Екатерина Индикова
Мои персонажи
Глава 20. Персонажи. Валерия
Горы. Горы. Горы. Пять часов уже горы. Невыносимо. Я не могу больше видеть то, чего скоро лишусь. А я уверена, интуиция редко предает мое племя, что скоро потеряю их навсегда. Хотя, я не прочь ошибиться. В этот раз не прочь. Зачем я это устроила? Еще и с идиотским прощанием в «Карпатине». Да уж. Вспомнить страшно. Игорь еще с месяц будет травить байки туристам. О чем я только думала?
* * *
– Мадам, позвольте угостить Вас?
– Ты кто такой?
– Я Джеймс.
– Не местный? Да. Отвратительно глупо. Конечно, ты не местный, Джеееймс. – Парень улыбнулся, дивясь на Валерию. За свою средневозрастную жизнь Джеймс еще не видел, чтобы женщина так отчаянно танцевала.
– Простите, мадам. Ваш танец… Лишил меня покоя. Это… Это было здорово.
– Здорово? А получше эпитета у тебя не нашлось?
– Простите… Я не писатель.
– И слава Богу! И не называй меня мадам! Мы не во Франции.
– Это точно.
– Так откуда ты, мой красноречивый друг?
– Заокеанье. – Валерия присвистнула.
– Далековато забрался.
– Я познаю себя и мир.
– Именно в этом порядке?
– Что?
– Так тебя больше интересует мир или ты сам?
– Ну… Наверное, все-таки мир… Хотя… Можно я достану камеру?
– Ты репортер?
– Нет, что вы. Любитель. Хотя у нас в Заокеанье это почти одно и тоже. Репортеров почти не осталось. Зачем они нужны, когда камера есть у каждого?
– Действительно. А зачем нужны бармены, если купить бутылку может любой? – Валерия расхохоталась и отсалютовала Игорю. – Эй, Игорь! Ты только послушай! Скоро твоя профессия исчезнет. И забудется. И все только потому, что Джеймс купит бутылку! – Джеймс неловко улыбался. – Так что, друг мой, сколько лет жизни ты потратил на то, чтобы познать себя?
– Да немного. Всего три. До этого я продавал машины. Но все опостылело. И я собрал чемодан. Снял со счета наличные и отправился колесить по свету.
– Ты заучил это, как резюме?
– Если честно, да.
– Заметно.
– Только Вам.
– Остальные тебе просто стеснялись сказать. Но мы в Брашове из другого теста. Пробовал ковриг?
– Да. Очень вкусно.
– Как бы ты мог описать свои ощущения?
– Очень вкусно. Аппетитно.
– Все?
– А что еще?
– А то, что мне невыносимо думать, что миллионы людей похожи на тебя, в то время, как и сотни не наберется, похожих на него.
– Вы о ком?
– Забудь. – Игорь! Настойки нашему заокеанскому другу!
* * *
– Что это за мазня, Алекс?
– Фуу… Доктор, где Ваши манеры?
– Я попросила Вас описать мне ее. А это что? Рисунок?
– Ну да. Как там говорится, талантливый человек талантлив… Зачем тратить слова, пытаясь извлечь прошлое из темноты? Изображение не оставляет пространства фантазии, тем оно и ценно в нашем с вами случае.
– Не увиливайте, Алекс. Я думала, мы будем сотрудничать.
– Нет, не будем. Какой смысл?
– Вы еще не поняли, насколько серьезна эта игра? – Доктор София поправила очки, мысленно заставляя себя успокоиться. Ну что за кретин? Еще не осознал, что для него уже все потеряно.
– Доктор, Вы заставляете меня думать, что все потеряно. Хотите заставить.
– Да мне и не придется, потому что это правда. Вы не выйдете отсюда. – Алекс вздохнул. – Печальная новость для того, кому не куда идти.
– Ой, не прибедняйтесь, господин писатель. Вы прекрасно осведомлены о наших рычагах давления.
– Вы не ограничители, а какой-то ку-клукс-клан.
– Я бы Вас попросила!
– А то, что? Пожалуетесь Вашему патрону со стальным взглядом? – София загадочно улыбнулась. – Возможно, но сейчас он немного занят. У него допрос. Он с одной интересной девушкой. Она историк. – Алекс впился в Софию взглядом. – И не надо так смотреть. Вы же умный мальчик. Ну что, будем писать сегодня? – Алекс схватил блокнот.
