Наг Стернин
Из рассказов капитана Паба. Червивое яблоко 4
3
– Ну, и чего это ты тут разлегся? Или думаешь, что я тебя стану поднимать? Так я не стану. Сам вставай.
Давешняя полицейская шоколадная шлюшка улыбалась во весь свой большой негритянский рот, смотрела весело, держась, впрочем, от него на вполне приличном, благоразумном расстоянии. Глядела она с легкой ленцой, с сексуальной до наглости улыбочкой, и вдруг потянулась длинно, выворачиваясь изо всех своих суставов и суставчиков. Прям-таки будто предлагала как бы всю себя целиком, шоколадку сладкую, обтискать евонными мужскими лапами. А уж хороша была – спасу нет какая курвочка. Будто бы это вовсе не она только что со страшной силой въехала ему ногой в рожу, да так, что чуть зубы не вышибла и не своротила набок лицо.
– А ты ничего себе. Вполне. Обучаешься быстро. Тебя бы ко мне в муштру, глядишь, за пару-тройку месяцев получился бы очень даже приличный коммандос. Не экстра, конечно, но вполне, вполне приличный. Да и мужика я из тебя, пожалуй, взялась бы сделать. А то черт те что, пэтэушник хренов, ни тебе мужика пришить, ни девку примять усердно и с толком изнутри и снаружи. Это же надо было додуматься – в такое местечко нежное влажное, которое губами-то приголубить счастье должно быть для тебя, кретина, и напихать вдруг мерзких козявок? Нет бы цветки девушкам приносить, горги… герорги… как их там… герани разные и все такое! Ножки сверху донизу обслюнявить собственной мордой, пальцы на них перецеловать, ласковые нежные шептать слова. Бабы через уши беременеют, придурок! Это тебе мой второй бесплатный урок. Кончай валяться. Вставай, вставай, подымайся.
Чарли ворочался на полу, жадно ловя ртом воздух в тщетных попытках восстановить дыхание. Руки-ноги у него дрожали, тело было ватное, подчиняться приказам оно категорически отказывалось.
– Кидаться на меня больше не будешь? – добродушно осведомилась шоколадка и хихикнула. – А то тащи тебя потом на закорках по лестницам с переходами, корячься. Удовольствие ниже среднего. Ты тяжелый.
Да, – самокритично подумал Чарли, с трудом утверждаясь на подгибающихся ногах, – налетать на профессионала с одним единственным освоенным ударом, да еще при отсутствии внезапности, было сплошным беспочвенным волюнтаризмом и полной безнадегой. Уж если она через машины на полном ходу перепрыгивает…
– Чего вам всем от меня надо, паразиты? – взвыл он, как только оказался способен ворочать собственным языком. – Самой-то тебе часто цветков таскали?.. или пальцы на ногах слюнявили, не успевши носки с них стащить потные и вонючие? То-то ты их в чужие рты так и норовишь засунуть, ботинок не снимая. Шла бы ты сама, красуля, к своей порнайной матушке в учебу. Глядишь, и обучилась бы чему путному. Мужикам подмахивать, к примеру, а не стучать ногами по чужим организмам. Учительша хренова.
– А с чего ты решил, что я не умею? – веселилась шоколадка. – Было бы желание или, на худой конец, приказ. А у меня, видишь ли, приказ совсем другой – вовсе не услаждать тебя своими бюстами, а доставить инспектору Инптуду Персидскому с целой – по возможности – мордой и в добром здравии. Говорю же, тащить тебя на закорках мне совсем не хочется, да и лупить жалко. Вон ты какой пусик хорошенький, что ж тебе с битым рылом ходить. Может, не надо мне тебя пинками погонять? Может, своими ногами пойдешь?
– А если я не хочу! – заорал Чарли, трясясь в бессильной злобе.
– Кто ж тебя спрашивает? – удивилась шоколадка. – Или тебе, может, жить надоело? Парень! Единственная для тебя надежда уцелеть, это с визгом забиться под крылышко к инспектору, да и замереть там, как мышка в норке, безо всякого шевеления. Идти-то можешь уже?.. Нет?.. Давай очухивайся поживее. Отсюда надо сваливать, пока хозяева не приперлись. У них с правами человека такая любовь, что не только я отдыхаю, но и сама дорожно-патрульная служба сойдет за ангелочков с нимбом и крылышками и наивными глазами, не говоря уже об гангстерах из Анаконды или обширявшихся тинейджерах.
