Дмитрий Николаевич Таганов
Лотерея смерти
17. Вор в законе
Мне было совершенно ясно, что сообщник Валя не верит всему тому, что услыхал от подельника по «лотерее», мелкой сошки, которую ни в грош не ставил. Никогда он не поверит настолько, чтобы явиться сюда, к нам в руки. Возможно, на всякий случай, он заплатит «отходняк», если допустит, что это наехали на него бандиты. Он знал их очень хорошо, много лучше, чем мы, и понимал, что надо обязательно «делиться». Поскольку деньги в этой среде – признак уважения и власти, то этого будет достаточно. Но приехать сюда, по телефонному звонку «шестерки», попавшей в чьи-то руки, и очень вероятно, «ментовские» руки, – он и не подумает.
Но нам были нужны вовсе не эти «кровавые» деньги, нужен был второй преступник, даже худший убийца из этих двоих – «хоть тушкой, хоть чучелом». Он был мне нужен так же, как и другой объявившийся маньяк, «потрошитель», который убил полгода назад дочку моей давней знакомой, с которой у нас была чистая студенческая любовь, и когда на похоронах меня все принимали за отца убитой девушки. Что тот убийца, что этот – было мне сейчас безразлично. Все эти нелюди – были для меня одно и то же дьявольское отродье, которое надо было уничтожить. И раз уж я оказался среди них, и что-то мог еще сделать, то остаться в стороне, как будто меня это не касалось, было бы плевком в мое достоинство. Поэтому пока была еще малейшая возможность вести с одним из таких нелюдей игру, и добраться до него, я собирался это делать – когда-нибудь и что-нибудь у меня обязательно получится, и мы встретимся, – не с одним, так с другим. Главное, не сдаваться, а драться и драться, вставать и снова драться! Неожиданно, это стало для меня смыслом жизни, все прочее отодвинулось в сторону.
Кашин вчера мне сказал, что этот Валя гонял из Польши фуры с яблоками, закладывая в них наркоту, за что потом и отсидел срок. Но я хорошо знал человека, который держал в те годы под своей рукой половину всей оптовой торговли фруктами в нашем городе. Я не знаю, был ли он уже тогда «вором в законе», хотя кавказские авторитеты всегда любили короноваться, и в тех кругах по-прежнему очень уважают это звание. Однако теперь все изменилось, об этом нынче молчат, за это теперь статья уголовного кодекса и тюрьма, как за «первую роль» в организованной преступности, да и много лет прошло с тех пор. Имя авторитета было Шато, и сразу, как только Кашин вчера мне сказал про фуры с яблоками, я сразу о нем вспомнил. Потом когда сегодня утром ехал в «Новые кресты», и говорил там по телефону с этим Валей, я тоже все время думал о своем давнем знакомом Шато. И вот теперь я ему позвонил.
В разгар моей журналистской деятельности, когда я уже получил популярность и даже некоторое влияние на городскую политику из-за моих статей и выступлений по телевидению о питерских «оборотнях», я стал бороться «своим пером» еще и с сомнительными приемами работы полиции. Они мало отличались тогда от приемов и манер «оборотней». Обыкновенным было подбрасывание «неоспоримых» улик в карманы и квартиры не только подозреваемых – для «упрощения» следствия, – но и вполне невинных граждан, ставших чем-то неугодными или, наоборот, нужными правоохранителям тех лет. Удивительно, но даже совсем недавно такое случилось и в столице с известным журналистом. Но в отличие от прошлых лет, в недавнем этом случае в «липовых» уликах, предъявленных полицией, сразу усомнилась вся современная журналистская братия. Разразился скандал из-за арестованного журналиста, начались даже акции протеста, и не только в столице. В конечном счете, журналиста выпустили и оправдали. Но одновременно стало ясно, что «посеянные» пакетики с наркотиками, патроны россыпью, даже «макаровы» с предысторией до сих пор оставались обычными и неотразимыми аргументами в следственных действиях. За много лет до этого, когда я был газетчиком, то только начинал с этим бороться.
