Егор Викторович Ивойлов
Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета
Что же, снова вместе. Я рада. Наконец, тепло и уютно. Мир больше не нужен. Мы создадим новый.
Глава 21. Дворец Шивы.
Всякая великая любовь хочет не любви: она хочет большего.228
В тот год, весна пришла поздно. Они жили на подмосковной даче. За оградой раскинулись бескрайние, заброшенные поля, которые шелестели желтой травой, торчащей сквозь снег. Из окна можно было смотреть на березовую рощу. Она тонула в глубоком овраге, за которым стелилось старое, заброшенное кладбище. Вечерами, Глеб разводил огонь в кирпичном камине и ольховые дрова, потрескивая, освещали полумрак комнаты. В доме приятно пахло дымом. Алиса была беремена. Он ее очень любил. Она его очень любила. Они были очень счастливы.
Перед домом проходила дорога, засыпанная гравием. Гранитные осколки схватывались во время ночных заморозков, но днем таяли нагретые солнцем. Чуть в стороне от поселка, дорога уводила к небольшой реке. Там Алиса и Глеб гуляли, когда были хорошие дни. Было приятно смотреть на воду. Она мерцала остатками льда и черной водой на фоне голых деревьев. Иногда видели стаи шумных, черных птиц, парящих в свинцовом небе. Зачем они вернулись из южных стран? Ведь могли бы остаться…
Когда не было ветра и грело солнце, завтракали на веранде. Подолгу пили кофе и читали. На чердаке хранились целые горы старых книг. На пожелтевших страницах встречались пометки, сделанные карандашом. Некоторые из них оставил Глеб, много лет назад. Другие его мама… Алисе было интересно рассматривать эти записи. Мама Глеба казалась вдумчивой, спокойной, рассудительной, Глеб заносчивым, категоричным, спорил со всеми. Он был маменькин сынок.
Время от времени, слышались голоса людей, которые доносились из соседних домов, или с дороги. Тогда Алиса прислушивалась и весело пересказывала Глебу подхваченные сплетни. Они были счастливы вдвоем.
Раз в неделю отправлялись за продуктами. Готовились подолгу и составляли список. Огромный торговый центр обрушивался на них шумом многоголосой толпы. Глеб покупал еду, загружал ее в автомобиль и дожидался Алису. В это время, она прогуливалась по магазинам одежды. Потом неспешно ехали в свое логово. Алиса открывала окно и подставляла волосы ветру, прикрыв глава.
– Я хочу татуировку сделать – однажды сказал Глеб.
– Какую?
– Не знаю.
– Набей себе скелет марлина.
– Почему?
– Как напоминание, что смысл пути в самом пути. Смысл жизни в самой жизни. Смысл борьбы в самой борьбе. Цель не важна, потому, что исход всегда един и неотвратим. Другой смысл человеку не нужен, по крайней мере, такому человеку, как ты. Будешь, как старик Сантьяго.
– У самурая нет цели, только путь? – усмехнулся Глеб.
– Да, именно так.
Когда становилось темно они смотрели на редкие звезды, расположившись в удобных плетеных креслах. Алиса поднимала ноги на сидение и целиком закутывалась в плед. Редко засиживались до поздней ночи и отправлялись спать, раскрыв окна в спальне.
Ингода говорили, вспоминая оранжевое индийское небо, запахи делийских улиц и ласковое море, окрашенное красным гоанским закатом.
Алиса рассказывала, как ездила в форт Кумбхал с приятелями. Как смотрела на него снизу-вверх и думала, что не смогла бы даже вообразить ничего более величественного. Бесконечной длины стены, змеей ползли к небесам. Огромные бастионы, грозно взирали на равнину с желтоватой гряды Аравали. Сторожевые башни словно марширующие полки терялись за горизонтом. Вереницы слов, вырезанные на священных камнях, сливались в многоголосье древних мантр. Повествовали о великих свершениях, любви и жертвах. За крепостными стенами были дворцы, храмы и гигантские каменные резервуары для сбора воды. Нужны недели, чтобы осмотреть все. Везде статуи многоруких Богов. Они казалось почти живыми, особенно в лучах заходящего солнца. В презрительном раздражении они взирали на людей, забывших о жертвах и о почтении.
