полная версия

Егор Викторович Ивойлов
Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета

Маленький мальчик, наверное, лет пяти подсел рядом и положил голову ей на плечо. Через мгновение, он принялся ковыряется в ее волосах. Было приятно. Наверное, ребенок впервые увидел длинные пряди, не укрытые платком. Мама мальчика потянулась, чтобы стащить его к себе, но Алиса жестом показала, что все в порядке.

Как странно, когда в тебе ребенок. Он питается твоей кровью и воздухом. Как еще один орган, только растет. Привыкаешь к нему, считаешь еще одной частью себя. Как рука, или нога. Любопытно, так ли это? Интересно, было бы узнать. Потом он отделяется. Странно, должно быть, наблюдать, как отделяется часть тебя. Кто это существо? Еще одно «Я», или отдельный человек? Наверно, он будет считать, что отдельный. Я бы, наверное, всегда считала, что всего лишь «Я». Продолжение «Я». Развитие… Разве можно называть эти чувства любовью? Как к мужчине, например. Ведь это совершенно другая природа, другие состояния, эмоции. Как же беден язык! Мы вынуждены объединять совершенно не связанные явления, одним словом. Это делает наше мышление примитивным, поверхностным. Мы не думаем, мы вынимаем из подсознания готовые клише, фразочки, которые, якобы все объясняют. Они не объясняют ничего. Мир, вообще, не описать словами. Определенно, нужна другая система символов.

Алиса посмотрела в окно. Тянулись бесконечные оранжевые поля. Горизонт терялся за облаками пыли. Поселки следовали один за другим, практически не прерываясь. Везде копошились люди, животные и птицы.

Вспомнила Россию. Вспомнила, как несколько недель путешествовала на поезде. Тогда, можно было часами и, даже, сутками смотреть в окно, наблюдая лишь бескрайную пустыню тайги. Или выжженные солнцем степные пейзажи, через которые, время от времени, проносились дребезжащие «уазики», увлекающие за собой, долго не оседающий шлейф песчаной взвеси. Автомобили взмывали на сопки, выныривая из преследующего их пылевого тумана, чтобы через мгновение, вновь исчезнуть теперь навсегда.

Почему то, Алиса вспомнила берега Ольхона, которые срывались отвесными стенами в бесконечную, черную бездну Байкала. Во всплесках ледяной воды слышались гортанные гимны древних шаманов, которые ветер, едва уловимыми нотками, разносил по острову. Хотелось встать на край, утеса, который в причудливой игре света и тени принимал женские очертания. В эти мгновенья казалось, что стоишь на носу древнего драккара, его носовая часть украшена резным изображением прекрасной ведьмы, которая пугает и злит духов с желтыми глазами, мерцающими в отблесках воды.

Захотелось спать. Забилась на вторую полку, железную, очевидно, предназначенную для багажа. Положила рюкзак под голову. Сон был беспокойный, рваный, мучала жажда. Рано утром, на одной из станций, в вагон набилась толпа. На этот раз, все вперемежку: и мужчины, и женщины. Пришлось сесть, потесниться. На полках, предназначенных для трех-четырех человек, оказалось по шесть. Люди и вещи были везде. Они сидели и стояли, казалось, почти на головах друг у друга. Стало шумно, влажно, душно.

Алиса сидела на багажной полке, как курица на насесте. Рядом расположился вчерашний мальчик. Казалось, что ему было вполне комфортно. Ребенок строил рожицы Алисе, заигрывал, рассказывал, что-то. Достала из рюкзака банан, взяла половину себе, вторую отдала мальчику. Он засунул свою часть целиком в рот, щеки раздулись, глаза сузились в щелки. Умудрился перепачкаться. Вытер руки о белую майку. Его мама смотрела, улыбалась. Пыталась, что-то узнать у Алисы. Она лишь пожимала плечами. К обеду удалось объяснить, что едет в Варанаси, Каши, Бенарис⁷⁸.

