Егор Викторович Ивойлов
Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета
Самым «быстрым» способом, являются различные направления отшельничества и аскетизма. В принципе, любой человек может стать отшельником/аскетом/садху/йогином/святым на определенном этапе жизни, это даже поощряется обществом. Такой человек должен посвятить себя достижению мокши/освобождения от земных наслаждений (камы), материальных благ (артхи) и от долга (дхармы) с целью познания и воссоединения с богом. Сегодня в Индии 4-5 миллионов различных садху (точных данных, естественно нет).
Одним из таких отшельнических течений является Агхори. Эти люди практикуют особые способы поклонения Шиве через поедание частей тел мертвых людей, медитацию рядом с трупами. Кроме этого, существуют даже более отталкивающие ритуалы такие как: поедание гнилого мяса покойников, экскрементов людей и животных, сношения с проститутками на местах кремаций и погребений. Практикуются всевозможные магические ритуалы с костями, черепами, применяются различные опьяняющие средства и наркотики.
Столь омерзительные практики призваны подчеркнуть отречение аскета от всего материального. Садху, своими действиями, демонстрирует ничтожность и тленность всего, что окружает человека. Время, в своем бесконечном течении пожирает все: красоту, здоровье и молодость, обращая в тлен и прах. Все, что родилось находится на пути к разложению, поэтому нет никакой разницы между младенцем и гнилым трупом. Согласно учению Агхори, недостаточно просто нищенствовать, держать пост и целомудрие, как это принято у других отшельников. Нужно презреть саму разницу между жизнью и смертью, отказаться от понятий добра и зла, «чистого» и «грязного», осознать абсолютную иллюзорность бытия. В каком-то смысле, философия Агхори – это логичное развитие идей «укрощения» плоти через аскетизм, отшельничество, монашество, пост и т.д.
Агхори встречаются по всей Индии, особенно в священных городах Тарапит, Варанаси. Их можно узнать по крайне запущенному виду, спутанным волосам и телу, покрытому пеплом (возможно с погребальных костров). Местные жители относятся к ним со смесью уважения, страха и религиозного трепета. Считается, что они обладают сверхспособностями, черной магией, могут проклинать, левитировать и т.д.
Несмотря на жуткие ритуалы, и личную нищету Агхори активно занимаются благотворительностью. Например, на их пожертвования построен приют для прокаженных в Индии. Правовой статус секты определен достаточно двусмысленно. С одной стороны, каннибализм однозначно запрещен, с другой стороны традиционные религиозные практики, в том числе и Агхори, поддерживаются правительством. В целом, можно сказать, что с ростом уровня образования и благосостояния в Индии, секта Агхори (как и другие религиозные практики) постепенно превращаются в аттракцион для туристов.
Глеб вернулся в отель. Пожалуй, с него было достаточно впечатлений. Купил билет в Гоа. Пообедал, вздремнул немного в номере.
Глава 13. Алиса в Варанаси.
С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – ко злу.136
На привокзальной площади Варанаси было шумно, грязно, жарко. Сотни людей, такси, тук-туков, автобусов и коров медленно ползли перед глазами, мельтешили, сливались в нескончаемый поток. На тротуаре располагались билетные кассы, туристические офисы, пункты обмена валют закусочные и торговые лавки. Со всех сторон на Алису обрушивались незнакомые языки, музыка, запахи. Казалось, что жизнь пузырилась, закипая в лучах восходящего солнца. В сплошном потоке людей и машин мелькали повозки, запряжённые ослами и буйволами, ручные тачки с поклажей и фруктами, собаки и, даже, один верблюд. Почему-то, Алисе пришла мысль, что она никогда не видела в Индии котов. Неужели в Индии нет котов?
В целом, привокзальная площадь выглядела вполне тривиально для Индии. Однако, в глаза бросались буквально толпы больных и покалеченных, которые демонстрировали свои увечья. Под изжигаюшим солнцем, на грязных тряпках сидели и лежали безрукие и безногие дети, женщины с обожженными лицами и невероятно истощенные мужчины. У одного старика виднелась ужасная, гниющая рана в черепе. Алиса была уверенна, что заметила там копошащихся, белых червей. Ей стало дурно.
