Герман Фальк
Третий Шанс
– Принято, – коротко ответил Сканер. – Конец связи.
Сканер продолжил наблюдение за происходящим одновременно в разных местах в Тимофеевке.
– Фотон Кельту.
– На связи.
– Видишь журналистку в красном платье? Можешь её номерок раздобыть?
Матвей Юрьевич вошёл в президентский кабинет и быстрым шагом приблизился к столу, из-за которого уже поднялся, выдвигаясь ему навстречу, Анатолий Вольфович Шацкий.
– Господин Президент! – Калинкин по привычке едва заметно щёлкнул каблуками и коротко поклонился.
Шацкий подошёл к нему, пожал руку и похлопал по плечу.
– Всё вы как-то с формальностями, Матвей Юрьевич! Ну-ка присаживайтесь, – и указал своему «вице» на место у стола переговоров.
Калинкин занял предложенное кресло, и Шацкий уселся напротив, закинув ногу на ногу и тут же энергично переменив позу, а потом ещё раз переменив.
«Он все такой же, – подумал Матвей Юрьевич, – даже внешне. Сколько я его помню? Лет двадцать? Невысокий, пухленький, постоянно лысеющий, но так и не полысевший… И всегда, если смотреть со стороны, как будто суетливый. Человек умный, проницательный, однако ж не во всем последовательный. В жизни, как и в движениях: вот вроде бы просто сидит в кресле, а сам всё время меняет позу, всё время занят чем-то. Может, потому и сохранил президентский пост на второй срок, хотя выдающегося ничего не сделал, да и не сделает». Тут Калинкину вспомнилась фраза из Достоевского: «Он был несколько трусоват или, лучше сказать, в высшей степени консервативен».
– Ну, рассказывайте! – Шацкий нетерпеливо подался вперед.
– Хотел поделиться с вами своими опасениями. И, если это возможно, спросить.
– Спрашивайте! – Шацкий сделал быстрый взмах рукой в воздухе. – Что угодно!
И как он, такой, президентом стал?
– Почему вы отдали приказ не направлять подкрепление полицейским в Тимофеевке?
– Потому что это могло вызвать гражданский конфликт. А так обошлись небольшим инцидентом. Суд, как вы знаете, вынес решение о возбуждении уголовного дела и при этом решил оставить подозреваемую на свободе до суда, так что конфликт исчерпан. А так побоище бы там устроили!
Матвей Юрьевич откинулся на спинку кресла. Интересно получается. Суд вынес решение в течение часа, да ещё, как утверждает Дмитрий Смирнов, с грубейшим нарушением процедуры. И нашёлся кто-то, кто сначала привлёк внимание Президента к мелкому, в его-то масштабах, делу, а потом ещё и убедил отозвать наряд полиции…
– Господин Президент, а суду вы лично указание давали так быстро дело рассмотреть?
– Да ну вас, Матвей Юрьевич! У нас же разделение властей! Вы же не думаете, что я судье позвонил?
Матвей Юрьевич беспомощно развёл руками, мол, совсем ничегошеньки не понимаю.
– Ну-у, – Шацкий тоже откинулся в кресле и сложил руки на груди, а потом подпёр левой рукой подбородок.
– Вам кто-то подсказал, что, если не вмешиваться, конфликт решится мирно и правосудие не пострадает? – помог ему Калинкин. – А если прибудет полицейское подкрепление для силовой операции, то начнется бойня?
Шацкий молчал.
– Кто же это мог быть?.. Пожалуйста, Анатолий Вольфович, скажите, – Калинкин уже не помнил, когда называл Президента по имени-отчеству, и сейчас сделал это отнюдь не машинально, просто разговор уж такой пошёл. – Вы же понимаете, я всё равно узнаю. Может быть, ещё не поздно всё это остановить? Анатолий Вольфович, вы же видите, что затевается! Неповиновение полиции, которое прикрывает Президент, незаконное судебное решение – неужели вы думаете, что это исключения, о которых завтра забудут? Это был Ходырев? Нет… Генерал Федоренко! К вам приходил генерал Федоренко, так?
Президент вздрогнул.
