Евгений Николаевич Курской
Логово бессмертных
– Нет. Просто спящих. Животные были под наркозом и лежали на операционных столах. Однако одна свинья была абсолютно нормальной, а другая была распухшей, отечной. И вот вдруг Лена хватает большой хирургический молоток и бьет по ноге здоровой свиньи.
После этих слов я окончательно убедился, что Лавренюк лгал. У моей бывшей много недостатков, к числу которых я относил болезненную аккуратность. Порой она меня до белого каления доводила своей маниакальной скрупулезностью и попыткой доведения до совершенства любой мелочи, будь то налитый в чашку кофе или уборка квартиры. При всей моей неприязни к этой женщине я не мог представить ее с тяжелым молотком, ломающей ноги свиньям. В ее натуре было рассечь ту несчастную свинью скальпелем, филигранно ампутировать конечность, но не «бить».
– Мы ахнули, – продолжил Лавренюк, – однако скоро забыли об этом. Начались настоящие чудеса! Неожиданно у другой свиньи, опухшей, в том же месте и на той же конечности, что и у первого животного, начали проявляться все признаки перелома. Дальше было еще интереснее. Лена принялась оказывать первую помощь второй свинье, а результат лечения начал сказываться на первой. То есть, лечили вторую свинью, и вылечивали первую! Невероятно!
О чем-то подобном мне рассказывал отец, так что я не особо поразился услышанному, хотя Лавренюк явно стремился меня удивить. Меня куда больше интересовало другое:
– А как они были связаны?
– Связаны?
– Да. Между свиньями была установлена какая-то связь? Проводами каким-нибудь или еще чем-то.
Лавренюк заерзал.
– Ну, там кабели были, но я точно не помню. Да и разве это важно? Ведь сам факт…
– Важно. Чтобы вторая свинья получила увечья первой, между ними должна существовать устойчивая связь. Конкретная, физическая. Без телепатии, чакр и прочей мистики.
– Как-то ж связаны, конечно, но… Увы! При всем желании, молодой человек. И рад бы ответить на все ваши вопросы, но не могу. Я с этой наукой связан лишь опосредованно. Что-то слышал, кое-что видел, а понимаю из всего этого едва ли сотую часть. Спрашивайте про деньги, про организацию, про связи – вот здесь я дока! До утра следующего дня буду рассказывать.
Мы явно подошли к чему-то по-настоящему важному. Именно установление связи между донором и реципиентом было камнем преткновения. Разрушить хромосомы, отсечь часть мозга и прочее были очень сложными медицинскими манипуляциями, однако сутью главной технологии была именно связь между «тушей» и живым человеком. Связь через километры, через сотни километров, через полмира. И эта связь была главным секретом Лавренюка, который он вряд ли выдал бы даже под пытками. Без включенной и направленной на него видеокамеры он может быть и сказал бы что-то, намекнул хотя бы, но говорить под запись он не собирался. По его внешнему виду, по выражению глаз я понял, что он не скажет ни слова о связи. Поэтому пришлось ему подыграть.
– Выходит, вы действительно всего лишь пешка?
– Не то чтобы пешка, – обиделся Лавренюк, сам себя нанизывая на очередной крючок. – Я фигура покрупнее, конечно, но отнюдь не ферзь и уж тем более не король. Но и за деньгами дело не станет. Назовите только сумму…
Что-то подобное я недавно слышал от своего отца, причем с теми же интонациями. Все они были замешаны в этом непотребстве, однако теперь чурались его и неумело врали.
– Плевать на деньги, – к его неудовольствию я снова пресек меркантильные разговоры. – Если вы пешка, то почему не ушли, когда запахло жареным?
– Дурак потому что. Жадный дурак! Поначалу речь вообще не шла о людях. А когда кутерьма закрутилась и я понял, во что вляпался, было поздно. Дурить богатых простофиль было задачей лишь на первое время, для зарабатывания стартового капитала. Главной целью я видел сельскохозяйственный биоинжиниринг. Я всего лишь хотел организовывать производства на заброшенных землях бывших колхозов. Их же тысячи по всей стране! И только представьте, что на месте этих пустошей вырастают новенькие корпуса ферм, теплиц, перерабатывающие комплексы!
Я не только представил, но и отчетливо вспомнил такие корпуса в Брюховецкой и Трехсосенке.
