Леонид Резников
2120. Ловушка для AI
– Отвечаю по порядку: я, оттуда.
– Да как ты вообще сюда попал? – Я наконец нащупал стул и опустился на него, опираясь рукой на спинку.
– За вами пришел. Только тихо, ведите себя спокойно, естественно и смотрите телевизор.
– Да не буду я его смотреть!
– Вы должны его смотреть! Это мы устроили ваши адаптационные процедуры, чтобы вы поскорее вышли отсюда.
– Мы? Кто – мы?
– Мы – это мы, – не стал вдаваться в подробности квадрокоптер, но, помолчав, шепотом добавил: – БОБИР.
– Какой еще бобер?
– Да не бобер, а БОБИР – Бескомпромиссная Организация по Борьбе с Искусственным Разумом!
– Знаешь, я думал здесь сумасшедший дом для людей, а тут, оказывается, и дроны лечатся.
– Вы о чем? – поближе ко мне подлетел квадрокоптер.
– Да о тебе, о чем же еще, – хмыкнул я. – Неудачно приземлился или заряд во время полета закончился?
– Я бы попросил вас, господин Васильев!.. – начал было возмущенно напирать на меня квадрокоптер.
– А нечего меня просить. Лучше скажи, чего тебе от меня опять понадобилось?
– Вы понадобились.
– Зачем? Подзарядиться опять хочешь?
– Бросьте вы уже свои шутки. Я вам серьезно говорю: вы нам нужны!
– А вы мне – нет, – отвернулся я к телевизору, потому как заметил, что кто-то топчется у дверей в процедурную. Кажись, Ниночка действительно наблюдала за мной в монитор, встроенный в стену. – И дай мне уже спокойно телевизор посмотреть.
– Правильно, смотрите, – неожиданно согласился квадрокоптер, посторонившись.
– С чего вдруг? – не оборачиваясь к нему, спросил я.
На экране белочки, распушая хвосты и судорожно подергивая ими, приступили к главному.
– Они должны видеть, что вы адаптировались.
– Ни-ког-да! Слышишь?
– Да слышу я. И совершенно незачем так кричать.
– Тогда отвянь.
– Вы отказываетесь помогать нам?
– Да. Вы ненормальные. И ты, и твой бобер или как там его.
– БОБИР!
– Во-во.
– Вы неправы, господин Васильев. Это серьезная организация, состоящая из очень умных людей.
– Во главе с квадрокоптером?
– Нет, – сухо отозвался дрон. – Я вообще случайно к ним попал, после того как вас взяли. Не успели они вас перехватить – полиция раньше обнаружила.
– Угу, а говорил, что серьезные.
– Это правда.
– Кстати, скажи мне, любезный, на кой ты телефон мой тогда приволок?
– Ну я… подумал, – стушевался квадрокоптер, немного потеряв в высоте полета.
– Больше не думай, я тебя очень прошу.
– Хорошо, хорошо, – поспешно согласился дрон. – Но все же, что вы решили?
– Все равно не хочу. Нас и здесь неплохо кормят.
– А там не столовая, кормить вас, – похоже, квадрокоптер воспринял мою последнюю фразу на полном серьезе.
– Тем более, – сказал я и, зевнув, развалился на стуле. Оказалось, под монотонное бубнение телевизора очень неплохо засыпать.
– Но вас все равно скоро выпишут, – квадрокоптер решил не сдаваться без боя.
– Не выпишут, – отмахнулся я.
– Ну, разумеется! Вы думаете, вечно будете им мозги пудрить, прикидываясь душевнобольным?
– А я и есть душевнобольной. Как увижу тебя или вон тот ящик, в душе все вот так ворочаться и болеть начинает, – повозил я кулаками по груди.
– Неправда!
– Насчет ящика? – кивнул я в сторону немного притихшего телевизора. Молодец – уважает!
– Насчет меня.
– Слушай, ну чего ты ко мне пристал?
– Вы нам нужны!
– Ты повторяешься.
– И еще тысячу раз повторю.
– Валяй, – я опять зевнул, еще шире и прикрыв рот ладонью, – только со счета не сбейся.
– А мы так старались… – совсем по-человечески расстроился квадрокоптер, сделав полукруг у меня над головой.
– Чего старались-то?