Алиса почти бежала по направлению к автобусу, старалась не смотреть по сторонам. Ужасные нищие тянули руки, стонали, рыдали. Во всем чувствовалась какая-то жуткая театральщина, ужасающая фальшь профессиональных попрошаек, которую, все же, невыносимо видеть.
Алиса с облегчением зашла в автобус. Она задумчиво посмотрела в окно. Где-то, в тени привокзальной подворотни группа нищих и калек столпились вокруг импровизированного игрового стола. Они восклицали, смеялись, что-то ели. Вокруг бегали почти голые дети. Один из них раскручивал над головой дохлую крысу, держа животное за хвост. Потом швырнул ее в толпу своих товарищей и те разбежались с хохотом. Сцена выглядела насмешкой над смертью, жизнью и болью. Над фарсом бытия, его иллюзорностью и суетой.
Как же легко любить Индию, сидя в Гоа! Там, где дорога сама появляется под ногами идущего. Теперь, попробуй полюбить Индию, когда она открывает себя с другой стороны, когда она устала выжимать для тебя все благости и соки, устала осыпать своими дарами. Когда она показывает свои слёзы и боль. Попробуй полюбить этих самобытных людей, с самого рождения привыкших к грязи, шуму и беспорядку. Попробуй не разозлиться на них кричащих, предлагающих, лезущих, просящих. Попробуй не осуждать ту мать, чей трёхгодовалый ребёнок так привычно валяется в грязи пыльной дороги, пока она просит милостыню. Попробуй понять наглых торговцев фруктами, одеждой, жильём. Попробуй увидеть природу Индии изнутри, оказавшись в самом центре бытия, нищеты, разрухи, нужды, грязи и голода, на границе между жизнью и смертью. Попробуй любить другую, настоящую Индию, не в Гоа, а там, где у людей нет поводов улыбаться. Но они, все же, смеются.
Внезапно, раздался звон бьющегося стекла, скрежет металла и визг тормозов. Алиса обернулась. Посреди улицы автомобиль такси сбил бродячую корову. Сцена выглядела жутко. Капот был смят практически до салона. На метры вокруг все перемазано коровьей кровью. Водитель неестественно выгнут. Он оказался зажат между рулевым колесом и сидением. Дышал судорожно, часто. Не шевелился, лишь стонал. На мгновение все стихло. Сотни лиц были обращены к месту происшествия. Водитель немного пришел в себя. Завертел головной, в панике. Смотрел на окружающих, лицо было сведено судорогой страха.
Внезапно, словно по команде, толпа ринулась к перекореженному автомобилю. Водителя выволокли, швырнули на асфальт. Он поднял руки, объяснял что-то, но несколько десятков человек принялись избивать его, не слушая никаких оправданий. Толпа ревела от возмущения и негодования. Удары сыпались в лицо, в живот, в пах, по рукам и ногам. Кто-то царапал, рвал. Прошло буквально несколько мгновений, а голова и тело мужчины превратились в кровавое месиво, с которого свисали клочья изодранной одежды.
Спустя несколько секунд, появились полицейские, вооруженные длинными деревянными прутами. Они тоже не церемонились. Лупили всех без разбору, пробивая себе дорогу к месту происшествия. Одному мужчине удар пришелся прямо в нос. Брызнула кровь. Несчастный прижал ладони к лицу и согнувшись уковылял куда-то. Полицейские быстро окружили место аварии. От куда-то появились носилки. Водителя унесли. Опустело. Стихло.
Автобус Алисы тронулся. Казалось, что шофер не хотел уезжать, пока не увидит развязку.
-Вот это жесть – произнес молодой человек, который сидел рядом с Алисой.
Это был светловолосый парень лет двадцать пяти. Длинный и очень худой. С ним сидела девушка невысокая, плотная. Вместе они выглядели довольно странно. Несмотря на это, держались за руки и очень мило смотрели друг на друга.
– Что вы сказали? – ответила Алиса.
– Говорю, ужасная сцена на вокзале. Видели?
– Да.
