Екатерина Индикова
Мои персонажи
Глава 18. Персонажи. Лиз
Как давно я знакома с Алексом? Не помню. У меня проблемы с восприятием времени. Именно поэтому меня уволили из отдела аэронавтики. Я, знаете ли, всегда мечтала о небе, но духу не хватило попробовать получить разрешение на бортовую работу. Ну Вы, наверное, в курсе – красивые девушки деловито расхаживают между кресел, спрашивая, не дует ли вам, все ли в порядке? Но самое главное, после приземления выходят целой ватагой – точно кадр из старого синема. А что я? Я бы даже напиток не решилась предложить. А если и заставила бы сделать себя это, то непременно бы расплескала кофе несчастному пассажиру на коленки. Представьте только! «Ой, простите, господин министр, я такая неловкая. Сейчас все подотру…». Какой позор. Умора! Даже звучит пошловато. Конечно, есть бюджетные линии для работяг, таких как Андреас Валис. Ой, если бы я его увидела в кресле, пролила бы что-нибудь специально на его толстое брюхо. Извините, я в последнее время стала несколько груба. Раньше? Нет, раньше со мной такого не бывало. В последнее время я помогала одной женщине-кутюрье с закройками. Я неплохо рисую и люблю выдумывать наряды. Вам бы подошел, знаете, такой закрытый фасон. Нет, только не серый. Темно-синий. Он бы оттенял цвет Ваших глаз. Не мое дело? Ну и ладно. О чем это я. Ах, да. Вас интересует Алекс. Очень приятный мужчина. Разумеется, как только он посмотрел на меня, я сразу отвела взгляд. Альберт тогда задержался в лектории, а на улице лил дождь. Я сидела у Mady за нашим любимым столиком. Он проигнорировал мое смущение, замаскированное под равнодушие, шумно распрощался с каким-то бородатым типом, похожим на музыканта, и нагло подсел ко мне.
* * *
– Есть дельные советы?
– Простите?
– Вы наверняка уже вызубрили эту чушь. Я тоже хочу знать, как… – Алекс развернул к себе книжку, которую Лиз за минуту до того закрыла на последней странице, – Как привыкнуть за десять дней? – Алекс присвистнул, – по мне, и жизни не хватит.
– Так вот и напишите.
– Что?
– Свое руководство для привыкающих. – Алекс рассмеялся.
– Боюсь, его сожгут еще до выхода в свет.
– Тогда не насмехайтесь. Надо же что-то читать.
– Много разных удивительных книг.
– Так. Отсядьте от меня немедленно. Я не желаю слушать проповеди антисоциала.
– Да не дрожите вы так. Я не антисоциал. Просто писатель. Это, конечно, почти одно и то же. Я не хотел навязываться. Но вы сидите тут такая грустная. Я не устоял.
– Я думала…
– Конечно же, о нем!
– О ком?
– О том, к кому надеетесь привыкнуть.
– Вы читаете мысли?
– Немного. Ваши прочесть несложно.
– Я слишком простая. – Плечи Лиз поникли. Алекс даже растерялся от такой откровенности. Он просто хотел провести время между первой и второй кружкой кофе, ожидая возвращения Макса, но все несколько усложнилось и потребовало детального разбора. Что ж, поглядим, что тут.
– Да что Вы? Простота не так уж плоха. Меня всегда напрягали слишком накрученные женщины. Знаете, такие страстные, ураган в мыслях, в чувствах, в поступках же и вовсе извержение вулкана. – Лиз рассмеялась.
– Такие-то всем и нравятся. Вам тоже.
– Вы читаете мысли?
– Немного.
* * *
Гипноз? Не думаю. Мы просто разговаривали. Он давал мне читать свои рассказы. Очень интересные. Я прикидываюсь? Но зачем? Да, я понимаю, что за поцелуй в прямом эфире нас с Альбертом не сделают парой года по версии ПППП. Ну так не мы же все это снимали. Да, я знаю про запрет публичного проявления чувств. И понимаю, что там были несовершеннолетние. Но постойте, вы ведь Главный ограничитель. А такие дела разбирает департамент антисоциальных нарушений. Ах, вот как? Как любезно с их стороны. Почему Вы все время спрашиваете про Алекса? Он же не причем. Это вы так считаете. Но на самом деле ничего нельзя выдумать. Что? Да, это он так сказал.