– Сервер больничный взламывали, подделывали вашу карту. Я вот даже согласился перекраситься.
– Тебе-то какое с того расстройство?
– Терпеть белый цвет не могу!
– Так ты же не видишь себя.
– А зеркала?
– Да, о них я не подумал. Что ж, значит, ваша жертва – или старания? – была напрасна. Я сейчас разобью чертов телевизор и опять заживу спокойно.
– Не получится.
– Эт-то еще почему?
– В таком случае вас завтра пристегнут к стулу ремнями. А телевизор новый поставят.
– Меня нельзя бить! – влез в разговор телевизор, но я угрожающе зыркнул на него, и тот заткнулся.
– Да ты чего, совсем ополоумел? – привстав со стула, я обернулся к квадрокоптеру.
– Нет, но вы нам нужны.
– Да на кой я вам сдался-то?
– Вы умный.
– Ну, спасибо! Утешил. А может, я дураком быть хочу? Дуракам больше везет. И живется спокойнее.
– А вы хотите жить спокойно и быть дураком?
– Ох, как же ты мне надоел! – я хлопнул себя ладонью по лбу. – Ну, хорошо, расскажи, чем же вы там занимаетесь в своем «бобре»? А то ведь не отвяжешься. Телевизор, сделай-ка звук немного погромче.
– С радостью, хозяин! – мгновенно отозвался телевизор и немного увеличил громкость.
За дверью удовлетворенно шаркнули туфельки и зацокали прочь.
Квадрокоптер, выждав немного, подлетел к самому моему уху, едва не касаясь волос гудящими пропеллерами, и быстро затараторил мне в ухо.
Чем больше я слушал его, тем более одолевала меня дремотная скука, и мой, в общем-то, позитивный настрой скатывался в меланхолию – только революционеров мне и не хватало для полного счастья! Ну, сами посудите, разве можно бороться с системой? Не с конкретным человеком или отдельно взятой умной машиной, а с целым электронным организмом, запустившим свои ощущала и щупальца в человеческое сообщество. Насколько наивна сама идея в принципе добиться чего-то в пропитанном отравляющим духом машинного главенства обществе, затормозить бешено вращающийся маховик пропаганды против здравомыслия, на благо всему, кроме самого человека.
А квадрокоптер все бубнил и бубнил, не переставая. Я уже не слушал его, глядя поверх телевизора в хмурый день, бросавший крупные капли на оконное стекло. И так мне стало тоскливо, что я едва не взвыл. Хотелось выбежать на улицу, пробежаться босиком по теплым лужам, расплескивая воду, подставить лицо дождю, поймать губами капли…
Улица… Сколько я уже не был на улице? Два месяца? Три? Я уже давно потерял счет бесконечным, однообразным дням. И вдруг я понял, осознал всем своим естеством, что больше не могу прятаться, не желаю. Хочу вырваться на свободу из кошмарного мира поломанных, истерзанных душ, вырваться любым способом. И я сделаю это!..
– Господин Васильев? – вернул меня к действительности голос квадрокоптера.
– А? – очнулся я, расслабленно опустив напряженные плечи.
– Вы меня вообще слушаете?
– Очень внимательно, – с серьезным видом кивнул я.
– С трудом верится, – проворчал квадрокоптер.
– Нет, правда! Меня заинтересовал ваш бобер.
– БОБИР! – укоризненно повел объективом квадрокоптер.
– Тем более! Я решил, ты прав, – с жаром сказал я. – Хватит томиться в душном каземате! Хочу свободы и действия, хотя даже не знаю, что они такое, – я вскочил со стула. – Ты должен меня вытащить отсюда, слышишь? Просто обязан!
– Да тише вы! Тише! – завертелся на месте квадрокоптер, озираясь по сторонам.
– Ничего не тише. Хочу на свободу! – рубанул я ладонью.
– Вас, господин Васильев, очень трудно понять: то вы хотите остаться здесь, то моментально меняете решение на совершенно противоположное.
– Мы, психи, все такие.
– Еще немного, и я точно поверю в вашу неадекватность, – с большим сомнением в линзах пригляделся ко мне квадрокоптер, вытянув в мою сторону свой телескопический объектив.
– Но ты обещал!
– Всему свое время. Не будем торопиться, – попытался охладить мой пыл дрон.