– Невероятно плодовитые мясные породы скота, холодоустойчивые сорта финиковых пальм, невосприимчивая к болезням пшеница. Может кто-то и видел в тех шестиногих свиньях некое чудо или насмешку над природой, я же видел огромные перспективы для сельского хозяйства… Но, увы. Самым дорогим продуктом на планете оказалось человеческое здоровье. Так скажем, инвесторов это направление прельстило больше. Инвесторы с удовольствием вкладывались в КУБ.
– Кстати, а почему КУБ? – спросил я, вдруг испытав озарение. Что-то мне подсказывало, что у аббревиатуры будет другая расшифровка.
– Простите, что?
– Откуда это название?
Воспрянувший было Лавренюк снова приуныл, собираясь с мыслями и явно намереваясь врать.
– Это трагическая часть истории, – сказал он, а я едва удержался от колкости по поводу трагичности. В этой истории не то чтобы какая-то часть, а вся она от начала и до конца была чередой горя и несчастий тысяч убитых и замученных людей. – Это инициалы первых подопытных пациентов Леночки. Новорожденные даунята Костя и Ульяна Боковы, брошенные непутевой мамашей. На них она экспериментировала впервые. Я же решил хоть как-то увековечить их память.
У меня потемнело в глазах. Мне захотелось удавить подонка. По сальному блеску глаз, по мелькавшей ухмылке, по учащенному дыханию было понятно, что не моя бывшая истязала тех детей. Приписывая ей свои злодеяния, Лавренюк разве что не лучился, будто вспоминал приятные моменты прошлого и вновь получал удовольствие, как вернувшийся на место преступления маньяк. Едва сдержавшись, я на всякий случай отошел на шаг.
– С одной стороны этих деток было жаль, но с другой Леночка им оказала милость. Прекратила мучения. Эти несчастные крохи в адских муках доживали свои дни в одном из спецучреждений, откуда и попали к нам. Нянечка забыла закрыть окно в их палате и у детишек оказались отморожены ножки по колено. В этих психиатрических клиниках детей привязывают к кроватям, а чтобы они не кричали, их обкалывают сильнейшими седативными препаратами…
– И что же Леночка с ними сделала? – перебил я, стараясь сохранить твердость голоса.
– Я же лишь наблюдал со стороны, так сказать, и разве что помогал советом. Леночка меня убедила, что это все ради науки и будущего человечества.
– Прекратите оправдываться, – не выдержал я. – Рассказывайте!
– В этой паре близнецов требовалось определить доминанта. При равной степени обморожения наименьшие болевые страдания испытывала сестра. В начале второго дня эксперимента Леночка приступила к лечению брата, а сестре делались лишь бинтовые перевязки на поврежденных конечностях. Однако на пятый день видимые улучшения наступили именно у сестры. На одиннадцатом дне эксперимента начали лечить сестру. К концу двенадцатого дня резко ухудшилось состояние брата. На тринадцатом дне у сестры сняли бинтовые повязки, а у брата был диагностирован некроз тканей нижних конечностей. На двадцатый день он скончался. При вскрытии мы провели сравнительный анализ мозгового вещества детей…
– Детей?!
Лавренюк заерзал, не смея поднять глаза.
– Поверьте, молодой человек, я бы не позволил! Леночка работала самостоятельно и меня поставила перед фактом. Я лишь отчеты читал…
И на его губах снова мелькнула непроизвольная улыбка.
– При вскрытии выяснилось, – поспешил продолжить Лавренюк, уходя с тонкого льда опасной темы, – что у брата имелось очень серьезное органическое поражение головного мозга, в то время как у сестры мозг был абсолютно здоров. Подтверждалось все то, что мы много раз наблюдали во время экспериментов над животными. Это подтверждало отсутствие кардинальных отличий человека от других млекопитающих и открывало нам двери возможностей. Так и появился КУБ.
– Это все жертвы?
Лавренюк засучил толстыми короткими ножками и даже попытался встать, но не смог.
– Да, насколько я знаю, – неуверенно сказал он.
– Не было бездомных, пациентов психушек, нелегальных мигрантов?
С каждым произнесенным звуком Лавренюк втягивал голову в плечи, будто я не говорил, а бил его этими словами.
– Разве что бездомных, – чуть слышно сказал он. – Леночка говорила, что это идеальный лабораторный материал. Если с другими приходилось проводить долгую терапию по разрушению нуклеотидных структур и удалению части головного мозга, то у таких совершенно деградировавших личностей за нас это давно уже сделал алкоголь и наркотики. Они уже и людьми, по большому счету, не были.