В вагоне запахло едой. Кто-то угостил Алису чем-то странным, сладким, жутко острым. Улыбался. Отказаться не смогла. Потом крутило живот немного. Съела таблетку не запивая. Она прилипала к языку и горлу, жажда стала нестерпимой. Когда садилась в поезд, почему-то, рассчитывала, что воду можно будет купить в любой момент. Ошиблась. Разносчики воды, видимо, не считали нужным посетить «женский» вагон. Думала быстро выйти на станции, но все остановки были минутными, да и протиснуться к выходу казалось нереальным. Наконец, увидела в окно разносчика воды. Вспыхнула надежда.

– Water, water.⁷⁹ – Алиса кричала, прильнув к решетке, которая закрывала окно вагона. Голос тонул в стуке проезжающих поездов, гудках локомотивов и воплях толпы. Торговец не слышал, уходил.

Внезапно, хором, заорал весь вагон. К разносчику воды, сквозь решётки, потянулись десятки рук. Поезд уже трогался. Торговец сунул бутылку в одну из ладоней, деньги взял из другой. Бутылка упала. Весь вагон взвыл от возмущения и негодования. Тогда, продавец схватил новую бутылку, побежал за поездом, отдал кому-то. Общими усилиями вода оказалась в руках Алисы.

Люди улыбались и, даже, смеялись, наблюдая за тем, как она пьет. Казалось, что сейчас заиграет музыка и все начнут танцевать, кружа подолами красных сари и мерцая золотыми колечками в ушах и носах.

Алиса хотела отдать деньги кому-то. Не взяли.

Прошел день. Пассажиры время от времени менялись верхними полками и нижними. Все затекало, хотелось лечь. Ближе к вечеру, Алиса съела еще один банан. Нашла на дне рюкзака пакетик с конфетами. Одну засунула в рот, остальное раздала детям. Они жадно набивали рты, утрамбовывали маленькими ладошками, чавкали с удовольствием, которое недоступно взрослым. Потом лезли обниматься, вытирали руки об одежду Алисы, дергали за волосы. В тесном вагоне не было задумчивых, хмурых, закрытых, неразговорчивых, грустных – улыбались. Все было странно. Не сочеталось. Гремящий, ржавый, грязный, душный, забитый почти нищими, работающими с раннего утра, до поздней ночи людьми и открытые улыбки, готовность помочь, поделиться, уступить место. Это было торжеством простоты над каменной тяжестью бытия. Вызов культу самоугождения, который превращает людей в опьянённых слабостью ближнего животных. Разве не эта суетливая алчность заставляет идти по головам, саркастически, цинично, злорадно? Заставляет думать, что мир только для сильного, жадного, изворотливого? Заставляет скупать, хранить, копить, сберегать. Поощряет лень, глупость, невежество. Губит ростки добра, благородства и любви. Все это материальная ловушка, тюрьма, цепь. Которая не позволяет преобразиться усталой человеческой душе. Что же, вера всегда там, где ее ждут.

Ближе к полуночи в женский вагон зашел патруль. Люди толи в форме железнодорожников, толи полицейских принялись перегонять мужчин куда-то. Началась суета, толкучка, шум. Потом все стихло, стало просторнее. Алиса вытянулась на верхнем ярусе. Хотелось поспать, но холодно.

Проворно, как обезьянка, маленький мальчик вскарабкался на полку к Алисе. Лег рядом, прижался. От него исходило тепло и пахло молоком. Уснули обниму. Утром Алиса очнулась под пестрым платком. Мать мальчика укрыла их своим сари.

Алиса выглянула в окно. Прозрачное, голубое небо было освещено восходящим солнцем, дарующим тепло, но не испепеляющим. Колеса уютно стучали по стыкам рельс. Проезжали мимо очередной деревни с пыльными дорогами, деревьями и домами. Между сельскими хижинами и насыпью железной дороги протекал мутный, чуть зеленоватый ручей. Местные жители выстроились вдоль его берега и справляли утреннюю нужду, не обращая внимания на друг друга и проезжающий мимо поезд.

Мимо прошел разносчик горячих напитков.

– Coffee, tea⁸⁰ – он увидел Алису и заговорил по-английски.

– Coffee please.⁸¹

Мужчина взял пластиковый стаканчик и налил кофе из огромного термоса. Молча протянул его Алисе.