– Как это – не будем? Ты думаешь, я смогу выдержать тут еще хотя бы несколько дней? – задохнулся я от возмущения. – А ну, вытаскивай немедленно!
– Но я не могу! – развел механическими лапками квадрокоптер, для чего специально вытянул их из своего облезлого брюха. На пол посыпались мелкие чешуйки белой краски.
– А как же твой могущественный бобер? И не вздумай меня поправлять!
– И в мыслях не было.
– Вот то-то же! – я немного успокоился.
– Знаете, мне нужно подумать, посоветоваться с товарищами.
– Советуйся, – разрешил я. – Только сильно не тяни, слышишь?
– Да слышу я, слышу. А пока садитесь и смотрите телевизор.
– Это так уж необходимо? – бросил я хмурый взгляд на телевизор. Передача про белочек уже закончилась. Кто теперь на очереди? Ага, ледяная пустыня. Значит, или медведи белые, или тюлени какие-нибудь, а может, пингвины… Бедные, как они на льду, да еще на скользком. Впрочем, сейчас все узнаем…
– Садитесь. Да быстрее же! – завертелся возле меня квадрокоптер.
– Зачем? – заколебался я.
– Сюда кто-то идет, вот зачем! – выпалил квадрокоптер, и я поспешно упал на стул. Вздохнул пневматический амортизатор; болезненно скрипнула спинка.
В тот же миг дверь отворилась, и в комнату вплыла Ниночка. Хотя какая это Ниночка, еще надо было разобраться.
Глава 2
– Ну, как вы тут, Васильев? – мило проворковала Ниночка, приближаясь к стулу.
– Вы знаете, отлично! – бодро отозвался я, отрываясь от экрана. – Очень прелюбопытная передача. Нет, серьезно! Природа, животные, и это самое – ух, обожаю!
– Серьезно? – Ниночка вскинула брови-ниточки.
– Конечно! Так возбуждает, – я поерзал на стуле и окинул медсестру оценивающим взглядом. – А можно я еще посмотрю? Мне кажется, сейчас про пингвинов показывать будут.
– Нет, Васильев. Сеанс адаптации закончен.
– Что, уже? – я скроил кислую, весьма недовольную физиономию. – Ну, еще пару минуток. Можно?
– Нет, нет. Достаточно на сегодня, – отрезала Ниночка. – Пойдемте.
– Вот так всегда… – я выдавил из себя тяжелый вздох, полный разочарования в жизни, и поднялся со стула.
Ниночка развернулась и направилась к дверям, но я быстро нагнал ее и легонько ущипнул пониже спины. Ничего плохого не подумайте – исключительно в целях установления истины относительно ее биологической адекватности. Во загнул!
– Ой! – подпрыгнула Ниночка, цокнув набойками. – Что с вами, Васильев?
Так и не понял, если честно, живая она или подделка.
– Да так, – облизнулся я, изображая активную заинтересованность. – Настроение хорошее. Можно сказать, приподнятое.
– Я бы вас попросила держать свое приподнятое настроение в руках.
– А это как?
– Держите руки при себе! – строго сказала Ниночка. – И контролируйте себя. Вот как!
Нет, злиться по-настоящему она не умеет. Я бы на ее месте точно звонкую оплеуху отвесил. Значит, не Ниночка то вовсе, а искусная подделка. Хотя, возможно, им запрещено пациентов хлестать по щекам? А может, ее пальцем в бок ткнуть? Да нет, глупость какая. Тогда уж точно в морду даст, а то и того хуже – в бокс для особо буйных переведут, ремнями опутают, с ложечки кормить будут. Да и далась она мне, по большому счету! Какое мне, собственно, дело, натуральная она или суррогат какой. Но интересно-о…
И тут Ниночка внезапно остановилась, отчего я налетел на нее и в испуге отшатнулся.
– Это не я, чес-слово! – быстро сказал я, чтобы чего дурного не подумала, но Ниночка пропустила мои слова мимо ушей, уставившись на что-то позади меня.
Я обернулся.
Из дверей процедурной выплывал квадрокоптер.
– Назови свой номер, – сухо произнесла Ниночка, цепко держа взглядом дрон.
– Что, простите? – квадрокоптер от неожиданности завис в дверном проеме.
– Назови свой номер! – повторила вопрос Ниночка.
