Крейг Оулсен
Обратный процесс. Реки крови
Глава II. Отец
– Кушай, доченька, кушай, – спокойно, будто обращаясь к ребенку, говорил мужчина, поднося ко рту девушки очередную ложку супа.
Она сидела напротив, прикованная к инвалидному креслу. Когда он зашел, ее безразличный, отсутствующий взгляд наполнился гневом. Она была словно хищный зверь, запертый в клетке. Несмотря на ее сопротивление, попытки кормления продолжались.
– Ну же, открой рот, – по-доброму настаивал мужчина.
Она разжала челюсть. Но, как оказалось, не для приема пищи, а чтобы заорать, как обезумевшая. В этот момент отец запихнул ложку ей в рот. Девушка проглотила еду, продолжая ненавидеть его. Она утеряла способность мыслить и даже говорить. Кормящий это понимал. Понимал, что такое поведение может продлиться бесконечно долго, но при этом не терял надежды на выздоровление.
Непростая процедура кормления повторялась до той поры, пока отношение девушки не изменилось.
Однажды мужчина зашел в комнату и увидел, что она спокойно сидит, осматривая стяжки, сковывавшие ей руки и прижимавшие их к подлокотникам инвалидного кресла. Несмотря на то, что он находился рядом, девушка не была агрессивна.
– Ты сегодня, – улыбаясь, начал говорить мужчина, – ведешь себя иначе.
Не издав ни звука, она подняла взгляд и на какое-то время сфокусировалась на нем, а затем все так же молча принялась осматривать помещение. Движения казались неестественными и растерянными.
Мужчина поставил поднос, зачерпнул ложкой суп и поднес ко рту девушки. Подумав, она приняла пищу. Смена поведения приятно удивила кормящего. Желаемые изменения наконец-то проявились, но он постарался не обольщаться и скрыл нахлынувшие эмоции.
Когда тарелка практически опустела, мужчина неожиданно услышал ломаную речь:
– К-кто ты такой?
Он улыбнулся шире и через мгновение восхищенно произнес:
– Господи… – его глаза заблестели. – Господи, ты… ты заговорила.
На этот раз мужчина не смог скрыть восторг. В этот миг он был счастлив. Девушка молчала, пытаясь сосредоточиться.
– Ким, я… – разволновавшись, он поперхнулся, но тут же собрался с духом и произнес: – Я твой отец.
– Отец? – она сделала паузу. – Это тот, к-к-кто родил меня?
– Ну, – протянул он, – это тот, кто имеет отношение к твоему рождению. В общем-то ты права.
Они смотрели друг на друга. Мужчина не переставал улыбаться.
– Меня зовут Рон, то есть Рональд. А твое имя – Кимберли. Помнишь?
Девушка задумалась, а после коротко ответила:
– Нет. – Она отвела взгляд в сторону и медленно, словно заново учась говорить, продолжила: – Ничего не пом-ню.
– Это поправимо, – сказал Рон, а затем чуть более звонко повторил, – поправимо. Я уверен, ты все вспомнишь.
– Рон.
– Да, доченька. – Обращение по имени заставило сердце мужчины биться чаще.
– А п-почему я связана?
– Ну, это для безопасности. Просто… – он вдохнул, задумавшись, после чего тихо произнес: – Как же бы тебе проще объяснить…
Через мгновение Рон собрался с мыслями и выдал:
– Просто многие люди сейчас болеют, и ты тоже оказалась заражена, но, как видишь, я практически тебя вылечил. Ты идешь на поправку. И я тебя обязательно развяжу, как только буду уверен, что для нас это безопасно.
Ким вновь посмотрела на мужчину: седые волосы и длинная борода, также потерявшая цвет, были аккуратно уложены и причесаны. Он казался гораздо выше ее и сильно старше. Рону было около шестидесяти, и у него были явные проблемы с лишним весом.
– Послушай, – заговорил он, – у меня есть небольшие дела. Придется тебя оставить на ночь одну. А завтра я покажу наш дом.
– Не знаю м-мо-мо…
– Доченька, – прервал он заикание девушки, – твой разум еще слаб, но скоро он окрепнет. Нужно потерпеть…
Мужчина встал со стула и направился на выход из комнаты. Напоследок он обернулся ко все еще недоумевающей девушке и добавил:
– Увидимся завтра.