– Другими? – сквозь зубы просипел я.
– Не понял.
– Вы сказали, что с другими приходилось проводить какие-то манипуляции. Значит, были не только бомжи?
Лавренюк вдруг покраснел, засопел.
– Ну что же вы меня мучаете, молодой человек! – вдруг закричал он. – Вы же сами все видели своими глазами. Ведь это вы вторглись к нам в Брюховецкой и Трехсосенке! Я сразу понял, что это вы. Больше некому. Да, мы творили черные дела, за которые будем гореть в аду. Мне очень стыдно за них! Я раскаиваюсь! Каждый день раскаиваюсь! Но прошлого не вернуть! Можно сколько угодно рассуждать, как бы кто поступил на моем месте, но пока машина времени не изобретена, это бессмысленные разговоры. Если хотите закончить все это, я вам помогу. Я сам устал! Вы даже себе представить не можете, как же я устал от всего этого ужаса! Так давайте остановим Леночку вместе!
– Но пока что я не услышал ничего интересного, – сказал я, провоцируя Лавренюка. – Вы мне рассказали историю, которую ни проверить, ни опровергнуть, ни подтвердить не могу. Эта Леночка хоть и тварь беспринципная, но она при всем своем желании не тянет на главаря вашей высокоинтеллектуальной шайки. Я уже давно никому не верю на слово. Мне нужны доказательства. Начнем с имен ваших покровителей.
Лавренюк вздрогнул.
– Да-да, тех самых инвесторов. Адреса всех фабрик, кроме Трехсосенки и Брюховецкой. Хочу услышать имена руководителей подразделений, их заместителей. У меня в голове должна сложиться картина, в которой я увижу ваше истинное положение и наконец-то поверю, что вы всего лишь… Как вы себя назвали? Решала?
– Нет-нет! Имен я не знаю, вы же понимаете уровень! Эти люди не снисходят до общения с простыми смертными. Кто мы и кто они? Мы работаем с их помощниками. Вот их имена я вам назову с удовольствием. А что касается других производств, то их нет. Только Брюховецкая и Трехсосенка. Вот видите! Я все рассказываю!
– Нет. Не все. Вы рассказываете очевидные вещи в попытке все спихнуть на эту вашу Леночку. Она мне, кстати, говорила все то же самое, но куда убедительнее и расставляя совсем другие акценты.
– Например?
– Например, что вы и есть если не король в этой шахматной партии, то уж точно ферзь. Что никакой вы не военный врач, а настоящий ученый естествоиспытатель. Долго работали за границей на частную компанию…
Я сильно рисковал, по сути блефовал, но Лавренюк вдруг побледнел и осунулся, своей реакцией невольно подтверждая догадки отца. А потому дальше я решил гнать дичайшую отсебятину. Даже если что-то и будет мимо цели, то все это невольно окажется на совести моей бывшей – это ведь она мне все «рассказала».
– …там же вы и подглядели за экспериментом какого-то китайца, что и натолкнуло вас на идею искусственной близнецовости. Вы, по сути, украли…
– Чушь! – не выдержал Лавренюк и весь подался вперед, будто хотел до меня дотянуться, но его скрюченные пальцы бессильными когтями лишь впились в грязную рыхлую землю. Но через секунду разум возобладал над эмоциями, он успокоился и поспешил исправить допущенную ошибку. – Леночка меня оболгала. Ни у кого я ничего не крал.
– А я думаю, что крали, – я продолжил давить в нащупанную болевую точку его самолюбия. – Сначала украли идею, затем нашли ученого с похожими работами и украли его технологию, а потом и переманили его помощницу, чтобы она сделала всю черную работу.
– Да как вы можете судить? – возмутился Лавренюк, снова закипая. – Вы же дремучий в этих вопросах и хромосому от селезенки не отличите! Если бы в Китае кто-то занимался подобным, то это уже существовало на рынке в качестве коммерческого предложения. Но КУБ уникален. Нигде в мире такого нет!
Лавренюк хоть и старался изображать из себя жертву, но получалось неубедительно. Слишком долго он жил с мыслью о своем первенстве в этом мире, чтобы даже теоретически допустить саму возможность чужого превосходства. На кону была его жизнь, но он все равно не мог задавить внутреннего эгоцентриста и заставить его молчать. Признать поражение, отдать свое великое детище другому, сбросить с головы заслуженный лавровый венец победителя – это было сильнее его.