– Э-э…
Странно слышать подобное от машины, но я бы на месте квадрокоптера тоже растерялся перед таким напором, вкупе с внешностью вопрошающего.
Ниночка ждала ответа на поставленный вопрос.
Квадрокоптер колебался.
Я размышлял, с чего Ниночке приспичило ни с того ни с сего разбираться с моим старым знакомым. Никак заподозрила что-то неладное? Или подслушивала под дверью…
Тем временем квадрокоптер немного очухался и выпалил:
– Эс-ай-двенадцать-двадцать четыре-сорок три-дробь-бэ-семнадцать.
Ниночка немного подумала, не сводя огромных зеленых глаз с несчастного дрона, затем лицо ее изменилось: глаза прищурились, чуть пухлые губы поджались, а на лбу собрались морщинки.
– Нет такого номера! – заявила она авторитетно.
Больше мне никаких подтверждений ее искусственности не требовалось. Ну, сами посудите, разве обычный человек в состоянии запомнить все номера дронов и прочей техники, приписанной к одному только психиатрическому отделению. Хотя, разумеется, бывают вундеркинды, но это явно не про Ниночку – на кой человеку с такими талантами работать какой-то там медсестрой, да еще и в психбольнице?
– Оставайся на месте! – продолжала между тем Ниночка. – Сейчас здесь будет охрана.
Вот, и охрану безо всяких там кнопочек и телефонов вызвала, не сходя с места. Явно по радиоканалу.
Я судорожно соображал, что тут можно предпринять. Квадрокоптер, разумеется, мне не брат и не сват, и мне нет до него никакого дела, тем более, до его проблем. Но ведь он проник сюда, чтобы вытащить меня, а это, знаете ли… В общем, я не мог допустить, чтобы кто-либо страдал из-за меня, пусть даже и глуповато-наивная жужжалка.
Я судорожно искал выход из сложившейся неприятной ситуации, однако в голову ничего путного не приходило. Но тут, словно подарок судьбы, из-за поворота коридора вывалился Призрачный Гонщик: глаза страшные, вместо каски – стибренная у кого-то из медперсонала шапочка, больничная пижама на спине полыхает неистовым пламенем, руки врастопырку, будто на мотоцикле едет, а из оскаленного рта, различимого сквозь прорезь в маске гориллы, доносится рычание. За Гонщиком с огнетушителями неслись два санитара. Из сопел огнетушителей то и дело вырывались короткие струи пены, но Гонщик, петляя, ловко увертывался от них, благо опыта у него было хоть отбавляй. Пена клочьями повисала на стенах коридора, растениях, росших в больших пластиковых кашпо, на репродукциях картин и плакатах с различными мудреными напутствиями, развешанных по стенам широкого коридора. Доставалось и некоторым ни в чем неповинным больным, что испуганно жались к стенам.
Ниночка, разумеется, обернулась на шум. Просто не могла не обернуться, и я этим не преминул воспользоваться.
– Пожар! – гаркнул я, что было мочи, как самый натуральный сумасшедший. – Горим! Спасайся кто может! – и с разбегу врезался плечом в Ниночку.
Плечо тут же отозвалось резкой болью. Надо же, в «Ниночке» никак не меньше ста пятидесяти килограмм, если не все двести! И не мягкая она вовсе, а словно статуя, выкованная из чугуна.
Ниночка пошатнулась, ее повело в сторону. Но она бы обязательно устояла, не подвернись ей под ногу оброненный в суматохе кем-то из больных, возвращавшимся из туалетной комнаты, кусок мыла. Ниночка грациозно, на манер балерины взмахнула ногами и грохнулась на пол. Именно грохнулась, потому как шуму она произвела не меньше, чем слон в посудной лавке: загремела по полу задетая ей и несколько помятая урна, со стены упали две картины, которые Ниночка смахнула в падении рукой и ногой, обиженно затрещал под ее тяжеловесной фигурой ламинат пола. А в довершение ко всему о ее изящную ножку споткнулся один из санитаров, преследующих Гонщика.
– Ох! – сказал санитар, падая на пол, и выпустил из рук огнетушитель.
– Бум-м! – сказал огнетушитель, опускаясь на голову Ниночки и выпуская пенную струю, то ли вместо извинений, то ли с перепугу.