Рон прикрепил санитарную емкость снизу сиденья инвалидного кресла Кимберли и вышел из комнаты, заперев дверь.
Ким не умела рассуждать. Она даже не задумывалась, как он мыл ее, как для этого обездвиживал и как менял одежду. На теле не было ни ссадин, ни синяков. Худоба объяснялась сложностями с кормлением. Любые рассуждения были слишком сложны для нее, и хоть взгляд обрел некое понимание, мозг работал слишком слабо.
На следующий день Рональд открыл дверь комнаты дочери и сходу заговорил:
– Ну что, как самочувствие, Ким?
– Не знаю. Ничего не п-п-понимаю. Мне сложно… сложно… – слова подбирались тяжело, отчего речь была медленной и постоянно прерывалась.
– Размышлять? – помог договорить Рон.
– Да.
– Тем не менее… – мужчина зашел за спину, взялся за ручки кресла и направил вперед. – Немного развеяться тебе не помешает.
За границей той малой и практически пустой комнаты, где находилась Ким, был небольшой коридор, а после еще одна комната, напоминавшая гостиную. Центральное помещение оказалось небольшим. Потолки были низкими. От головы крупного Рона до светодиодных ламп был совсем маленький промежуток. В центре гостиной находился диван, напротив стоял старый цветной телевизор. Под ним DVD-плеер с дисками. Рядом журнальный столик. У одной стены стоял шкаф с книгами. На других висело несколько дешевых картин. Было и пара тумб с сувенирами на них. Чуть поодаль от зоны отдыха находилось что-то наподобие кухни. Небольшая часть помещения была ограждена барной стойкой, за которой находилось все для готовки разных блюд: электрическая плита, шкафчики для посуды, мойка и небольшой холодильник.
– Вот здесь, – показывая помещение, заговорил Рон, – я и провожу все свободное время. Там, – он указал на тумбы, – есть настольные игры, шашки, шахматы. Я их специально не выбрасывал – ждал момента, когда мы сыграем. Думаю, он скоро настанет. И не переживай, я научу тебя играть заново. Вон там находится кухня, а за ней продуктовый склад.
Девушка подняла голову на стоящего позади Рона.
– Хорошо, – с тяжестью произнесла она.
– Есть кино на любой вкус, книги. Ты раньше любила читать. – Мужчина обвел взглядом комнату и задумчиво произнес: – Так-с, что у нас тут еще есть? – спросил он сам у себя. – В общем, в самое ближайшее время эта комната будет в твоем полном распоряжении. Пойдем, я покажу тебе остальные.
Они проехали дальше и из двух разветвлений Рон подъехал к ближайшему.
– Вот здесь моя комната. Кроме кровати, стула, шкафа и тумбочки в ней ничего нет. Думаю, она тебе не интересна. Поехали дальше.
Выбрав направление, Рон покатил кресло вперед. В самом конце коридора виднелась вертикальная лестница, ведущая наверх. Но Рональд указал на другое помещение и открыл ведущую в него дверь.
– Тут у нас мастерская, генератор и топливо для него. Эту комнату я заизолировал. Не люблю, когда шумно. – Ким осматривала помещение, а Рональд продолжил: – Если генератор заглохнет, то в нашем жилище перестанет гореть свет и работать розетки. А это очень плохо, между прочим.
Девушка молчала, и Рон спросил ее:
– Ким, ты понимаешь меня?
– Я понимаю.
– Если генератор не будет работать, погибнет и мой сад.
– Сад?
– Да, – с улыбкой ответил Рон, – это моя гордость. Я сделал его сам с нуля и очень дорожу им. Я покажу.
Они вернулись в коридор, и Рон открыл следующую дверь, располагавшуюся ближе к лестнице наверх.
Это помещение оказалось самым светлым. Он продвинул Ким немного вперед от дверного проема.
– Здесь я выращиваю помидоры, огурцы, кабачки, капусту, короче, много чего, но тебе лучше здесь не появляться без моего присмотра. Не дай бог, повредишь систему освещения или уронишь что-то. В общем, пока я запрещаю тебе тут находится, но в будущем, думаю, это изменится.
