Егор Викторович Ивойлов
Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета
Глава 8. Странствие Алисы.
«Но ты хочешь идти путем скорби, потому что это путь к самому себе? Тогда покажи, что имеешь на это и право, и силу!»53
Алиса смотрела в потолок. Ей было противно и мерзко от самой себя. «Как ты докатилась?» На простыне лежал отвратительный кудрявый волос. Алиса не хотела и думать, от куда он. Находиться в кровати стало нестерпимо. Она сорвала постельное белье и швырнула его в дальний угол. Пошла в ванную. Там стоял кислый запах рвоты. На стене висел выцветший календарь с изображением Вишну и Лакшми. Боги смеялись.
Оделась. Вышла на улицу.
В тот день, разыгрался шторм. Ветер вздымал вихри песка. Свинцовое море было страшным. Черные волны извивались как змеи, жалили друг друга и поднимали в воздух брызги яда. На пляже было безлюдно – хоть это хорошо.
Свернула в поселок. Пыль летела по узким улицам. Закусочные продолжали работать, но есть не хотелось. Алиса вспомнила пачку долларов, оставшуюся в номере:
«Нравится унижать меня? Унижай, я заслужила».
Ей было жалко Диму и, вместе с тем, брезгливо. Пришел как мелкий воришка и украл то, что может принести удовольствие только будучи подаренным. Пустой, жалкий, жадный человечишка. Один из истуканов, которые сбиваются в презренные толпища. Неужели в этом мире все так? Люди, где ваше благородство и великодушие? Где честь и доброта? Кто-нибудь из вас, хотя бы помнит, что это? Грязные, мелкие, глупцы.
Когда Алиса вернулась к своему номеру, Дима ждал ее возле двери. Алиса посмотрела ему в глаза, молодой человек отвернулся.
– Пошли пообедаем – робко сказал Дима. Ему явно было стыдно.
Не говоря ни слова, Алиса потянула за ручку двери. Дима взял ее за предплечье.
– Давай поговорим, Алиса – он смотрел ей в глаза.
– Отпусти – Алиса видела перед собой неказистого человека с тощими ручками и ножками.
– Хорошо. Тогда я сейчас скажу то, что собирался. Выходи за меня. Мы будем хорошо жить, ты не будешь ни в чем нуждаться.
Алиса рассмеялась. Она сама не знала почему. Наверное, от неожиданности.
– Я не шучу, Алиса.
Он быстро замямлил про деньги, дома и автомобили своего отца. Все звучало гадко и жалко. Говорил он, а стыдно было Алисе. Перед ней стоял поверхностный человечишка, неудачник. Почему то, Алиса представила его отца, который счистил салфеткой кусок засохшей грязи со своего ботинка, затем скомкал ее и отшвырнул от себя. Бумажка взмыла в небо, но приземлилась не в мусорное ведро, а в Гоа.
Вошла в свой номер, резко хлопнув дверью. Ее била дрожь.
Ближе к вечеру, еще походила вдоль побережья. Море немного стихло, но все еще беспокойно всхлипывало мутными от песка, солеными волнами. Заходящее солнце больше не казалось чем-то волшебным и завораживающим. Обычный желтый и очень небольшой сгусток света закатился за горизонт, почти не отразившись в море.
«И почему раньше мне это казалось особенным?» – подумала Алиса.
Миллиарды звезд и галактик мерцают в ледяной пустоте космоса. Все они одинаковые, потому что никто на них не смотрит. Красоты, на самом деле, нет. Мы сами придаем смысл и оттенки всему. Поэтому ничего и не существует без нас. Скорее всего, мир просто исчезает, когда мы засыпаем и рождается вновь, когда просыпаемся. Алиса, вообще, считала, что в мире может быть только один человек – все остальные, лишь забавная иллюзия, или тени других миров. Она созерцала свой закат и встречала свой рассвет. Вселенная всегда смотрит только сама на себя.
Алисе, вдруг показалось, что ее опыт в Гоа закончен. Тем более, виза, уже подходила к концу. Наверное, пришло время собираться домой.