Там Алисе указывали на участок стены, который обрушился в ходе строительства. Брахманы предсказали, что только добровольная жертва позволит достроить крепость. Шли недели, но никто не изъявлял желания бросить свою жизнь на кровавый алтарь. Тогда, Махарана Кумбхи, духовный наставник правителя, осознал, что незримые тропы кармы, все ближе подводят его к жертвенному камню. Мудрец не стал противится судьбе. Вскоре, ритуальный нож впился в его сердце, окропляя ликующее солнце рубиновыми искрами крови. В этот момент колесо Сансары, сделало еще один оборот, восстанавливая вселенское равновесие. Где-то на Земле, в свой сто миллиардный раз, издал крик новорожденный ребенок.
– Мы же еще поедем куда-нибудь? – спрашивала Алиса
– Да, дорогая, когда родится ребенок.
– Это будет не просто.
– Справимся.
Бывало, садились в автомобиль и ехали к старой дворянской усадьбе. Там было озеро, служившее домом для жирных уток, они лениво гребли по поверхности воды, которая мерцала сталью. Глеб брал Алису за руку, и они шли вдоль огромных дубов с черными, закрученными ветвями. После прогулки, отправлялись в маленький, уютный ресторанчик и обедали.
Глеб любил вспоминать старые путешествия. Например, о том, как автомобили, неспешным караваном, плавно проплывали через Иудейскую пустыню. Словно корабли, идущие по морским волнам, они то тонули в пучине песков, то взмывали на гребни огромных барханов, оставляя за собой брызги раскаленной пыли. На горизонте нависало горячее марево. Клубилось над неподвижным зеркалом Мертвого моря. Полыхающее солнце вздымало к синим небесам тяжелые пары. Они подрагивающим туманом нависали над оранжевыми скалами. Камни меняли свои очертания, словно библейские чудовища. Безмолвные воды медленно накатывали на песок, оставляя после себя белоснежные кристаллы соли, которые искрами вспыхивали в испепеляющих солнечных бликах. Нет там ни волн, ни рыб, ни, даже, парусов, застывших на горизонте. Только торжественная тишина вязкой и неподвижной воды, медленно исчезающая в пасти наползающих пустынь. Люди, словно одурманенные потусторонним воздухом, который выдыхает море, неподвижно лежали в объятиях мертвой воды, либо замирали, смотря в даль и полупрозрачными тенями подрагивали в горячем воздухе. Казалось, что все медленно растворяется в густых водах, которые, словно портал, постепенно засасывают саму реальность в иной мир.
– Я люблю тебя, моя богиня – говорил Глеб, произнося последнюю часть немного с иронией.
– И я тебя люблю, мой Бог – говорила Алиса серьезно.
В конце марта был последний снегопад. Казалось, что зима разразилась в отчаянной, гневной истерике, как бы напоминая «я еще вернусь!». В тот день было холодно и сумеречно. Свинцовые тучи, гонимые ветрами, осыпали черную землю мокрым, тяжелым снегом, который тяжело шлепал по окнам и скатам крыш.
– Закрой окно – прошептала Алиса сквозь утренний сон.
Было тихо. В полумраке комнаты окно вытянутой проекцией горело на темном полу. Ветер трепал белые занавески. Глеб поднялся и тяжелой тенью промелькнул в сумеречном пространстве.
– Мне сегодня снилась наша свадьба.
– Пожалуй, действительно, нам стоит пожениться – Глеб вернулся обратно в постель.
– Живот уже слишком заметен для этого – они лежали на боку, лицом друг к другу.
– Тогда сразу после?
– Да.
– Как назовем его?
– Не знаю, давай, если мальчик, то я придумаю имя, а если девочка, то ты? – предложил Глеб.
– Ладно, я согласна – ответила Алиса – Знаешь, мне кажется, что это мое воплощение было нужно только, чтобы встретить тебя. Теперь, я больше ничего не хочу и ни о чем не мечтаю. Я стала как старуха.
– Хороша старуха в двадцать лет! – Глеб поцеловал ее в лоб.
– Говорят, что мужчины не могут любить долго – Алиса, почему-то, заговорила о другом.