– Какого эксперимента Вам хочется, доктор?
– Опишите мне ее. Ту девушку, которая сравнивала Вас с Одиссеем.
– Вам когда-нибудь говорили, доктор, что Вы очень настырны?
– Это качество особенно ценит мое руководство.
* * *
– Ах, Лола, я бы Вас даже отпустил. Но потерпите немного. Всех нас очень скоро ждет интереснейший эксперимент.
– И в чем его суть?
– Человек науки всегда зрит в корень. Вы мне нравитесь.
– Вы меня пугаете, господин Главный ограничитель.
– Не бойтесь. Осталось потерпеть самую малость. – Человек в серой мантии старался выглядеть человечным, что-то в этой девушке привлекало его, а такого не случалось уже очень-очень давно, тем сильнее была ненависть к этому баловню судьбы с феноменальными способностями. Ограничитель улыбнулся. Ему даже показалось, что Лола сглотнула. Девчонка боится. Тем лучше.
– Знаете, человечный отрицательный персонаж, противоречит линии повествования.
– Вот! Все у этих писателей не как у людей. Почему отрицательный персонаж не может быть просто человеком? Ведь и у него есть мысли, которые терзают его и не дают покоя. Есть обязательства, которыми он бы так хотел пренебречь…
– Если бы, это были не Вы, я бы подумала, что Вы кокетничаете. – Стальной взгляд уперся в Лолу.
– Не говорите ерунды! Давно у меня не было такой наглой арестантки. Вы не считаете, что позволяете себе через чур много? – Игра его забавляла все больше, – из этого я могу сделать вывод, что вы меня совсем не боитесь.
– Я бы не хотела обсуждать наши с Вами взаимоотношения, поскольку их не существует. Меня гораздо больше интересует, что Вы и Ваша доктор София задумали?
– Неужели это ревность? Не сердитесь. Скоро все раскроется. Нас ждет открытие века.
– Это Вы о чем?
– Терпение, дорогая Лола. Сначала парочка скелетов должна вывалиться из шкафа.
* * *
– Эй, Альберт! Иди сюда, посиди со мной.
– Здравствуйте, профессор!
– Да какой я профессор, так жалкий старик в отставке. Ну как ты?
– Отлично! Сказали, нужны какие-то показания, потом нас с Лиз оставят в покое. Правда, ее допрашивают по делу какого-то писателя.
– Писателя?
– Да. Служители шептались, что его ведет лично Главный Ограничитель. Мне с ним, к счастью, видеться не доводилось, надеюсь, Лиз тоже. Хотя… Ей теперь никой Ограничитель не страшен. Мы ведь и поссорились то из-за этого писателя. Лиз неожиданно сильно изменилась. Стала очень уверенной в себе и…
– И?
– И сексуальной. – Профессор прыснул, но уже через мгновение неверяще посмотрел на Альберта.
– Как ты сказал, мальчик? Неожиданно изменилась?
– Да, мы как раз собирались все выяснить, но повздорили, а потом этот цирк… И вот мы здесь оказались.
– А дело писателя, да?
– Да, но я ничего о нем не знаю. И больше беспокоюсь о бабушке. И маме. И Лиз, конечно.
Глава 21. Персонажи. Макс
– Это мой Город, парень! Видишь Реку? Случалось ли тебе забыть обо всем и, прикинувшись бродягой, слоняться по берегу, а ближе к ночи, вдоволь нагулявшись, забраться под мост и, укрывшись курткой украдкой глядеть на звезды?
– Украдкой, это как?
– Насмехаешься да? Да ты кто вообще такой? Второсортный доносчик? Патрульный Его величества Социума? Полицейский городовой?
– Да у тебя просто с головой не в порядке! Ты точно тот, кто мне нужен.
– Ну дела! И в чем же меня обвиняют? Я даже не пил. Последние несколько часов. – Человек в серой мантии с черной нашивкой, на которой белым был изображен символический миниатюрный город под колпаком, хмыкнул.
– Я тебе клянусь. Я всего лишь бедный музыкант. Знаю, вы таких не переносите, но не упечешь же ты меня в исправительный блок только из-за того, что я сбился с пути?