– Вы уже бывали в Варанаси? – спросил парень. Когда Алиса отрицательно мотнула головой продолжил – Мы тоже впервые. Надеюсь дальше будет не так экстремально. Меня, кстати, зовут Костя, а это Вера – Вера подняла вверх раскрытую ладонь, в знак приветствия.
– Алиса.
– Куда ты направляешься, Алиса?
– Думаю посмотреть Сарнатх, для начала.
– У нас такой же план. Будем держаться вместе?
– Давайте.
Где –то далеко позади остался шум и запах Варанаси. Стихла суета, улеглась пыль. Ветви, покрытых густой листвой кустарников, жадно тянулись к небу, купаясь в душных лучах солнца. Над деревьями возвышались аккуратные шпили красивых храмов. Разноцветные флажки реяли в порывах слабого ветерка, затем обвисали бессильно, словно отдыхая. Вдоль дороги встречались аккуратные ограды с каменными львами и буддами. Все казалось каким-то искусственным, не индийским, слишком ухоженным и чистым. Автобус остановился.
Перед Алисой раскинулся небольшой, уютный парк. Вот он, Сарнатх – одна из древнейших святынь буддизма. Сердцем комплекса является огромная развалила, осыпающаяся под воздействием ветров времени, но все еще мощная, дряхлая, похожая на египетскую пирамиду. Не формой, но нагромождением, бессмысленным, но монументальным, как вызов, брошенный вечности в скоротечном человеческом отчаянии.
Это казалось Алисе немного странным. Каким-то затаенным людским сомнением в бесконечности собственных перерождений. Словно попытка пригвоздить время огромной грудой гранита, передать тем самым искру собственного бытия в грядущее. Как-будто древние строители пытались перестраховаться. Сомневались, что проснуться еще раз, закрыв глаза, при погружении в последний, смертный сон. Быть может, столь немногие достигли просветления в буддизме, главным образом, из-за того, что очень сложно преодолеть жажду жизни и страх перед небытием?
Мысль ускользала, скрываясь за очередным поворотом рассуждений. Словно бежала всегда на шаг впереди, исчезала, стоит протянуть руку. Вспомнила Гессе:
«Стоит только высказать какую-нибудь мысль вслух, как она уже получает несколько иной характер, звучит немного фальшиво, немного глупо».137
Где-то здесь, более двух тысяч лет назад Гаутама Будда прочитал свою первую проповедь. Всюду, среди руин древней школы, ощущала пробегающие тени. Призраки? Некогда люди, сейчас лишь сумрачные силуэты, где-то на границе восприятия, иллюзии, фантомы. Иногда, звук, почти не различимый, всегда эхом, порывом ветра, шепотом крупинок, рассыпающихся камней, изрезанных витиеватыми узорами. Алиса села на скамью под огромным раскидистым деревом. Прислушалась. Кажется, шаги. Удаляющиеся всегда, но никогда не исчезающие. Наверное, так звучат молитвы, произнесенные тысячи лет назад…
От куда-то появились буддистские паломники, затянули свои мантры. Призраки подхватили. Вот остатки ступеней. Куда ведут – не знает никто. Быть может, в истинную реальность, где нет прошлого, настоящего и будущего. Где все предметы и новые, и старые одновременно, где все люди еще не родились и уже умерли. Все существует во всех своих ипостасях одновременно. Нет не одновременно. Надо постараться не использовать этого слова. Ведь оно, лишь порождение нашего ограниченного сознания, которое искажает реальность, мешает смотреть на настоящий мир. Разум пытается обмануть. Показывает нам маленькие частички, выдавая их за целое. Вот смотри, это настоящее. Все теперь прошлое. Смотри дальше. Уж не поэтому ли все кажется не настоящим, иллюзорным? Конечно! Обман, он и есть обман. Нужно видеть всю картину. Надо отрешиться. Вырваться из потока, встать на берегу, научиться видеть все сразу. Все картины, чувства, состояния, звуки, тогда зазвучит вселенское, объединяющее, божественное «Ом» …
Подошел Костя:
– Где думаешь ночевать?
Алиса пожала плечами, все еще поглощённая своими мыслями.
– Как насчет остановиться по каучсерфингу у кого-нибудь?