Мужчина говорил спокойно, не повышая тон. Он продолжил:
– Для хорошего урожая я тщательно удобряю землю – это необходимо, так же, как и свет и нужная температура. Все это труд, все это формировалось не день и не месяц, поэтому я прошу, чтобы ты уважала мои старания.
Девушка слушала или, по крайней мере, делала вид, что слушает. Рон не ждал от нее комментариев или сложных вопросов, но он понимал, что если повторять необходимую информацию время от времени, то она обязательно запомнит.
– Давай вернемся в зал, включим телевизор, и ты посмотришь кино. А пока ты смотришь, мне надо будет выйти.
– Куда? – неожиданно поинтересовалась девушка.
– На поверхность.
Она вопросительно посмотрела на него.
– Понимаешь, мы живем под землей. Здесь мы прячемся от заболевших и… – он замялся. – И плохих людей, которые могут нам навредить. Здесь безопаснее, чем снаружи. Как только ты восстановишься, я все тебе расскажу, а сейчас пойдем в зал.
Рональд укатил кресло в самую большую комнату убежища, поставил рядом с диваном напротив телевизора и включил фильм.
В этот момент Ким обратилась к отцу:
– Пап.
– Да, доченька.
– А п-п-почему я не чувствую… – подбирая слова, она указала на ноги, – часть себя?
Рональд задумался.
– Ты всегда была такой, дорогая.
Ким не вела счет дням, но, по словам Рона, их прошло достаточно много со дня ее «пробуждения». Девушка не умела читать, писать и даже считать. Именно поэтому отец не упоминал точных дат. Какой в этом смысл, если Ким не знает цифр? Девушке приходилось учиться всему заново, и для начала Рон дал ей учебники младших классов. Благо, подобных книг в их логове хватало.
Спустя время к ней вернулось устойчивое восприятие и постоянное осознание себя в этом мире. Раньше ей казалось, что она проваливалась, забывалась и приходила в себя лишь через несколько часов, а порой в забвении мог пройти и день. Для Ким такие моменты казались нереальными, порой у девушки создавалось впечатление, будто она перемещалась во времени. Но сейчас… сейчас дело обстоит намного лучше.
Отец разрешил ей передвигаться по жилищу даже в его отсутствие. Однажды она заглянула в оранжерею. Но ни на что, кроме как сорвать пару помидоров вблизи от входа, не решилась.
«Вдруг папа заметит», – думала девушка, боясь огорчить мужчину.
Ким проводила время лишь в гостиной и личной комнате, в которой Рон поставил кровать. Чтобы нормально поспать, приходилось постоянно обращаться за его помощью, так как девушка была физически слаба. Он всегда помогал ей.
Ким продолжала изучать книги, смотреть телевизор, а иногда даже бралась за приготовление самых простых блюд. Рональд не всегда был рад такой инициативе и часто напоминал, что обращение с ножом очень опасно для нее. Ким отвечала, что должна хоть чем-то помогать ему, иначе будет чувствовать себя совершенно беспомощной. И тогда Рон давал ей простейшие задания. Например, помыть посуду с минимальным потреблением воды или избавиться от просрочки на складе. Подобные задания поначалу казалось сложными, но Ким справлялась.
В общем и целом, жаловаться было не на что, за исключением головных болей. Хоть Рон и давал ей таблетки, боли не проходили и порой становились невыносимыми. Мигрень дочери мужчина списывал на восстановление мозга после болезни. Стараясь игнорировать боль, Ким продолжала изучать себя и мир вокруг с помощью телевизора и книг.
Однажды Ким поинтересовалась:
– Пап, – она практически перестала заикаться, но слова все равно приходилось подбирать, – а сколько мне лет?
Мужчина посмотрел на дочь. Пауза слегка затянулась, и тогда Ким продолжила:
– Просто я тут вычитала, что у каждого человека есть возраст.
– Ты становишься любопытной.
– Это плохо?
– Иногда, доченька.
– Ну, так ты можешь сказать, сколько мне лет?
– Тебе семнадцать.
– Так я еще совсем юна!
– Да. И невинна.
– Невинна?
– У тебя не было мальчиков. Ты должна понимать, почему.
– Потому что я юна? – спросила она.
– Есть еще кое-что, дорогая.
– Потому что я… инвалид?
– Да, но давай не будем о грустном.