– Я буду любить тебя всегда, дорогая.
– Это хорошо. Потому что, если бы я знала, что ты меня когда-нибудь разлюбишь, я бы лучше умерла. Не хочу жить по привычке.
– Я тоже не хочу.
Наконец, наступил май. Черная земля прогрелась и зазеленела щетиной молодой травы. В березовой роще еще оставались залитые водой места, которые поблескивали в лучах солнца. Хотя, и островки старого снега пока лежали в тени. В начале месяца, иногда случались ночные заморозки, но к пятнадцатым числам уже было жарко, почти как летом. Как-то неожиданно черемуха, сирень и вишня в саду укрылись густым покрывалом цветов, а лес стоял в салатовой дымке молодой листвы. Теплый ветер приносил умиротворяющий шелест трав и запах весны.
Пару раз в месяц они ездили в город на прием ко врачу. Глеб ждал в коридоре и смотрел в окно. Там, на старом тополе сидела ворона и что-то напряженно клевала. Где-то за спиной, старые дуры разговаривали о православии и боге. Доносились только обрывки фраз: «вера», «служение», «послушание». Пустая болтовня и пафос раздражали. Глеб повернул голову. Старухи, одетые в черное, сгорбленные, измученные жизнью, пугающие немного. От них пахло гнилью невыносимо. Одна говорила надменно, назидательно, но шаблонно до пошлости. Остальные слушали почтенно, смотрели пустыми глазами. Мысль давно умерла в них. «Мойры…» – подумал Глеб.
Отвернулся, задумался о своем. Он размышлял о том, что люди всю жизнь, что-то ищут, торопятся, бегут. Одним не хватает денег, другим женщин, или смысла жизни. Всегда кажется, что, преодолев очередной рубеж, мы станем счастливее. Почему все так стремятся к счастью? Всегда не хватает чего-то неопределенного, непонятного. Эта пустота похожа на панику. Заставляет хвататься за бессмысленное, бежать куда-то. Разве не нужно сначала понять, что действительно важно? И важно ли хоть, что-то…
Они вышли на улицу:
– Что сказал врач?
– Все хорошо – она обхватила его руку.
– Устала, дорогая?
– Нет, давай погуляем.
Весеннее солнце плавно всходило над панельными домами. С высоты оно взирало на реку и пустынный берег. Тишина. Мама выдувала мыльные пузыри, и они летели почти параллельно земле, подхваченные ветром. Дети бегали вокруг нее, тянули маленькие ладошки, смеялись. Иногда встречались прохожие, они неспешно брели вдоль воды, разговаривали едва слышно. Где-то, за зеленеющими деревьями кипела жизнь, был разгар рабочего дня. Визг тормозов, шум шипованной резины по асфальту. Люди и машины, машины и люди. Все где-то далеко, безразлично. На набережной жизнь остановилась, засыпала в спокойствии и тишине. Глеб и Алиса прошли мимо летнего кафе. Ленивые строители работали молотками, собирая летнюю веранду из досок, пахнущих сосновой смолой. Внутри было пусто, только одинокий официант сидел перед входом, копался в смартфоне и скучал. Кафе выглядело нелепо, как временно построенное здание, но оставшееся на совсем. Чуть слышно журчала вода, мерцая слепящими бликами. Сквозь дымку, над поверхностью воды, был виден другой берег, чуть плывущий в воздушных потоках, как прошедший день. Он еще не растворился в пучине времени и воспоминаний, но и четкости уже не было. Вода была темная, вязкая, но у берега прозрачная, мерцающая песком, круглыми камнями, и полосками набегающего света. Над всем, где-то невообразимо высоко яркое, голубое небо…
– Хорошо вот так гулять – сказала Алиса.
– Да, думаю, тебе это полезно.
– Ты, наверное, голоден, как всегда?
– Да, пообедал бы.
– Я тоже.
Неожиданно, вполне безобидное облако потемнело, из него посыпались блестящие крупные капли. Они вспыхивали на солнце и шумно ударялись об асфальт. Потом, небо полыхнуло фиолетово-синей молнией. Спустя мгновение, бабахнуло так, что сработали сигнализации некоторых машин. Воздух наполнился запахами трав и пыльцы. Небеса тут же разверзлись сплошными струями дождя. Моментально образовавшиеся лужи вскипели огромными пузырями.