– Do you know when we will arrive in Varanasi?⁸² – спросила Алиса, отхлебывая горячий напиток. Разносчик заулыбался, но ничего не ответил. Было похоже, что он уже произнес оба знакомых ему английских слова.

Время от времени поезд останавливался на каких-то станциях. Все вывески были на хинди, английскими буквами ничего не дублировалось. Алиса посматривала на часы, поезд уже должен был подъезжать к Варанаси, но учитывая, опоздание при отправлении, логично было предположить, что и прибудут они не вовремя. Алиса боялась пропустить свою остановку, всматривалась в проносящиеся мимо платформы. Пыталась уточнить время прибытия у соседей. Те лишь галдели, успокаивали жестами. Было не вполне ясно, понимали ли они причину беспокойства Алисы.

Так, в полном неведении, прошло около часа. Поезд подходил к очередной станции, когда соседки принялись активно жестикулировать и воодушевленно рассказывать, что-то. Иногда, среди непонятных фраз проскакивало заветное: «Варанаси».

Кто-то нашел затиснутые среди баулов кроссовки Алисы. Оделась, собрала вещи и вышла на улицу. Общий индийский вагон запомнился ей навсегда. Было тесно, душно, противно и страшно, но был еще маленький мальчик, который грел ее и пах молоком. Была женщина, которая накрыла ее ночью. Были люди, которые не бросили, помогли, отнеслись как к уставшему путнику в чужой стране, а не как к кошельку с иностранной валютой.

Глава 10. Гвалиор.

Разве ваша душа не есть бедность и грязь и жалкое довольство собою?⁸³

Путешествуя из Агры в Гвалиор, мы стали свидетелями гигантской демонстрации в поддержку Рахуля Ганди. Толпы нищих на долгие часы перекрыли дороги в своем бесконечном движении (из личной беседы выяснилось, что каждый получил по 500 рупий, за участие). В этом смысле, показателен пример Рахула Ганди для понимания общей политической картины страны. Миллиардер, который почти всю жизнь прожил в Европе (его мать итальянка), представитель старого и знаменитого клана, который даже внешне больше похож на респектабельного европейца, чем на индуса, вернулся на родину с популистскими лозунгами про кольцо британских врагов, которое сжимается на шее матушки Индии. Добавить больше нечего.

Различия между элитой и основным населением Индии носит, фактически, биологический характер. Политики и даже актеры в Индийских фильмах – это высокие светлокожие люди такого типа, который никогда не встречается в городах и деревнях Индии. Лишь в аэропортах и студенческих городках, иногда можно увидеть таких людей. Они ассоциируют и ведут себя как европейцы. Словно любопытный селекционер, образованная и устремленная в будущее элита старательно культивирует дремучее мракобесие и нелепый патриотизм в жиденьких умах наивного населения, чтобы продолжать безнаказанно бросить их жизни на шестеренки собственных фабрик и заводов.

Гвалиор – самая неприступная крепость мира.

Гвалиор, как и большинство городов Индии, встречает путешественника сводящим с ума гулом и хаосом узких улиц. Автомобили и пешеходы перемешаны в едином потоке, который кипит непередаваемой симфонией звуков и запахов. Непрекращающиеся сигнальные гудки автомобилей, словно выстрелы, гулким эхом многократно отражаются от убогих построек, заглушая рев изношенных моторов и гул толпы. Все это вызывает легкую контузию и дезориентацию у непривыкших к такой суете путешественников. Кажется, что нет конца хитроумному лабиринту бескрайнего города, но, совершенно неожиданно, перед взором вырастает умопомрачительной высоты скала отвесные стены которой венчаются могучими башнями самой неприступной крепости в мире.

Сотни огромных и крошечных статуй, которые вырублены в отвесной скале, словно стражники, застывшие на вечном посту, встречают путешественников, двигающихся по серпантинной дороге к форту. Кроме буддистских и джайнистских изваяний, скала дарует приют жутким отшельникам, адептам богини Кали, древней повелительницы смерти. Их истощенные, темные лица, с огромными немигающими глазами, словно миражи, иногда мерещатся в черной глубине пещер. Кажется, что идешь не просто по дороге к форту, а двигаешься по мосту между мирами.