– Ага, – сварливствовал Чарли, – а твой инспектор тут же и потребует, чтобы я ему, кровь из носа, предоставил обчерниленные салфетки. И где я их вам всем возьму?
– Какие еще салфетки? На кой хрен ему сдались твои салфетки, тем более грязные, ты совсем дурак? Своих, что ли, нету у него? Чистых? Уж как-нибудь! Он у нас интеллигент, хотя ты вряд ли понимаешь, о чем это я.
– Чего же тут не понимать? – возмутился Чарли. – Тоже мне, неправильный глагол нашла, понятливая моя! Интеллигент – это который паршивый, гнилой и вшивый, и во всем виноватый, что и где бы кто ни натворил.
– Сам ты гнилой и паршивый!.. придурок… Интеллигент – это которому ты нужен не в виде мешка с переломанными костями или, тем более, дохлого трупа, а живой и вполне себе целый. По возможности, конечно. Чего это ты тут выпендриваешься про неправильный глагол? Непонятность бывает не как неправильный глагол, а как бином Ньютона, это каждый дурак знает, кретин высоколобый.
– Сама дура, – кряхтел Чарли, с натугой утверждаясь на стуле. – Такая же ты простая и незатейливая, как бином Ньютона. Тьфу на него, на бином Ньютона. Нашла непонятку. Вот неправильные глаголы – это да, это нечто, это с ума сойти. А бином Ньютона еще в неполной средней школе проходят безо всякого напряга, классе, по-моему, в шестом. С биномом разобраться, что при старенькой учительнице пукнуть – и не прикольно, и не смешно, и что она тебе сделает, тьфу. Сложность в нем есть разве что для вас, коммандосов в масках на рылах и прочих Гюльчатаев-покажи-личико, которые без мозгов, но с шустрыми ногами… Ну? И для чего оно это ему вдруг сдалось? И с какой стати? И вообще?
Черномазая шлюшка была, похоже, совершенно сбита с толку, только глазами хлопала.
– Что с какой стати и вообще?
– На кой я инспектору твоему нужен, тем более живой и в ажуре?//
– Ну, ты спросил! – вздохнула она с облегчением. – Да и не все ли тебе равно, Чарлей? Ты, однако же, сам без мозгов, хоть ни с какой стороны не Гюльчатай. Этим то, – она ткнула пальцем в Фантера, – ты уж точно нужен мертвый. А если они и оставят тебя в живых, так тысячу раз пожалеешь, что не помер. Чего расселся? Отрывай от стула свою драгоценную задницу. Сматываться пора, а нам еще надо с этим идиотом разобраться, – она снова ткнула пальцем в Фантера. – Ты у нас весь из себя лобастик яйцеголовый интеллектуал и, конечно же, не хуже нашего инспектора помешан на всяческих человеческих правах людей, ценности жизни и всем таком. Тоже, небось, не понимаешь, что свой бюстгальтер ближе телу, чем чужой бронежилет? Яйцеголовые… тьфу на вас!
Красотка разразилась длинной речью, но вот ведь какая странность – смысл этой речи был для Чарли совершенно темен, несмотря на то, что каждое произносимое ею слово по отдельности было абсолютно понятно.
– Что пялишься на меня, как крыса на таксу, придурок? – окончательно обозлилась девица. – Сам-то как думаешь, оставила бы я его живым, если бы перехватила вас еще на автостоянке, как оно с самого начала было задумано? Или ты хочешь, чтобы нам с тобой их погоня в затылок пулями кашляла? Тебе кретин Фантер нужен для мужеложеской любви, а абстрактные умозрительные популизмы вроде общечеловечьих ценностей дороже собственной жизни?
– Ах, вот ты о чем! – обрадовался Чарли, уяснив, наконец-то, смысл ее сумбурных словоизлияний. – Господи, делов-то!