Возникла пауза. Тема для разговора была неприятна обоим, и тогда Ким решила поинтересоваться о другом:
– Я совсем не помню своего прошлого. Как мы жили?
Мужчина нажал кнопку паузы на пульте, и изображение на экране телевизора мгновенно застыло.
– Я ждал этого вопроса, – сказал он, улыбнувшись. – Хотел, чтобы ты начала интересоваться сама. Говорят, когда человек проявляет желание узнавать что-то новое, то это лучше сохраняется в памяти, нежели когда он слушает без особого интереса.
– Ты говоришь прям как тот психолог из фильма. Как его?..
– Не сравнивай меня с персонажем из вымышленного мира, я не такой, – сказал Рональд, а затем продолжил. – Но в психологии все же немного смыслю.
– Судя по всему, не так уж и немного, – похвалила дочь.
– Ну так вот, давай я тебе немного расскажу о нашем прошлом. Я с твоей мамой познакомился очень давно. Тогда мы состояли в одном спортивном клубе, там, собственно, и впервые увидели друг друга. Через год мы поженились, купили квартиру в городе, затем небольшой магазинчик для охоты и рыбалки и, как любая здоровая семья, подумывали завести ребенка…
– А какой была мама? – прервала Ким.
– Была?
– Ну, – протянула девушка, – раз за столько времени я не увидела ее, значит, с ней случилось что-то плохое.
– Да, это верно. Она действительно умерла от болезни, но не связанной с той, которой болела ты. Мария погибла до всего этого кошмара. Она мучилась недолго, и я даже немного рад тому, что она не видит всего того, что творится на поверхности. В моей памяти она запечатлелась только с положительной стороны. Эта женщина была храброй, решительной, порой мне казалось, что именно она у нас глава семьи. Внешне Мария не была моделью, но и до моих габаритов ей было далеко. Вообще для крепких отношений вес не играет роли. В них главное другое. Ты знаешь, что необходимо для счастливой семьи?
– Нет.
– Главное – это общие интересы. Правда, были у нас и разногласия по воспитанию дочек, но это…
– Дочек?! – перебила Ким.
Рональд растерялся. В этот раз разговорчивость подвела его. По лицу мужчины было видно, что эту тему он явно не планировал раскрывать. Надо было как-то выкручиваться.
– Черт, я сказал дочек?
– Да, папа. Так у меня есть сестры? Но где они?
– Там же, где и мама, дорогая – на небе. Извини, что приходится скрывать некоторые вещи от тебя.
– У меня были сестры, – задумчиво произнесла она. – А сколько их было?
– Давай не будем, Ким… Мне и вправду тяжело говорить обо всем этом.
– Ну хорошо, пап. Мне тоже не хочется вспоминать плохие времена.
– Для меня очень важно, что ты меня понимаешь, дорогая… Спасибо тебе за это.
После паузы Ким вновь заговорила:
– А кем вы работали?
– Не сказать, что я прямо люблю труд. Мне приходилось работать где попало, всех мест и не перечислить. Но после покупки магазина я остановил эту карусель постоянного поиска лучшего места. А вот твоя мама всю жизнь проработала медсестрой в одной из ближайших клиник. Я даже перенял у нее кой-какой опыт, но до ее уровня мне далеко. Всю жизнь твоя мама работала медиком.
– Это хорошая профессия, – горделиво подытожила Кимберли и тут же перевела тему разговора. – А когда ты построил это место? Его же построил ты?
– Да, наш дом сконструировал именно я. Ты догадливая.
– А это хорошо или плохо, что я догадливая?
– Я отвечу как всегда – иногда.
– Расскажи, как ты построил это убежище, папа? – повторила Ким.
– Ну, для начала тебе нужно знать, что наше жилище не спасет от атомного или химического взрыва. Воздух затягивается с поверхности, так что оно не для войны, а, скорее, от последствий войны.
– Это как?
– После войн, неважно каких – гражданских, мировых, локальных – люди становятся жестокими. Быть жестокими их вынуждают обстоятельства, и лишь иногда они являются таковыми по сути. Когда-то таких людей сдерживал закон, но после опустошительных войн эти законы не имеют силы для оставшихся в живых. Большинство из них становятся злыми из-за нехватки еды или из-за встречи с теми, кто тоже хочет выжить. В итоге сильный убивает слабого, становясь еще более бездушным. Но, возможно, причина такого поведения заключается в страхе и недоверии. В общем, факт остается фактом – при отсутствии сдерживающих обстоятельств люди звереют.