Алиса схватила Глеба за руку, и они побежали к машине.
Поток воды сплошной стеной стекал по лобовому стеклу, когда они быстро запрыгнули в автомобиль.
– Тебе холодно? – спросил Глеб. Глаза Алисы весело блестели сквозь сырые локоны, прилипшие к лицу.
– Ни капельки!
– Ты же мокрая вся – Глеб включил подогрев ее сидения и Алиса зажмурилась, как кошка.
Дождь создавал странное ощущение отсутствия, или пребывания в небытии. Казалось, что струи воды поднимали землю куда-то в высь. Приводили в космическое состояние вселенского хаоса, размывающего границы стихий.
Человеку часто кажется отчаянно несправедливым то, что жизнь – это лишь миг, когда вокруг гремит вечность. Быть может, поэтому так тесно нашим душам в оковах немощных тел? Быть может, поэтому мы изнуряем себя в спортзалах, пытаемся правильно питаться и следим за весом? Мы гонимся за иллюзией собственной незыблемости, мысли и существования. Только все распадается, стоит моргнуть… Мы плачем об уходе наших близких и о собственном разрушении. Вот она, исполинская башня человеческого одиночества и нашего сиротства, грандиозная, подавляющая, молчаливая… А дождь в безразличном томлении льет и льет вращая космическое колесо, растворяя мертвое и возрождая живое. День неизбежно сменяется ночью, солнце неизменно выглядывает из-под мрачных туч, озарив землю светом и согревая ее теплом. И после долгой осени, морозной или слякотной зимы приходит весна. Изумрудная трава покрывается ковром желтых одуванчиков. Души воскресают вновь, ибо нет смерти, есть только жизнь…
Глеб и Алиса сидели на веранде своего дома, они были веселы и счастливы. Вокруг, сплошной стеной лил дождь. Весь мир уменьшился до размеров кирпичного дома, который дышал горячим дымом, разгорающегося камина.
– Когда то, в детстве, я играла в шалаш. Я садилась под старый кухонный стол, завешивала его простынями и шторами со всех сторон, и замирала в сумраке. Тогда я чувствовала тоже, что и сейчас. Было так странно и уютно.
Глеб поднялся и зашел в дом, чтобы принести Алисе одеяло.
Капли падали на землю и разбивались, нависая над поверхностью мелкой пылью. На крышу с грохотом обрушивались тёплые струи и водяной топот перестукивал на ребристых скатах крыши.
– Может вытьем немного вина? – предложил Глеб.
– Ты пей, я не буду.
После ужина, они сидели перед камином. За окном все еще лил дождь.
– Ты должен отдыхать от меня, иногда – сказала Алиса.
– Я не устаю.
– Ты все равно должен, позвони друзьям, сходите куда-нибудь.
-У меня нет друзей.
– Я же глупая женщина, ты не можешь говорить только со мной, иначе станешь как я.
– Ты хочешь, побыть одна?
– Нет, я всегда хочу быть с тобой.
– Я тоже, но ты права, у меня должны быть дела, кроме тебя. И они будут, после того, как ты родишь. Пока, я хочу еще немного пожить так, как сейчас. Никого кроме нас в мире.
– Да, есть только мы.
– Это немного странно – Глеб улыбнулся.
– Жаль, что это не на всегда.
– Жаль.
Когда стемнело, по стенам и потолку забегали тени, которые, казалось, приходи из ни от куда. Призрачный лунный свет струился через оконное стекло, он казался медленным и вязким. На улице горели тусклые, желтые фонари и немногие, одинокие окна в черных силуэтах домов. Где-то на горизонте мерцало желтоватое зарево города…
– Здесь почти не видно звезд.
– Да, только черная пустота.
Глеб и Алиса лежали в кровати и смотрели друг на друга.
– О чем думаешь?
– Ни о чем.
– И я…
Алиса закрыла глаза и пробормотала в дреме:
«Мировое началось во мгле кочевье:
Это бродят по ночной земле – деревья,
Это бродят золотым вином – гроздья,
Это странствуют из дома в дом – звезды,
Это реки начинают путь – вспять!