Шато, хозяин оптового фруктового рынка города, и криминальный авторитет – что было обыкновенным по тем временам, – попал в следственный изолятор города именно по таким основаниям – нашли наркотики в багажнике его автомашины. Это были пакетики с белым порошком, который оказался амфетамином. Затем обыскали его квартиру и нашли свыше пяти граммов кокаина и даже весы для его расфасовки. Ничего кроме этого предъявить следствию не сумели. Но посадить его полиция хотела, и он, действительно, по моему мнению, мог это заслуживать. Но надо было прижимать его по закону, а не таким преступным способом, каким можно засудить любого. Так «авторитет» Шато попал мне тогда «на перо».
В своей статье, а потом и в обращении в прокуратуру, я требовал, чтобы расследование такого резонансного дела с известным в городе персонажем вели не полицейские, которые задержали подозреваемого, а следователи ФСБ, и были обязательно проведены надлежащие анализы всех вещественных доказательств. У меня не было никаких аргументов, только интуиция, свойственная журналистам, и еще молодое желание отстаивать закон, вопреки разгильдяйству или коррупции. Вскоре в результате экспертизы выяснилось – никаких следов Шато на предметах, изъятых в ходе обыска в его доме, не имелось. Анализы мочи, смывов с рук и срезов ногтей также не выявили ни следов наркотиков, ни употребления их подследственным. Дело разваливалось на глазах изумленных горожан, наблюдавших с интересом за этим. Через пять суток Шато был освобожден из-под ареста, дело прекращено, а против полицейских выдвинуто обвинение в превышении полномочий и фальсификации доказательств при задержании.
Через несколько дней после этого мне вечером позвонили. Очень вежливо, по-восточному церемонно меня спросили, можно ли ко мне приехать с благодарностями, и буквально через десять минут раздался звонок в дверь. В дверях стоял криминальный авторитет Шато. Удивившись такому гостю, я растерянно пригласил его войти, тот шагнул через порог, а все сопровождавшие его, которых я видел сначала за дверью, остались на лестничной площадке. В руках он держал два пакета.
Не раздеваясь и широко улыбаясь, он протянул мне оба свертка и сказал:
– Дорогой, уважаемый Коля, прими от меня, пожалуйста, эти два подарка. Ты меня очень выручил.
От неожиданности я замешкался, и это слишком затянулось, стало выглядеть неудобным – он так и стоял с протянутыми ко мне руками. Поэтому я взял у него оба пакета. В одном, тяжелом, на ощупь была бутылка. Второй был полегче – мягкие и упругие пачки, – несомненно, деньги. Я не был готов принимать сейчас от кого-либо деньги. Деньги – это хорошо, но только когда они не обязывают и не унижают, и ты точно знаешь, что их заслужил и законно получил. В этом случае все было не совсем так. Я не знал его отчества, и ответил неуверенно:
– Спасибо, господин, э-э… Шато.
– Шато, верно! Такой поэт у нас был великий!
– Спасибо, Шато, – я по-дружески ему улыбнулся. – Коньяк я твой приму, спасибо, выпью за твою свободу. Но деньги возвращаю, – и вернул ему их, не развернув пакет, и не узнав, сколько там было.
После этого мы недолго еще у меня посидели, поболтали о том и о сем. Среди прочего, помню, были у нас и такие фразы:
– Ты, Коля, смелый, никого не боишься – пишешь, выступаешь!
– Боюсь иногда, Шато. Но без этого человеком себя не чувствуешь.
– Это точно ты говоришь. Какой тебе характер достался – такая будет твоя судьба. Себя не изменишь.
– А за тебя полиция взялась очень серьезно, Шато, – гляди, посадят. Не боишься?
– Тоже боюсь иногда.
И мы с ним дружно расхохотались.