Алисе этот вариант не показался особенно привлекательным. Она подняла глаза на Костю и его спутницу. Они тоже смотрели на девушку, довольно критически, почти с обвинением, которое свойственно людям, считающим, что они знают самый лучший путь.
– Там есть какой-то богатый, местный старик, у которого огромная квартира в центре Варанаси. Думаю, было бы интересно погостить у него.
– Ладно, поехали к нему – сказала Алиса. Она бы никогда не решилась ночевать у незнакомого мужчины, если бы была одна.
– Тогда, предлагаем сейчас поехать к Гангу. Нам надо сегодня все посмотреть, у нас утром поезд в Агру.
– Хорошо. Поехали к Гангу. – Алиса посмотрела в бесхитростные голубые глаза. «Пожалуй, повезло, что я их встретила» – подумала, сказала в слух:
– Вы уже пользовались каучсерфингом?
– Да, почти всегда останавливаемся по каучсерфингу в новых городах. Но одинокой девушке, пожалуй, не стоит так делать.
Сели в автобус, который должен был ехать в сторону набережной Ганга. Вскоре очутились в тесном ущелье между трех-четырехэтажными домами. Вязко, медленно, душно волочились в толпе пешеходов, животных и автомобилей. Над улицей весел удушающий смрад, состоящий из запахов пота, нечистот, гнилых фруктов, выхлопных газов и пряностей. Странно, но воздух казался привычным, заметным, только если думать о нем. Окружающие люди выглядели как монахи, паломниками, или пилигримы, хотя, по-видимому, были обычными горожанами. Их яркие в прошлом одежды стали серыми от пыли и нестерпимого солнца. Казалось, что они прошагали так тысячи километров в вечном крестном ходе, по святым местам всей планеты. Прошли мимо Рима, Иерусалима, Мекки, чтобы завершить свой путь в Варанаси, на берегу Ганга. Процессия медленно двигалась мимо шумных торгашей и зазывал. Прямо на земле лежали пирамидки фруктов и овощей. Темный проем одной из городских арок служил мясной лавкой: в клетках сидели живые курицы, свисала туша козы с ободранной шкурой.
Автобус остановился. Вышли и сразу увязли в толпе. На ломанном английском вопили зазывалы отелей, хостелов и ресторанов. Нищие молча тянули руки, смотрели огромными, черными глазами. Алиса держалась за руку Веры, Вера держалась за Костю. Так протискивались вперед, к набережной.
Ганг предстал черной, вязкой бездной. Огни города мерцали на его поверхности, казалось захлебывались, вязли, тонули. Гуляли до вечера.
***
В сумраке они подошли к многоэтажному, жилому дому, таких очень мало в Варанаси. Индус встречал возле подъезда. Немолодой, невысокий, с круглым, мягким животиком, в очках. Улыбался приветливо, отрыто. Казался немного стеснительным, интеллигентным. Одет во европейски: белая рубашка, джинсы, вычищенные до блеска туфли. Протянул Косте ладонь, пожали руки. Жестом пригласил войти. Назвал свое имя – Алиса не запомнила.
Квартира оказалась очень просторной, можно сказать роскошной. Показал спальни: отдельную для Алисы и для Кости с Верой. Пригласил к столу – все уже было накрыто.
Перед гостями стояли огромные металлические подносы с Тхали. Алисе нравилось это блюдо, или скорее, не блюдо, а такой способ сервировки стола. На общем подносе стояли небольшие плошки с соусами чатни, маринадами, пророщенными ростками каких-то злаков, йогуртами, тушёными овощами, рисом, лепешками и похлебкой дал. Все было очень вкусно, сытно, приготовлено без особой остроты, очевидно, специально для гостей, что было особенно трогательным.
Разговаривали мало. Алиса заметила, что Костя и Вера очень слабо знают английский. Когда было необходимо сказать, что-то хозяину дома они долго подбирали слова, глупо жестикулировали и хихикали. Обращались к Алисе за помощью.
Индус удалился на несколько минут. Вернулся с подносом, на котором стояли стаканы с чаем и сладостями. Это были джалеби, кондитерские изделия, напоминающие птичье гнездо. Их делают из смеси, муки и йогурта, затем вытягиваются нити теста и обжариваются в масле гхи, придают угощению нужную форму, поливают сиропами, обсыпают орехами, специями. Готовое блюдо охлаждают до хрустящего состояния, получается невероятно вкусно.