– Не упеку. Но ты пойдешь со мной. Максимус.
– Макс. Никакого Максимуса. Терпеть не могу свое полное имя. И откуда тебе оно вообще известно?
– Не твое дело, Максимус. Ты идешь со мной. И без вопросов.
– С места не двинусь, пока не услышу, в чем дело! – Патрульный вздохнул. – Ну и упертый же ты, Максимус! – Макс угрожающе посмотрел на служителя Социума.
– Речь о твоем дружке, Алексе. Знакомо?
– Алекс! Несколько недель его не видел. Так он у вас?
– А это тебе знать не полагается. У меня есть постановление на твое принудительное препровождение в одно интересное место.
– Это у ДОЛОВЦов что ли интересно?
– Бери выше.
– Если вы только что-нибудь сделали с Алексом, я вам устрою, подонки!
– Очень страшная угроза в исполнении бродяги.
– У меня вообще-то есть дом! И работа!
– Конечно, конечно, а под мостом ты ночуешь исключительно из-за свежего воздуха.
– Да что б ты понимал. Веди, давай. Из любви к искусству, – последнюю фразу Макс пробурчал себе под нос так, что патрульный если и услышал то, решил не усложнять себе жизнь и побыстрее разделаться со странным свидетелем.
– Вперед, Максимус!
– Я же просил!
* * *
– Господин, Главный ограничитель!
– Да?
– Там какая-то не совсем обычная женщина.
– Что значит «не совсем обычная», она с Луны свалилась или прибыла с Марса? – Секретарь поспешил рассмеяться. Шутки шефа, как правило составляли набор клише, но сам Главный Ограничитель считал себя остроумным человеком, и скромный помощник не собирался ставить это под сомнение. – Она, вероятно, не в себе и нуждается в визите к головоправу, она сказала, точнее почти кричала, что если Вы ее не примите, то… – секретарь откашлялся – тут же…
– Что? Договаривай!
– Мне сказать то, что сказала она?
– Именно! И не испытывай мое терпение!
– Она сказала, что если Вы ее не примете то, тут же вылетите вон! – Теперь настала очередь Главного ограничителя кашлять.
– Она как-то аргументировала свои угрозы?
– Что-то все время болтала про внука, что ему нельзя находиться в подобных заведениях.
– Про внука? А это уже интересно. Что ж, так как я дорожу своим местом, придется ее принять. – Помощник уставился на шефа.
– Шутка. – Секретарь удивленно замолчал, затем запоздало рассмеялся.
– Ведите ее. То есть, пригласите. И хватит смеяться!
– Простите, господин Главный Ограничитель, я думал, это снова шутка.
– Нет. – Секретарь скрылся за дверью.
– Глупцы – вздохнул Ограничитель, по привычке кутаясь в серую мантию.
* * *
– Ну и куда же ехать? Как может называться их… Его этот «Город»? Эй, Джеймс, ты не знаешь никакого «Города»? Ты ведь столько мест объездил! Как там… С целью познать себя и мир… – Валерия спрятала презрение за усмешкой.
– Я много знаю городов, дорогая Вэл! Спрингфилд, Логфилд, Постфилд, Труфилд…
– А что-нибудь не заканчивающееся на – филд?
– Стронгтаун.
– Ясно. Послушай, Джеймс, я хочу, чтобы ты сейчас же ушел…
– Но дорогая Вэл, я хочу тебе помочь в твоих поисках. Я же тревелер, я прекрасно тебя понимаю.
– Джеймс! Извини, но ты не понимаешь, и прекрати звать меня «дорогая Вэл», это ужасно!
– Но…
– Прости, Джеймс, наша встреча была ошибкой и все такое, что еще говорят в подобных ситуациях…
– Ты просто огорчена.
– Я не огорчена! Я, наконец, не огорчена! Понимаешь? Я нашла, нашла то, что очень нужно знать одному моему… знакомому. Информация, Джеймс! Она перевернет его мир! Она поможет ему осознать, вспомнить себя! Вот представь, если бы тебе однажды сказали, что ты никакой не Джеймс, а Мартин! Что тогда?
– Я бы очень удивился, ведь я же Джеймс…
– Ну да, точно! Джеймс… – Вэл вздохнула и продолжила изучать список железнодорожных направлений.