Вот такой был у меня случай. Примерно тогда же, когда тот Валя возил фрукты и наркотики из Польши, а Шато был в самом зените своего криминального авторитета. Я тогда не собирался с ним больше никогда встречаться или вести дел, но все равно, если возьмешь у такого человека деньги, он будет считать тебя «прикормленным» и всегда готовым к услугам. Можно было бы на это, конечно, наплевать, однако позже, – и это главное, – ты сам будешь чувствовать, что стал ниже его, и он тебе навсегда «хозяин». А сошелся ли с ним на «ты», и в друзьях ли значишься, не имеет никакого значения. Когда же ты сам на виду, пишешь в газеты, гонишь волны, это бывает очень важно. Поэтому всегда лучше оставлять их себе чем-то обязанными. Тем более, такие люди никогда не забывают оказанных им услуг. Поэтому чем больше накапливается у тебя таких историй, тем лучше и спокойнее себя чувствуешь, и лучше работается. Но коньяк я тогда у него взял, и не пожалел. После того случая мы несколько раз с ним еще виделись мельком – на судебных заседаниях, где он проходил свидетелем, – и как старые знакомые каждый раз тепло здоровались.
Когда я вернулся из «Новых крестов» и собирался ему звонить, тогда очень надеялся, что он так и не короновался в «вора в законе», иначе сотрудничество в любой форме с «ментами» стало бы для него позором и клеймом, если не того хуже. Но я также знал, что в его мире всегда понимали, что за серьезную услугу надо заплатить не меньшей, и когда бы для этого ни наступило время. Поэтому я ему и позвонил.
Его вклад в организованную преступность города лишь тех лет потянул бы на реальный долгий срок. Если с тех пор он не сбавил обороты, то, вероятней всего, искать его в Питере, то есть на свободе, было уже бесполезно. Поэтому набрав его номер, причем старый городской, а не мобильный, которого не знал, я с некоторым волнением ждал ответа.
Женский голос вежливо спросил «кто это?». Если спрашивают «кто», значит, похоже, он не в тюрьме, живет в своем особняке на берегу Финского залива. А если на свободе, значит, не осужден, обычный гражданин, не преступник, и можно с ним по-дружески поговорить, как бывало. Так и произошло, он был у себя дома. Услыхав и узнав с радостью его голос, я сначала серьезным голосом представился, начал даже напоминать ему тот давний случай, но это оказалось лишним – он все прекрасно помнил, и даже, оказалось, не упускал меня из виду с тех пор.
– Здравствуй, дорогой! Куда пропал? В газету не пишет, в телевизоре не показывают. Что такое!
– Не до этого, Шато, другим теперь занят. Как твое здоровье?
– Хорошо, хорошо, все хорошо.
– Слушай, я бы к тебе заехал вечерком на полчаса.
– Почему на полчаса? Мы поужинаем с тобой! Ты адрес мой знаешь?
– Скажи.
Вечер был прекрасным, ехать по Приморскому шоссе было удовольствием. Слева, за редкими мелькающими соснами блестел залив на заходящем солнце, справа шелестел густой парковый лес. Не доезжая Комарово, и тоже среди сосен, – новенький особняк в старом дворянском стиле с островерхими башенками, как строили тут когда-то, в тогдашней русской Финляндии.
Шато мало изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз, только усы его стали пышнее, и с проседью. Мне не потребовалось намекать ему, зачем я так срочно приехал, не проявляя к нему интереса уже много лет. Он все понимал – нужна было помощь, услуга за услуга, потому сразу и пригласил. После обмена фразами о чудесной погоде и о прекрасном его особняке на взморье я перешел к своей просьбе.
– Шато, один поддонок из Польши убивает в нашем городе людей. Просто так, играет ими на деньги. Ты это представляешь! В нашем городе, в моем и твоем, устроил игру на людей! Выбирает подходящего и убивает. И ты этого мерзавца когда-то, возможно, знал.
– Что за сволочь?
Я ему все объяснил и закончил так: этот выродок мне нужен здесь, а не в Польше. Он в твоем бизнесе тогда гонял фуры с яблоками. Если ты его не помнишь, то он-то тебя, прекрасно помнит по тем временам. Не знаю, как сейчас, а тогда ты был хозяином половины города во фруктовом и овощном бизнесе, а он в нем мелкой оптовой сошкой.
– Приукрашиваешь. Да и не те уже времена…
– Шато, мне он нужен. Он хуже, чем маньяк. Теперь я гоняюсь за всеми ими, хочу всех их уничтожить в нашем городе. Я только этим теперь и занят.