После ужина Алиса поблагодарила хозяина, встала, прошлась по гостиной. Убранство, в целом, было вполне современным, в европейском стиле. Лишь, небольшие штрихи напоминали о том, что квартира находится в Варанаси. Самой примечательной деталью был алтарь Ганеши. Добродушный, пузатый Бог с головой слона лучился счастьем, улыбался немного глуповато, казалось подмигнет, если смотреть долго.
– Ganesha138 – произнес хозяин дома, заметив интерес Алисы. Девушка кивнула, улыбнулась.
Прошла немного дальше, к окну и выходу на балкон. Почувствовала тихое жужжание кондиционера. Воздух показался каким-то спертым, тяжелым, навязчивым, из-за запахов специй, человеческого дыхания и тепла. Раскрыла дверь на балкон, вышла. Город уже накрыла тьма, но все светилось золотисто-мертвым светом фонарей, окон и фар. Небо, казалось впитывая это томное, призрачное сияние, окрасилось цветом глубокой воды, или бездны немного синей, немного изумрудной, но вязкой, черной в своей основе. По улицам все еще текли реки машин и людей. Несмотря на это, Город казался одиноким, отстраненным, задумчивым, дряхлым. Вечный старик, взирающий безразлично, на прохожих.
К Алисе подошел хозяин дома, встал рядом. В его руке был стакан с чаем.
– Great view.139 – сказала Алиса.
– Yes.140
Они помолчали какое-то время. Индус посмотрел на Алису пристально, задумчиво, слишком долго.
– You look tired.141 – произнес он. Голос звучал мягко, заботливо.
– Yes, I'm very tired. I only dream of taking a shower and going to bed.142 – произнесла Алиса. Перед глазами пронеслись воспоминания о душных поездах и автобусах. Девушка смотрела в даль, позволив себе погрузиться в приятные мысли о теплой воде, смывающей дорожную пыль и пот. О мягкой кровати, в которой можно лежать, раскинувшись как угодно, в блаженной тишине и одиночестве.
-In that case, let me walk you out.143 – индус сказал почти ласково, улыбнулся. У него был очень приятный голос, звучащий искренно, можно сказать, почтительно. В его доброжелательности невозможно было разглядеть и тени корысти. К тому же, Алиса совершенно угасла, растаяла от ужасной усталости, не осознаваемой, до этого момента. Девушка кивнула в знак согласия.
-Follow me.144 – хозяин дома кивнул в по направлению к гостиной. Алиса последовала за ним.
Он проводил девушку в ванную, выдал полотенце, удалился. На прощание, прикоснулся открытой ладонью к плечу девушки, как-то трогательно, по-братски.
-Good night.145 – выходя из ванной комнаты, он на секунду задержался в дверном проеме, маленьким, округлым силуэтом, как оживший Ганеша из гостиной. Взглянул на Алису, как-то не в глаза, а немного выше. Вышел.
-Good night.146 – Девушка осталась одна, в тишине. Электрические лампы на потолке заливали помещение приятным, мягким светом, немного потрескивали.
Алиса с наслаждением помылась, скользнула в коридор, вошла в выделенную ей спальню. Комната была просторной, с красивой, широкой кроватью. Все щегольски чисто, ново, немного кокетливо. Одеяло на кровати наполовину раскрыто. Свежее постельное белье почти светилось белизной, манило мягкой, накрахмаленной гладью. Алиса с наслаждением легла на спину, вытянулась, опустила голову в подушки, погрузилась глубоко, как в облака. От куда-то из-за окна доносились звуки Города, шум моторов, гудки автомобилей, обрывки голосов. Казались невообразимо далекими, звучавшими эхом, не отвлекали ото сна…
Проснулась от того, что Вера зашла прощаться.
– Алиса, проснись! Мы уезжаем.
– Уже? Сколько времени?
– Около четырех – за окном едва вспыхивало предрассветное зарево.
Алиса дотянулась до телефона, посмотрела на мерцающий синим экран.