И мне хочется к тебе на грудь – спать.»229
Летом они путешествовали по югу России. Автомобиль, задыхаясь карабкался по серпантинной дороге. Он мчался среди отвесных скал, пока не вырвался на гигантское плато. Оно было изрезано невообразимыми ущельями, оврагами, могучими утесами и километровыми гранитными стенами. До горизонта расстилалась укрытая изумрудной травой земля. Островами она появлялась и исчезала в дымке зарождающихся, где-то далеко внизу облаков. Над всем нависала белоснежная громада Эльбруса. Словно мифический Олимп он то скрывался за облаками, то вновь показывался на фоне голубого неба, рассыпаясь искрами мерцающего на солнце льда. Иногда, потоки сизого пара поднимались над двойным изголовьем знаменитой вершины. Казалось, что могучий, древний вулкан проснулся и извергает струи дыма на невообразимую, почти космическую высоту.
В те дни они много гуляли. Когда Алиса уставала, они останавливались, садилась на камни, или травы альпийских лугов и рассматривали застывшие куски древней лавы. Камни, заточенные ветрами, походили клыки доисторических чудовищ. Где-то гремели водопады и шептали горячие, минеральные источники.
– Помнишь, как шумно и тесно было в Индии? Как здорово, что здесь можно целый день никого не встретить. – заговорила Алиса.
– Да.
Местами еще лежал зимний снег, искрясь на солнце россыпью белоснежных вспышек. Сотни ручьев стекали со склонов, рассекая землю сетью кровеносных сосудов. Казалось, что мир вокруг приветствовал редких путешественников ласковым шелестом ветра о молодую траву. Лишь, безучастные горы безразлично взирали на заигрывания природы и человека, которого, впрочем, вряд ли было видно с высоты их заснеженных вершин.
В какой-то момент, путь превратился в изматывающий подъем по обманчиво простым, травянистым склонам. Местами были осыпи и курумники. При взгляде вниз, долина представала головокружительной бездной. Незаметно, стих шум водопада. Лишь ветер тревожил вечный покой базальтовых скал. Казалось, что он, в отчаянном, но безнадежном порыве пытался пробудить горные вершины, согнав с них марево векового сна.
Преодолев подъем, Глеб и Алиса оказались у подножья отвесной скалы, которая могучей тенью укрывала, едва оттаявшее, после зимы озеро. Казалось, что окружающие утесы и пики – это руины давно забытого театра. На гигантской сцене, которого каменными изваяниями застыли актеры, все еще узнаваемые в разбросанных, всюду, валунах и льдинах.
Вышли на пологий хребет. Он широкой дорогой раскинулся между вершинами, словно позвоночник древнего дракона. Где-то внизу, в безымянном ущелье, которое походило на кратер гигантского метеорита скопился тяжелый туман. Он медленно поднимался в небо и облаками растекался по небу. На ближайшие вершины наползала мрачная тень и они теряли краски, становились почти черными. Все было огромным.
Незаметно пролетело лето, настала осень. Глеб и Алиса совершенно перестали ощущать время и были очень счастливы. Иногда, Глеб ловил себя на мысли, что избыток счастья отупляет. Он перестал размышлять, рефлексировать, планировать. Просыпался и засыпал, едва замечая проносящиеся мимо дни. Наверное, если говорить о страдании, как о противоположности счастью, то это не всегда катастрофа. Чаще всего, это лишь беспокойство, затруднение, которое мобилизует, придает энергию, интерес, разжигает любопытство, стремление и жажду движения. Счастье же вводит в оцепенение, затормаживает, похоже на наркотик, который разрушает тело и мозг.