* * *
– Скажите, милый мой пациент, что Вы думаете о душе?
– Странно слышать такое от Вас. – Алекс ухмыльнулся.
– Снова хотите меня обидеть? А я ведь к вам, как говорили в старину, со всей душой…
– В старину?
– Алекс, не придирайтесь к словам, отвечайте на вопрос. Ведь Вам все равно придется, Вы уже знаете.
– Да, я знаком с подлыми методами вашего, так называемого, заведения, но таблетки – это низко.
– Не тогда, когда хочешь добиться результата. А мы с Вами пока буксуем. И нас все больше затягивает в болото вашего нежелания сотрудничать. Помогите себе сами. Так будет лучше. Для всех.
– Вы намекаете на моих приятелей?
– Да бросьте, Алекс, мы оба знаем, что Вам дорога девушка, даже не так, девушки… А еще мне сообщили, что в Департамент доставили одного Вашего близкого знакомого. Максимуса. – взгляд Алекса лишь на миг стал жестче, но этого вполне хватило профессиональному взору доктора Софии, она мысленно ухмыльнулась.
– У меня нет друзей, и не понимаю, что Вас удивляет, забыли, в каком мире мы живем?
– Алекс… – София посмотрела на него, как смотрят на ребенка, который отказывается слушаться исключительно из-за вредного характера, вздохнула и продолжила: – Отвечайте. Пожалуйста. На вопрос. Что Вы думаете о душе? – Алекс с шумом выпустил воздух из легких.
– Хорошо. Исключительно потому, что Вы мне надоели. А ведь сначала я даже испытывал к Вам симпатию! – Доктор София не смогла удержаться от вопросительного взгляда… – Таблетки… – прошипел Алекс. Его собеседница кивнула… – Продолжайте.
– Итак, – начал Алекс лекторским тоном, – Душа. Анима. Психе… Понятие, трактуемое в религиозном (это теперь ужасно непопулярно и философском, (а это запрещено), контекстах.
* * *
Милая Психея, буду говорить, то есть писать, – глупое отступление для той, кому форма выражения мысли всегда была безразлична. Даже, если бы я принес тебе пустую вазу, ты бы поняла мои намерения по ее форме и цвету. Но не теперь. Возможно, впервые ты не поймешь, откажешься меня понять. И все же, я буду говорить без обиняков, как и хотел. Наша с тобой жизнь превратилась в какое-то странное подобие семейных отношений. Уверен, тебе она тоже приносит страдание. Ведь ты видишь меня насквозь. И та, другая, совсем не причем. Я бы никогда не позволил себе… Хотя, что уж там. Изменить что-то я не в силах. Пишу тебе, и мое сердце полно отчаяния и злости на себя самого. Ты же знаешь, я лишен художественного воображения и не могу вообразить, будто бы все хорошо. Не хорошо. То, что с тобой происходит ненормально. Я не узнаю тебя. Я не узнаю себя. Твоя ревность и ярость… Наш мальчик не может не замечать этого, ведь способность тонко чувствовать он унаследовал от тебя. Да. Вы никогда ни в чем не будете нуждаться. Позволь мне лишь изредка видеть Данко. Встречаться с тобой я не в силах. Не смогу вынести этот твой взгляд. Не буду писать безнадежные глупости про то, что любовь проходит. Не проходит. Но чувства от того, как ты на меня смотришь, думая, что я не замечаю, затмевает страх. Да, Психея, я боюсь. Дурно звучит, но я боюсь за твою душу. Что-то надломилось. Ты слишком увлеклась своими опытами. Ты навредила себе. Навредила нашей семье. Пожалуйста, я верю, что Данко ты не способна навредить. Вымещай гнев на мне. Я это заслужил. Но не мучай. Отпусти. Ведь это не жизнь.
* * *
– Видишь, мистер Джеймс, край оборван. Здесь стояла подпись. Имя не разобрать. Фамилия, тогда все носили фамилии, а не только отсталые трансильванцы, начиналась на К.
– У нас за океаном тоже у всех есть фамилии.
– Да что ты, и какая же у тебя? Рочестер? Нет, погоди, конечно же, Смит!
– Вовсе нет.