– Пап, я уже забыла, с чего ты начал.
– Я пытаюсь объяснить, для чего я построил убежище.
– А-а-а, ну и для чего же?
– Чтобы не жить в постоянном страхе, в постоянном ожидании прихода злых людей. А сейчас, Ким, как раз такое время. Любой может ворваться в твой дом и убить. Помню, – Рон слегка озлобился, – как соседи крутили палец у виска, показывая, что я сошел с ума, вбухивая деньги и силы в никому не нужную достройку. Теперь эти люди скорее всего мертвы. Были б они рядом, я бы не постеснялся спросить, кто сейчас прав. Как ты думаешь, Ким, что бы они ответили? А? Кто прав?
– Пап, успокойся. Прав, конечно же, ты.
– Я строил убежище, – у Рона проснулось смешанное чувство гнева и жалости из-за потери близких, – для своих дочек и для нее – моей Марии. Я знал, что так будет, знал!
Ким впервые заметила в поведении отца неконтролируемые эмоции.
– Я вижу, что ты старался для нас, вижу, как ты бережешь меня, и это… тяжело. Я все понимаю и представляю, насколько тебе дорог этот дом.
– Нет, доченька, дороже всего на свете для меня именно ты.
Она подкатилась ближе и потянулась, чтобы обнять отца. Увидев это, он склонился к ней.
– Все это когда-нибудь закончится, – утешала она.
– Я знаю. Знаю.
Через несколько дней Ким так же, как и всегда, смотрела телевизор. Неожиданно из своей комнаты выскочил отец. Он наигранно воскликнул:
– Взгляни на меня, дочь!
Она присмотрелась. Рональд театрально спросил:
– Неужели ты не видишь изменений?
Ким сразу заметила, но отреагировать попросту не успела.
– Ты побрился!
– Да, детка, я решил сменить имидж! Как тебе?
– Ну ты, пап, прям жених, – отозвалась девушка.
– Немного скинуть вес, да и самую малость возраст, и я бы поверил тебе, – засмеялся Рон. – Хотя, – он задумался, – возможно, я и вправду красавчик.
– В том, что ты импозантный, я не сомневаюсь.
– Хм. Какое интересное слово. Мне оно нравится. Ты ведь знаешь, что оно означает?
– Конечно, я услышала его в фильме и в этот же день посмотрела в словаре. Импозантный – это человек, который внушает уважение, располагает в свою пользу и производит положительное впечатление.
– Вот это да! Видимо, сегодня день удивлений. Сначала я такой, – он плохо изобразил лунную походку, а затем с выражением произнес, – импозантный. А затем ты – такая умничка. Прям праздник какой-то.
– Может, и вправду стоит устроить праздник, – предложила она.
– Да? И как же ты хочешь отпраздновать?
– Я бы поднялась наверх. Для меня это был бы настоящий подарок.
Рональд вяло улыбнулся.
– Ты же знаешь, что туда нельзя. Там слишком опасно.
– Ты… – Ким опустила голову. – Ты прав, пап.
– Не грусти, доченька. Мы справимся. Возможно, я сегодня даже угощу тебя глотком виски.
– Что, правда?!
– Почему бы и нет. Ты уже взрослая.
– А мне точно можно?
– Нет, нельзя, но ты же сама сказала, что сегодня праздник. И вообще, давай придумаем ему название?
– Хм, пускай это будет днем… – пытаясь креативно мыслить, она приложила палец к губам, но через мгновение поняла, что ничего оригинального не лезет в голову, и, сменив позу, выдала: – А знаешь, пап, давай его так и назовем – день удивлений.
– Хорошо. Я отмечу этот день на нашем календаре красным маркером.
– И мы будем его отмечать каждый месяц?
– Ничего себе! Идея странная, но почему бы и нет, черт возьми!
– Ура! – воскликнула Ким. – Правда, как именно мы будем отмечать, я не придумала, но обязательно решу этот вопрос.
– Славно, детка. Кстати, чуть не забыл…
– Таблетки? – догадалась она.