– Хорошо, что я могу сделать?
– Только позвонить. И пригласить.
– И что? Ты думаешь, он сразу приедет?
– Но еще пригрозить. Ты хорошо это умел, Шато. Пригрози, чтобы он испугался за свою шкуру. Только подумай – он в твоем городе убивает людей за просто так, будто случайно, на улице, ни за что!
– Дерьмо! – и он выругался не по-русски.
– Пугни его, Шато, мол, крутым ты был, стал еще круче, хозяин города. А не приедет извиниться за базар – ты его накажешь – даже в Польше, это не за морями, да хоть где, он не спрячется от тебя. В таком духе.
Повисла пауза, Шато оценивал юридические или иные последствия для себя. Вероятно, здесь было для него не все так просто. Сотрудничать с полицией для «вора в законе» – это не только позор.
– Ты теперь мент? – спросил он осторожно.
– Нет. Я только депутат. Борюсь за справедливость. Я не арестовываю и не сажаю в тюрьму. У меня нет погон. Я – не мент, Шато. Я только хочу вытравить эту нечисть из нашего города.
– Это правильно. Надо подумать. Когда?
– Прямо сейчас. Я дам тебе мобильный телефон.
– Сразу, сейчас? Ай, Колька, ты все такой же, не изменился! Молодец!
Я вынул из кармана свой второй телефон с заранее вставленной сим-картой, позаимствованной из «Новых крестов». Мне не было ясным до конца, согласился ли разговаривать Шато, но я уже начал искать в телефоне нужный номер. Шато явно колебался, но еще не отказал, поэтому, занимаясь телефоном, я чуть не молился, чтобы абонент оказался доступен, и ответил на этот питерский номер, хорошо ему знакомый, но ставший подозрительным с сегодняшнего утра. Другой такой возможности не было, и никогда больше не будет. В этом нервном напряжении я искренне удивился удаче, когда услыхал в телефоне знакомый мне с утра голос. Я сразу сосредоточился и погрузился в разыгрываемую роль «решалы».
– Валя? Мы с тобой утром уже разговаривали. Мне показалось тогда, ты мне не поверил. Сейчас рядом со мной твой хороший знакомый по фруктовому бизнесу в Питере. Зовут его Шато. Вспомнил? Он стал еще круче. Поговори с ним, – и я передал тому телефон.
– Валя, ты знаешь, кто с тобой сейчас говорит? Шато. Ты возил мне яблоки из Польши. Вспомнил? Ты, собака, что делаешь в моем городе! Ты спросил разрешения? Ты что, не знаешь, как наказывают за это? Мокрушничать вздумал в моем доме… ты, вафля! Ты знаешь, что с тобой я сделаю!
– Шато… постой, я не знал… я готов…
– Сначала ты сюда приедешь прощение просить.
– Шато, я все, что должен, биткойнами отдам, далеко мне ехать к тебе, прости. Мы давно знаем друг друга! Я виноват! Все будет ништяк. Включи, пожалуйста, мой сайт обратно. Я деньги теряю… Я тебе половину отдам!
– Какой тебе еще сайт!
Я не успел рассказать Шато все подробности, поэтому сначала завертел головой, чтобы он отказал, а потом замахал рукой, чтобы разговор плавно заканчивал.
– Включу его, когда приедешь!
– Мне опасно ехать к вам… прости меня Шато… Я не могу.
– Даю тебе трое суток, хочешь жить – доберешься. В Польше ты или не в Польше, мне плевать, – мокруху в доме так просто не прощают. Из-за твоего базара мне лицо перед своими людьми терять? Ты, сволочь, мой авторитет в городе грубо пихнул! Приедешь, как малыга, прощение у меня в ногах просить – только тогда договоримся. А иначе макну тебя, не раздумывая. Это для тебя далеко, для меня – близко. Все. Номер телефона знаешь, мне передадут. Считай дни, сучь, и только не опоздай.
Я взял у него из рук телефон и закончил разговор:
– Валя, заметывать стрелку буду я. Позвонишь мне, когда ждать тебя. Теперь все, до встречи.