Вечером пришла идея съездить в Варанаси на несколько дней. Каждый должен побывать в Варанаси. Оставила почти все вещи хозяину гестхауса на хранение, купила билет на поезд до Мумбаи.
Глава 9. Мумбаи.
Его молчание давило меня; и поистине, вдвоем человек бывает более одиноким, чем наедине с собою.54
Поезд Алисы прибыл в Мумбаи. Перрон быстро заполнился шумной толпой. Люди кричали, размахивали руками, волокли огромные тюки, перевязанные серыми веревками. Алиса прошла мимо локомотива. Он дребезжал и коптил черным, едким дымом. Вырвавшись из душного вагона, поспешила к автобусной остановке. Поезд на Варанаси отправлялся с другого вокзала. Всюду сидели и лежали люди. Мужчины с черными головами и в белых рубашках. Их жены в пестрых сари и с мерцающими на солнце жёлтыми серьгами и перстнями. Дети с белоснежными улыбками, бегающие, прыгающие, ползающие.
Мумбаи пах Индией, как никакой другой город. Природу этого запаха невозможно до конца понять. Это испарения миллионов человеческих тел, шкур бродящих животных, крыс, дорожной пыли, базаров, мусорных куч и автомобилей. Запах кажется неприятным, душным, затхлым, грязным. Это запах тесноты, бедности, труда, нечистот. Так пахнет быт, слезы, старость и смерть. Через какое-то время, привыкаешь. Начинаешь чувствовать нотки пряностей, специй, тропических цветов, моря, благовоний и храмов. Запах становится легче, будоражит, манит, гипнотизирует. Наверное, так пахнет голубая кожа Богов. Этот запах мерзок, но и прекрасен, неповторим. Его невозможно описать, выкинуть из головы, забыть. Тем, кто его почувствовал, он всегда будет мерещится в фотографиях индийских городов, людей, достопримечательностей, в текстах Рамаяны и Махабхараты. Нет. Это не запах. Это дух, который парит над Индией, делает землю оранжевой, а солнце мерцающим, словно, сквозь дымку.
Всюду толпились люди. Алиса задыхалась, злилась, протискивалась. К полыхающему солнцу тянулись клубы испарений. Мусульмане, индусы, сидхи парсы и светлокожие, возвышающиеся, растерянные европейцы. Все вязкой, медленной рекой тянулись к шумной улице. Гул, визг тормозов, непрекращающиеся, пронзительные сигналы. Улица. Желто-зеленые тук-туки, такси, автобусы. Все кипело, плавилось, кричало, тянуло руки, казалось клубком запутавшихся змей, червей, или крыс.
Мысли Алисы путались. Хотелось остановиться, закричать, исчезнуть.
Господь Бог поселил человека в Эдемском саду, чтобы он возделывал сад и заботился о нем.55 Господь Бог заповедал человеку: «Можешь есть плоды с любого дерева в саду, но не ешь с дерева познания всего…»56
«Тогда женщина увидела, что плод дерева был хорош в пищу и приятен на вид, и что дерево было желанно, как источник мудрости; и она взяла один из плодов и съела…»57
«И Господь Бог изгнал ее из сада Эдем…»58
-Miss! Miss!59 – позади послышался голос.
Кто-то схватил ее за руку. Алиса рассержено обернулась. Перед ней стоял неопрятный, тощий индус. Он был босым. Алиса едва сдерживала отвращение, гнев и страх. Посмотрела, как затравленный хорек. Мужчина немного смущенно улыбнулся и протянул ей телефон. Очевидно, Алиса его выронила, или забыла где-то. Стало стыдно за свои эмоции. Вытянула из кармана джинс несколько измятых банкнот, но мужчина отступил в толпу, показывая жестами, что ничего не хочет в качестве награды.
Купила билет и зашла в старый лиловый автобус, украшенный множеством золотых надписей и огромными павлинами, нарисованными вдоль кузова. За рулем пожилой, опрятный водитель в идеально выглаженной, белой рубашке. Расположилась в самом конце салона, у окна. Стекла не было, вместо него блестящие ограждения из толстых, никелированных трубок. Автобус быстро наполнялся пассажирами. Свободных мест не осталось. Даже проход заполнили люди, огромные сумки и тюки. Водитель закрыл дверь.