– Да, – Шацкий вдруг перестал суетиться, а голос его сделался спокойным и серьёзным. – Когда это случилось, Василий Никифорович пришёл ко мне и попросил вмешаться и отозвать наряд. Сказал, так будет лучше, всё уладится. И я поверил. И, как видите, не зря. Наверное, мне стоит удивиться, что мой вице-президент ко мне не пришёл. Человек, уже семь лет отвечающий за внутреннюю политику в стране. Некоторым кажется, что это при вашем попустительстве такое стало возможно. И я был вынужден исправить вашу ошибку.
– Осмелюсь напомнить, господин Президент…
– Да не надо мне ничего напоминать, – Шацкий вяло махнул рукой. – Что вы ко мне месяцами ходили, говорили и предупреждали? Так ведь делать надо было, Матвей Юрьевич, а не говорить. А сейчас…
Шацкий не закончил фразу и лишь всплеснул руками.
– Правильно понимаю вас, господин Президент, что вы сейчас сообщили мне о моей отставке?
Президент промолчал.
Матвей Юрьевич поднялся и выпрямился в полный рост.
– Господин Президент. Я не буду подавать в отставку. Если на то будет ваша воля, подписывайте указ, но добровольно я не уйду. Искренне надеюсь, что вы доверите мне исправить ситуацию в стране. Это ещё не поздно, и я знаю, как.
– Ступайте, – Шацкий тоже поднялся и указал Калинкину на дверь. – Указ о вашей отставке будет подписан завтра. Прошу вас сегодня не делать ничего во вред стране и мне лично. Надеюсь на вашу порядочность.
– В ней вы можете быть уверены. Благодарю вас за то, что предоставили мне возможность служить России все эти годы. Прощайте, господин Президент.
Шацкий обогнул стол, подошёл вплотную ко всё ещё вице-президенту.
– И вам спасибо, Матвей Юрьевич. Не поминайте лихом.
Они обменялись крепким рукопожатием, пристально глядя друг другу в глаза, и Калинкин вышел.
* * *
Биллу нравилась Азуми. Конечно, через год жизни в таких обстоятельствах любая девушка красавицей покажется, а Билл работал на «Джульетте» уже четыре с лишним года. Однако Азуми была симпатичной. Чуть за тридцать, относительно невысокого роста, меньше ста семидесяти, не сказать, что с идеальной фигурой, но, однако, неплохой. Самой Азуми нравился молодой вьетнамец Хоанг, и он этой симпатией японки вовсю пользовался. А Билл страдал. К нему, в свою очередь, внимание проявляла Энджела, сорокалетняя дама из Южной Африки, однако Билл ее расположением пренебрегал, надеясь, что Азуми переменит объект своих чувств. Энджела же времени не теряла и периодически наведывалась в кубрики Берни, Минжа, Джима, и даже один раз её увидели выходящей из двери Вильгельма Забушека, однако всё это было без симпатии, поскольку мысли Энджелы были посвящены Биллу.
Коле от всего этого было противно.
Да, жажда событий в природе человека, и если событий не хватает, то человек выдумывает мелкие свои или наслаждается чужими, зачастую присочиняя и излишне драматизируя. Вон какую эмоцию еженедельный перекур вызывал! СОБЫТИЕ!
А вот о человеческой природе Коля узнал многое. Благодаря библиотеке. Он то и дело мысленно обращался к письму от себя-«второго». Оказывается – запомнил наизусть. Сохранилось ли?.. Под влиянием письма прочитал «Братьев Карамазовых». Быстро, за несколько дней. Потом «Игрока». Потом взялся за Чехова, потом за Гончарова. И даже три раза к Толстому подступался. Пушкин! Куда ж без него. Лермонтов. Блок. Времени хватало. Хватало и… ума, что ли: поменьше выходить из кубрика и побольше читать. Спортзал ещё, а там можно слушать музыку. Современная классика, кстати, очень даже! А эти дрязги были противны. Сначала по инерции держался со всеми. Пытался вжиться, что ли… А потом вспомнил тех, с кем был так близок совсем недавно, как они помогали ему меняться. И понял, что нужно продолжать то, что начал. Уже без помощи, уже сам. Сложно, поначалу приходилось себя заставлять, и жестко, но потом по-другому уже не мог.