Крепостные стены, сложенные из желтоватого камня украшены потрясающим орнаментом из небесно голубой мозаики и производят неизгладимое впечатление. Еще мгновение назад вечно мельтешащий город, казался бесконечным адским лабиринтом, из которого нет выхода. Теперь где-то головокружительно далеко внизу раскинулись мирные, почти игрушечные домики, которые уходят далеко за горизонт. Только неутихающий, ласковый ветер иногда приносит обрывки звуков и нотки запахов. Но вниз смотреть не хочется, взгляд, будто сам по себе, устремляется в бесконечную даль.

Должно быть, столетия назад гордые и самовлюбленные правители так же взирали за горизонт, опираясь на стены неприступного форта. С высоты крепостных укреплений, горести и радости, мольбы и проклятья жителей жуткого города кажутся суетными, далёкими и бесконечно чужими, не стоящими и секунды внимания, отвлечённого от сладких грез о славных победах, или от прекрасных стихов…

Когда-то давно форт Гвалиор господствовал над важными торговыми путями, гарантируя могущество, славу и богатство своим хозяевам. В память о тех временах, за стенами крепости сохранились роскошные дворцы, храмы и бассейны. Каждый камень форта – немой свидетель бесчисленного множества кровавых осад, дворцовых интриг и головокружительных историй. Где-то здесь пораженный проказой раджа был исцелён отшельником Гвалипой, в память о котором город и носит свое имя. Чуть в стороне, восемь веков назад, целый горем женщин совершим самосожжение, чтобы избежать плена. Обязательно посетите потрясающий форт Гвалиор, чтобы прикоснуться к его древней истории и невероятным легендам.

Глава 11. Вокзал Гвалиор.

Остерегайся же маленьких людей! Перед тобой они чувствуют себя ничтожными, и низость их тлеет и разгорается в невидимую месть.⁸⁴

На вокзале было тесно, сумеречно. Всюду, на перронах и в залах ожидания лежали люди. Кто-то на расстеленных тряпках, многие прямо на бетонных плитах. На рельсах горы мусора. Душно, влажно, едкий запах горелого моторного масла, дыма, мазута, ржавчины. Шумно, подвижно, треск и мерцание тусклых галогеновых ламп.

Анил двигался быстро, Глеб едва успевал за ним. Подошли к линии касс. Над ними табло – не работает. Рядом доска, от руки мелом написано расписание поездов. Специально обученный человек, стоя на стремянке, дополнял, вносил изменения. Толпа. Анил расталкивая всех, протиснулся ближе, внимательно осмотрел корявые записи. Информации по поезду Глеба не было.

Анил заверил, что все в порядке. Расположились на скамье, в зале ожидания. Помещение оказалось небольшим, изношенным. В углах черная пыль, плесень, паутина. Краска на стенах яркая, резала глаза странным сочетанием оттенков, голова начинала болеть. Штукатурка в трещинах, с желтыми пятнами от воды. На потолке несколько ящериц. Неподвижны, непривычны. Глеб посмотрел на одну из тварей. Все показалось странным, не настоящим, как будто во сне. Рептилия гипнотизировала немигающими глазом, медленно подняла лапу, опять замерла.

– I'll go check the schedule. Wait here⁸⁵ – сказал Анил и растворился в толпе.

Глеб остался один. Рядом молодой человек. Спросил у него, что-то. Разговорились, к беседе присоединилась девушка в очках. Они оказались студентами, которые возвращались домой, после учебы. Глеб добавил их в друзья на Facebook. Вдоль противоположенной стены прошмыгнула огромная, черная крыса.

Глеб отошел в уборную, рюкзак оставил под присмотром новых знакомых. В туалете располагались две душевые кабины. Одна занята, вторая свободна. Внутри отделаны пожелтевшим кафелем, из стены черный, резиновый шланг и ржавый кран, примерно на уровне пояса. На полу пластиковое ведро для воды и черпак. Очевидно, предполагалось, что принимать душ надо поливая себя из этого ведра. Глеб остановился, очень хотелось помыться, но из шланга капала желтоватая жижа, что заставило задуматься. Из соседней кабинки вышел индус средних лет, довольный, улыбающийся, кажется заметил сомнения Глеба.