– Да.
Рон достал из колбы таблетки и вручил Ким. Она взяла их, подъехала к стойке кухни, закинула в рот и запила водой.
– Они мне помогают, но что мы будем делать, когда лекарств не будет?
– Они не скоро закончатся. Я зачистил несколько аптек в городе, так что пару лет беспокоиться точно не стоит. Ну а если понадобится, я смогу добраться и до другого города. Так что волноваться не стоит.
– Это хорошо, – улыбнувшись, сказала она.
На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Оно не было тяжелым или неловким. Говорить без умолку не входило в их привычку и на тишину реакция всегда была нормальной. Но сегодня, в этот самый миг молчания, голову Ким посетила необычная и спонтанная мысль.
«Как папа так аккуратно побрился? Зеркал в убежище нет, собственно, как и порезов на его лице. Неужели он настолько хорошо владеет лезвием и ножницами?»
Ким подняла голову и в очередной раз осмотрела гостиную. Вспомнила все помещения, не забыла о тумбах и столах, а также припомнила один немаловажный моменте – ни в одном углу, ни на одной стене нет не только зеркал, но и фотографий. Их вообще не было в убежище. Ни ее, ни отца, ни общих с мамой. Ничего. Ким об этом подумала только сейчас. Видимо, логическое мышление восстанавливается так же тяжело, как и память.
– Пап, – обратилась она.
К этому моменту Рональд сходил за курткой, присел на диван и, подшивая рукав, отозвался, не отвлекаясь от дела:
– Да, доченька.
Рон продолжал сидеть спиной к Ким.
– А почему у нас нет фотографий? – спросила она. – Память очень важна, ты сам это говорил.
Он перестал работать иглой, поменялся в лице, а затем, чтобы не подавать вида, продолжил шить.
– Ким, я говорил, что память нужна для того, чтобы помнить простейшие вещи: не тратить много воды, съедать продукты, у которых кончается срок хранения, вовремя поливать грядки. Я имел в виду такую память, а прошлое… – он на мгновение задумался. – Прошлое в прошлом, не стоит его ворошить, особенно если былые времена несут лишь грусть и печаль. От таких воспоминаний становится только хуже.
– Надо помнить о хороших моментах, а не только о плохих.
– Ты безусловно права, но после приятных воспоминаний не хочется возвращаться в настоящее и тем более задумываться о будущем… Мир изменился, и о том беззаботном периоде, в котором мы когда-то жили, лучше позабыть, чтобы не травить душу.
– Но семья – это важно.
– Согласен.
– Ты не хочешь жить прошлым, – догадалась Ким.
– Именно, – подтвердил он.
– Поэтому и не сохранил воспоминания даже на бумаге?
– Как видишь, иметь отличную память не всегда хорошо.
– Но я не знаю, как выглядели мама и сестры. Я даже не знаю, как выгляжу я.
– Ты прекрасна. Это говорю я, твой отец, тот, чье мнения для тебе дороже всех остальных.
– Тогда скажи, как ты смог так хорошо побриться без з…
– Ну все, – сердито прервал он. – Давай не будем портить друг другу настроение. Тем более, я подшил одежду, и теперь можно не беспокоиться, что туда залетит какая-нибудь пчела. А в лесу насекомых очень много. Ты же не забыла, что у нас сегодня праздник?
– Нет.
– Тогда я наверх. Вкусный ужин сам себя не добудет, – имея в виду грибы и лесные ягоды, сказал Рон. – Скоро вернусь.