Хотя, нет. Помощь была. Элли.
В свои тридцать пять она была настоящей красавицей. Не куклой, каких он любил раньше, она была… настоящей. С живым умом и очень яркими эмоциями. Элли любила, когда Коля пересказывал ей прочитанные книги. Он говорил азартно, восполняя недостаток слов размашистыми жестами, а Элли слушала и улыбалась. Задавала вопросы, тут же высказывала своё мнение, они спорили.
Она будто и не делала ничего особенного, чтобы привлечь к себе мужское Колино внимание. Ну так, разве что бёдрами повертит, больше для прикола. Но приколы действовали, и Элли это отлично знала. Знала, что любой мужчина, стоит ей за него «взяться», сам дорисует в воображении именно то, что надо.
При этом о себе Элли мало рассказывала. Она была пилотом, вроде бы даже военным.
– А ты что тут? – спросил как-то Коля.
– Прячусь, – Элли хитро сощурила глаза и заговорщицки улыбнулась.
– От кого?
– От людей.
– Всех?
– Конкретных нескольких, – девушка на мгновение задумалась, а потом быстро бросила ему прямо в лицо: – Ты тоже. – Вот так. Не спросила, а безапелляционно констатировала.
И вот так как-то незаметно они стали друзьями. Не только друзьями, конечно, но сблизили их именно общие интересы, в том числе главный – интерес к жизни. Интерес Элли даже был… ее интерес к жизни был живее, если можно так выразиться. Она любила жить так ярко, как это возможно! Она любила рисковать. Нет, она не подпрыгивала на палубе базы на ветру без страховки и не швыряла свой маленький шаттл с неба на поверхность, как делали офицеры «Дельты». Однако со страховкой подпрыгивала с воодушевлением, и ветер подхватывал её хрупкую фигурку, швырял и с грохотом прикладывал о борт базы, а Элли потом вываливалась из скафандра довольная, с улыбкой от уха до уха. И шаттл она заводила на посадку практически в любую погоду, кроме совсем уж шквалистого ветра, виртуозно выверяя с автоматикой скорости, курсы и углы крена и тангажа, но никогда не передавала управление автоматике полностью.
Всю первую посадку с ней Коля провёл не просто зажмурившись, а обхватив голову руками. Он тогда еле-еле, держась за стенки, добрёл до своей каюты и рухнул на кровать. А через мгновение в каюту с визгом ворвалась Элли.
Самое интересное, что к кому ещё захаживала Элли, Колю совершенно не волновало. Вообще, совсем. Осознав, Коля удивился, но себе возражать не стал. Так-то поспокойнее, а то ещё тут страстей не хватало. Лишь несколько месяцев спустя узнал, что больше ни к кому.
– Элли, ты хочешь на Землю?
– Там те люди. А так хочу. Когда закончится – хочу.
Ох, что ж у них за язык-то!
– Что делать будешь?
– Что всегда. Только круче. У тебя есть знакомые военные?
Коля замялся… Непонятно было, как по-аборигенски сказать «типа того», аборигенский же почти бинарный, «да» или «нет».
– Может быть.
– Скажешь им? Они меня возьмут?
– Скажу. Не знаю. Элли… А ты нормально говорить можешь?
Элли, которая сидела, прижавшись к Коле, положив голову ему на плечо, вдруг выпрямилась и посмотрела на него, как будто первый раз увидела.
– Ник?.. А ты сам…
– Неродной язык, – быстро пояснил он.
Элли понимающе кивнула.
– Да, я умею говорить по-другому. Да, сэр, – она легко улыбнулась. – У нас принято было изъясняться не так, как здесь. Но так, как на «Джульетте», на Земле говорят многие. И я здесь привыкла. Было бы перед кем… – она вздохнула.
– Элли, – осторожно проговорил Коля, – а ты можешь со мной?..
– Зачем?
* * *
– Будто на скрипке играете, – Фёдор Пекинович залюбовался, как Маргарита Нарциссовна отрезает бочок печёного яблочка.
– Ох и мастер вы, Фёдор Пекинович, дамам приятствовать! – Матвей Юрьевич дружески похлопал повара по плечу.