– Don't worry. Good water⁸⁶ – сказал мужчина.

Глеб довольно глупо улыбнулся. Решил не искушать судьбу.

Когда вернулся в зал ожидания, Анил уже сидел на своем месте, говорил о чем-то с новыми знакомыми Глеба.

– Your train is late. We'll wait here⁸⁷

Глеб сел рядом с товарищами. Стало совсем темно, мрачно. Свет ламп был скудным, недостаточным, желтоватым. Время от времени, раздавался грохот прибывающих поездов, из громкоговорителей звучали какие-то объявления. Люди уходили, тогда становилось свободно, почти пусто. Постепенно, зал ожидания вновь заполнялся.

Толпа казалась пестрой, разнообразной, но, одновременно однородной, безликой, если не всматриваться в конкретных людей. Быть может, это всегда так, просто не обращаешь внимания в привычной среде?

Многие кутались в пледы, накрывая себя с головой. В углу разлегся иссушенный до костей, почти обнаженный старик. Не подстелил ничего, уснул мгновенно. Открывал иногда беззубый рот. Седая борода окрашена хной. Рядом с ним женщины в сари, мужчины в рубашках с коротким рукавом. К Глебу подбежал босоногий мальчик, одежда изношенная, грязная. Молча вытянул ладонь толи прося, толи требуя денег. Анил топнул ногой, сказал, что-то грубое. Пацан злобно оскалился, выругался, но исчез мгновенно. В зал вошла низкорослая старуха, вся в золоте. Дряблый живот довольно неприятно выглядывал из сари. Торжественно уселась в центре зала, на цементный пол. Смотрела надменно, по-хозяйски. Рядом с ней валялся молодой мужчина, неопрятный, с безумным взглядом, кажется умалишенный.

Глеб заметил мужчину, которого встретил в уборной выходящим из душа. Он тоже лежал на полу, в окружении семьи. Его жена, распаковывала какую-то еду. Дети бегали вокруг, мельтешили. Мужчина тоже обратил внимание на Глеба, поднял руку в приветствии. Затем, подозвал дочку лет восьми, шепнул, что-то ей на ухо. Девочка схватила апельсин из пакета, который стоял возле матери. Подбежала к Глебу и отдала ему фрукт. Затем развернулась и убежала играть с другими детьми.

Анил несколько раз отлучался, чтобы уточнить информацию по расписанию. Поезд задерживался. Долго не удавалось выяснить точное время его прибытия. Примерно к десяти часам вечера решили выйти на перрон. Попрощались со студентами. Юноша достал из кармана какой-то амулет, протянул Глебу. Он пытался отказываться. Студент продемонстрировал обиду, пригрозил, что выкинет, в случае повторного отказа. Пришлось взять, поблагодарить. Ответного подарка не было, но юноша ничего не попросил. Пожали руки, обнялись. Девушка стояла рядом, Глеб заметил ее смущение, помахал рукой на прощание, улыбнулся.

На платформе было прохладно, кажется прошел дождь. Пахло сырым бетоном и немного пряностями. Иногда полосы света пробегали по мокрым рельсам. Казалось, что человеческая суета вязла в потемках, люди замерли, стихли. Над перроном красным мерцало электронное табло. Свет искорками отражался в каплях, стеклах и лужах. Между шпалами, иногда, мелькали вытянутые тени крыс. Анил прогнал двоих индусов со скамьи. Сели.

Время от времени, перрон заливало светом надвигающегося поезда. Глаза слепило. Черные силуэты людей оживали, приходили в движение, вспыхивали пестрые сари, линзы очков и металл на форме полицейских. Потом поезд уходил, краски тускнели и люди, вновь замирали неподвижными тенями. Объявления звучали нечасто. О поезде Глеба, по-прежнему, информации не было.