– Подождите меня, выйдем вместе.
– Хорошо, только поторопить, тогда.
Алиса быстро встала, оделась, скользнула в ванную – умылась. Когда вышла, все уже стояли в прихожей, хозяин дома тоже.
– Are you sure you won't have time for breakfast?147 – индус обратился к гостям
– We have a train, maybe Alice?148 – произнес Костя, все посмотрели на Алису.
– No, I'll go too, I want to meet the dawn on the river.149
– Yes, this is a must-see. If you want, stay one more night at my house.150 – индус смотрел на Алису, улыбался.
***
Все улицы вели к Гангу. Старые дома нависали молчаливыми сводами, закрывали небо, погружали во мрак. Когда их построили? Быть может, пятьдесят лет назад? Век? Пять столетий? Тысяча лет? Не понятно. Казалось, что дома постепенно тонут в вязкой земле. Достраиваются непрерывно. Без плана, без стиля. Просто из того, что есть. Вот кусочек стены со сводами и хитрой вязью индуистских узоров – явно старинный, древний. Чуть дальше, кирпичная стена, обвалившаяся штукатурка, мерзкие граффити. Еще дальше деревянные балкончики с колоннами и арками. Улица захламлена до предела. На мостовой кучи зловонных отбросов, пирующие жирные крысы. Люди, занимающиеся своими делами. Неужели тут можно жить? Кто-то шел впереди. Наступил в нечистоты. Не посчитал нужным обратить внимание. Пошлепал дальше, оставляя мокрый след. Воздух был влажным, неподвижным. Чувствовалось присутствие реки, ила, медленных вод, рыбы. Прошла мимо старухи. Бабка куталась в выгоревшее на солнце сари: серое, как и ее лицо. Глаза пустые, на подбородке пучки старческих волос и омертвевшая кожа, застывшая восковой маской. Проход стал совсем узким. Алиса почти касалась стен. Они пахли сырой землей, плесенью, гниющими цветами. Открытое окно. В чреве темной комнаты звуки секса. Тяжелые, душные испарения, человеческих выделений вытекали на улицу. Сливались в сточную канаву с бегущими по течению мыльными разводами, окурками и плевками. В мутных водах рождение пахло, как смерть. Различия терялись, сливались в поток, который впадал в Ганг, вечный, безразличный. Алиса вышла на набережную.
Перед ней вырос древний храм, маленький, покосившийся, столетиями опускающийся в ил, тонувший, или дрейфующий во времени. О мокрые стены билась желтая вода, несущая тину, пустые бутылки, лепестки цветов. Кто-то сидел рядом, почти голый, бубнящий. Дальше еще один храм. Побольше, обнесенный оградой. Стены из черного камня, скульптуры обнаженных женщин, танцующих с многорукими богами. Все замерло, но порыв ветра встревожил листву и огоньки свечей. Тени забегали, статуи ожили. Руки жадно потянулись к пышным грудям и бедрам. Мгновение, и все стихло. Камни вновь обернулись камнями. Лишь на ликах скульптур застыли лукавые улыбки, веселые, чуть насмешливые. Рядом молились аскеты. Лица, обращенные к Гангу, худые, увеченные, покрытые пеплом и пылью. Они смотрели мимо храмов и базаров, мимо горя и наслаждения, мимо мира… Где-то хрипло вскрикнула птица, упала в воду. Алиса посмотрела в глаза одному из монахов. Увидела отражение солнца, домов, реки, саму себя, пустоту. Человек отвернулся. Наслаждение и аскеза. Все и ничего. Рядом и бесконечно далеко. Так ли велика разница? Единство и борьба противоположенного. Одно не имеет смысла без другого. Становится пустым, неразличимым, не понятным, Нужна роскошь, похоть, чревоугодие что бы отбрасывать тень аскетизма, целомудрия, поста. Так, или никак…
Вспомнился Ремарк:
«Жизнь взаймы. Жизнь, когда не жаль ничего, потому что терять в сущности, уже нечего. Это – любовь на грани обречённости. Это роскошь на грани разорения. Это веселье на грани горя и риск на грани гибели. Будущего нет. Смерть – не слово, а реальность. Жизнь продолжается. Жизнь прекрасна!»…151
Алиса шла вдоль набережной, превратилась в ощущения, предчувствия, инстинкты. Вот он рассветный Варанаси. Город великого Шивы. Всегда ускользающий, подрагивающий в парах, восходящих на Гангом, словно за мгновение до того, как исчезнуть. Населен людьми и призраками, которые отражаются в медленных водах. Ступени, уходящие прямо в реку, начало дороги в неизведанное. Куда они ведут? Быть может, на противоположенный, пустынный берег? Берег мертвецов…
Город смотрит. Взирает на омывающихся людей. Что он думает, когда человеческие песчинки отделяются от его улиц и стен, смешиваются с пеплом погребальных костров, погружаются в Ганг, испаряются, проливаются дождем на Город, замыкая круговорот бытия? Варанаси есть, что рассказать, надо только уметь слушать. Алиса слушала. Эхо удаляющихся шагов, голосов, молитв, плеск воды, потрескивание огня.