– Милый Матвей Юрьевич, извольте не ёрничать, – почти без улыбки, с привычной ровной интонацией произнесла Дворянцева. – Благодарю вас, любезный Фёдор Пекинович. Комплимент засчитан. Однако, осмелюсь напомнить, я замужем.
Пекинович засмущался, покраснел и, прихрамывая, поковылял к дому.
– Иннокентий Аристархович, пойдёмте чай пить! – окликнула Дворянцева профессора.
А тот стоял у реки, сунув руки в карманы, и смотрел, смотрел.
Год прошёл. Даже больше. В апреле прошлого года в доме появился Коля Афанасьев, а сейчас уже август этого. Дом отстроили заново, теперь всё, как было. И в нём вновь затеплилась жизнь. Затеплилась – хотя уже не кипела как раньше, бурная, драматичная, радостная. Но Иннокентий Аристархович бывал здесь часто, даже чаще, чем прежде: работал, приезжал просто так, принимал гостей. Только две комнаты всегда оставались незанятыми – Петьки Шереметьева и Коли с Миленой. Коля-то, может, вернётся ещё. Хотя, каково ему здесь будет…
– Вспомнил? – послышался сзади голос Матвея Юрьевича.
– Вспомнил, – профессор грустно кивнул и вернулся к гостям. – А родители Миленочки так и не простили мне, что я не дал её похоронить как полагается.
– Ну, так и я бы на их месте не простил! Единственная дочь всё же. Совесть мучает? И поделом.
Прах Милены вместе с прахом того, неполного, Коли, который погиб во взорвавшемся пинге, развеяли здесь же, над рекой. Родители Милены возражали, но Иннокентий Аристархович не просто настоял, а распорядился. Сказал «так надо», а зачем, никто и не понял. Ну, да уж теперь-то чего…
К столу приковылял Ник. Побродил вокруг, принюхиваясь, и стал тыкаться мокрым носом в колено Матвея Юрьевича. Знал, что от дамы не добьёшься ничего, кроме брезгливого, хотя и дружелюбного, отнекивания, а от хозяина – потрёпывания за ухом да привычного уже: «Никуш, тебе это нехорошо». Вот мужчина этот седенький, который тут часто бывает, – другое дело! Всё время что-нибудь подкидывает. А когда хозяин отвернётся, может и пирожок какой дать или ещё сладкое что.
– Коля обещал научить его пить водку и курить, – с улыбкой, но грустно проговорил хозяин, почёсывая пса за ухом.
– По вашей беседе, – вставила слово Маргарита Нарциссовна, – похоже, запал вам в душу молодой человек.
– Ой! – Иннокентий Аристархович как будто отмахнулся от чего-то навязчивого. – Шуму-то с ним было! Хотя… да, запал. Конечно, запал. Было… Есть в нём что-то, только пока не могу понять – что именно. Миленочка вот вроде как поняла…
– Неведомая мне женская интуиция, – констатировала председатель Центробанка.
«Пока ещё председатель», – одновременно подумали мужчины, а Маргарита Нарциссовна как будто прочитала мысли.
– Как вам на пенсии, милейший Матвей Юрьевич? Уже пару дней?
– Не поверите, милая Маргарита Нарциссовна, дел невпроворот!
– Отчего ж. Поверю охотно. Хотя и не имею представления о ваших делах, однако бездеятельным вас представить никакого воображения не хватит.
– За больное задели, – вдруг серьёзно, но без обиды в голосе, проговорил бывший Вице-президент. – Мне всегда казалось, что я делаю. Важное, полезное, нужное для близких и для страны. А вот сейчас оглядываюсь – по-настоящему делал, только когда служил. А потом только давал советы. С кем-то встречался, думал, придумывал, решал… И всё говорил-говорил… А меня слушали. Видать, умные вещи излагал. Полезные. А когда опять пришла пора делать, не распознал эту пору. Продолжал разглагольствовать. Думал, Президент меня слушает, министры… А они давно уже кто сам себе на уме, а кто и к другим уже ухо повернул. Когда Президент предложил мне «вице» стать, знал ведь, к чему всё идёт. Ежу понятно было, что он меня выдвигает, чтобы только дали ему этот пост ввести. А ведь не предпринял ничего, наоборот, думал, на этом посту смогу большего добиться за время, которое отведено. И ведь понимал же – сколько этого времени ни отведи, эта партия уже проиграна.