– Да ладно тебе, мистер Джеймс, я же развлекаюсь. Не хочешь, не говори.
– Если бы ты развлекалась, не носилась бы с этим письмом.
– А ты соображаешь. Да, оно очень важно для меня. То есть, не для меня, а для одного друга.
– Понятно. Тот парень. Алекс. Ты рассказывала о нем.
– Прекрати сыпать точками!
– Чего?
– Прекрати говорить так, будто мы пара, и я тебе изменяю.
– Я не… Просто, как это? Проявляю участие.
– Джеймс…
– Я просто думал, когда-нибудь мы бы могли, ну… Когда ты забудешь своего Алекса…
– Он не мой Алекс. И я его ненавижу. Он, кстати, и постарался, но упустил кое-что. Забыл дописать.
– Как это?
– Не бери в голову, ты примешь меня за сумасшедшую!
– Я? Нет, что ты, Вэл, ты здесь самая разумная.
– Окей. Мой знакомый. Близкий знакомый по имени Алекс гостил некоторое время назад в Брашове. Дышал свежим горным воздухом и лечил душевные раны. Он потерял память. И, бедняжка, ничего о себе не знал, зато обладал уникальным даром. О нем я бы могла рассказать только деду, он бы понял, а ты не поймешь. Извини, мистер Джеймс. Подробности я опущу. Так вот, встреча с Алексом может изменить человека, если, конечно, господину писателю, этого захочется. Я не говорила, но он писатель. Знаешь, как автор одной характеристикой может испортить персонажу жизнь, так и Алекс… Но ведь речь о живых людях, о живых, понимаешь, мистер Джеймс?
– Не совсем… А почему ты все время меня зовешь мистером?
– Аай, ладно, забудь. – Валерия вздохнула, пряча в карман полуистлевшее письмо, найденное в кармане мертвой женщины. – Ах, дедушка! Но ведь я оказалась сильнее этой его литературы, я не могу забыть его, дедушка, не могу.
– Вэл, почему ты смотришь в одну точку… И губами шевелишь? С тобой все в порядке? Голова не болит?
– А? Джеймс… – Валерия снова натянула ехидную улыбку, – Умеешь же ты испортить момент!
– Я не хотел, но ты, кажется, разговаривала сама с собой.
– Тебе показалось.
– Ты ведь не поедешь к нему? – Валерия задумалась на мгновение.
– Джеймс! Мне нужно еще разок изучить твои карты.
Глава 22. Диалоги
– Вам часто случается разговаривать с самим собой? – София хищно улыбнулась и в упор посмотрела на Алекса.
– Все нормальные люди так делают. Только не вслух. Это называется рефлексией, если вы не в курсе, доктор. – Алекс намеренно выделил обращение.
– А знаете, дорогой мой пациент, мы похоже прогрессируем.
– С чего такие поспешные выводы? По мне, так мы топчемся на месте.
– Вы хотя бы перестали отвечать вопросом на вопрос и бросаться в атаку, как отчаявшийся командир с кучкой измученного войска. И Вы, смею напомнить, взяли у меня блокнот.
– Что с того? Я ничего не написал. И ключевая мысль нашего диалога Вами высказана. Она выражается словом «измученный». Вы именно это и делаете, и полагаю не только со мной.
– Могу заверить Вас, Алекс, Вы мой единственный пациент. Остальными занят Главный Ограничитель. Большая честь для них… И для Вас. – София вопросительно посмотрела на Алекса, он отвел взгляд.
– Повторите предложение Вашего Господина.
– Руководителя или куратора проекта, Вы хотели сказать?
– Того лысого типа в сером.
– Я с удовольствием повторю предложение «того лысого типа в сером», но чуть позже. Знаете ли, Алекс, некоторые сцены придется поменять. Скоро добавятся новые герои, и повествование станет куда более красочным.
– Загадки Вам не к лицу, доктор. Говорите яснее!
– Я в некотором роде головоправ и говорю с пациентом на языке, который ему более близок. Боюсь, как бы не пришлось собирать подзаборную лексику, чтобы наладить контакт с вашим гулякой-дружком.
– Так. Макс у вас. Зачем?
– Он нужен для полноты эксперимента. У нас есть еще парочка сюрпризов для господина писателя. Скоро все будут в сборе, и мы возьмемся за дело.