Старый двигатель взревел. Алиса почувствовала жар, исходящий из-под сидения. Где-то под ногами, завертелись и заскрежетали сцепляющиеся шестерни. Автобус неожиданно резко рванул вперед, не обращая внимания на окружающую его толпу. Водитель кричал, высунувшись из окна и ругался на пешеходов, носильщиков и уличных попрошаек.
Автобус вырвался на широкий бульвар, который протянулся вдоль моря. Бирюзовые волны бились о бетонные волнорезы. По набережной прогуливались люди, мерцающие сквозь редкие, аккуратно постриженные деревья. Вполне уютные, светлые многоэтажки задумчиво смотрели на горизонт. После вокзальной суеты, все казалось тихим и умиротворенным. Даже духота отступила: автобус мчался, почти не останавливаясь. По салону гулял приятный, чуть солоноватый ветерок. Где-то, среди бетонных глыб набережной притаились грубые, самодельные хижины с серыми, плоскими крышами.
– Где трущобы? Я хочу посмотреть трущобы!
Перед Алисой сидели две русские женщины за сорок. Короткостриженые, размалеванные, как старые проститутки. Бесформенные одежды прикрывали дряблые, тучные телеса.
– Марин! Переведи ему. Пусть покажет трущобы – бабища говорила громко, презрительно и с насмешкой осматривая окружающих.
– Трущобс! Мы хотим трущобс – забубнила, вторя баба на ухо, сопровождающему их индусу. Она активно жестикулировала, медленно произносила слова, стараясь тщательно выговаривать каждую букву. Мужчина на английском языке пытался объяснить, что не понимает, но толстухи не унимались:
-Чего ты такой тупой, рубероид? Говорю тебе тру-щоб-с хочу.
Женщина повернулась к Алисе:
-Можете ему перевести, что мы хотим трущобы посмотреть?
Алиса сделала вид, что не пронимает по-русски.
-Чего ты с ней разговариваешь? Не видишь, что она тупая американка?
Бабы заржали, как две кобылицы. Одна из них швырнула пустую бутылку из-под воды в окно.
«Свои хрущебы лучше вспомните. И свой сталинский нищебродский ампир» – думала Алиса – «Что это за холопское стремление почувствовать себя барином? Вы глупые, уродливые, суеверные, обманутые, несчастные, загнанные на работе дуры, а не господа в пробковых шлемах».
Автобус повернул и выехал на прекрасную улицу, застроенную колониальными зданиями. Тенистые тротуары утопали в густой растительности. Пожелтевшие от времени дома тянулись к небу остроконечными башенками и куполами. Медные крыши мерцали зеленоватой патиной на солнце, сквозь листву покачивающихся пальм и баньянов.
Перед Алисой словно оживали картины Верещагина, знакомые с детства. Казалось, что вот-вот исчезнут суетливые тук-туки, такси и мужчины в деловых костюмах. На улицу неспешно выйдет караван огромных слонов, укрытых золочеными попонами. На их спинах, под опахалами из павлиньих перьев будут вальяжно восседать толстые раджи, сверкающие бриллиантами перстней. Или надменные английские лорды, в белых шлемах и красных мундирах. И дамы в изысканных шляпках, делающие вид, что готовы упасть в обморок. Как там у Гумилева?
«Он обернулся… там, во мгле
Дрожали зябнущие парсы
И, обессилев, на земле
Валялись царственные барсы,
А дальше падали слоны,
Дрожа, стонали, как гиганты,
И лился мягкий свет луны
На их уборы, их брильянты.
Но людям, павшим перед ним,
Царь кинул гордое решенье:
«Мы в царстве снега создадим
Иную Индию… – Виденье»60
Алиса бросила раздраженный, брезгливый взгляд на женщин, сидящих перед ней. Они продолжали кудахтать, не обращая внимания на вид из окна.
-Марин! Смотри какой порш!
Бабы воодушевлённо прильнули к окну, чуть не протискивая отвратительные рожи наружу. Одна даже привстала со своего места.