Он вскочил со стула – тело, оказывается, уже вполне ему повиновалось… ну, почти… подскочил к окну, распахнул его, ухватил Фантера за плащ, поднатужился, взвалил на подоконник, перевел дух, потом выпихнул бедолагу наружу, с радостной улыбкой повернулся к девушке и… озадачился.
– Чего упялилась? Сама торопила, а сама теперь почему?
Девушка смотрела на него, и в самом деле, со смутно неодобрительным оттенком.
– Да-а, – сказала она, наконец. – Хорош. А еще яйцеголовый демократ возвышенных чувств. Я-то думала, его надо уговаривать, убеждать в смысле разумности, а он станет кочевряжиться, возмущаться за права человека, за законность и вечные ценности. Хотя, с другой стороны, если вспомнить твоих мокриц в трусиках у девочек… бр-р… очень, очень ты шустрый пусик.
– Сама же говоришь, что я быстрообучаемый.
– Даже слишком. Да, вот что еще, чувак. Я гляжу, у тебя при словах "мокрица в трусиках" глазыньки блудливо так заблестели и забегали по моей… – шоколадка явственно содрогнулась и рефлекторно сжала ноги. – Не вздумай, Чарлей, собственного твоего блага ради. Очень душевно тебе говорю и убеждаю. Я тебе не пэтэушная дива изящных чувств. По стенке размажу, и никакой Инптуд мне помешать не успеет. Веришь?.. в смысле, усек?.. Убью в самом прямом смысле, а сначала переломаю кости. Шагай, Чарлей, шагай, инспектор заждался.
– Не хочу инспектора, – с неожиданной твердостью заявил Чарли. – Хочу Крайенгу, девок, пива и свободы.
– Кого интересуют твои желания? – дежурно удивилась шоколадка. – Какая свобода? Какое пиво и, тем более, Крайенга?.. Да и девки ни цветков, ни нежных поцелуев пальчиков от таких как ты давно уже не ждут. Шевели копытами, козел, не пинками же тебя подгонять? А то я могу, – и она лениво двинула нижней конечностью в сторону Чарлеевой физиономии… правда, тот увернулся.
Однако попасть в эту самую конспируху оказалось значительно проще, чем ее покинуть. На какое-то мгновенье Чарли показалось, что находится он не в конспиративной квартире запредельных тайных Гюльчатаев, а в родной общаге родного ПТУ с ее простецкими нравами и приколами предельной безыскусности… уржаться можно, короче, если прикалывается все это типа над кем-нибудь другим. Сначала в его пятку вонзился гвоздь, невесть каким путем попавший в его плотно зашнурованный ботинок. Потом в физиономию прилетел мышонок. Летел-то он, собственно, в шоколадку, но она увернулась. Как только они открыли дверь в коридор, на их головы свалилась банка с краской ядовитого красного цвета. Причем, если красотка благодаря своей противоестественной реакции почти не пострадала – несколько капелек на куртке не в счет – то Чарли оказался угваздан с головы до ног. Потом он зацепил башмаком какую-то нитку, и тотчас в его ягодицу угодило несколько заостренных спичек, закрепленных на упругой детской школьной линейке – сущий капкан, какая-то сволочь насторожила. Рану, разумеется, и ранкой назвать нельзя – не опасная и даже не болезненная, но все-таки какая-то очень похабная и обидная. Потом из совершенно сухой вазы с пыльными искусственными цветами вылетела струя кипятка, потом… потом разъярённая шоколадка велела Чарли идти за нею и ступать исключительно след в след. Все это было, разумеется, сущей ерундой, но скорость их движения, однако же, существенно замедлилась.
А когда входная дверь в конспируху за их спинами захлопнулась, в квартире из ниоткуда материализовалась некая личность. Смазливая физиономия типичного латиноса, выпирающие во все стороны бугры накачанных мышц, шмотки, типичные на первый взгляд для упаковки типичного же мурла с городского дна, но изодранные исключительно художественно, чистые и даже вполне себе опрятные. И, наконец, завершающая облик последняя деталь туалета – роскошный шелковый галстук-бабочка ядовито красного цвета, повязанный на мощную голую шею. Личность жизнерадостно потерла руки и … в это время за окном кто-то громко икнул. Раз, другой, третий.