– Я уже говорил, что вы не сможете использовать методики, приписываемые мне. Это невозможно.
– Зато Вы, Алекс, вполне сможете их использовать. И мы догадываемся, что они принадлежат не вам. Влюбленные женщины носом землю готовы рыть, чтобы угодить милому несчастному потерявшему память другу.
– Вы сказали женщины? И кто же эти счастливицы?
– Наверняка их цепляет эта ваша самоуверенность и наглость. И, романтичность. Эдакий байронический герой из зазеркалья. Загляденье просто. В наше социальное время так не просто встретить столь архаичного типа. Вы – прямо-таки протест всем существующим канонам. – Выдав притворно возмущенную тираду, София откинулась на спинку стула, с интересом ожидая реакции Алекса.
– Я пропускаю ваш славный пассаж, скажите все же, о каких женщинах идет речь, кого Вы навязываете мне в музы?
– Не притворяйтесь. Несмотря на Ваш странный образ жизни, вы контактировали после, так называемой, потери памяти с не таким уж большим количеством женщин. Да и до тоже.
– Алекс вздохнул. «Валерия. Что б тебя. Даже не смей. Неужели не сработало. Почему?» – А Вы разве знаете, что было до?
– Настойчивый. Любознательный. Мечта любой, кто хоть малость подвержен антисоциализму. Открою небольшую тайну, ведь вы не скоро покинете Департамент. Воспитательные меры не помогают, и мы ищем способ стереть все дурное и вредное.
– Вы чудовища.
– А вы нам поможете. Хотя бы перебивать больше никто не будет.
* * *
– Доброго дня, милый юноша. Я хочу видеть Главного Ограничителя!
– Он занят.
– Вы даже не проверили.
– А вы кто такая? И что еще за милый юноша?!
– Просто передайте господину Главному ограничителю, что ему будет очень интересно поговорить со мной.
– Назовите имя.
– Анна.
– Анна и все? Кто Вы? Из какого блока? Зачем здесь?
– Здесь находится мой внук Альберт.
– А это тот парень, который развратничал на весь город в сети? Умора!
– Мой внук всего лишь целовал девушку. В мое время этого можно было сделать, где угодно, разве что, не в церкви, если вы, конечно, не собираетесь венчаться.
– Ваше время прошло, мадам. – Человек в сером появился неожиданно из-за плеча дежурного.
– Пропустите эту женщину, Константин. Вероятно, она права и сможет быть полезной. Нам нужна сиделка в медицинский отдел. Одна из старых слегла и едва ли вернется.
– Но я не пришла устраиваться на работу, господин. Я хочу поговорить о моем внуке.
– Вы либо проходите, либо нет. Мне хватило бы и того, что я слышал, чтобы задержать вас за антисоциальную пропаганду на территории Департамента – Анна взглянула на человека в сером и решительно шагнула сквозь разделительный барьер.
– Я была за территорией Департамента.
* * *
– Вы когда-нибудь слышали Гения?
– Ты о Моцарте?
– Вам можно называть его по имени?
– Звали его по-другому. Мне ничего нельзя, поэтому можно все. И да, слышал, конечно, я очень любил его.
– А Вы слышали его вот здесь? – Альберт похлопал себя по груди. – Герман задумчиво закусил бороду.
– А что это значит?
– Я слышал, прямо после первого обязательного свидания с Лиз. – Герман рассмеялся.
– Я, кажется, начал понимать, о чем ты, парень. Расскажи, как это было.
– Ну, я не мастер слов. Мне всегда трудно, как это, формулировать, выражать, особенно перед другими, только бабушка меня понимала и Лиз, и… – Альберт покраснел, – Извините, но мне кажется, что я вас очень давно знаю. – Герман грустно улыбнулся.
– Я будто бы тебя тоже, но только я предпочел забыть все, что было там, за стенами.
– Но они не имеют права так долго Вас тут держать. Почему?
– А я сам не захотел уходить. Если не сталкиваться с их главным, здесь не так плохо. У меня были занятия. Я перебирал карточки в архиве.
– Простите, но это ужасно скучно. Даже в ремесленном колледже было не так.
– А как там было?
– Ну… Мне не все удавалось, но все же это лучше карточек в архиве.