Внезапно, дорога сузилась, деревья и прочая растительность исчезли. Все затянулось клубами душной пыли, сквозь которую проступали поля трущоб. Бескрайние человеческие муравейники гнетущим миражом выросли, застилая собой горизонт. Железные дороги, зловонные каналы, горы мусора, растянутые веревки с сохнущим бельем и…люди. Она вспомнила Северянина:
«…А знаешь край, где хижины убоги,
Где голод шлет людей на тяжкий грех,
Где вечно скорбь, где лица вечно строги,
Где отзвучал давно здоровый смех
И где ни школ, ни доктора, ни книги,
Но где – вино, убийство и… вериги?»61
Да, хижины, действительно, были убоги, но Алиса не видела вечной скорби на проносящихся мимо лицах. Кто-то улыбался, кто-то спешил. Трущобы выглядели просто шокирующими декорациями, за которыми скрывалась вполне обычная сцена жизни. С, часто, банальными любовными историями, скандалами, страстями и прочими суетливыми обще человеческими сюжетами.
«Люди, как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…»62
«Что всю русскую литературу вспомнила, пока каталась в индийском автобусе?» – Алиса усмехнулась сама себе.
Бабы перед ней примолкли и завороженно смотрели на город.
– Марин, какие же они несчастные. – Притворно сострадающим тоном сказала женщина. Было видно, что ей совершенно плевать на людей. Не похоже было, что она, вообще, считала людьми как пассажиров автобуса, так и жителей Бомбея. Марина не слушала. Марина увлеченно фотографировала.
-Потом мне отправишь…
.
«Это вы несчастные, пустые, поверхностные дуры. Дуры набитые.» – думала Алиса.
***
На вокзале, как ни странно, людей было не много. Уже смеркалось. По стенам домов скользили длинные, изломанные тени. Привокзальная публика не вызывала никакого доверия. Вместе с темнотой наползали страхи. Алиса подошла к билетной кассе.
– One ticket to Varanasi second class.63
– Only general ticket.64
Были только билеты без места. Это означало поездку в забитом битком, самом дешёвом вагоне. Алису не привлекала такая перспектива, но оставаться в Бомбее65 до утра хотелось еще меньше.
-One general ticket to Varanasi please.66 – Алиса решила довериться судьбе.
Вышла на узкий, не очень чистый, почти безлюдный и плохо освещенный перрон. В голову закралась мысль, что это место просто рай для грабителей. Если, что даже кричать бесполезно, из-за грохота прибывающих поездов.
Посмотрела в сторону группы молодых мужчин, сидящих прямо на бетонной платформе. Они тоже смотрели на нее. Стало действительно страшно. Алиса вернулась в здание вокзала. До поезда оставалось сорок минут.
В зале было светлее и комфортнее. Немногочисленные ожидающие лежали прямо на полу, хотя почти все стулья оставались свободны. Алиса села. Пару раз она замечала, как черная крыса пробежала из одного угла в другой. Никто, кроме Алисы не обратил на это внимания. На потолке с пожелтевшей и немного облупившейся краской, замерев, висели несколько довольно крупных ящериц.
«Хорошая компания: внизу крысы – сверху ящерицы» – подумала Алиса.
В положенное время, к платформе подошел поезд. Перрон моментально заволокло густым, черным дымом, который клубами окутывал локомотив. Измученные человеческие лица гроздьями прилипли к решеткам, которые закрывали оконные проемы вагонов. Видимо, внутри дышать было совершенно нечем. Моментально, платформа заполнилась тучами людей, которые появились неизвестно от куда. Толпа вжималась в раскрывшиеся двери прибывшего поезда. Алиса робко встала с краю, рвущейся внутрь толпы. Было совершенно не очевидно, что она сможет попасть внутрь поезда, а если и попадет, то вряд ли проживет там необходимые тридцать шесть часов.
– Miss, what are you doing here?67 – к Алисе обратился мужчина в форменной одежде.
– Trying to get on my train.68
– Show me your ticket.69
Алиса протянула свой билет мужчине.
– This is not your train. Your train is late.70
Мужчина отвел Алису в зал ожидания и обещал подойти к ней, когда нужный поезд прибудет, чтобы помочь с посадкой.
Время шло. Поезд опаздывал уже на тридцать минут, а служащий вокзала все не приходил. Беспокойство Алисы нарастало.