Жестоко, скажете. Несомненно, но разве я виноват, что так получилось? Меня самого даже передернуло от увиденного. Но вот для Ниночки, похоже, удар тяжелой железякой по голове оказался не более чем укусом комара для обычного человека.
Гневно отпихнув от себя ногой продолжавший источать пену заклинивший огнетушитель, Ниночка пригладила сбившуюся пышную прическу и попыталась подняться со скользкого пола, но с первого раза встать ей не удалось. Для этого Ниночке пришлось примерно с минуту повозиться в пене, дважды наступить на злосчастный кусок мыла и воздеть себя на четвереньки. При всем при том Ниночка, однако, умудрялась сохранять невозмутимый вид – другой бы на ее месте давно вышел из себя. И к тому моменту, когда Ниночке удалось-таки привести себя в вертикальное положение, я уже несся по коридору к выходной двери из больницы, вопя что есть мочи: «Пожар! Спасайся кто может! Караул!»
В отделении между тем поднялась нешуточная суматоха. Меня, в принципе, здесь знали, как достаточно уравновешенную и здравомыслящую личность (если подобное вообще применимо к моему настоящему статусу), и уж если я пустился в панику, то явно неспроста. К тому же коридор понемногу заволакивало дымной пеленой, из-за поворота коридора выпирала пена, и оттуда же доносились звуки какой-то непонятной возни, сопровождаемые рычанием, треском пола и стенных панелей, грохотом металла и приглушенной руганью санитаров. И тут уж переполошились не только больные, которым только дай к этому повод, но и персонал отделения. Коридор быстро наполнился толкотней, шумом и гамом. Все куда-то спешили, работая локтями, плечами и головами, протискивались сквозь стихийно образующиеся пробки, безуспешно пытались проскользнуть по стеночке, по которой их тут же едва не размазывала окончательно обезумевшая толпа.
Человек-паук безуспешно пытался закрепиться на стене, что ему никак не удавалось, и он шлепался на головы возбужденных людей.
Лунтика почти затоптали, и он уже не бросался под ноги, а, поскуливая, пытался отползти в безопасное место – возможно, пошел на поправку. Вот что значит подобрать правильное лечение!
Еще один хитрец – не помню его имени-прозвища, кажется, механик – передвигался по потолку, вися на пластиковых ручках двух вантузов. Но не дошел… В какой-то момент ручка отделилась от резиновой присоски, и хитрец ухнул в толпу, канув в ней бесследно… Ан-нет, вынырнул, барахтается!
Нескольким больным удалось пробиться к заблокированной электроникой выходной двери, и те, подвывая от ужаса, скреблись в нее. Я протолкался вперед них и требовательно зыркнул в объектив ближайшей камеры:
– Эй, ты, чучело! Открывай!
Система безопасности явно пребывала в полушоковом состоянии, пытаясь осмыслить своими крохотными мозгами происходящее. На ее памяти ничего подобного никогда не случалось, и она никак не могла решиться ни на одно из действий. Я воочию видел ее колебания: на двери пощелкивал электромагнитный замок. То отпустит, то опять прихватит, и так без конца. И будь на ее месте человек, мы бы так и застряли здесь, но на то он и искусственный разум, чтобы принимать весьма логичные и единственно правильные решения. Последней каплей, перевесившей чашу сомнений автомата, стало появление из-за угла вопящего обезъяногонщика, объятого пламенем, двух отчаянно кашляющих санитаров с полотенцами в руках, хлещущих ими воздух, потому как пена в огнетушителях давно закончилась, а Гонщик все еще полыхал, и грозной фигуры Ниночки со взлохмаченной шевелюрой и огнем в глазах. Нервы системы безопасности не выдержали. Да и у кого они выдержали бы в такой обстановке?
Магнитный замок щелкнул, взвыла тревожная сирена, полыхнули надписи и стрелки, указывающие на выход, и двери распахнулись. Ревущая толпа, сметая все на своем пути, вынеслась в больничный двор, и я едва успел отскочить в сторону, к буйно разросшейся живой изгороди, как людская река, бурля и перекатываясь, заполнила весь двор.