Личность повела из стороны в сторону красивым латинским носом, подскочила к окну и выглянула наружу. Потом она чуть ли не до пояса вывесилась с подоконника, повозилась за окном и втащила в комнату бедолагу Фантера, который, оказывается, не свалился вниз с верхушки стопятидесятиэтажного небоскреба, а висел в воздухе, зацепившись плащом за какой-то крюк на его наружной стене.
Фантер пялился на, так сказать, окружающую действительность бессмысленными глазами и икал… а что бы, интересно, делал на его месте кто угодно другой?
– Ну и плащ у тебя, – сообщила личность Фантеру. – Цепляется, за что попало. Еле отцепил.
Фантер икнул.
– Кончай икать.
Фантер икнул.
– Рражгрррах! – завопила личность в Фантерову физиономию, с самым зверским видом размахивая перед нею кулаками.
Фантер с лязгом захлопнул рот, на его рыле появилось несколько осмысленное выражение.
– Чего орешь?..
– А ты чего икаешь?
– …ну и дурак.
– Может, тебя обратно выкинуть, такого умника? – обиделась личность.
– Не надо! – твердо сказал Фантер.
– Тогда заткнись, а то бо-бо сделаю.
– Уже.
– Да я тебя, гада, еще пальцем не трогал! – возмутилась личность.
– В смысле, уже заткнулся. – Фантер огляделся. – А эти где?
– Ушли.
– Почему? – удивился Фантер.
– Им надо.
– Почему ты их не замочил? – досадливо пояснил свое почему Фантер.
– В техническом задании на мою работу такая задача не прописана.
– Чиво?
– Приказа такого нет у меня, дубина. У меня приказ убить инспектора Персидского – и все, усек?
– Нет, – честно сознался Фантер.
– Инспектора-то надо еще отыскать, он конспиратор, – пояснила личность. – Черномазая шллюшка поволокла козлируемого к нему. Идти им предстоит медленно, и по сторонам они будут смотреть не очень, потому что продираться им через мои ловушки и капканы. И это тебе не как два бита… А вдобавок с козленка краска капает. Следы. Ясно?
– А ты кто?
Личность обиделась.
– Ну, ты и лох! Ты, можно сказать, совсем лузер. Фирменного знака не видишь? Зря я его, что ли, даже поверх шубы ношу? – личность ткнула себя пальцем в шелковую бабочку. – Гляди сюдой, придурок!
–А-а! – обрадовался Фантер. – Ты Рем Бо-бо. То-то, я гляжу, на тебе бабочка. К чему бы это, думаю, бабочка? А ты Рем Бо-бо. Тогда понятно, чего она красная. А где Джейн?
– Какая Джейн?
– Джейн Бондс.
– Здесь ожидается Джейн Бондс? – Рем Бо-бо жизнерадостно хихикнул и привычным уже Фантеру образом потер руки. – Так ты ейный человек? Что же ты мне раньше не сказал? Мало ли, что она своя? Должен я ей подготовить здесь торжественную встречу пополам со всяческим хи-хи, или почему, дубина? Как ты думаешь? Кстати сказать, сними ты, в конце концов, этот свой порнайный плащ. Вечно ты им цепляешься за что ни попадя! Он мешает.
А когда Фантер, сопя от усердия, стащил с себя, наконец, злополучное одеяние, Рем Бо-бо набросился на него, сшиб с ног, ухватил его за шиворот пиджака и за штаны, вышвырнул в окошко, отправил следом плащ, выглянул наружу и снова жизнерадостно потер руки.
– Хи-хи. Теперь никто и не расскажет, что здесь был я, – сказал он. – Смотри-ка, а плащ опять висит. За тот же крюк зацепился, паскуда.
4
Честно говоря, малый этот, который киднэпируемый козленок, он есть наглый от и до. Величайшие наглецы из известных Рему Бо-бо могли при тесном с этим типом знакомстве вконец зачахнуть от завести. Ни секунды не сомневался, сволочь, что следят не за ним, что преследуют не его, что сам он следящему нахрен не нужен, вот и позволял он себе всячески выдрючиваться. Измазанную краской куртку он, кстати сказать, выкинул и краской на пол больше не капал.