«Быть может, он уже забыл про меня. Просижу тут всю ночь, как дура» – думала Алиса.
Пыталась спрашивать окружающих, но никакой информации получить не удалось – английского никто не знал. Почему то, Алиса представила, как засыпает ночью и просыпается от того, что по ней бегают черные крысы.
Несмотря на эти мысли, ее веки постепенно тяжелели. Снился отец.
Папа.
Спокойна глубина моего моря: никто и не догадывается о том, какие забавные чудовища скрывает оно!71
В отцовский дом Алиса входила через высокий подъезд. Ее сразу окутывал сумрак и дыхание сырого бетона. Высокая тёмная прихожая встречала тишиной. Пол из каменных плит вел к ее комнате. За приоткрытой дверью горело окно. В воздухе кружили пылинки, которые плавно поднимались к потолку. Каждый день она входила в этот подъезд, прихожую, комнату. Это был переход в другой мир, в их мир. Его создал отец. В прихожей пахло железом, камнем и кожей. В этом было что-то от папы. Нечто меланхоличное и суровое. Алиса очень любила папу.
Ей было десять лет, кажется. Алиса вернулась из школы домой. Это был один из тех дней, когда настроение особенно сильно влияет на реальность. С самого утра ее угнетало что-то. Казалось похожим на нечистую советь, хотя она ничего не сделала. Быть может, из-за плохих сновидений?
Как всегда, на завтрак папа поставил перед ней огромную тарелку каши, такую же, как и себе, и стакан молока. Каша была невкусная. Алиса никогда не могла доесть даже четверти, но отец никогда не уменьшал порцию. Потом доедал за ней сам.
В школе, вроде, тоже ничего не произошло. Но все казалось мертвым и безрадостным. Казалось, что вечно будешь маленькой и придется всегда ходить в бессмысленную и отвратительную школу.
С недавних пор Алиса дружила с Сашей Сотниковым. У него была мама. У них дома всегда было чисто и светло. Пахло цветами и приправами. Алиса любила сидеть с Сашиной мамой на кухне и показывать свои рисунки. Алиса хотела бы иметь маму.
Саша передал ей любовную записку. Он смотрел, как заяц попавший в капкан. Было жалко его, а еще Алисе нравилась его мама. Поэтому она не отказывалась гулять с Сашей.
Папы дома не было. Алиса открыла дверь своей комнаты. Свет хлынул в темную прихожую. Вытянулся светящимся прямоугольником на полу. Тени дрогнули и спрятались за мебелью, как призраки.
Потом пошла в гостиную. Делать было нечего.
Решила зайти в комнату к отцу. Она очень любила отца. Она боялась отца. Хотя, все-таки, было приятно получить его одобрение. Одобрение того, перед кем так часто бывала виновата. Иногда, между ними случались неприятные разговоры, особенно после ее проступков. Тогда Алиса бывала отчитана и наказана, но после всегда чувствовала себя очищенной от греха. Чувствовала, что может начать жизнь с чистого листа. Продолжить свой путь к добру и свету, забыв о запятнанной совести.
Алиса нажала на ручку и приоткрыла дверь. Как всегда, почувствовала некую робость и благоговение. Это были врата в нечто большее, чем в еще одно помещение. Множество раз она приходила сюда с угрызениями совести, сомнениями и страхом, а уходила с верой в себя, с избавлением и надеждой.
В комнате отца пахло немного не так, как в остальном доме. Больше железа, больше запаха старых книг и что-то еще, разбавленное свежим воздухом из всегда приоткрытого окна.
Раскрыла шкаф. Там хранилось альпинистское снаряжение отца. Алиса подержала в руках папин ледоруб, провела пальцами по связке карабинов. Неловко ухватилась за что-то. Сверху упал мешок со стальником. Пришлось подвинуть стул, чтобы убрать все на место.
Старалась двигаться тихо. Подошла к столу. Стала копаться в ящиках. Алиса иногда позволяла себе рыться в вещах папы. Она обследовала его царство, изучала его, из любопытства, наверное. Один раз даже украла что-то.