– Постой-ка… чтобы с нами был мой дружок.
– Будет.
– Он рядом с тобой?
Я не ответил и быстро разорвал связь.
С минуту мы сидели молча. Потом Шато спросил:
– Расскажешь потом, что ты с этой сволочью сделал?
– Обязательно.
Я встал и протянул ему руку. Слов было сказано достаточно.
– Куда! А ужин?
– В другой раз, Шато. Тогда обо всем и расскажу.
18. Встреча
Все следующие дни время тянулось для меня очень медленно. Сначала я съездил к Кашину, все ему рассказал, что произошло в «Новых крестах», умолчав только о сим-карте, и очень подробно о нашем телефонном разговоре с подельником Валей в особняке на взморье. Кашин слушал меня очень внимательно, переспрашивал и уточнял, но по проскальзывавшей у него иронии, я чувствовал, что он не верит в успех этой затеи. Я и сам не до конца этому верил. Слишком ненадежно было все спланировано, и никогда в жизни точно так не получается: преступник оказывается умнее, всегда вмешивается случайность, и чаще на его стороне. Вся затея держалась на тонком волоске, слишком много было неопределенности, все зависело от нашей способности к импровизациям по ходу дела.
Я не скрыл перед Кашиным своих сомнений, и просил его лишь, чтобы точно и вовремя доставили подследственного на будущую встречу, если она состоится. Это было критично важным, потому что в четкости конвоя и его согласованности я не был до конца уверен. Заминка в доставке его из «Новых крестов» или, при необходимости, в дальнейшем перемещении его по городу, сразу породит, а то и укрепит у Вали сомнения в его свободе. Тот мог выкинуть любой непредсказуемый фортель, чтобы снизить себе риски, и вообще, могло случиться что угодно. Для этого проще всего ему было начать водить нас по городу, тогда любая наша промашка – и тот мог растаять для нас бесследно. Неизвестны были, ни новая его фамилия, ни место пересечения им границы. После недавнего прекращения регулярного воздушного сообщения с западными странами оставались только вероятные наметки его маршрута: самолетом Варшава-Таллин и далее автотранспортом, или аналогично через Хельсинки. В любом случае, не зная его новой фамилии, на пограничном переходе его было не задержать – ни до, ни после нашей встречи.
Дожидаясь звонка из Польши, и чтобы поднять себе настроение, я сделал еще полезное дело, которое долго откладывал – позвонил полковнику Смольникову, через секретаря, как это полагается. Соединили меня с начальником полиции города не сразу, но как депутату не отказали. Так я впервые приступил к обличению этого преступника, избежавшего наказание, а что будет после этого – пока сам не представлял. Я даже не поздоровался с ним, мне было это неприятно, и, с трудом удерживая себя в рамках, представился ему так:
– Это депутат Соколов. Вы должны меня хорошо помнить. Я добивался пятнадцать лет назад, чтобы вас отдали под суд, как всех остальных «оборотней» из вашего отдела.
– Что за ерунда! Ты в своем уме?
– Постойте, не вешайте трубку, я привез вам привет издалека.
– Ты знаешь, кому звонишь, Соколов!
– Я хотел только передать вам привет, полковник, который привез, он у меня в диктофоне. Встречаться нам не нужно, я его перешлю электронной почтой.
– Ты, я вижу, опять за старое взялся. Свобода надоела? Что за привет?
– Сюрприз. От вашего давнего подчиненного.
– Жалею, Соколов, что не посадил тебя тогда, и надолго.
– Да, ваших десяти суток за подставное хулиганство мне оказалось недостаточным. Просчитался тогда былой капитан Смольников, просчитался. Ладно, когда прослушаете этот сюрприз, советую хорошенько поразмышлять. Если надумаете что-нибудь дельное, позвоните – мой номер телефона вы легко узнаете.