После ухода Рона Ким просидела в бездействии несколько минут. Она пыталась переосмыслить необычное поведение отца после вопроса о фотографиях и бритье. В итоге любопытство взяло верх, и она решила заглянуть в его комнату. Подъехав, Ким остановилась. Порог на входе не давал проехать. Возможно, барьер нужен был как раз затем, чтобы ограничить передвижение на кресле-каталке. Подобрав на складе пару досок и положив их на пол, Ким все же попала в личное и совсем уж скромное пространство отца. Кровать у стены, тумба рядом, небольшой шкаф для вещей, ванночка с грязной водой стояла под кроватью, видимо, после бритья он забыл ее вылить. На случай чрезвычайных и неожиданных ситуаций на тумбе всегда лежал фонарик. Кровать аккуратно заправлена. Из всех предметов в глаза бросался именно шкаф, так как только в нем можно было что-то спрятать. Ким открыла створку. Внутри находилась повседневная одежда. Ничего особенного. Она отвлеклась от шкафа и вновь осмотрела крошечную комнату. На тумбе было несколько капель. Видимо, во время бритья тазик стоял на ней. А выше, прямо на уровне лица Рона, находился небольшой гвоздик, вбитый в стену. Не нужно быть детективом, чтобы понять, для чего он. Тем не менее Ким задумалась, пытаясь понять, для чего еще, кроме зеркала, нужен этот крючок в стене. На ум не пришло других идей. Девушка вернула взгляд на шкаф и попыталась заглянуть на верхнюю полку большого отдела. Дотянуться рукой было нереально. Вскоре она нашла подходящую по длине трубу и все же достала до верхней полки. Подталкивая вещи и постепенно роняя их, она наконец добралась до маленького мешка. Внутри было что-то плоское размером с тарелку. Она развязала его и достала оттуда предмет.
«Неужели папа врет?» – подумала Ким.
Она медленно перевернула зеркало отражающей стороной вверх и, едва заметив часть лица, резко убрала его. Через мгновение Ким все же решилась взглянуть.
– Господи, – произнесла она вслух, увидев собственное лицо. – Господи! Этого не может быть.
Она продолжала рассматривать отражение. В зеркале была не юная и исхудавшая девушка, как она предполагала, а совсем взрослая женщина лет тридцати. И этот странный зоб на шее. У нее явно какая-то болезнь.
Положив с помощью той же трубы все вещи обратно, она приступила к поиску других тайников. Ким заглянула под матрас, осмотрела тумбу, проверила пространство под шкафом и за ним. Ничего. По крайней мере, ничего такого, что заставляло бы удивиться. Но вот зеркало… Теперь ей было ясно, почему в убежище их нет. Рон не хотел, чтобы она знала о своем возрасте. Но для чего это ему нужно? Ким не был понятен мотив. Она сделала все, чтобы скрыть следы своего присутствия в комнате отца, после чего выехала из помещения и мысленно попыталась перечислить возможные причины, почему Рон мог лгать.
«Что ему мешало назвать правильный возраст? Он достаточно стар, чтобы быть отцом, даже если мне тридцать. Возможно, он старается меня от чего-то уберечь. Но от чего? От правды, – продолжала рассуждать девушка, – или от бо́льшего вранья».
В момент нервного рассуждения головная боль усилилась.
– Как же больно, – взявшись за виски, произнесла она.
Вдруг Ким замерла. Взгляд выдавал озабоченность и отстраненность. Девушка медленно произнесла:
– Таблетки.
А затем подумала: «Нужно перестать пить таблетки, возможно, они мне как раз и вредят. – Она осеклась. – А что если это не так? Что если без них я вновь забуду себя? Нет. Надо рискнуть. Просто не пить какое-то время, а если почувствую ухудшение, то начну прием вновь…»
Ким решила вести себя при отце так, будто ничего не произошло, будто она ничего не нашла.
В голову закрадывались еще более пугающие мысли.
«Вдруг она ему вовсе не дочь? Что если он воспользовался амнезией и рассказал лишь то, что хотел, или вообще выдумал мир вокруг нее? Что если вне убежища обычная жизнь? Без вируса. С нормальными людьми. Без военных и убийц».
Немыслимые предположения закружились вихрем. Она тут же подумала о возможном вранье в каждом слове Рона, про сестер, про маму, даже про ее собственное имя. Кто этот человек? Кто все это время живет рядом с ней, постоянно внушая мысли о необходимости приема таблеток и о страшной жизни на поверхности?
Девушка попыталась успокоиться.
А может, все эти мысли о предательстве Рона появились из-за бессмысленной жизни? Из-за рутинного существования? Может, все так, как он ей рассказывает? Но тогда какого черта Рон соврал про ее возраст? Ей явно не семнадцать, и этот человек утаивает этот факт. Нужно разобраться. И начнет она с отказа от таблеток, а дальше… дальше все зависит от обстоятельств.