– Допустим. Но технологию-то вы все равно украли? У того ленинградского ученого, с которым работала Леночка. Иначе зачем она вам понадобилась?
– Да нечего там красть было! – вспылил он. – Этот остолоп вообще не тем занимался. Он резал крыс и соединял их кровеносные сосуды. Дичь! Единственным результатом этой возни было то, что грызуны дохли. Мы же начали с переливания крови от одного близнеца другому, затем наоборот. Опытным путем вычислили продолжительность и последовательность. Потом были операции на мозге и трансплантации. Ничем подобным тот ученый не занимался.
– Но идея генетических изменений у одного из подопытных в паре ведь ему принадлежит? Как и само предположение об искусственной близнецовости.
Лавренюк сопел, раздираемый внутренними противоречиями. Признать заслуги моего отца ему не позволяла гордыня, а признаться в своем авторстве и работе с близнецами задолго до моего отца не давал банальный страх.
– Леночка человек одаренный, но при этом ограниченный, – сказал он, немного успокоившись. – Над ней довлела старая школа, закостенелость идей и шаблонность методов. Преодолевать это я и помогал ей, советовал, подсказывал, подталкивал к нужному решению. Мои идеи двигали этот проект, но реализовывала их Леночка.
Лавренюк наконец успокоился, перестал потеть, снова порозовел, прекратил сучить ногами.
– Я предположил, что для успешного функционирования близнецовой пары нужна максимальная антропометрическая идентичность. Это же очевидно и не требует специальных знаний. Однако все экспериментаторы относились к этому халатно, в том числе и тот ленинградский ученый, поэтому и результатов у них не было. Затем именно я разработал схему приемника и передатчика, что тоже лежало на поверхности. Ведь если один организм делится своими болячками, то другой их должен принимать и не оказывать сопротивления. Леночка занималась разработкой биотических схем, рецептур ядов для нейрохимического программирования приемника, определяла подлежащие секвестированию участки мозга.
– А зачем вам нужны были шлюхи и фальшивые бордели?
Лавренюк часто заморгал, глядя на меня и искренне не понимая вопроса.
– При ростовском филиале был бордель, – напомнил я. – Самый настоящий. С девочками. С сауной. С номерами.
– Ах это! – наконец понял он. – Пережитки прошлого, ликвидированные за ненадобностью. Странно, что вы упомянули о таком. Первое время организации нужно было прикрытие, вот недоумки на местах и придумывали разнообразные ширмы в меру своей испорченности. Где-то был санаторий, где-то клиника пластической хирургии, а где-то и бордели. Но сейчас это все в прошлом. КУБ уже давно вышел на такой уровень, что ему стали не страшны ни местная власть, ни местные бандиты.
– Потому что они стали вашими клиентами?
– Отчасти.
– Мэр Ростова тоже был в их числе?
– Помилуйте, молодой человек! – вальяжно запротестовал Лавренюк. – Давайте без конкретики. У нас тысячи клиентов по всему бывшему Союзу. И все поголовно мэры, депутаты, губернаторы, олигархи и министры. Не могу же я помнить всех.
– В отчете местных правоохранителей есть данные о том, что труп мэра был обнаружен в ростовском филиале. Потом этот труп внезапно ожил. Я знаю, что к этому причастен КУБ. Но я не понимаю, как все эти ваши истории про близнецов могут оживлять мертвецов.
– Как же много вы еще не знаете, молодой человек, – снисходительно сказал Лавренюк. – Никто никаких мертвецов не оживляет. Я же вам говорил о приемнике и передатчике. Что-то происходит с передатчиком – это тут же отражается на приемнике. Передатчик получает травму, она мгновенно проявляется у приемника. Врачи начинают лечить приемник, травмы излечиваются у передатчика. Это очень примитивно, но объясняю вам, как сам понимаю эту схему. Можно соединить несколько приемников и один передатчик, тогда процесс излечения протекает быстрее.
– Но в ростовском филиале обнаружили именно мэра. Я видел этих ваших приемников. Это же просто бесформенные тела.
Лавренюк хищно улыбнулся.
– Это не приемники. Это заготовки для них. Соединенный с передатчиком, приемник со временем начинает обретать его черты. Через восемнадцать месяцев трансформации он практически не отличим, разве что у приемника нет части мозга и он не способен самостоятельно существовать.