* * *
– Послушай, Лиз, нет ничего ужасного в том, чтобы принять себя такой, какая ты есть.
– Но я не хочу быть такой, какая есть! Это жалкое зрелище.
– Все уже работает. Не волнуйся. Прежняя Лиз никогда бы не была такой откровенной, хотя… Я был поражен тем, что ты решила рассказать о своих проблемах первому встречному.
– Ты же ничего не можешь выдумать, так? – Алекс кивнул. – Значит, где-то внутри меня сидит нормальная девушка, готовая к общению и к отношениям.
– К последнему ты уж точно готова. Как там твой Альберт?
– Также, как прежде. Мне кажется, он никогда не изменится. Так и останется до старости милым чудаком.
– Не так уж плохо. Если рядом будет та, которая примет его чудачества. Послушай, прежняя Лиз никуда не исчезла.
– Прежняя Лиз была дурой.
– Не говори так. Крайности – это тоже плохо. В тебе намешано всякого. Без застенчивости ты не была бы собой. А сейчас ты ее намеренно подавляешь.
– Но разве не в этом смысл?
– Нет. Хотя, я тоже все время ошибаюсь. Одна женщина… любила меня…
– Алекс, тише!
– Да ладно тут нет никого. – Алекс ухмыльнулся и шепотом произнес: одна женщина любила меня. – Лиз начала озираться по сторонам.
– Да поняла я. И что с этой женщиной? – Алекс помрачнел.
– А я заставил ее себя ненавидеть.
– Но… Нельзя ли было иначе?
– Мне нужен был быстрый результат. А крайности, судя по всему, действуют эффективнее всего. Антонимы.
– Я не очень понимаю, но ты не мог поступить так жестоко.
– Не мог. Но поступил.
* * *
Зачем здесь этот человек? Протокол? Ясно. Я уже все сказала. Могу повторить еще. Ничего дурного Алекс не сделал. Знаете, Вы подумайте над моим предложением по поводу синего. Ваш серый кажется слишком унылым и не располагает к беседам.
– А я погляжу Вы, Елизавета, стали довольно смелой с тех пор, как познакомились с нашим господином писателем. Ничего нельзя выдумать, говорите? Я, кстати, уже не раз слышал эту фразу от его жертв. Вот вы и не выдумывайте! Рассказывайте свою сказку или что там он про вас написал!
– Так вот зачем тот человек. А иначе?
– А иначе следующие лет десять вы не увидите своего драгоценного Альберта. И получится, что зря спасали его из лап факира. Какой нелепый был бы конец, под стать вашей странной парочке.
* * *
Двое брели под дождем, тесно прижавшись друг к другу. Дождю было безразлично, что у двоих был только один зонт, но им случайная забывчивость одного из них, подарила несколько восхитительных минут вдвоем. Двое жили в мире, где непринято было показывать свои чувства. Двое до такой степени напитались этим миром, что даже друг другу не могли открыть сердце, даже себе не могли сказать правду. Но дождь знал правду несмотря на то, что ему было безразлично, хорошо ли двоим идти, прижавшись друг к другу. Дождь просто шел сам по себе. Двое увидели, что до кафе всего лишь десять метров. Там не было дождя. Там не было одного зонта. Там были разные стулья и целый стол лег бы между ними, стоило на них сесть. Им принесли бы две чашки, две ложки, две порции молока.
– Но ведь если я пролью свое молоко и попрошу твое, ты сможешь коснуться моей руки, – прошептала она ему. – Но, если я коснусь твоей руки, я не смогу отнять своей. – Но, если ты не сможешь отнять своей руки, как же я налью себе молока?