Вновь, маленьким человечишкой втиснулась в узкие улицы потерянная, рассеянная. Камень, сырость, грязь, вонь. Поворот, тупик, поворот, теперь прямо, нет – поворот. В этих проулках можно заблудиться, сгинуть, умереть – никто не заметит. Зыбучие пески, глины, воды, в которых вязнет Город поглотят и твое тело, не почувствуют. Дуновение, сырое, зловонное – стало холодно. Немного страшно, черная плесень, крыса промелькнула, скользнул лучик света, от куда-то сверху. Да, Город отвратителен, состоит из бомжей, грязи, плесени, гнили, тлена, вони. Город вечен, безразличен, подвижен, но застыл. Он холоден, безэмоционален, безмолвен. Надо пересилить себя, принять, слиться. Почувствовать, как в изгибах улиц течет твоя кровь вязкая, темная, теплая, словно по венам. Стать Городом, по крайней мере, его частью, его призраком, тенью, миражом. Хранить молчание, но разговаривать. Быть безликой и иметь тысячи лиц…
Вышла в толпу, стала ее частью. Медленно плелась в потоке, терпеливо ждала окончания безумства. Незаметно толпа разошлась, растеклась тонкими ручьями по бесчисленным улицам, домам, квартирам. Где-то там, в темных, сырых углах, кухнях, кроватях наступало время семейных склок, одиночества, тихого сумасшествия. Каждая дверь вибрировала эхом чей-то судьбы. К ним вели лестницы, словно из прошлого, но первых ступеней давно не было. Они утонули в песках и пыли, которые пожирают Город. Город мог бы подхватить вибрации своих жителей, меняться вместе со сменяющимися поколениями, но не делал этого, был выше, значительнее, грандиознее. Потому, что Город не толпа, он всегда в стороне. Отвергает массы, мстит им за шум и суету.
Шагнула в сторону. Кирпичная стена, влажная, обвалившаяся. Лестница на крышу, темно. Теперь смотрела с высока. Была видна вся набережная, линия домов, тающая в дыму крематориев. Речная гладь медленно несущая деревянные лодки. Птицы в прозрачном утреннем небе. Постройки столь пестрые и разнообразные, что не поддаются описанию, забываются сразу, стоит закрыть глаза. Свастики, нарисованные на сырых стенах, какие-то вывески. Вереницы людей, тянущиеся к берегу. Воды желтые, утопающие в тумане и безжизненная земля по ту сторону Ганга. Ни людей, ни деревьев, ни, даже травы. Лишь сырые пески, вздымающиеся парами в лучах восхода. Подрагивающие миражи, холодные тени, призраки и духи…Встающее солнце, красное, мерцающее, без четких очертаний, как око. Шива смотрит на свой Город, на Алису. Трогает ее волосы, прикосновением ветра и улыбается теплом утреннего солнца.
Потом Алиса еще долго ходила по набережной Ганга. Становилось жарко. Думала, что надо найти ночлег и возвращаться в Арамболь, наверное, утром. Решила, что можно еще раз переночевать в доме старого индуса. Достала смартфон. Позвонила. Шагнула прочь из Города.