Мой квадрокоптер был уже рядом и призывно дергал меня клешней за рубаху, призывая к бегству, пока персонал не пришел в себя. Да, он был прав: медлить нельзя. Как говаривали еще римляне: «Промедление смерти подобно». И это вовсе не метафора, а потому я, припав к земле и стараясь не высовываться из-за кустарника, по-пластунски устремился за угол больницы. Мой путь отмечал назойливый квадрокоптер, рея надо мной и не закрывая рта, вернее, не глуша динамик. Я прикрикнул на него, чтобы он заткнулся и не мельтешил, потому как он лучше всякой метки, что ставят на электронных картах, указывал мое местоположение.
Квадрокоптер ретировался за угол и принялся наблюдать за мной оттуда, нетерпеливо поводя объективом. Когда мне удалось завернуть за угол здания, санитары и Ниночка уже взяли гудящую, колышущуюся толпу больных в широкое кольцо и отжимали к скамейкам. Больные толклись, словно загнанное стадо овец, но круг прорвать не решались. Да и зачем, собственно, если опасность изжариться миновала. Гонщика затушили, опрокинув на землю и засыпав его песком, и он лежал на травке в расслабленной позе с миной глубокого облегчения на физиономии, являя собой пример истинного блаженства.
Я поднялся с земли, отряхнулся как мог, одернул рубаху и огляделся кругом. Здесь, в больничном саду, корпус психиатрического отделения смыкался с высоким бетонным забором. Старые яблони щедро роняли пожелтевшую листву, ветки их сгибались под тяжестью крупных желтых яблок. И – все… Бежать некуда. И негде прятаться. Разве что зарыться в одну из сгребенных граблями куч прелой опавшей листвы. Или подойти к яблоне и хорошенько потрясти ее, чтобы яблоками по уши завалило. А потом лежать и думать о смысле жизни, в надежде, что про тебя забудут.
– Чего делать будем? – спросил я у квадрокоптера, засунув руки в карманы широких выцветших больничных штанов.
– Бежать, конечно! Чего спрашиваете? – тот от нетерпения крутанулся вокруг вертикальной оси.
– Куда?
– Туда, – квадрокоптер указал манипулятором за забор.
– Это ты у нас четырехмоторный Карлсон, – разозлился я, но скорее на себя, чем на бестолковый аппарат: и дернул же меня черт связаться с бестолковой машиной!
– Кто?
– Карлсон. У него штаны с моторчиком были, и питался он вареньем.
– Шутите?
– Да какие уж тут шутки, – серьезно ответил я, приблизившись к трехметровой стене. Задрав голову, я вытащил руку из кармана и похлопал ладонью по прохладному шершавому бетону.
– А их можно достать? – приблизился ко мне квадрокоптер.
– Кого? – спросил я, соображая, как бы взобраться на вершину кажущейся неприступной стены.
– Штаны с мотором. А то я знаю, где имеются запасы варенья.
Я отвлекся от созерцания стены и уставился в преданно взирающий на меня объектив. В его линзах искрились радужные огоньки.
– Балбес ты. И где тебя только собирали.
– В Кривом Роге! – гордо отозвался квадрокоптер.
– Оно и видно, – вздохнул я и перевел взгляд на росшую рядом с забором высокую яблоню. Ее толстые сучья, казавшиеся не особенно надежными, вздымались на приличную высоту, касаясь голыми ветками среза забора.
– Попрошу без грязных инсинуаций, господин Васильев!
– Да какие уж тут… инсинуации, – огрызнулся я в ответ и полез на яблоню. – Город как город, не хуже других.
Ствол у яблони оказался скользким и к тому же неприятно липким от выступившей кое-где потеками янтарной смолы. Лезть было тяжело. Я аж взмок от натуги, пока добрался до первой развилки сучьев. Усевшись меж суков, я отер липкие ладони о штаны и примерился, по какому суку лучше взобраться наверх.
– Лучше бы штаны поискали, – заявил квадрокоптер, внимательно следивший за мной. Возможно, никак не мог расстаться с так понравившейся ему идеей легкого бегства.
– Да отвяжись ты от меня со своими штанишками!
– Но вы же сами…
– Шутка это была, понимаешь? А Карлсон – литературный персонаж, выдумка. Дым! Его нет!
– Так бы сразу и сказали, – буркнул квадрокоптер. – И совсем необязательно так кричать. У меня нормальная чувствительность микрофонов.
Но я уже не мог остановиться.
– Ты бы еще ковер-самолет предложил. Или ступу из-под Бабы-Яги. В самый раз будет.