Глава 19. Персонажи. Лола
Фермина Даса зацвела. Я может и спятил, но мне нравится думать, что я здесь не один. Фермина – моя сокамерница. Она очаровательна. Конечно, не настолько, как Лола, но с Лолой нам лучше не видеться совсем. Я приношу неприятности. Неудачник, антисоциал, гипнотизер. За мной оказывается, следили последние сколько-то там лет. А я-то думал, заживу… Забуду… Разбежался. Выброшу прошлое и просто буду дышать, обнимать ее. Глупец. И не смотри на меня так укоризненно. Ты, Фермина, – всего лишь цветок! Цветы в камере… Вот ведь гуманизм. Ах, нет наверняка для проверяющих припасли. На случай, если по душу нашего любезного кардинала нагрянет проверка. Хотя, о чем это я, нет у этого типа никакой души. И проверка не нагрянет. Так что, дорогая Фермина, надеяться не на что. Они наверняка, взяли Макса и, разумеется, нашу парочку года по версии всех соцканалов. Ох, представляю, что наговорила лысому Ришелье моя решительная Лиз. Да, Фермина, мир держится на женщинах. Таких, как ты. Волевых и трепетных. Ни за что бы, не стал менять тебя. И ее… Ну как же там Лола? Им нечего ей предъявить, кроме отношений с подозрительной личностью. Я всегда могу сказать, что врал ей, как это… Ах, да, ввел в заблуждение, нужно запастись канцелярщиной. Писать не дают, хотя намекнул же кукловод, что именно это им от меня нужно. Именно это они от меня не получат. Пытают неизвестностью, надеются сломать. Глупо, ведь я и без того сломлен, а она не успела меня склеить, хотя, уверен, у нее бы получилось, если бы у нас было чуть больше времени. Она из таких, как ты, донна Фермина. Ее бы даже чума не победила. Да, ты права, надо поспать, может, увижу ее.
* * *
Не могу спать. А знаешь, Фермина, раз писать нельзя, я с удовольствием бы рассказал тебе немного о нашем удивительном мире, если ты, конечно, не возражаешь. Да, ты слишком хорошо воспитана, чтобы отказаться. Раз так, то начну. Как ты знаешь, мои впечатления о Социуме, самые ясные, разумеется, на базовые функции потеря памяти, к счастью, не распространилась, так что Максу не пришлось учить полудохлого странника пользоваться ложкой и бритвенным прибором, так вот, мои познания о текущем положении вещей имеют не такой уж большой срок давности. Я после того фокуса с потерей воспоминаний перестал считать. Но цепляться к деталям не бросил. Начну с общих вещей, если позволишь. Город – оплот Социума. После того, как глобализм вместе с гуманизмом потерпели крах, возник Социум вместе с департаментами, которые управляют всеми сферами жизни. Мой любимый, как ты догадалась, Департамент ограничения людей от вредных ценностей и искусств. В прежние времена он оказался бы на задворках политики, но не теперь. Светлые умы после тотальной чистки, когда из Города были изгнаны все переехавшие и понаехавшие, кроме тех, кому удалось выбить разрешение, милая Mady, мысленно я поднимаю за тебя бокал с твоим умопомрачительным кофе, поцелуй от меня Катрин, эти умы пришли к выводу, что на экономические показатели каждого горожанина негативно влияют спонтанные эмоции и чувства, да и жизнелюбие в целом. Красота, искусство, религия, любовь, что в принципе одно и тоже. Спросишь, зачем вообще нужен социум? Не знаю, дорогая, не знаю. Мне тоже не понятен мир, самоцель которого состоит исключительно из потребления.
Ограничители стоят выше ДОЛОВЦОв, и о них почти нет никакой информации. Я понятия не имею, насколько много знает лысый тип о моих экспериментах. Думаю, он и сам не знает, что хочет от меня получить. Не верю, что он думает о благе Социума. Может, думает, что я смогу наштамповать ему армию послушных горожан? Да как же он не понимает. Я ведь не выдумываю. Нет, Фермина, здесь что-то другое. Он ненавидит меня. Именно меня. Не знаю, почему.
* * *
Пока Алекс вел мысленные разговоры с цветком, его антагонист сидел, вперив свои ледяные глаза в протокол допроса Лиз.
– Вот ведь сумасбродная особа! На лицо тлетворное влияние нашего господина писателя! Не признает. Ну, ничего, как только осознает, что ее дружку светит срок за неподобающее поведение, впрочем, как и ей самой, мигом стает покладистой. Они все у меня на крючке. А для господина писателя есть кое-что особенное. Сначала его девчонка, потом развитие сюжета и бум! Кульминация – неожиданная встреча с прошлым. – Ограничитель отвел взгляд от бумаг, нажал кнопку и скомандовал:
– Приведите мне из 554-й вторую задержанную во время циркового представления. Что? Да. Через десять минут. И подайте нам кофе.
* * *
– Какую музыку вы любите?
– С чего Вы взяли, что я вообще люблю музыку?
– Мы изучили Ваши склонности.
– И что же, антисоциализм у меня в крови?
– Не совсем, но судя по нашим сведениям, Вы предрасположены.
– К чему?
– К вредным искусствам.