Я первым отключил связь. Ничего чудесного я не ожидал от дальнейшего. Смольников был в городе вторым человеком по власти, и слишком опытным, чтобы начать «дергаться» или даже беспокоиться. Но я исполнил просьбу, передал привет из зоны, и тем самым отрезал себе пути к отступлению. Теперь мне оставалось – только вперед, выполнять свой долг, который сам себе придумал и навязал. После этого я сразу послал электронное письмо на имя начальника полиции города, с файлом записи послания от его давнего оперативного сотрудника, осужденного «оборотня».
Подельник по «лотерее» Валя позвонил мне через два дня.
– Я вылетаю. Теперь до вас и не доберешься… Где встретимся?
– Шато это решит.
– Тогда я тебе перезвоню.
Он снова позвонил мне только через полтора дня, и уже к вечеру, я стал даже беспокоиться.
– Я могу приехать через полчаса, – сказал он сразу, даже не назвав себя, и мне показалось, с усмешкой.
– Тебе Шато – мальчишка! Через три часа.
Я назвал ему ресторан, согласованный ранее с Кашиным, и его адрес.
– Если хотите внутри ресторана, в зале, то это мне не годится. Только снаружи, на веранде. Чтобы я всех сначала увидел с улицы. Шато я уважаю, но с ментами встретиться не хочу – можешь это ему передать.
– Хорошо. Я найду тебе такое место. Рассчитывай тогда на десять вечера, не раньше.
Когда в этом телефоне послышались гудки, я достал другой и позвонил Кашину.
– Валя уже в Питере.
–Удалось? Неужели! В городе? А я не верил, ей богу. Поздравляю!
– Сглазите, Петр Васильевич. Уже начались его фокусы. Тот ресторан ему не подходит, хочет с верандой, чтобы он мог сначала издали нас рассмотреть. Надо срочно подыскать другой. И все там заново спланировать и даже отрепетировать. Наметили на десять часов. Он снова будет мне звонить.
– Хорошо, Николай Иванович, что-нибудь найдем, успеем!
Голос Кашина буквально звенел от радости, но меня это не заразило. Впереди я предвидел неожиданности и осложнения, поэтому все, о чем беспокоился, выложил майору:
– На входе в ресторан брать Валю теперь не удастся, все должно быть иначе. Петр Васильевич. Потребуется театральная игра, как на сцене, три гостя за столиком, один из которых, похож на Шато. Обязательно кавказкой внешности. Найдете? И не забудьте наклеить ему усы, сталинские.
– Все успеем.
– И, пожалуйста, повсюду приглушите свет – и проверьте, как это будет выглядеть с улицы. Решать, конечно, вам, но за отдельный столик на веранде надо посадить арестованного убийцу, ряженого Сталина и следователя Седова. Седов – вместо меня. Сам же я, с телефоном, останусь снаружи, подстрахую и понаблюдаю за всем этим.
– Может быть, и так. Еще это обдумаем. Конвой из «крестов» попрошу женский, в вечерних платьицах.
– Очень мило. Только не из девочек, пожалуйста, кого-нибудь постарше и опытней. И еще, для меня самого – полицейскую рацию.
– Хорошо, комиссар. А я не верил, ей богу! До связи. Все это сделаем!
У меня было еще время заехать домой, перекусить и одеться теплее на вечер.
Сколько лет я раньше писал о преступниках и преступлениях, столько же лет получал угрозы по телефону и по почте. Надо было или совсем забыть об этом, или отойти в сторону. Я выбирал всегда первое, но став депутатом, проявил некоторую осмотрительность, и только потому, что в комиссии, куда меня включили, я получил право на ношение оружия. ЧОП, который выполнял некоторые услуги для Заксобрания, мог оформлять трудовые соглашения с теми, на кого распространялось такое депутатское право, и выдавать им оружие, как своим сотрудникам. Я воспользовался этой возможностью, оформил договор и выбрал у них шестизарядный никелированный револьвер Смит-Вессон. С таким оружием я имел дело, когда еще работал в частном сыске, и мне захотелось вспомнить свою молодость. В этот вечер, на встречу, я взял этот револьвер с собой.