Вот и сбылась любовь настоящая, желанная, убивающая… Глебу вспомнились какие-то литературные персонажи: Настасья Филипповна и Рогожин, Анна Каренина и Вронский. Они шли к саморазрушению, деградации, гибели, сгорали. При этом, и жили, любили, боролись, искали…
Интересно может ли быть по-другому? Например, как у Левина и Кати: союз, партнерство, родство душ. Наверное, может. Только это уже не любовь. Это мещанство, срединный путь, обезболивающее, снотворное. Это способ проспать жизнь. Это попытка пройти между монашеством и страстями, между аскетизмом и гедонизмом. Так ничего не выйдет. Надо выбрать сторону, иначе ничего не поймешь. Вспомнился Фауст, который продал душу, чтобы узнать «все действия, все тайны, всю мира внутреннюю связь»230. Вспомнились Мастер и Маргарита, которые оказались в аду покоя и неизменности. Единственное, что есть у человека, это электрохимические импульсы в мозгу, вспыхивающие словно огонь в печи, когда в голову бросают уголь новых знаний. Этот пожар и есть жизнь. Надо бежать куда-то, пробовать, новое, сгорать, таять как свеча. Да, все кончится быстрее, но будет чему кончаться! Хотя, в конечном счете, все иллюзия…
В тот год, долго стояла сухая и теплая погода. Наверное, уже давно стало пошлым и банальным пытаться описывать золотые листья, ковром укрывающие землю на фоне пронзительно чистого неба. Тем не менее, тогда, действительно царили самые трогательные и странные дни. Глеб и Алиса переехали в Москву. До рождения их девочки оставалось около месяца.
Глеб вновь стал посещать тренажерный зал. Обычно, он уходил после обеда, когда Алиса садилась читать. Он занимался добросовестно и любил немного пройтись после тренировки. У него сложился определенный маршрут, который, постепенно, наполнился знакомыми мелочами. Старик каждый день кормил голубей, сидя на одной и той же скамье. Гуляла толстая, неопрятная женщина с таким же раскормленным ребенком. На площадках играли дети и их мамы тихо болтали, чуть в стороне. Каждый день разыгрывались одни и те же сцены. Все казалось статичным, застывшим, хоть и шевелилось. Если не всматриваться в детали, окружающие походили на компьютерные симуляции, которые были запрограммированы, на выполнение повторяющихся действий. Глеб тоже тонул в рутине дня. Перестал ощущать сложность и новизну мира, перестал впитывать и анализировать новое, перестал стремиться куда-то и переживать.
– Нам уже пора подумать о детских вещах – как-то сказала Алиса.
– А ты знаешь, что именно нужно?
– Думаю, что да.
– Тогда завтра поедем в магазин.
В тот вечер они легли рано. Глебу снились бурные пороги, которые неожиданно появлялись из-за поворота, превращая спокойное течение реки в шумную, бурлящую стихию. Иногда он проплывал мимо полузаброшенных деревень. Избы, почерневшие от времени, покрывали серые шиферные крыши. Только покосившиеся дощатые причалы с привязанными к ним, старыми лодками, выдавали присутствие теней, людей, призраков. Неожиданно русло реки разлилось в бескрайнее озеро. В воздухе повис абсолютный штиль и даже малейшая рябь не нарушала спокойствия синей воды. Белое солнце, небо и редкие облака без каких-либо искажений и изменений цвета отражались в безмятежной поверхности озера. Глебу казалось, что он плавно движется на границе миров и было не всегда понятно где верх, а где низ. Наваждение только усиливалось, если Глеб свешивал за борт босую ногу, погружая ее в воду. Казалось, еще немного и она утонет в небе, или вся лодка перевернется, и окажется в зеркальном мире, который полностью повторяет «реальность».
Потом, солнце скрылось за густыми, серыми облаками. Могучее озеро вынесло его в тесную, словно коридор, реку. Лес, грозной стеной нависал с обеих сторон. Медленная темная вода, казалась вязкой, как нефть. В стволах могучих елей мерещились древние языческие идолы. Они следили из-под тяжелых ветвей, за медленно плывущим судном.
Река, словно поток времени, едва ощутимо, но неотвратимо уносила его все дальше: толи вперед, толи в будущее. Обернувшись назад, Глеб увидел плавно наползающий туман, который поглотил само воспоминание об озере. С каждой минутой, образ голубой водной глади, с дрейфующими по ней кораблями белоснежных облаков, терял ясность очертаний, словно вспоминания о безмятежном и счастливом детстве. Казалось, что абстрактная идея жизни, бытия и времени материализовалась в безразличном ко всему течении реки. Оно словно соломинки подхватывало все сущее и уносило в призрачную даль. Всей человеческой гордыни, дерзости и свободы воли хватало лишь на то, чтобы плыть чуть ближе к одному из берегов. Даже звезды бессильным отблеском, словно в черной дыре, тонули в пучине черной воды. Наступила ночь. Покачивающиеся на ветру кроны стали вздёрнутыми к луне руками. Деревья скинули свои маски и обернулись тенями древних ведьм и шаманов. Они, в бешеном хороводе, мерцали в отблесках призрачных вод…
Глеб проснулся. Алиса сидела на краю кровати.