В верхнем ящике, лежал маленький медальон с фотографией мамы внутри. Это была любимая вещь Алисы. Она часто приходила смотреть на него. Даже разговаривала, иногда. Представляла, как мама ей отвечает. Как бы она хотела поговорить с мамой по-настоящему, хотя бы раз.
Бросила взгляд на незаправленную отцовскую кровать. Оттуда пахло чужой женщиной. Ее отец был красивым. Женщины любили его. Часто подлизывались к Алисе, наверное, чтобы расположить его к себе.
Алиса всегда ждала, чтобы они ушли. Вспомнила. Представила. В душе вспыхнул гнев. Сжала медальон в кулаке и вышла из комнаты, больше не стараясь сохранять тишину.
Вернулась к себе. Руки сами потянулись к учебнику английского языка. Раскрыла на странице с домашним заданием. Буквы прыгали перед глазами и отказывались собираться в слова. Все мысли были о медальоне, притаившемся в кармане.
Зачем она украла? Она и сама не знала. У Алисы был целый миллион фотографий матери. Быть может, что-то внутри хотело сделать, дурное, чтобы пожалеть себя, навредить себе, почувствовать вину? Почему, что-то внутри нас всегда борется с порядком, хочет внести хаос и саморазрушение?
Ночью она зажгла маленькую свечку. Ей казалось, что она не одна в комнате. Бог был рядом. Молилась, чтобы все люди на свете были счастливы. Обещала, что всегда будет на стороне света и добра. Однако, днем предавала свою клятву. Просто она хотела маму. Наверное, были люди лучше, совершеннее и благодарнее чем она. Наверное, они не злились на Бога, не поддавались дурным желаниям и искушениям. Почему так? Неужели есть избранные, безгрешные, чуждые всему низменному? Неужели святость доступна только избранным? Значит Алиса не была избранной, была обычной? Почему тогда она так стремилась к прекрасному и благородному, по крайней мере, когда оставалась одна? Зачем Бог создал ее такой никчемной? Быть может, это его злая шутка? Быть может, его, вообще, нет. Папа говорит, что его нет. Папа верит только в себя. Быть может, папа – сам Бог?
Почему то, было приятно думать обо всем этом. Было приятно бросать вызов и, одновременно, жалеть себя. Потом Алиса ругала себя за богохульство. Тоже было приятно. Было похоже на ритуал, принесение себя в жертву, на самобичевание.
Подошла к окну. Огонек свечи отражался от стекла. Ее лицо тоже отражалось от стекла. Глаза Алисы были огромными и черными, как бездна. Скорчила пару рожиц. Ей нравилось смотреть на себя.
Улицы почти не было видно. Нет, нельзя сомневаться в Боге! Всегда должно быть, что-то находящееся вне сомнений. Святое место в душе, огражденное от разума. Иначе все развалится, жизнь станет бессмысленной.
Наверное, Бог просто хотел испытать ее, научить подлинной мудрости. Хотя, возможно, это было лишь детским сомнением в собственной полноценности, или страх?
Утром папа позвал к завтраку. Алиса спрятала медальон между книгами и пошла кушать. В то утро, папа заботливо насыпал ягод в ее кашу. Почему –то от этого было еще хуже на душе. Есть не хотелось. Алиса ковыряла ложкой в тарелке. Каждый глоток давался с трудом.
Папа был в хорошем расположении духа. Алиса иногда посматривала из-под лобья на его ухмылку. Чувствовала себя преступницей, загнанной в угол. Чувствовала себя одинокой, не заслуживающей такого хорошего папы, не заслуживающей даже его улыбки. Даже ягоды не казались вкусными.
«Закрыла ли я вчера дверь? Задвинула ли ящик, как было. Может быть, он уже заметил?»
Алиса была готова отдать все, что у нее было. Готова была отдать свою жизнь, лишь бы медальон, чудесным образом, оказался в комнате отца. Она пыталась мысленно молиться, просить Бога. Потом останавливала сама себя. Казалось кощунством думать, что Бог станет слушать такую подлую воровку, как она.
– Как себя чувствуешь, дорогая? Ты сегодня плохо выглядишь.