– Бог ты мой! А мои медицинские анализы Вам ничего не говорят? Я, знаете ли, пару лет назад потерял память, поэтому понятия не имею, к чему я предрасположен, хотя, постойте! Прямо сейчас я предрасположен послать Вас и в особенности ваш достопочтенный департамент к черту!
– Вы упомянули бога и дьявола в одном предложении.
– И?
– Упоминать и то, и другое считается вредным и нежелательным в Социуме. Хотя, можно сделать вывод, что представления у Вас скорее литературные, а не религиозные.
– Из этого следует?
– Что вы много читали еще до потери памяти. Много вредных произведений.
– Вы такая умная!
– Я дипломированный головоправ. А ваш сарказм свидетельствует не в вашу пользу. – Алекс с шумом выпустил воздух из легких. Эта необыкновенно спокойная женщина раздражала неимоверно.
– Начнем сначала. Так какую музыку вы любите?
– Вам разрешено употреблять это слово?
– Да. В научных целях. Отвечайте на вопрос, иначе мы никогда не закончим тест.
– Хорошо. Я люблю, – Алекс намеренно произнес по слогам, – музыку светлых гениев – Моцарта и Шуберта. Я люблю музыку темных гениев – Вагнера, Сен-Санса. Я люблю музыку неопределившихся гениев – Стравинского, Чайковского. Достаточно?
– Разумеется. Большинство горожан понятия не имеют, кто это.
– Они не такие бездушные и необразованные как представляется Вам и прихвостням из ПППП.
– Это всего лишь статистика. Мало кто бы понял, о ком Вы говорите.
– А я и не жду, что меня поймут.
– А чего Вы ждете?
– Когда Вы отстанете от меня. Вашей бригаде головоправов не приходило в голову, что проще скрывать свои знания?
– Интересная мысль. Мы надеемся, с Вашей помощью исправить ситуацию.
– Не дождетесь. Вы напишите в отчете, что я просто спятивший писатель с манией величия. – София укоризненно посмотрела на Алекса. – И как же мы добьемся этого? Заставите меня?
– Почему нет? – Алекс ухмыльнулся. София, еще раз бросив на него ироничный взгляд, протянула свой блокнот.
* * *
– Какую музыку вы любите? – Человек в сером отхлебнул из чашки.
– Я не люблю музыку.
– Даже радио Социума не слушаете?
– Здоровый человек не станет слушать 24-часовой поток рекламы.
– Скажите, Лола, что мы упустили?
– Вы о чем?
– О Вас, разумеется. Молодая красивая образованная девушка путается с антисоциалом, с писателем. – Лола собралась было гневно возразить, но осеклась и лишь на секунду опустила глаза.
– Как и в случае с радио, это мой выбор.
– Ах, я понимаю, вредная интеллигентская среда, в которой вы вращаетесь, позволяет Вам так думать, но скоро Вы поймете, как ошибаетесь.
– Вам, господин Ограничитель, полагаю известно, кто я, и чем занимаюсь. Так вот, то, чем я занимаюсь, предполагает трезвый взгляд на факты.
– Может быть, я разочарую вас, но скоро потребности в архивариусах не будет, мы напишем новую историю.
– Я не архивариус, хотя это очень достойная профессия. Я как раз-таки историк, а значит, когда Вы уничтожите все, что было на самом деле, я стану изучать вашу историю, горько вздыхать и попытаюсь рассчитать, сколько Социум протянет в таком виде, и как далеко все зайдет.
– Будьте уверены, я лично об этом позабочусь. Ваш кофе остыл. Не доверяете?
– Странный вопрос.
– Хорошо, поговорим о другом, раз уж Вы сегодня столь откровенны.
– Я вся внимание.
– Алекс. – На мгновение Лолу выдал взгляд, разумеется, стальные глаза тут же вцепились в нее.
– Я до сих пор не понимаю, почему Вы удерживаете нас здесь.
– Под предлогом профилактических бесед и возможного сотрудничества.
– Слабо верится, Вы относитесь к нам, как к арестантам.
– Да. А могу и хуже. У меня, Лола, знаете ли, очень давно развязаны руки в отношении таких, как вы.
– Чего вы хотите?
– Ответов на простые вопросы. Первый – знаете ли вы о необычных способностях вашего, хм… партнера. Второй – подвергались ли Вы его психологическому воздействию? – Лола улыбнулась.