Рем Бо-бо готов был конкретно побиться об какой угодно заклад, что сволочь козлиная его не видела. Просто догадывалась, что он тут есть. Да нет, не догадывалась, знала. Знала! Вычислила мозгвяными своими испражнениями яйцеголового ума, и даже не просто знала, а наверняка.
Кулак с оттопыренным средним пальцем козлик поднимал над головой и демонстрировал на все четыре стороны именно что ему, наблюдающему супермену. Задницу свою тощую выпячивал и ладонью по ней вызывающе хлопал: накося, мол, выкуси. А то еще, может быть, и поцелуй. Или оближи. И за одно это заслуживал ха-арошей трепки. Все, мол, знаю насквозь про тебя, наблюдающего тихаря и коммандоса. А что хоть и не вижу тебя, искусника и профи, так вот и хрен с тобой, клал я, мол, на тебя с прибором многократно и конкретно, все равно мне ничего за это не будет. И ведь прав, сволочь, в глаз ему за это не дашь. Ах, если бы не строжайший приказ мочить Инптуда Персидского, ни на что другое не отвлекаясь, наплевал бы, что смерть поганца киднэпируемого ему, Рему никто не заказывал. Задаром бы по стенке размазал мерзавца, пускай в его, Ремовом Техническом Задании на работу не было о козле никаких упоминаний, ни чтобы убить, ни даже типа чтобы скиднэпить.
Что такое есть вестибюли подъездов столичных небоскребов кому вообще объяснять и на кой? Даже во времена расцвета этих циклопических сталагмитов, когда все ихние подъезды были залиты светом, и жизнь вокруг бурлила конкретной газировкой, жильцы блудили, блуждали и заблуждались все равно. Требовалось приписывать к вестибюлям целые армии обслуги и секьюрити, но те даже вместе с роботами еле справлялись с ее, подъездной жизни форматированием, управлением и регулированием человечьих вестибюльных потоков.
Действительно. Гигантские вестибюли огромные и запутанные, а в них, вестибюлях, эскалаторов и разноскоростных лифтов до хрена и много больше. Все вокруг разбито на сектора, закодировано и запутано так лихо, что даже и яйцеголовым мозгвяным ботаникам не заблудиться невозможно. Соседние вроде бы по номерам лифтовые сектора расположены черт-те где, а то и вообще черт-те как, на разных уровнях, в том числе будто просто в воздухе висят и типа, и конкретно. А между ними торчат мосты, мостики бесчисленные, как внутренние, так и внешние переходы, галереи. Даже людям, жившим здесь годами, как бы это поточнее сказать, случалось заплутовать, вот. Бывало, что и служащие плутовались… в смысле плутили… в смысле плутали и заплутовывали. А теперь здесь было темно, как у негра в… корме, короче. Иные утверждали, что в вестибюлях горела одна лишь сотая лампа, и то не каждая. А если их, например, всего девяносто девять, тогда что? Вообще ужас, сотой бы гореть, а как раз ее-то и нету! И спросить дорогу не у кого, потому как если ты кого встретил, то этот оный заскочил сюда конкретно по нужде… в смысле по большой или по малой. Это в лучшем случае, потому что скорее всего, в смысле ибо, он окажется членом какой-нибудь банды, молодежной или не очень. А может оказаться посетителем самого распространенного здешнего бистро под названием: Третьим будешь?.. Что не многим лучше, если ты не первый или второй, а по делу. Вот и броди тут, хлопая глазами. Или ушами. Или еще чем. Потому что непониманты эти не только яйцеголовые, а все любые сапиенсы, хотя и среди сапиенсов яйцеголовые это что-то.
Кто здесь есть самый бестолковый конкретный непонимант, так это вы ему, а не Рему Бо-бо рассказывайте про Персидского, что он обязательно расположится подальше от логова Джейн Бондс из опасений засветиться. Да чихал он на вас на всех предсказантов. Если и есть тут главный бестолковый, так это Джейн как раз именно сама. Конкретно. Потому что Персидский где-то тут наверняка, а она думает что?.. Ха! Ха-ха, и всяческое тьфу на вас всех! Джейн-то, конечно, непонимант, да чего с нее взять? Ибо? Она дура-баба, раз уж она баба. И следовательно, дура, хоть и считается типа ультра. А вот остальные Инптуда за кого держат, пуперы кретинские? Тут он, рядышком, под самым боком у сучки Джейн, а Килла эта самая политкорректная прямо и точнехонько к евонному персидскому логовищу и носу его, Рема, как раз приведет. Ясно же, что дура-баба, ибо баба, вот и весь вам сказ. Ноги долги. А вот волос короток, раз уж всюду у них подбрито да пострижено. Для красоты. Значит для кого-то, и это значит!