Когда Валя мне снова позвонил в десятом часу, все наши были давно готовы и ждали на полутемной, уютной веранде ресторана. Рассадка было уже четко продумана Кашиным. На всех столиках, кроме двух наших, лежали таблички «Зарезервировано». От улицы столики отделял ряд высоких цветов в горшках. Лица главных фигурантов этого следственного мероприятия, только угадывались с улицы за этими пышными цветами. За одним из столиков сидели Седов, – он был вместо меня, – рядом с ним подставной Шато, похожий на Сталина, и, напротив, со стороны конвоя в светлых платьицах, арестованный «лотерейщик». Женский конвой из трех женщин сидел ближе к улице, перед цветами в горшках. Пистолеты им было негде спрятать в платьях, и они лежало у них в сумочках, рядом с каждой на столике.
– Куда мне ехать? – спросил меня по телефону Валя.
Я назвал ему адрес. Потом начал объяснять дорогу, чтобы понять, на чем, и откуда, он собирается сюда добираться, но он сразу прервал связь, чтобы никто не смог вычислить его местоположение.
Как и договорились, я остался снаружи. Сначала ждал в машине, которую припарковал через улицу напротив веранды ресторана, потом вышел и прошелся метров по пятьдесят в каждую сторону. Немного дальше, среди машин у тротуара, легко угадывались две полицейские, с тонированными стеклами. В одной из них сидел Кашин. За десять минут я вернулся в свою машину, проверил полицейскую связь и отключил ее. На веранде все выглядело отсюда так, как и должно было в поздний и темный вечер буднего дня – тихо и спокойно. Прохожих было мало, и я напряженно всматривался в каждого, стараясь опознать среди них Валю. И вдруг со стороны нашей веранды – треск, шум, стук падающих стульев и звон бьющегося стекла!
Я успел только увидеть, как «лотерейщик» перепрыгивал через цветочные горшки и падал на четвереньки на тротуар между прохожих. Я сразу щелкнул выключателем своей полицейской рации и среди треска помех услыхал возбужденный голос Кашина на фоне женских криков – конвоиров:
– Ушел! Все за ним! Снимаю всех, только за ним!
Я видел, как из обоих полицейских машин выскочили несколько оперативников, а с веранды, стуча каблучками по лесенке, три женщины конвоира, и все побежали вдоль по улице. Я взглянул на веранду и поразился – за нашим столиком по-прежнему сидели, только двое, но как ни в чем не бывало. Это были Седов и «сталин». На веранде опять все выглядело тихо и чинно, как будто ничего особенного не произошло. Это немного меня успокоило: Валя мог опоздать и ничего этого не увидеть. Но наша затея уже с треском проваливалась, спасти могло только чудо, или вечерняя темень. Вся эта неразбериха случилась и продолжалась полминуты, не больше, потом протекла еще минута или две, и уже начался одиннадцатый час. И вдруг новый телефонный звонок, это был снова Валя.
– Я не вижу на веранде своего дружка. Двоих вижу. Где третий?
– Он в туалете.
– Я подожду. Это ты там сидишь?
– Я сижу. Я и Шато. Что, не узнал его, постарел?
В эти секунды я всматривался в прохожих, потом выскочил из машины и быстро пошел по тротуару в противоположную сторону той, куда побежали оперативники – только там оставался еще шанс встретить Валю. Я чувствовал, что Валя уже никогда не поднимется на эту веранду, и единственное, что могло еще спасти операцию – это узнать и задержать его на улице. Вдруг я услыхал в прижатом к уху телефоне:
– Встань, если это, действительно, ты сидишь за тем столиком. Хочу проверить.
Я понял, что это конец игре, и мы в ней проиграли. Поправить дело и поймать его теперь могли только десятки полицейских в оцеплении, но их, конечно, здесь не было. Я зажал рукой телефон, включил полицейскую рацию и крикнул:
– Кашин! Седов! Он где-то рядом, но внутрь уже не войдет, он все понял! Не вижу его, бегу искать! – я прижал к уху свой телефон, но там уже были одни гудки. Валя убегал от нас.