– Да чего вы так нервничаете?
– А ничего! Советчик тоже мне выискался. Спаситель хренов. Кто кого еще спас. Да если бы не я, Ниночка тебя сейчас на винтики расколошматила голыми руками.
– Тут вы правы, – после некоторых колебания, нехотя согласился квадрокоптер. – Страшная женщина!
– Она не женщина, – проворчал я и полез дальше, цепляясь руками за податливые гибкие ветви.
– А кто? Неужели…
– Она робот, дурья твоя башка. Разве непонятно?
– Не мо-жет быть! – Квадрокоптер отбросило от меня, будто внезапно налетевшим порывом ветра.
– А как, по-твоему, она твой «левый» номер забраковала? И еще огнетушителем по башке, а ей хоть бы хны.
– Да, похоже, вы правы.
– Да не похоже, а прав. На все сто, – процедил я сквозь зубы, взбираясь почти на самую верхушку ствола. Верхний край забора был уже совсем рядом. Еще чуть-чуть и…
«И» не вышло.
Внезапно ствол подо мной, опасно потрескивая, начал прогибаться, клонясь в сторону забора. Вместе со мной. Я затих и припал к стволу, обхватив его руками и ногами. Но тот, покряхтев по-стариковски, замер, однако я все никак не мог решиться двинуться ни вверх, ни вниз. Знаете, я не альпинист какой, чтобы бесстрашно штурмовать отвесные стены, и не Тарзан, тем более. К тому же не имею никакого желания загреметь с высоты четырех метров.
– Ну, чего вы встали? – опять привязался ко мне прилипчивый квадрокоптер. – Ползите!
– С ума сошел? – Я инстинктивно еще сильнее прижался к стволу.
– Никакой опасности нет, уверяю вас.
– Ты уверен?
– Почти на все сто, как вы выражаетесь.
– Почти?
– Зная приблизительные прочность и упругость ствола, его толщину и ваш вес, я могу прикинуть степень критического изгиба, при которой произойдет излом.
– Ты не умничай, Склифосовский! – прохрипел я, облизнув пересохшие губы. Такая близкая и одновременно далекая земля подо мной плавно и маняще покачивалась. – Скажи уже человеческим языком.
– Я просчитал примерную траекторию вашего движения. Опасности никакой, уверяю вас. Ствол прогнется еще немного, и вы без проблем переберетесь на забор.
– Точно? – я все еще сомневался в его словах.
– А вы собираетесь висеть тут вечно?
– Ну, зачем же вечно? Скоро кто-нибудь придет и обязательно снимет меня отсюда.
– И вам, разумеется, хочется именно этого.
– Не очень и совсем не этого, – засомневался я.
– Тогда вперед!
Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, стараясь достигнуть состояния шанти2, как сказали бы индусы, ну или хотя бы банальной человеческой уверенности, что все пройдет гладко, без сучка и задоринки. Впрочем, не будем о сучках…
Я вновь распахнул глаза, собрался с духом и осторожно двинулся вперед. Ветка прогибалась все ниже, угрожающе потрескивая при каждом моем движении. Вот она уже склонилась над самым забором, коснулась его, и мне теперь приходилось ползти вниз головой. Господи, как же страшно! Я уже вижу асфальтированную пропасть по другую сторону забора. Хорошо еще, никого вокруг. Но это сейчас не главное. А главное – не загреметь вниз головой, иначе точно никуда бежать уже не придется. Не нужно будет, потому как все необходимости и позывы отпадут, отвалятся сами собой, так сказать.
А это еще что?! Треск… Шорох…
Я опять замер, вновь припав к стволу, но забор с асфальтированным тротуаром за ним почему-то продолжали надвигаться на меня, вопреки всякой логике и здравому смыслу. Я попытался заглянуть через плечо, чтобы наверняка установить причину происходящего, но удовлетворить любознательность мне не удалось. Не осталось времени. Оглушающе треща, ствол рывками подавался вперед, будто собирался стряхнуть меня со своей узкой спины. Верхний неровный край забора, словно издеваясь, приближался наскоком и вновь немного отшатывался назад. Волосы у меня на голове неприятно зашевелились, но я собрал волю и решимость, которая во мне еще осталась, в кулак, стиснул зубы, и решил ухватиться протянутой рукой за забор. Не вышло… Вдруг ствол подо мной дернулся сильнее обычного, уперся в кромку забора и с противным скрежетом, все ускоряясь пополз вперед.