– Остапа понесло! – Профессор весело улыбнулся. – Всё теперь, развесил… ой, простите Маргарита Нарциссовна, хотел сказать: предался унынию.
Матвей Юрьевич вдруг встрепенулся и посмотрел сначала на профессора, а потом на председателя Центробанка.
– Отнюдь! Вот теперь-то я готов действовать. Следующую партию мы должны выиграть.
– Поделитесь? – осторожно поинтересовалась Маргарита Нарциссовна.
– Безусловно! Потому и попросил вас о встрече.
– Знаешь, где я этот твой взгляд видел? – вдруг перебил обоих Иннокентий Аристархович. – В Сибири тогда. Когда на «микроволновку» второй раз шли.
Маргарита Нарциссовна вопросительно посмотрела на обоих мужчин.
– Митя! – всплеснул руками профессор. – Ты от нашей прекрасной собеседницы такой героический эпизод своего боевого прошлого скрыл?! Экий скромняга! Ну так я расскажу!
– Сам расскажу, – буркнул Матвей Юрьевич. – А то ты сейчас о своём позоре умолчишь, объективность повествования пострадает. Знаю, как ты эту историю с ног на голову переворачивать любишь!
Иннокентий Аристархович подпёр подбородок рукой и принялся слушать. Маргарита Нарциссовна тоже была вся внимание.
– На войне было, – сообщил Матвей Юрьевич. – В «Альфе» тогда служил. Зашли мы в тыл к китайцам. А этот, – кивок в сторону профессора, – уже тогда разные мыслеуправления разрабатывал. Наше-то руководство уцепилось – ну как же, мыслью друг другу о приближении врага сообщить или дать команду на подрыв мины. А уж тем более – ракету на цель навести! Ну, и этот молодой учёный не унимается, мол, давайте проверим новую технологию в боевых условиях! Нацепили нам эти подшлемники для мыслепередачи. И пошли мы, значит, на китайцев с тыла. Китайская-то разведка тогда, что по тем временам удивительно было, сработала качественно, и нас ждали. Да ещё как ждали! С направленным электромагнитным излучателем, настроенным на правильную частоту. Они как эту штуку включили! Мозгоподшлемники как микроволновки заработали! Думал, мозги вскипят! Только Бриз тогда, он замыкающим шёл…
– Да всё равно там блокировка была… – быстро успел вставил профессор.
– Спасибо тебе, Кеша, хоть блокировку догадался поставить! А мы потом три дня два на два перемножить не могли. Думали, всё уж, приехали.
– На пользу пошло в итоге, – значительно произнёс Иннокентий Аристархович. – Видишь, какой умный стал? Советы вон людям потом лет пятьдесят раздавал, да? А на «микроволновку» мы тогда по моей наводке вышли через день. Ох, вы и разнесли там всё! Такие полезные образцы могли бы получить…
– Зато как мы их! Нас шестнадцать человек было, включая двоих гражданских, а их больше семидесяти!
– Только, герой, половину из семидесяти мы успели их же «микроволновкой»…
– Да было такое… Активировали их установку, да пустили направленное излучение на сверхвысоких частотах! Человек тридцать тогда за пару секунд уложили, пока нас оттуда не выбили.
– А ты, – профессор грустно улыбнулся, – ты мне тогда жизнь спас. Ещё бы секунда…
– А помнишь, когда к ним подкрепление пришло и мы отступали, Бриз тебя тогда в снег закопал?
– Помню, конечно. Забудешь такое! Он же после боя полчаса искал, где откапывать!
– А у вас какой был позывной, Матвей Юрьевич? – вдруг с неожиданным интересом спросила Маргарита Нарциссовна.
Мужчины многозначительно переглянулись.
– «Дельта», – тихо ответил Калинкин.
Вдруг все замолчали. Как будто сказано было что-то такое важное, после чего все другие разговоры неуместны.
– Ну да ладно, Матвей Юрьевич, – нарушил тишину профессор, – рассказывай, чего собрал нас здесь. Только прежде, – профессор закопошился в кармане брюк и вытащил оттуда маленький кулончик на цепочке, – это вам, Маргарита Нарциссовна. Полезная штуковина.