– Мне кажется, тебе больше не интересно со мной. Я глупая и похожа на корову.
– Не правда, ты красивая и умная.
– Нет, ты хотел развлечься, а я залетела.
– Не говори ерунду.
– Ты потерпи немного, я скоро опять похудею и стану еще лучше, чем была.
– Ты лучше всех, дорогая. Приготовь лучше завтрак и оставим этот разговор.
Алиса больше не могла долго ходить. Поэтому они, иногда, катались на машине, коротая пасмурные, осенние дни. Мокрые стены московских многоэтажек посерели и сливались со свинцовым небом и асфальтом. Лишь деревья в парках и скверах все еще выделялись яркой листвой, стиснутые в бетонных когтях мегаполиса. За городом тянулись бесконечные, блеклые поля, поросшие дикой травой. У Глеба и Алисы был любимый ресторанчик, в который они заезжали пообедать.
– Съешь мой суп, что –то я не голодна.
– Конечно.
– О чем думаешь?
– Просто.
У Алисы было все готово к появлению ребенка: яркое лоскутное одеяльце, крохотные распашонки и варежки. Она шила нежные, мягкие игрушки, думая о своей девочке. До родов оставались считанные дни, но ребенок задерживался, не хотел выходить и расставаться с материнским теплом.
Схватки начались рано утром, почти ночью, и долгожданная встреча неумолимо приближалась, но часы тянулись за часами, растягивались, становились вязкими. Между ними повисала бездонная бездна. Бесконечные схватки, боль. Господи, почему так больно? Наверное, всё великое рождается с трудом…
– Ты плохо себя чувствуешь, Алиса? –спросил Глеб, проснувшись.
– Кажется уже скоро, милый…
Глеб позвонил врачу:
– Как часто схватки? – спросил доктор.
– Как часто схватки, дорогая?
– Не знаю, но я чувствую, что пора.
– Тогда приезжайте в больницу.
Алиса одевалась и собирала вещи в черную, спортивную сумку. Чуть помедлив, Глеб приоткрыл дверь в подъезд, и кишка лестницы открыла свой желтый, отвратительный зев. Они спустились вниз. Темно синее, ясное небо было освещено первыми всполохами утра. Глеб завел автомобиль, и они поехали в больницу по пустынным улицам Москвы, которая тонула в мутном свете фонарей.
– Наконец, это началось. Я устала ждать.
– Держись, дорогая, все будет хорошо. Ты не боишься?
– Нет, только хочу поскорее…
Припарковались возле больницы. В регистратуре сидела пожилая женщина. Она записала возраст, имя и адрес в толстую тетрадь с пожелтевшими страницами.
– Я отведу вас в палату – сказала сестра.
Они поднялись на лифте и пошли по темному коридору. Алиса вцепилась в руку Глеба своими маленькими, тонкими пальцами с острыми когтями.
– Вот ваша палата, раздевайтесь, ложитесь – сказала сестра и вышла из палаты.
Алиса ничего не ответила, лишь слабо улыбнулась. Устроилась. Она лежала в непривычно высокой больничной кровати, стоял странный запах лекарств и дезинфицирующих средств. Глеб сел рядом. Ничего не происходило какое-то время. Потом пришел доктор.
– Глеб тебе лучше уйти…
– Я Вам позвоню, если потребуется, что-то – сказал доктор.
Глеб кивнул и вышел.
Схватки становились частыми. Алиса старалась сосредоточится на дыхании, но пронзающая боль отвлекала. Потом все угасало, и она проваливалась в беспокойный сон. Она блуждала на гарнце реальности. Иногда проваливаясь в призрачный мир своей дочери. Туда где рождаются души, отделяясь от тела Всевышнего. Алиса звала ее, уговаривала, просила, но маленькая девочка не обращала внимания, заворожённая светом своего Бога.