Я продолжал идти в ту же сторону, но Валя мог следить за верандой откуда угодно, если он опоздал и не видел наш позор, По вероятности это было, как «орел или решка». Я искал глазами только торопливо уходящего с этого места человека, он не мог быть похожим на других прохожих, он мог только убегать сейчас от нас. Если я правильно угадал направление, и если буду так бежать по улице дальше, то догоню или замечу его – перекресток был еще далеко. А если бы от тротуара неожиданно рванула его машина, быть может, я заметил бы ее номер, и Кашин сумел организовать ее перехват. Все это бешено прокручивалось у меня в голове. И в этот момент я увидал его.
Он не убегал, но явно спешил, и его трудно было не отличить от других редких прохожих. Он, конечно, меня еще не заметил, и поэтому нельзя было теперь бежать, чтобы не спугнуть, если он обернется, и я перешел на быстрый шаг. Вдруг опять в моем кармане звякнул телефон, и я на ощупь принял звонок.
– Передай Шато, чтобы он с легавыми не водился, это недостойно вора в законе. И мои извинения перед вашей ментовской компанией, что мы не свиделись. Всем привет.
Теперь было совершенно ясно, что бежавший впереди меня человек – это Валя – только он мог в этот момент держать руку с телефоном у своего уха. Это было в двадцати шагах передо мной, я нащупал на груди револьвер и бросился к нему ближе. Я бы мог в том состоянии, в котором находился, даже стрелять в него, прямо на улице, в упор, и только выбрав для этого момент, чтобы не попасть в прохожих. Но этого не произошло. Он меня заметил, или, вернее, услыхал в вечерней тишине стук моих каблуков, подбегавших к нему сзади. Он повернулся на меня и сразу бросился вбок, в широкую подворотню, и потом в темный питерский двор-колодец.
Я включил рацию:
– Преследую его. Он забежал во двор. Справа от подворотни витрина магазина. Нужна помощь!
В глухой подворотне рация, мне казалось, шипела под ухом еще громче, и я ее отключил, но успел услыхать голос Кашина:
– Осторожней, Коля! Я иду…
Я вынул револьвер и вошел в темень двора. Глаза привыкали к темноте, двор был освещен только окнами соседних домов. Тут было все плотно уставлено машинами, и я, пригибаясь и заглядывая в каждый просвет между ними, двинулся по их рядам. Я опасался только его ножа, полагая, что пистолет он не мог бы провести через границу, а нож мог купить здесь где угодно. Поэтому, если бы он сейчас выскочил из-за машины с ножом, то я успел бы остановить его пулей.
В дальнем конце двора было меньше машин, в углу чернели несколько гаражей. Если Валя еще не выскочил за моей спиной со двора на улицу, то мог быть сейчас только там. Я ускорил шаг и остановился перед гаражами. Между ними был узкий проход к ступеням «черного» входа в дом, под жестяным козырьком. Впереди было совершенно черно – в тени от соседнего дома и в стороне от освещенных окон. Я громко крикнул:
– Валя, я пришел за тобой. Или ты поднимешь передо мной руки, или умрешь прямо тут.
Ни ответа на это, ни шороха я не услыхал. Я ступил на доски прохода, и они громко скрипнули в тишине. Тут оказалось еще темнее, я ничего не видел ни перед собой, ни под ногами, но он мог видеть меня вполне отчетливо на фоне освещенных окон за моей спиной.
– Валя, ты отсюда не выйдешь. Полиция рядом, двор оцеплен! – тут я вспомнил о своей полицейской рации, щелкнул по выключателю и громко, скорее, для Вали, чем для Кашина, крикнул в микрофон:
– Я нашел его! Он за гаражами, в углу двора. Он не выйдет отсюда!
Одновременно с последними словами, я услыхал впереди выстрел – оглушительный в обставленном гаражами проходе, он отдался еще и эхом от жестяных стенок. Меня сильно тряхнуло в левое плечо, и сразу второй выстрел, – ударило выше локтя. Чтобы не опрокинуться и опереться на соседний гараж, я вскинул эту руку, – или, вернее, только захотел так сделать – потому что рука меня не послушалась, не поднялась, и я завалился на стену гаража, сполз по ней боком, ударился затылком и растянулся на спине на досках прохода.