* * *
– Опять ерунду показали! – воскликнула Элли. – Пуля продырявила толстое дерево, но застряла в белке! Она должна была навылет!
– Это же РСВ-пули, – прокомментировал Коля сцену фильма, которая смутила девушку неправдоподобностью. – Они должны застревать в живых организмах. Хотя… Согласен, натянуто получилось.
О современном оружии Коля многое узнал от Кельта за время полёта с Земли. В этих беседах офицер не был чрезмерно многословен, он вообще не был многословен, но об оружии говорил с удовольствием:
– Кинетическое оружие, каким его знал ты, ещё применяется, хотя и сильно изменилось. Кое-где даже принципиально. Конечно, пистолеты и автоматы с пулями, ты удивишься, до сих пор существуют и даже выглядят почти как сто лет назад. Они легче, пули меньше, поэтому двухсотзарядным магазином никого не удивишь, пробивная сила такого оружия больше. А так то же самое: прицелился и нажал на спусковую скобу. Бум! – и нет шпиона. Даже без «бум». Только лёгкий свист. Порох, или, шире, сгораемые заряды почти не используются для ускорения пуль. Вместо них электромагнитный импульс. Исключение только для боеприпасов из композита, там металла нет, и применяется сгораемый заряд.
Ну, и средства активной и пассивной защиты тоже постоянно развиваются. Новые виды брони: электромагнитная, химическая… Помню, как первый раз электромагнитную в бою применили, тогда по индийскому крейсеру было выпущено порядка двухсот торпед. Ни одна до цели не дошла, все затормозились электромагнитным защитным полем. Конечно, очень массивный снаряд пробьёт поле, даже достаточное количество энергии сохранит для эффективного поражения цели. Но это должен быть очень тяжёлый снаряд, а такие в космос обычно не берут. Ну, а так стрелковое оружие против обычных живых мишеней – запросто. Даже и по костюмам лёгкой защиты можно.
Экспериментировали-то много с чем. Например, боеприпасы с химическим воздействием, только броня тоже быстро развивается…
Недавно новая разработка появилась. РСВ-оружие. Разрушитель Сильного Взаимодействия. Знаешь, что это такое? Нет? Вам физику в школе не преподавали? Существуют четыре фундаментальных взаимодействия: гравитационное, электромагнитное, сильное и слабое. Сильное ядерное взаимодействие удерживает ядро атома от распада. Если его нарушить, цепной реакции не происходит, просто ядро распадается на частицы. Соответственно, например, клинком с РСВ-покрытием можно разрезать что угодно. В любую броню войдёт как горячий нож в масло. Только обращаться с ним сложно, умеют единицы, да и хранить нужно в специальных ножнах. Долго на воздухе держать не рекомендуется, а то молекулы воздуха начинают распадаться.
А космосе самое популярное оружие – лазер. Бьёт мощно, пристреливаться легко, боезапас безразмерный, если хорошая энергетическая установка. Его на Земле проблематично использовать, это ж дура такая… Нажал на спуск, и пошёл луч всё на своём пути прожигать, пока не рассеется. На планетах параллельно поверхности лазерный луч вообще не рекомендуется направлять.
С РСВ-пулями, кстати, такая же беда поначалу была. Один раз выстрелил, и летит себе сквозь всё подряд. Или материалы программировали так, что РСВ-покрытие теряло свойства через секунду после выстрела. Только в последние годы научились пули делать с гироскопическим сердечником. Точно не понимаю этот принцип, но РСВ-покрытие теряет свойства, когда пуля проходит внутри живого организма пять-семь сантиметров, плюс ограничение полезного свойства во времени. Мы в «Дельте» пятнадцатисекундные пули используем. И металлические, и композитные.
– А можно автомат посмотреть? – вдруг спросил Коля.
Сергей достал оружие, протянул Коле.
– Вот. Не совсем автомат, правда. Оружие Универсальное, в просторечии «орушка». Здесь и между тремя магазинами переключаться можно, если разные боеприпасы использовать, и лазер есть, и ускорители трёх типов. Простая и надёжная штука. У нас в «Дельте» любят всё модернизировать, а «орушку» оставили как есть, сделано так, что ничего менять не надо. В «мозгах» только покопались для синхронизации системы прицеливания с нашими «Ратниками».