– То есть, если заглянуть в ваши закрома…
– Нет, молодой человек, – Лавренюк покачал головой, – там вы увидите лишь многочисленные копии местных нуворишей, их многочисленных жен, любовниц и детей. Приемники первых лиц находятся на нижних уровнях под максимальной защитой. Ведь приемник и передатчик связаны, если нанести вред одному, то пострадает и другой.
– Первых лиц?
– Я обобщил. Имеются в виду самые важные клиенты, – с загадочной улыбкой произнес Лавренюк. – Но среди них есть и действительно влиятельные люди. Очень влиятельные. Они в первую очередь заинтересованы в продолжении функционирования запущенного механизма. Абсолютное здоровье, относительная неуязвимость и практически вечная жизнь очень привлекательны, знаете ли! От подобного никто отказываться не будет несмотря на жертвы и чужие страдания. Миллионы детей в Африке гибнут от голода и жажды, но никому до них нет дела. И до этих несчастных приемников тоже никому дела не будет. Всем плевать.
В этом он прав, всем подонкам и мерзавцам плевать. Но мне не плевать.
– Вы даже представить не можете, сколько стоит входной билет в этот клуб! Это невероятные деньги! Создана ситуация, при которой ни одна из сторон не заинтересована в разрыве отношений. КУБ получает баснословные барыши, а клиенты – фактическое бессмертие. Эту связь не разорвать никакими силами, уверяю вас. Однако! – Лавренюк лукаво улыбнулся и с сальным прищуром глянул на меня. – Я могу поспособствовать, молодой человек. Все честно. В обмен на мою жизнь, я подарю вам продление вашей. Вы даже не представляете, какие перспективы…
– А вы защищены?
Вопрос был невинным, но какое же воздействие он возымел. Лавренюк мгновенно замолчал, будто поперхнулся, и вытаращился на меня.
– Вы понимаете, о чем я. Ответ на этот простой вопрос расставит все по своим местам. Если вы чисты и невиновны, а сама идея вам претит, то в недрах КУБа у вас не должно быть своего персонального приемника. А если он есть, то все ваши слова о непричастности были ложью в попытке избежать смерти. Итак, у вас есть свой приемник?
Лавренюк в который уже раз заерзал и рефлекторно зашарил по голому телу в безуспешных поисках, видимо, той самой узкой черной коробки. И он запаниковал. На всем теле обильно выступил пот, будто его кто оросил из пульверизатора, руки дрожали, нижняя губа тряслась.
– Итак, у вас есть свой приемник, – уже утвердительно повторил я. – И наверняка не один. Когда я вас вырубил фторотаном, случилось странное. Вы не хотели засыпать, какая-то сила внутри вас сопротивлялась. А потом я нашел занятную вещицу в ваших вещах.
– Где он?!! – истерично завопил Лавренюк, шаря вокруг руками.
– Остался в туалете забегаловки. Это оно самое? – Я с наслаждением улыбнулся. – Бессмертие в кармане?
– Умоляю! Я всего лишь администратор!
Я шагнул к нему.
– Пощадите! Это же дико и бессмысленно, молодой человек! Пощадите! Я вам помогу! Я все расскажу! Все имена! Я раздобуду коды доступа ко всем хранилищам! Мы вместе сожжем дотла КУБ! Умоляю!
Вспоминать об этом не очень приятно, но я испытал садистское наслаждение, когда вонзил в его заплывшую жиром шею электрошокер. Лавренюк мгновенно потерял сознание и завалился на бок. Достав приготовленные шприцы с эторфином, я одну за другой вколол сразу три ампулы. Хватило бы и половины одной ампулы, но я не хотел рисковать.
Далее камера снимала, я сидел в отдалении и ждал. В течение первого часа с телом ничего не происходило, оно не подавало признаков жизни. Через три часа, уже практически ночью, я констатировал начало трупного окоченения. Даже если Лавренюка и найдут в ближайшее время, помочь ему уже никто не сможет. Никаким технологиям и даже чудесам не под силу будет оживить несколько часов мертвый мозг. А на тело мне было плевать, пускай реанимируют и делают с этим овощем что угодно, да хоть в тушу для какого-нибудь богатенького клиента превращают, подобный исход был бы справедливым возмездием для этой твари.
Территорию завода я покидал окрыленным. Впервые за долгое время свершилось хоть что-то отдаленно напоминающее возмездие. КУБ имел еще много длинных ядовитых щупалец, которые предстояло обрубить, но лиха беда начало. Процесс запущен.