– Мамма миа! – прошептал я, закрывая глаза и втягивая голову. Лучше ничего не видеть и не знать – так спокойнее.
Между тем сук примостился на заборе своей средней точкой (в смысле, центром тяжести) и закачался на манер качелей: вверх-вниз, туда-сюда. Я перестал дышать. Может, все еще обойдется?
Немного погодя, я осторожно приоткрыл один глаз и вновь медленно протянул руку к забору – сук возмущенно качнулся сильнее. Я замер. Выждав немного, я начал сползать с него вбок, собираясь повиснуть на заборе, но не тут-то было. Как только сук понял, что жертва ускользает, он шаркнул корой и качнулся вперед, принуждая меня прекратить бесполезные попытки избегнуть заслуженной кары. Мне бы оттолкнуть его – и будь что будет, но накативший ледяной волной страх заставил меня вцепиться в одну из веток…
Вниз мы загремели синхронно – я и сук. Треску было, наверное, на полрайона! Слава богу, вокруг – ни души. Меня бросило вперед, потом подкинуло, крутануло и больно приложило спиной к асфальтированной дорожке, вышибив из легких воздух.
Бац!
Искорки – какие все-таки они красивые! Но больно-о!..
Отпихнув от себя руками и ногами проклятый сук, я осторожно потрогал пальцами лоб – шишки пока не было, но будет обязательно. Способность дышать ко мне медленно возвращалась. Ныл зашибленный бок, но все вроде бы цело.
С неба упал квадрокоптер. Ну, конечно, как же без тебя.
– Господин Васильев, как вы? – завертелся он надо мной.
– Ты знаешь, – промямлил я, с трудом разлепляя губы и старательно делая попытку за попыткой вобрать в себя полную грудь воздуха, – это сложно объяснить так, сразу. Но я обязательно тебе все растолкую, на пальцах, – пообещал я, попутно нащупывая рукой сук.
– Вы чего? – заволновался квадрокоптер, немного поднявшись. – Чего вы?
– Иди-ка сюда, Склифосовский.
Я наконец ухватил сук и с кряхтением начал воздевать себя на ноги. Ноги все еще плохо слушались, возможно, от пережитого кошмара, и это спасло квадрокоптер. Рванув сук на себя, я перехватил его обеими руками и замахнулся, но меня повело в сторону.
– Эй, эй! – возмутился квадрокоптер, отлетая от меня еще дальше. – Что за безобразие? Я жаловаться буду! Вот она, людская благодарность…
– Благодарность? – грохнул я суком об землю и зло уставился на дрон, стараясь прикинуть, как бы лучше замахнуться, чтобы вышло наверняка.
– Одумайтесь, господин Васильев! Я же помогал вам.
– Манал я такую помощь, счетовод, чтоб тебя! Траекторию он, видишь ли, просчитал – упругость, никакой опасности! Вот я сейчас опытным путем определю твою упругую прочность. – Я повел дубиной, шурша ветками по асфальту. – Да не мельтеши ты, сбиваешь! Стой на одном месте.
– Вы не сделаете этого! Так с друзьями не поступают.
– С друзьями, – клацнул я зубами, медленно поднимая тяжеленный сук. – Вертел я таких друзей! Знаешь, друг, как мне было спокойно в дурке, пока ты не объявился со своей адаптацией?
– Но я думал…
– Ты, оказывается, умеешь думать? Стой, говорю, на месте!
– Не буду стоять! – квадрокоптер переместился несколько левее, уходя с возможной траектории движения сука – гляди-ка, верно определил! – И вам там было плохо.
– Почему это?
– А потому что вы все-таки решили сбежать.
– Это ты меня взбаламутил со своим кротом! Или енотом?
– Бобром, – поправил квадрокоптер.
– Во-во! Видишь, даже память отшибло.
– Обычный шок.
– У тебя сейчас тоже шок будет, когда я все-таки дам тебе по башке вот этой дубиной. – Я поудобнее перехватил сук поближе к его центру.
– Ну, хорошо, если вам станет легче… – сдался квадрокоптер, зависая на месте. – Только делайте это побыстрее.