Примерно в двенадцать часов подали очередной поезд. Прозвучало объявление. Анил оживился, быстро поднялся:

– This is your train. Hurry up, the stop is only five minutes.⁸⁸

Оказалось, что нужно бежать на соседнюю платформу. Шли быстрым шагом вдоль состава. Вагоны забиты до отказа, в оконных проемах измученные, безразличные лица.

-This one⁸⁹ –Анил указал на вагон. Вошли внутрь. Протиснулись к месту Глеба. Анил согнал безбилетника, который уже спал на нем, свернувшись калачиком, отряхнул лежак от невидимого сора.

– Goodbye, my brother⁹⁰ – обнялись спешно, на прощание.

– I hope to see you again.⁹¹

Глеб опустился на свое место. Он точно бы не смог сесть на этот поезд самостоятельно. Подумал как-то путанно, скорее интуитивно, чем разумом:

«Вот так получается в жизни: сошлись и разошлись, оставив друг в друге отпечаток, изменив немного. Какая банальная мысль, но человек, вообще, банален. Во всем мерещится история, целлофановые чувства. Каждый думает, что есть целый мир в сознании. Выдумывает его, играет роль. Все не важно, скоротечно…Какая нелепая глупость.»

Состав дернулся, покатился, перестукивая колесами на стыках рельс. Можно было лечь. Глеб почувствовал начинающийся жар.

Вагон аналогичен российскому плацкарту. Нары обиты синим синтетическим материалом. Кожа неприятно липла, прела. Стенки светлые, обшарпанные. Углы и поручни из металлического профиля, многократно перекрашенного. Все стянуто болтами, полки на цепях – просто, незамысловато, невозможно сломать. Окна без стекол, на потолке огромные вентиляторы. Лязгают лопастями, отвлекают. Сквозняк. На соседей не обращал внимания.

Глеб положил голову на рюкзак, укрылся своим флисовым одеялом. Знобило, крутило живот немного, но уснул быстро. Голода не чувствовал, только жажду, привкус во рту кислый, слюна вязкая, с металлом. В рюкзаке была бутылка воды, но не хотелось доставать, двигаться. Сны были душными, путаными. Очнулся уже в Варанаси.

Вышел из поезда. Жара, влажно, дымно, шумно. Температура у Глеба усилилась, думал только о том, чтобы заселиться в отель, о нормальной кровати и уборной. Оказался на привокзальной площади. Увидел ряд велорикш. Сел в одну из них, сказал ехать в центр. Моментально пожалел о своем решении. Словно недоделанный рабовладелец Глеб сидел на неудобном и скрипучем кресле. Тощий индус наваливается всем телом на ржавые педали, чтобы их провернуть. Во время подъёмов, ему приходилось покидать свое сидение, чтобы, прикладывая титанические усилия, затолкать свою колымагу на возвышенность. В эти моменты, Глебу хотелось воспользоваться моментом и пойти пешком (что, несомненно, было бы быстрее), но удерживало какое-то непреходящее смущение. Думал лишь от том, что бы этот стыд поскорее закончился.

Иногда, во время особого напряжения, был слышен, сиплый свист, который извозчик выпускал из себя при дыхании. Казалось, что после остановки, он отойдет в сторону и выплюнет свои легкие, которые давно прогнили в душным и задымленным воздухе индийского города. Глеб вышел из повозки с довольно гадким ощущением своей причастности к преступлению против человечества. Поблагодарил водителя, заплатил вдвое. Во время краткой беседы, обратил внимание на чудовищную интеллектуальную и физическую деградацию мужчины. Он смотрел совершенно пустым и остекленелым взглядом, куда-то мимо. Отъезжая врезался в пешехода. Получил порцию брани, раздражения и презрения. Извозчик, снес все покорно и безропотно, словно само собой разумеющееся. Просто молча навалился на педали и растворился в хаосе дороги.