На путях, отходящих от Джейновой конспирухи в шесть разных сторон, Рем Бо-бо заранее на скорую руку понатыкал ловушек всяких и разных, но – обязательно! – обидных и оскорбительных для женского самолюбия. Следует признать, многие из ловушек были навеяны Чарлеем и заимствованы… по мотивам пэтэушниковых развлекух, так сказать, ибо остроумно и вообще хи-хи. … А влипнешь в какую-нибудь, любезная моя Килла, доброхоты из твоей же собственной конторы будут демонстративно ржать за твоей спиной и показывать в тебя пальцем до конца времен. Цель же у него, Рема, одна. Значит так: у Киллы не должно было оставаться времени для глядеть по сторонам. И для вообще типа наблюдать. Она должна пустить козлика позади себя след в след, а сама сосредоточиться, чтобы не влипнуть в ловушки. Так что и приведет она благополучно Рема куда ему надо и требуется, чтобы быть в нужном месте. А там уж прихлопнуть хваленого гения сыска, всяческую гордость и великого конспиратора есть просто дело техники, то есть винтовки.
И кто бы мог подумать, что вшивый пэтэушник может просечь и раскусить божественный замысел величайшего ума из суперменов, а именно гения коммандос Рема Бо-бо? Фантастика и вызов всем суперам, на который он, Рем Бо-бо, ка-ак ответит, тут уже сапиенсы и чихать зачешутся все как один. Дайте только выполнить приказ.
А пэтэушник видимо устал кривляться и шел за Киллой, копируя все ее поведение в точности. Как обезьяна. Или тень. Или зеркало. А потом вдруг сделал в воздухе движение кулаком с оттопыренным средним пальцем и… исчез. Как? А вот так! Сейчас тут был, и сейчас же тут этой рожи нету, стоило тебе глазом моргнуть. Испарился. Смылся. И совершенно незаметно куда, хотя – чтоб ему, Рему, сквозь землю провалиться! – не отвлекался он ни на минуту и в сторону не смотрел… ну и ладно. Он, Рем Бо-бо, его вовсе и не хотел, если по большому счету.
Кила, между прочим, тоже ни хрена не заметила, продолжала себе идти и ни в одну ловушку не вляпалась. Одно ценно – слежки за собой не заметила и к логову Инптудову Рема привела. Припала ухом к двери, поскреблась в нее парольным образом с интервалами и все такое, дверь открылась, и в лучах света в щели мелькнуло самодовольное рыло Инптудовой правой руки и верного пса Догги Текилски.
– А где студент? – спросил Догги немедленно, быстро и удивленно.
Килла оглянулась, охнула и бессильно привалилась к косяку… впрочем, тут же вздребенувшись, она разразилась громким, яростным и абсолютно нецензурным кошачьим мявом со все время нарастающей экспрессивностью и непечатностью.
Догги схватил ее за руку и одним рывком втащил в дверь. Дверь захлопнулась. Вопли смолкли и вокруг снова воцарилась мертвая тишина.
Рем Бо-бо с удовлетворением огляделся.
Бо́льшая и главнейшая часть дела была сделана. Теперь следовало найти вокруг такое место, из которого дверь Инптудовой конюшни была бы хорошо видна и никак ниоткуда и никем не смогла бы быть перекрыта в смысле сектора обстрела… и все такое. Там следовало расположиться, со всей конкретностью обустроиться для удобства пребывания и приступить к ожиданию. Когда-никогда сука Персидский должен будет высунуть из конспирухи свой аристократический нос. Вот тут мы его и прищемим, да здравствуют роскошные идеи, да славится прогресс!.. при чем тут прогресс? Ну как… слово-то красивое.
