пепси мстительно нагрузил яйцеголового собственным чемоданом, так что службе доставки осталось нести только чемоданчик Чарлея и упаковку с салфетками. Упаковка, правда, была коробка объемистая. На что малый из доставки фигурой был бугай, пожалуй, покрупнее самого Пепси, если честно, однако даже его морды за коробкой видно не было.
Пепси, профессор и сопровождавшие их два гоблина чинно загрузились в такси и – фу ты, ну ты – как путные экскурсеры чинно же покатили в космопорт.
Не успело, однако же, такси отъехать от небоскреба, как у него спустило левое переднее колесо. Колесо быстренько сменили, но тут же спустило правое заднее и оказалось, что обе правые дверцы такси заело, и они не открываются. Пепси хотел было выйти из машины со стороны дорожного полотна, но пролетавший мимо груженый под завязку хамерсвиль к чертовой матери снес дверцу такси, а саму машину вышвырнул на тротуар.
Что же тут поднялось! Профессор вопил, как недорезанный поросенок. Оказавшаяся рядом публика нервно призывала полицию и наскакивала на Пепси с гоблинами чуть ли не с кулаками. Удар хамерсвиля оказался так силен, что обе правые дверцы тут же и распахнулись. Докажи теперь, что они не открывались, и поэтому ты полез выходить слева. А вот багажник теперь совершенно залип, и вот он-то, как раз, и не открывался.
Скандал разрастался. Гоблины, не имея масок на рылах, дружно впали в ступор. И тут к тротуару подвалило такси и призывно распахнуло дверцы. Пепси одним ударом снес к чертовой матери багажник, кивнул гоблинам на чемоданы с салфетками и, схватив профессора подмышку, нырнул головой вперед внутрь такси. Гоблины – о, чудо! – мгновенно поняли приказ, похватали багаж и ввалились туда же. Дверцы захлопнулись, такси сорвалось с места и в мгновенье ока скрылось в ближайшем туннеле. И только потом, когда все было уже кончено, когда стелс-шип был уже проветрен от вони, а Джейн, Пепси и прочие окружающие уже вылезли из душа и сменили одежду, Пепси сообразил, что такси появилось как-то уж очень своевременно. Ведь никто из присутствующих его, такси, не вызывал. А самое смешное, самое подозрительное, самое возмутительное заключалось в том, что такси промчалось тоннелем четырнадцать бис, служебным, а должно было бы четырнадцать Б, пассажирским, где стояла своя охрана. Тогда-то Пепси отмахнулся – все равно не проверяли и не досматривали. Вот и ладно. А дело-то было совсем не ладно.
Такси подлетело к служебному залу. Сидевший в зале хмурый и молчаливый народ, не говоря ни слова, напялил на приехавших скафандры, проволок мимо Джейновой шлюпки и запихнул в крохотный челнок С 262, который, секунды не медля, отвалил от поверхности, нырнул в подпространственный тоннель, чтобы минут через двадцать вынырнуть из подпространства уже в пределах прямой видимости стеслс-шипа. И что удивительно, даже тогда по шлюпки С 262 чертову поводу Пепси не торкнуло и тени сомнения, а ведь не эта шлюпка должна была их дожидаться.
Еще примерно через час профессора с крайней бесцеремонностью запихнули в шлюз стелс-шипа, вытряхнули из скафандра и представили пред светлые очи самой Джейн Бондс. Брюзгливо оглядев своего визави, Джейн заявила:
Сорок минут для принять душ, оправиться и перекусить. А потом сесть за стол и не вылезать из-за него, пока не будут сделаны все необходимые записи умствий на салфетках.
Увидев, что профессор хочет что-то сказать, Джейн так лязгнула челюстями, что у того пропала всяческая охота к каким-либо возражениям. Он робко пискнул что-то невнятное, а Джейн продолжала тоном предельной непреклонности.
– Все, что необходимо, у тебя есть. Голова есть, и тебе ее оставили на плечах… пока, что характерно. Чем писать есть. Салфеток целые упаковки огромные. Видите?.. Видите, я спрашиваю?
Она ухватилась за крепежный узел упаковочного линя, дернула его и…
Раздался звук.
Громкий.
Очень громкий.
И очень же характерный…. Ну, очень.
Кают-компания шипа наполнилась омерзительной, противной, въедливой вонью.
А все люди, в ней находившиеся: Джейн, капитан, профессор Гитик, Пепси и гоблины – все-все оказались с ног до головы угвазданы жидким поросячьим дерьмом.