На тротуаре, увяз в толпе людей, которые облепили Глеба. Это были гостиничные зазывалы, торговцы, попрошайки. Все вопили, что-то на ломанном английском, хватали бесцеремонно, выкрикивали цены, называли услуги. Пот стекал между лопаток, футболка липла к телу. Глеб озлобленно смотрел по сторонам, грубо расталкивал окружающих. Сил объяснять, что-то и разговаривать не было. К этому моменту, уже было трудно фокусировать взгляд, все кружилось, пестрило, звенело в ушах.

Вырвался, пошел вдоль улицы. Откуда-то из подворотни выбежал оборванец грязный, тощий, со спутанными волосами. Руками размахивал, восклицал воодушевленно. Глеб посмотрел на него угрюмым, тяжелым взглядом. Не сказал ничего, хотел прогнать. Индус не отставал, суетился, шаркал. Его пыльные, резиновые тапки нелепо шлепали по пяткам при каждом шаге. Принялся предлагать гостиницы. В его руках появились визитные карточки изжёванные, как будто оцеревшие и высохшие многократно. Глеб делал вид, что не замечает преследования, смотрел только вперед, ускорил шаг, злился. Бродяга не сдавался, очевидно, решил довести свое дело до конца любой ценой.

– I don't need any help.⁹² – буркнул Глеб.

– This hotel is very nice. Inexpensive and clean⁹³ – таков был ему ответ.

Индус семенил немного впереди. Тыкал пальцами в сторону отелей, которые они проходили. Громко рассказывал о преимуществах, ценах за номера и выгодных особенностях. Получалось, что он как-бы вел Глеба. Ситуация раздражала. Глеб переходил на другую сторону дороги, возвращался. Вышел на кукую-то рыночную площадь. Торговцы и нищие потянулись к нему, бродяга притих, но продолжал преследовать. Опять пошли вдоль отелей, индус оживился, возобновил свои речи.

Глеб сделал вид, что собирается войти в одну из гостиниц. Индус бросился к дверям на опережение. Ворвался внутрь, чтобы объявить о потенциальном постояльце и получить комиссию с отеля. Глеб дождался, когда помощник скрылся за дверью и поспешил прочь. Не помогло. Вскоре индус вновь настиг его. Можно было бы воспользоваться предложенными услугами, тем более Глебу срочно нужен был отель, но тихая, иррациональная злость не давала этого сделать. Он упрямо шел мимо гостиниц, хотя готов был заселиться в любую, лишь бы был душ и кровать. Иногда попадались другие иностранцы, бродяга мог бы прицепиться к ним, но, очевидно, тоже был слишком упрям, шел на принцип.

Глеб остановился посреди улицы, индус тоже замер. Стояли молча. Глеб посмотрел на тощую шею оборванца, представил, как хватает его за горло и выбивает дерьмо. Осмотрелся вокруг. Увидел кафе. Решил зайти.

Уселся за столик. Приветливый официант положил перед ним меню. Глеб ткнул пальцем в какое-то блюдо. Принесли быстро, при взгляде на еду почувствовал резкую боль в животе, по лбу скатилась тяжелая струя пота. Пошел в уборную. Когда вернулся, посмотрел в окно. Бродяга все еще стоял снаружи, ждал. Их взгляды встретились, индус отвел глаза, как-то смущенно. Глебу тоже стало стыдно за свою неоправданную ненависть. В конце концов, человек зарабатывает как может. Разве заслужил он унижения сверх того, в котором и так пребывает? Кто знает историю его жизни, чтобы судить? Жестом пригласил бродягу за свой столик. Индус зашел в кафе, сел. Прежней суетливой навязчивости в нем больше не чувствовалось. Бродяга подошел неспешно, сел напротив Глеба, выпрямился с достоинством, но видно было, что оробел от неожиданности. Посмотрели друг на друга долго, не произнесли ни слова. Выглядело как перемирие. Официант подошел с намерением выставить оборванца вон, но Глеб остановил его, приподняв ладонь.

– I don't feel well. I need a clean but inexpensive hotel that would be close⁹⁴ –нарушил молчание Глеб и пододвинул свою тарелку к индусу.

– I'll show you the best one. You won't be disappointed⁹⁵ – бродяга приступил к трапезе.