Через неделю, сидя на кухне за приготовленным обедом, Рон неожиданно заговорил:
– Ким, я должен кой в чем тебе признаться…
Сердце девушки забилось быстрее, но она не подала виду.
– Я слушаю, пап, – произнесла она, пережевывая овощи из сада.
– Я вижу, что в тебе что-то изменилось, дорогая, – сказал он. – Я чувствую это и хочу быть открытым для тебя.
– Ты и сам довольно странный в последнее время, – осторожно высказалась она.
– Это так, – ухмыльнулся мужчина. – Но сейчас я хочу поговорить именно о тебе.
– Ну так говори уже, а то эта загадочность пугает меня.
Рон на мгновение отвел взгляд, собираясь с мыслями.
– Дело в том, – он вновь посмотрел на Ким, – что ты мне не родная дочь.
От удивления Ким открыла рот.
– Да-да, – продолжил он. – Я давно должен был сказать тебе об этом, но решился после того, как заметил, что ты отстраняешься. Очевидно, что с ростом интеллекта растет и количество вопросов. Так вот, я никогда не мог иметь детей. Почему? – спросишь ты. Дело в болезни, которой я переболел в детстве. Она-то меня и спасла от этого вируса, свирепствующего на поверхности.
– Но как же… как…
– Ты в шоке, – улыбнулся он. – Я бы на твоем месте тоже был ошеломлен… Твоя мама хотела детей, но при этом любила меня. И выход из такой ситуации очевиден. Приют. Мы взяли одного ребенка, девочку, потом второго и не смогли остановиться. Нам нравилось проводить время с детьми, и неважно, были они родные или приемные. Мы жили хорошо. Без проблем и в гармонии. Но с наступлением плохих времен все переменилось… Из всех моих родных выжила только ты.
Мужчина протер глаза. На лице читалась печаль. Казалось, что слезы вот-вот побегут по его щекам. Ким также проявила чувства. Для нее эта история была слишком трагичной. Но рассказ мужчины все же не объяснял ложь о ее возрасте. Напрямую задавать такой вопрос нельзя, поэтому она зашла с абсолютно неожиданного угла.
– Но почему ты не вылечил всех дочерей?
– Мы бы не выжили, – коротко ответил он, после чего продолжил: – Я не смог бы прокормить и обеспечить лекарством каждую… Пришлось выбирать.
Это звучало слишком правдоподобно. Ким глубоко вдохнула. Она задала еще вопрос:
– Ты же не доктор, а мама умерла еще до вируса. Как ты нашел способ лечения?
Рон на мгновение задумался, вспоминая прошлое, после чего произнес:
– Был у меня один знакомый эпидемиолог…
Десять месяцев назад.
Рональд положил две таблетки в чашку и с помощью пестика принялся их размельчать. Превратив таблетки в порошок, он ссыпал содержимое в бульон. Затем взял поднос с едой и направился в комнату. Открыв дверь, Рональд увидел привычную для себя картину: в инвалидном кресле сидела обездвиженная девушка. Она смотрела на него со злобой и ненавистью. Но взгляд… этот гневный взгляд был понимающим.
– Привет, Лора, – положив поднос, сказал он, после чего содрал скотч с лица девушки. – Проголодалась?
– Иди к черту! – закричала она. – Рано или поздно меня найдут, а тебя, суку, поджарят на электрическом стуле!
– Доченька, – прервал мужчина, – если ты продолжишь в том же духе, я буду вынужден принять меры.
– Какая я тебе дочь, псих ты долбаный?! Ты похитил меня и держишь в этом чертовом подземелье!
– Мне уйти? – спокойно спросил мужчина.
– В еде что-то есть? – резко сменила тему девушка.
– Сама скажи.
– Что ты туда добавляешь?
– Этот рецепт я держу в секрете. – Рон сделал паузу, после чего спросил: – Так мне уйти?
Живот заложницы был пустым и болел, ведь она отказывалась от еды в течение долгого времени. Причина отказа была простой и одновременно ужасной – она не чувствовала ног. За проведенное в заточении время девушка сделала вывод, что проблема могла возникнуть из-за добавления в еду какого-то препарата. Других версий, почему произошло постепенное онемение ног, начинающееся с пальцев, попросту не было. В итоге объявленная голодовка сделала хуже ей же, изнурив и ослабив.