Очередные схватки выдергивали Алису из мира грез. Рядом была сестра, которая держала ее за руку и отсчитывала время.
«Сегодня нас станет трое. Мы всё ещё едины, но гармония уже нарушена, надо терпеть, чтобы поскорей увидеть тебя…» – внутренний монолог Алисы казался забавным и абсурдным ей самой. Она, словно, слушала его со стороны. Вроде, в детстве было, иногда, такое ощущение.
На улице светало. Вереницы безликих людей тянулись к автобусным остановкам и входам в метро. Глеб пытался немного поспать на откинутом сидении автомобиля, но не получалось. Он решил позавтракать.
Немного покружив по окрестным улицам, он припарковался возле входа в «Шоколадницу».
– Доброе утро!
Молодая официантка принесла Глебу меню и, споткнувшись по дороге, вернулась к барной стойке. Он посмотрел в окно. Снаружи тускло горели вывески магазинов, баров и ресторанов, их свет почти растворялся в утренних лучах солнца. Ночная Москва преображалась. Изогнутые улицы заполнялись вереницами шумных автомобилей. Свежий, сумеречный воздух постепенно насыщался выхлопными газами от тысяч моторов. Казалось, существует две Москвы и две сестры. Одна романтичная, задумчивая, с отличным стилем, ухоженная, роскошная, загадочная и недоступная. Она приходит ночью. Всегда в безупречном вечернем платье, украшенная бриллиантами и гранатами ночных огней. Вторая сестра серая, незаметная, уставшая, безразличная, спешащая куда-то. Она появляется утром, в деловом костюме и туфлях, которые перецокивают по мощеным тротуарам.
– Готовы сделать заказ? – официантка отвлекла Глеба от размышлений
– Овсяную кашу, оладьи, омлет и кофе Американа, пожалуйста.
Через пятнадцать минут принесли завтрак. Показалось, что оладьи были вчерашние, но Глеб ел с большим аппетитом. Закончив, он расплатился и вышел. Кто-то успел перегородить его автомобиль, хотя парковка была почти свободна. Позвонил по номеру, закрепленному за лобовым стеклом. Ждать пришлось не долго. Из соседнего здания выбежала женщина в белой блузке и черной юбке ниже колена. Она суетливо извинялась, и параллельно пыталась разговаривать по телефону….
Не зная, чем себя занять, Глеб вернулся в больницу. Он поднялся по лестнице, прошел по коридору, но Алисы в палате уже не было. Лишь ее раскрытая сумка лежала на стуле. Глеб вернулся в регистратуру:
– Не подскажите где девушка из четырнадцатой платы?
– Повезли в родильное отделение.
– Где это?
Женщина выглянула из своего окошка и осмотрелась. Кроме Глеба никого не было.
– Пойдем покажу, сынок.
Они пошли в левое крыло, здания. Дверь кабинета была закрыта.
– Пойду спрошу, можно ли тебе войти – сказала женщина, приоткрыла дверь и заглянула внутрь.
– Путь войдет, если хочет – Глеб услышал низкий голос врача.
– Постой тут – сказала женщина, которая проводила Глеба из регистратуры и удалилась куда-то. Спустя пару минут, она вернулась с белым больничным халатом.
– На, накинь. Он, наверное, маловат тебе будет, но ничего страшного.
Глеб кивнул.
Войдя в родильное помещение, он увидел Алису, лежащую на столе. Нижняя часть ее тела была прикрыта белой простыней. Медицинская сестра стояла у изголовья. Доктор сидел на низком стуле, спиной к двери.
– Глеб, это ты? –сказала Алиса. Ее голос был тихим, измученным, казался звучащим из далека.
– Как продвигается?
– Что-то не очень – устало сказала Алиса
– Доктор, а вы, что скажите?
– Прекрасно проводим время! Все идет отлично – весело и громко пробасил врач. Он приподнял простыню, прикрывавшую ноги Алисы и продолжил – Выходи уже, кончай кочевряжится! Уважаемых людей заставляешь ждать.