«Все, сейчас он точно догадается! Папа всегда знает, о чем я думаю. Зачем он меня мучает? Лучше любое наказание, чем это»
– Просто голова болит, папочка…
«Опять я соврала! Я гожусь только на то, чтобы врать и воровать»
– Ну это ничего. Сходи погулять, пройдет.
Алиса опять искоса посмотрела на папу. За завтраком так ничего и не случилось. Отец ушел к себе, оставил в покое.
Алиса легла под одеяло в своей комнате. Под подушкой был спрятан пакетик с конфетами. Она машинально отправляла их в рот одну за другой. Был самый несчастный день в ее жизни. Алиса точно знала, что хуже не может быть ничего. Думала, что самоубийство – это единственный выход. Жаль не было яда.
Была суббота, кажется. Лучший день недели. Обычно, в это время она читала, либо беззаботно играла во дворе. Но как можно читать, или играть в таком состоянии? Как успокоить свои мысли и душу?
«Нет! Это отец во всем виноват. Это он водит баб в мамину комнату. Я не могла это терпеть. У меня не было выбора»
Потом она представила, как поджигает свой дом. Как зарево пожара охватывает весь горизонт и клубы черного дыма вздымаются к небу. Она бы могла спастись, если бы хотела. Только она решила умереть. Пусть папа знает, что неправильно поступал с ней и мамой. Пусть поймет, как он виноват. Конечно же, Алиса попадет на небо, наконец встретиться там с мамой. Конечно же, предстанет перед судом Божьим.
«Только я не покорюсь ему. Ни за что не покорюсь, не попрошу прощения! Пусть наказывает меня как угодно, я ни в чем не раскаиваюсь! И будет спрашивать: ты это сделала? И буду гордо отвечать я:
«Да! И сделаю снова, и снова, и снова! Потому что ты мне не бог, ты мне не отец! Ты создал этот ужасный мир, чтобы мучать людей. Ты создал взрослых, чтобы мучать меня!»
Алиса обливалась слезами и продолжала пихать в рот конфеты. Она чувствовала какую-то уверенность и мрачную радость, перебирая в голове эти мысли. Кажется, она задремала.
Потом проснулась. Мир фантазий отступил. Ужасная реальность звенящей тишиной нависла в комнате, в каждом ее предмете. Особенно где-то в щели между книгами. Алиса украла и преступление могло раскрыться в любой момент. Представила, как отец, прямо в этот самый момент случайно замечает необычно приоткрытый ящик. Как заглядывает внутрь и….
Алиса оделась, забрала медальон с книжной полки и выбежала на улицу. Во дворе играли дети. Она прошла мимо них. Дальше был яблоневый сад. Яблок в том году было много. Многие уже попадали и гнили на желтеющей траве. Только Алиса почти не обращала внимания на то, что было вокруг. Она бы хотела, чтобы пошел дождь. Ей казалось, что дождь – это лучшая погода для такой несчастной маленькой девочки, как она.
Стало нестерпимо. Побежала по алее, потом вдоль набережной. Хотелось оставить позади отца, наказание, свою совесть и никогда не возвращаться. Да, она больше никогда не вернется домой! Даже если папа будет плакать, даже если он будет умолять и обещать все, что угодно. Она больше никогда не вернется домой. Нет, не так, не домой. Это ей больше не дом.
Бежала мимо леса. Вспомнила о своем «секретике», спрятанном рядом. Как же она была весела, беззаботна, общительна, счастлива. Куда это ушло?
«Я ли это была? А сейчас я, или кто-то другой? Почему я, это я?»
Все было обычным: деревья, мост через ручей, даже небо, но, при этом все было отравлено ужасным ядом. Неужели больше нет пути назад? Неужели больше не будет, как прежде? Больше она никогда не сможет играть с другими детьми. Алиса чувствовала, что потеряла детскую невинность. Потеряла связь с детским миром. Чувствовала, что она больше не ребенок. Мир рухнул, изменился. Она плакала от жалости к себе. Она была не готова становиться взрослой.
Потом, она достала из кармана медальон с мамой. Она никогда не видела ее в живую. Мама умерла при родах.