– Алекс, конечно, необычный человек. Как Вам известно, он не совсем здоров и никому не делал плохого.
– Как вы познакомились?
– А Вы не в курсе?
– Вы мне льстите, Лола.
* * *
– Какую музыку Вы любите?
– А с чего Вы решили, что я вообще люблю музыку?
– Такая девушка не может ее не любить.
– Мы уже два раза произнесли слово-табу.
– Вы только один, и, если что, я все возьму на себя.
– У Вас старинные манеры.
– У меня обычные манеры. Так, что насчет музыки?
– Я люблю инструментальную, джаз. Мы сравнялись в счете. Не буду опережать вас. Мне…
– Нравится.
– Спасибо. Мне нравится, как играет Макс со своим бэндом, есть в этот что-то свободное, живое. Еще в архиве я нашла много записей фольклорной музыки… Это чудо какое-то.
– Я бы послушал.
– Напрашиваетесь в гости?
– Ах, неужели я прав, и Лола вовсе не примерный сотрудник архива? Вы ее переписали?
– Более того! Я ее зашифровала. И раз уж Вы знаете мой маленький секрет, можете обращаться ко мне на «ты».
– Тогда уж и ты будь добра.
– Я надеюсь, после такого ты не станешь меня звать на еженедельное свидание?
– Еще чего! Не собираюсь лишать толстяка Валиса работы.
– Ты с ним знаком?
– Однажды мы с Максом напоили курьера и переписали повестки. Как ты можешь догадаться, про Андреаса тоже не забыли. Он был приглашен на свидание с Mady!
– Как вы могли? – Лола рассмеялась, – надеюсь, вы хотя бы ее предупредили.
– Конечно! Все прошло в лучшем виде. Бедняга так краснел.
– Он был в розовой мантии?
– Шутишь? В штатском. Но галстук повязал розовый. Расскажи, как ты избавилась от купидонов из ПППП?
– А я и не избавилась. Как раз сегодня у меня назначено…
– И ты пойдешь?
– Нет.
– Скажешься больной?
– Не люблю врать.
– Ты опередила мой вопрос.
* * *
Ах, Фермина, как жаль, что ты отцвела то, что положила природа, и воспользовалась услугами Карибского речного пароходства23. Я не виню тебя, нет, я бы тоже многое отдал, хотя не владею, в сущности, ничем, ради того, чтобы плыть рядом с любимой, пока течет жизнь. Безразлично куда. Хотя, для нас я выбрал бы лучшие декорации. Лола вот уверена, что я был в Городе Гюставовой башни. Не знаю, но вполне могу представить, как мы бредем вдоль набережной Орсе, она держит меня под руку, другой зарывается то и дело в свои волосы, точно в ее ладони поместился ветер и норовит пробраться поближе к коже. Я уже ревную. Фермина, как жаль. Нет тебя. Нет ее. Что же я наделал? Эта… доктор обставила меня точно мальчишку. А я-то хорош. Нет бы прикинуться потерявшей память овечкой. Принял вызов. Решил утереть им всем нос, а только туже затянул петлю. И если бы только у себя на шее… Лола…
* * *
– Вот Вы говорите, что не знакомы с психологическими методами вашего друга. А я могу доказать обратное, – Лола приподняла бровь.
– Не сомневаюсь. Есть ли что-то, чего Вы не можете доказать?
– Язвите?
– А что мне остается? Мы ходим с вами, бродим вокруг да около. А между тем, нам все еще не предъявлены никакие обвинения.
– Хотите обвинений? Потерпите немного. Мне это не будет стоить ничего. Свыкнитесь с мыслью, что Вы здесь надолго. И ваш… Писатель тоже. У него, между прочим, дела получше, все-таки Доктор София – прекрасный специалист… – Холодные глаза неотрывно следили за лицом Лолы.
– Доктор София?
– Только не говорите, что ревнуете! – Ограничитель прижал руки к груди в притворном жесте.
– Что Вы, как можно? Ревность вредна, впрочем, это, пожалуй, единственное, с чем я согласна в дикой концепции изъятия чувств, разработанной ограничителями.
– Даете мне аргументы для обвинений?
– Как хотите. Мне все равно.
– Ревнуете.
– Я не собираюсь спорить с Вами.
– А это правильно, умно, я бы сказал. Начнем сначала. Знаете, я еще ни с кем не был так терпелив, как с Вами.
– Комплимент, господин Главный ограничитель?
– Как хотите.