Глеб впервые внимательно посмотрел на мужчину. Он был очень молод, скорее юноша. Низкорослый, нескладный, выглядел просто жалко. Способен ли человек возвыситься над обстоятельствами своей жизни? Наверное, способен, но не над любыми.

Путешествуя по улицам индийских городов, Глебу встречались люди, одетые в скудные лохмотья и живущие под полиэтиленовыми навесами. Они рождались и умирали в грязных переулках городов-муравейников, не получая ни элементарного образования, ни медицинского обслуживания, ни права на достоинство. Вообще, Индия – это одна из последних стран на Земле, в которой колоссальный социальный разрыв между слоями общества фиксируется в доступе к еде. По некоторым данным, до сорока процентов индусов едят не каждый день, при этом, их рацион состоит из продуктов очень низкого качества. Еще сорок процентов едят один раз в день пищу низкого качества. Часто, такие люди, за жалкие гроши, работают в многочисленных мануфактурах по пошиву одежды и обуви, продукцией которых завалены мировые рыкни. Таким образом, подавляющее большинство населения Индии – это люди, живущие не просто за чертой бедности, а в самом невообразимом состоянии нищеты. Они либо вообще не имеют никакого образования, либо обучены самым азам начального счета и грамматики. Они не способны ясно выражать свои мысли, отличаются крайне традиционным, мистическим сознанием, очень религиозны. Из-за большого этнического и конфессионального разнообразия часто возникают бытовые конфликты. Обычны конфликты на религиозной почве между индуистами и мусульманами. Как ни странно, несмотря на крайне низкое качество жизни, очень патриотично настроены (нередко, в личной беседе с местными жителями приходится слышать забавные лозунги в стиле: «East or West India is the best»⁹⁶), главными виновниками своих бед, почему-то, считают «англичан».

Оставшиеся двадцать процентов индийского общества – это люди, которые питаются регулярно и нормальными продуктами. Их дети заканчивают отличные индийские университеты, путешествуют и, в целом, очень европеизированы. Они не носят традиционных одежд и украшений, являются активными пользователями социальных сетей, обладают светской системой ценностей. Есть еще пара процентов фантастически богатых людей. Прогуливаясь по Дели можно наблюдать просто потрясающую в своем абсурде картину, когда невообразимо грязная и зловонная улица, заполненная маргиналами, упирается в каменную стену, которая огораживает шикарную резиденцию с вышками охраны, и вертолетными площадками. Даже средневековые дворцы, далеко не все и не полностью открыты для посещения туристами. Многие из них и сегодня принадлежат потомкам индийских раджей, которые теперь составляют политическую элиту страны.

Интересно, что социальная несправедливость воспринимается бедняками как норма. В беседах с людьми можно услышать ненависть к кому угодно: к соседям-мусульманам, к английским колонизаторам, но не к зажравшимся новым феодалам, которые проносятся мимо на роскошных внедорожниках, покрывая лица прохожих еще одним слоем серой пыли.

Глебу вспомнился Стейнбек:

«…и в глазах людей поражение; в глазах голодных зреет гнев. В душах людей наливаются и зреют гроздья гнева – тяжелые гроздья, и дозревать им теперь уже недолго…»⁹⁷

Нет, все это не правда. Не зреют никакие гроздья гнева. Система работает идеально, поэтому она неизменна уже тысячи лет. А если в каком-то оборванце и поспеют плоды ярости, то набегут полицейские и дубинами объяснят ему, что мир устроен вполне неплохо. Смирись со своим положением никчемный человек! Возлюби кнут господина своего! В следующей жизни, быть может, повезет больше. Глеб посмотрел на индуса сидящего, напротив. Да! Он был вполне смирным. Доел все, что было на блюде с удовольствием, кажется. А ведь и он, наверняка, мнит себя свободным. Мечтает, верит, что многое измениться в его жизни. Стоит только поверить в себя, поработать над мышлением, трудиться усерднее. Наверное, и здесь такую мысль внушают через фильмы, книги, рекламу…

Нет! Не Стейнбек, несомненно, Толстой уместнее: «Сила правительства держится на невежестве народа, и оно знает это и потому всегда будет бороться против просвещения.»⁹⁸