«Ведь папа ни в чем не виноват. Это из-за меня она умерла. Я с самого рождения неправильная! Почему другие дети хорошие, а я такая никчемная? Почему всем плохо со мной?»
Она знала, что вернется домой. Просто так приятно было думать, что ушла навсегда.
Было бы здорово сломать ногу, или руку. Еще было бы хорошо заболеть, только не обычным кашлем, а по-настоящему. Тогда бы ее доставили домой на скорой. Папа бы притих испугано, жалел бы и плакал. Тогда украденный медальон больше бы не имел значения.
Алиса знала, что можно было лишить себя жизни. Представила, как поднимается на высокое здание и прыгает… Почему-то, стало спокойнее. Выход есть всегда. Решила отложить на крайний случай. Утерла слезы, пошла домой.
В отцовский дом Алиса входила через высокий подъезд. Ее сразу окутывал сумрак и дыхание сырого бетона. Высокая тёмная прихожая встречала тишиной. Пол из каменных плит вел к ее комнате. За приоткрытой дверью горело окно. В воздухе кружили пылинки, которые плавно поднимались к потолку. Каждый день она входила в этот подъезд, прихожую, комнату. Это был переход в другой мир, в их мир. Его создал отец. В прихожей пахло железом, камнем и кожей. В этом было что-то от папы. Нечто меланхоличное и суровое. Алиса очень любила папу.
Зашла на кухню. Папа готовил обед. Какой же он был хороший, сильный и красивый. Алиса молча подошла к нему и обняла за ногу. Она больше не могла этого терпеть.
Он присел на стул, рядом с ней:
– Что такое? В чем дело, дорогая?
Алиса смотрела в пол и молчала.
– Ну же, расскажи, что случилось.
Она молча протянула кулачок с медальоном к отцу и разжала пальцы.
– Все хорошо, дорогая. Оставь себе, если нравится.
***
– Сome with me72 –голос станционного служащего согнал дрему.
Он проводил Алису на соседнюю платформу.
– Wait here. Your train will arrive in five minutes.73
– Thank you very much74 – Алиса действительно была ему благодарна. Без помощи, она бы точно села не на тот поезд.
Было немного прохладно, хотелось закутаться во что-то, но теплых вещей не было. На соседнюю платформу прибыл еще один поезд. В нос ударил резкий запах канализации, очевидно, туалет в одном из вагонов был не вполне исправен. Настроение становилось все хуже. На платформе начинался шум и гам. Кто-то толкал в спину. Предусмотрительно держалась поближе к краю перрона. Представлений о личном пространстве в Индии, определенно, не было. Впереди еще тридцать шесть часов.
Поезд наконец прибыл. Алисе повезло, двери распахнулись прямо перед носом. Возможно, она и передумала бы ехать, но толпа, без спросу, внесла ее в вагон.
Внутри жарко и тесно. Свободных мест не оказалось. Алиса села в проходе на рюкзак. Один кроссовок наступил на что-то липкое. Запахи сотен тел, еды, и туалетов был вязким, жарким и влажным. Нависал дымкой, мглой, почти туманом.
«Тридцать шесть часов» -думала Алиса.
Иностранцев в вагоне больше не было, женщин тоже. Сотни глаз с любопытством рассматривали Алису: ее белую кожу и волосы. Если бы не подташнивало от духоты и запахов, было бы не по себе.
Кто-то аккуратно дотронулся до ее плеча. Устало подняла голову. Это был молодой мужчина, почти юноша. Он пытался, что-то объяснить, тыкал пальцем в хвост состава. Она не понимала.
– He says there's a women's car at the end of the train.75 – с верхней полки раздался голос старика. – better go there are fewer people there.76
– Thank you very much.77
Алиса поднялась со своего места. Его тут же кто-то занял. Потребовалось минут сорок, чтобы протиснуться в последний вагон. Люди были везде: в проходах, тамбурах, даже в раскрытых настежь туалетных комнатах.
Женский вагон был очень трогательно окрашен в розовый цвет. Действительно оказался практически свободным. Алиса села на одну из откидных коек. Вокруг расположились несколько бабушек, молодых женщин и детей. Они несколько диковато, застенчиво, но с любопытством посматривали на Алису. Она тоже смотрела на них.