Глава 19. Персонажи. Герман
– Гремлин Герман дремлет в дровнях. Гремлин Герман…
– Эй, парень, что ты там бормочешь? Иди сюда!
Седой человек с короткими волосами и бородкой оторвался от разглядывания вестника Социума и внимательно посмотрел на Альберта.
– Ппп… П-простите, пожалуйста. Я не хотел мешать. П-просто я переживаю, и очень скучно.
– Ничего, ничего, какой еще Герман гремлин?
– Не Герман гремлин, а Гремлин Герман…Эту считалку я выдумал еще лет в десять. Бабушка научила меня, чтобы мой мозг лучше работал.
– И как? Получилось? – Хмыкнул человек с бородкой?
– Кажется, не очень, иначе я бы, мы бы не оказались здесь.
– Мы?
– Да, я и моя… па… партнерка, ой, партнерша, извините, не нравится мне это слово.
– Мне тоже. За что вас?
– Мы целовались во время циркового представления. Какой-то репортер вел прямой эфир. – Человек с бородкой присвистнул.
– А я-то думал, все потеряно, разрушено этими идиотами из ПППП и другими.
– Другими?
– Ограничителями. Хуже нет прислужников социума.
– Я никогда не встречал ограничителей, только ДОЛОВЦов, когда мы с бабушкой читали стихи. – Человек с бородкой странно посмотрел на парня.
– Твоя бабушка, похоже, была нормальным человеком.
– Почему была? Я надеюсь, что с ней все хорошо, хотя из-за того, что я наделал, она наверняка очень переживает. Знаете, она такая… Может и сюда пробраться. Однажды, я помню, она уже спасала одного человека. – Седой мужчина принялся разглядывать Альберта, будто силясь вспомнить что-то.
– Почему Вы так смотрите?
– Как Вас зовут, молодой человек?
– Альберт.
– Альберт… А вашу бабушку?
– Анна.
– Анна…
– А Вы?
– Я? – Герман Гесин внимательно смотрел на внука той, которую когда-то любил почти больше всего, но меньше страха… – Я – никто. Не важно. Я очень давно здесь, и не нуждаюсь в определении. Моя личность стерта.
– Как это стерта?
– Я бы не хотел, чтобы Вы или Ваша… – Герман улыбнулся, – спутница об этом узнали.
– Спутница… Какое красивое слово.
– Пользуйтесь!
– Спасибо. Вам грустно?
– Нет, что Вы…
– Я может и не самый умный, но бабушка всегда говорила, не бросай того, кому грустно или больно.
– Ваша бабушка добрая женщина, ей, наверное, непросто живется…
– Никого другого, кто бы так любил жизнь, я не встречал.
* * *
– Мария, мы должны предпринять хоть что-то!
– Что, мама, что мы можем сделать?
– Но ведь Альберт твой сын! И мой внук.
– Единственное, что можно сделать – это пойти к ним и сказать, что он болен и не может отвечать за свое поведение.
– И окончательно его раздавить?
– Зато он будет дома.
– Или его отправят на лечение, после такой-то выходки! Нет, Мария, мы не можем этого допустить.
– Это ты, мама, ты все это допустила. Я понятия не имею, кто эта девушка, откуда она взялась, как долго они были вместе, ведь Альберт все время бежал к тебе, как только получал повестку от ПППП, к тебе, мама, не ко мне! А теперь вот это. Я столько сил потратила, чтобы устроиться на приличную работу, думала, наконец, мы станем жить нормально. Переедем отсюда! Скоро все узнают, и я потеряю место! На что мы станем жить???
– Мария, успокойся. Мы справимся. Я пойду туда. Я верну его.
– Что ты несешь? Кто станет тебя слушать?
– Станут.
* * *
– Нравится Вам цветок, Алекс?
– Очень мил. Как его зовут?
– Не понимаю…
– Вы не придумываете имена цветкам?
– Не приходилось еще, но мне нравится идея. Как бы Вы его назвали?
– Цирцея. Такой беззастенчиво прекрасный, а под лепестками притаилась ревность, тоска и страх.
– А Вы, стало быть, Одиссей?
– А Вы, стало быть, любите греков?
– Нет. Не люблю.
– У меня дежавю.
– Расскажите?
– Это не связано с потерей памяти. Просто одна девушка уже сравнивала меня с Одиссеем.
– Опишите мне ее.
– Давайте блокнот.