– «Ратниками»?
Офицер посмотрел на Колю как на идиота.
– Ты, что ли, по телеку одни мелодрамы смотрел? «Ратник» – стандартный экзокостюм всех российских правоохранительных органов и вооружённых сил. Модификации отличаются только. Увеличение всех физических возможностей плюс защита.
– А-а, – протянул Коля, – понятно. Типа, пятьсот кэгэ одной рукой поднять можешь?
– Типа того, – согласился офицер. – Или прыгнуть на двадцать метров. Или луч маломощного лазера поглотить, да ещё и подзарядиться при этом.
– А нож РСВ у тебя есть? Пользоваться умеешь?
В руке офицера неизвестно откуда возник чёрный матовый короткий клинок. Послышалось едва различимое гудение, как будто от рассекаемого воздуха, а сам клинок подернулся маревом, словно сказочный меч.
– «Рэйвен». Произведение английского оружейного искусства. Таких всего двадцать штук изготовлено, специально для «Дельты».
Клинок так же непонятным образом исчез.
– Нельзя долго на воздухе держать, – напомнил Кельт. – Ну и так, по секрету… На некоторых частях «Грифонов», например, на носовом обтекателе, возможно формирование РСВ-покрытия. Это если на таран придётся.
* * *
Если хочешь, чтобы с тобой были откровенны, будь откровенен сам. В принципе, банальность и, по большому счёту, может показаться, что не работает. Иногда молчишь, а человека ну так несёт, так он разоткровенничается, что не знаешь, куда деваться. И бывает наоборот – ты перед ним или (что при определённых обстоятельствах даже хуже) перед ней душу наизнанку, а он или она так и остаются как будто совсем чужие или посторонние.
Но в общем и целом правило действует. Дмитрий давно это выучил и пользовался нехитрым приёмом: если человеку сказать восемьдесят процентов правды, то он это, скорее всего, воспримет как полную откровенность. Главное, что сказать и как подать. Только вот с профессиональным разведчиком – британским! это ж какая школа! – такое пройти не могло.
Встреча состоялась во Вьетнаме, в Сайгоне. Солнце палило нещадно, в былые времена на улице было бы градусов под сорок. Однако центр города мягко проветривался воздухом приятной температуры, а добавленные в него дерматические молекулы предохраняли глаза и кожу от чрезмерного воздействия солнечных лучей. От этого возникало ощущение лёгкой потери связи с реальностью. Там, где жил Дмитрий, такие технологии не использовались. И теперь палящее солнце, делающее всё, на что попадали его лучи, очень ярким и непривычно красочным, а тени зданий и деревьев резкими, совершенно не совпадало с ощущениями. Вот видишь такую картинку и ожидаешь зноя, а тебе просто очень хорошо.
Сайгон за последние пятьдесят лет дважды перестраивали. В первый раз из него сделали высокотехнологичный город, который оказался комфортным для жителей и гостей, но слишком уж утилитарным. А двадцать лет назад снесли почти всё, оставив лишь несколько исторических зданий, построили заново, и город стал очень «вьетнамским», со множеством национальных акцентов в архитектуре. Только вот с бонсаями, кажется, перестарались – их всегда в поле зрения находилось минимум три.
Улицы стали широкими, но не совсем ровными, как будто архитектор совсем не любил прямые линии, и вместо привычной для европейских городов травяного покрытия здесь был утрамбованный грунт. Едва тёплый, приятный, пружинящий: по нему хотелось бегать босиком.
И повсюду – толпы вьетнамцев в треугольных соломенных шляпах, на велосипедах. Многие взмокли от пота: видно было, что приехали из-за города, где нет регулировки климата и где действительно плюс сорок. И вот никак не изживается многовековой уклад вьетнамских деревень, несмотря на все усилия правительства. Все те же рисовые поля, и шелкопрядные фабрики, и рыбная ловля с корабликов с драконами на носах. И архаические обычаи, всё ещё включающие деревенский самосуд.
Хотелось погулять или посидеть на улице, но встречались адвокат и шпион в номере отеля.
– Мистер Фоли! – Дмитрий вежливо склонил голову.
– Мистер Смирнов! – ответный полупоклон был столь же любезен. – Пожалуйста, проходите. Искренне рад вас видеть.
– Это взаимно, мистер Фоли.
– Позволите предложить вам чаю?
А Фоли остаётся англичанином! Пять часов вечера, конечно, чай, куда ж без него. Дмитрию, по правде сказать, такая приверженность традициям была приятна. История отношений Великобритании и России не изобиловала долгими периодами дружбы, может, таковых и не сыскать вовсе, конфронтации в этой истории было куда больше. Однако английскую культуру в России заслуженно уважали почти во все времена, да и по сей день уважают. Англичане же давно научились обращать свою культуру в деньги, впрочем, не в ущерб оной.
– Было бы замечательно. Храните верность исконно британским укладам? Это внушает уважение.
Фоли грустно усмехнулся.
– Как вы догадываетесь, мне приходится проводить много времени вдали от моей страны. А умеренное следование традициям помогает сохранить идентичность.
– Ну да. Неумеренное вас бы выдало.
Фоли налил адвокату чаю и немного подтолкнул в его сторону блюдо с печеньем.
– Угощайтесь, мистер Смирнов. Классические британские бисквиты.
– Благодарю вас. И очень ценю ваше гостеприимство.
– Английское гостеприимство, – Фоли расхохотался.
Дмитрий прищурил глаза и пристально посмотрел на собеседника.
– Хорошо-хорошо, – Фоли продолжал смеяться, однако взгляд его сделался серьёзным, – до этого дойдём. А нынешняя миссия действительно для меня необычная. Можно оставаться англичанином. Вот ещё бы путешествовать под настоящим именем, так ведь не во всякое место пустят.
– Необычная миссия, – согласился Дмитрий.
– Помню нашу первую встречу, – вдруг сменил тему Фоли. – Признаюсь, удивили. Несмотря на тот конфуз, приятно иметь с вами дело. Это не только о вас лично.
– Мы также искренне рассчитываем на не меньшее удовольствие от сотрудничества.
– Вам удалось посмотреть наш сериал? На мой взгляд, получилось то, что требовалось.
Дмитрий похрустел печенькой и кивнул.
– «Друзья Его Величества». Прекрасный первый сезон! Мы уверены, что в нужное время он произведёт правильный эффект.
– В нужное? – Фоли нахмурил брови. – Это… когда?
Дмитрий вздохнул, взял свою чашку, поднялся и подошёл к окну.
– Когда сложится.
– Пожалуйста, мистер Смирнов. Давайте будем откровенны. Иначе мы ничего не достигнем.
– Хорошо, – Дмитрий кивнул и выдержал небольшую паузу. Решил начать с восьмидесяти процентов правды. – Религиозное движение «Чистота и честь» производит огромный социальный эффект. Люди объединяются в религиозные общины. Это вам наверняка и без нас известно. Но вот чего вы можете не знать: общины готовятся к тому, что они называют самообороной от произвола вероотступников. Мы видим в этом зарождение ячеек экстремисткой организации. Боевые офицеры массово выходят в досрочную отставку и присоединяются к таким общинам в качестве инструкторов. Всё это развивается очень быстро. На это накладывается постоянная пропаганда якобы чистой веры. Ещё немного, и её будут интерпретировать как призыв к насилию в отношении вероотступников. Идеология сконструирована таким образом, что она, во-первых, дискредитирует власть, как духовную, так и светскую, а во-вторых, позволяет идеологам достаточно гибко назначать цели для атаки. Врагом веры может оказаться и конкретный человек, и социальная группа, и даже явление.
– Или научное или техническое достижение, – мягко проговорил Фоли.
– Или предмет или направление искусства. Выборочно. По мановению дирижёрской палочки.
– Православный экстремизм… – произнес Фоли задумчиво и откинулся на спинку кресла. – Это что-то новое.
Дмитрий вздохнул.
– Хорошо забытое старое. Только весьма усовершенствованное и оттого более страшное.
Фоли, продолжая сидеть в расслабленной позе, прикрыл глаза.