Дмитрий Николаевич Таганов
Лотерея смерти
24. Взлом квартиры
С раннего утра телефон Алены не отвечал. Я ждал, нервничал, и убеждал себя, что она просто отсыпается после вчерашнего веселья в клубе «Мачо-стрип». В девять я позвонил Кашину:
– Доброе утро… если только оно доброе. Я очень беспокоюсь…
– Знаю, знаю, – перебил он меня. – Все беспокоятся. Домашние Алены Юрьевны не дождались ее вчера домой. Она пропала, с утра мне названивают из ФСБ, никто ничего не знает! И муж не знает, с трудом его нашли – оказалось, они оформляют развод, давно вместе не живут. Может, вы что-нибудь знаете?
– Знаю! – крикнул я, не в силах сдерживаться, и выложил Кашину все, что мне вчера сказала по телефону Алена.
После этого я выскочил на дома и побежал по улицам к этому проклятому клубу. Через пятнадцать минут я был у его входа. Ее японская машинка так и стояла около него – сиротливо, и, как будто, взывая ко мне о помощи.
Дверь клуба была заперта, и я начал колотить в нее кулаками. Переговорное устройство я заметил только, когда из него послышался раздраженный женский голос:
– Закрыто! Приходите, пожалуйста, вечером.
– Я из полиции, откройте! – крикнул я, и заметил, как прохожие на тротуаре оборачиваются на меня. – Откройте, я покажу вам свои документы!
Показать я мог только свой пропуск в полицейское управление, но этого оказалось достаточным. Я вошел в фойе, и путь мне преградила уборщица. Из соседнего зала с любопытством выглядывали две официантки, наводившие порядок после вчерашнего шоу.
– Где Ураев? – не сдерживаясь, крикнул я.
– Дома, наверное, спит… – испуганно ответила уборщица.
– Адрес! Где он живет? Кто-нибудь знает?
– Менеджер знает. Будет вечером.
– Телефон менеджера!
Менеджер не спал и ответил мне, но адрес и телефон Ураева дать мне отказался:
– Уважаемый, я не могу проверить ваши документы по телефону. И вы далеко не единственный, кто мне надоедает и просит телефоны наших мальчиков.
На мою удачу скоро приехал наряд полиции во главе с Кашиным, а то мне было очень трудно оставаться в рамках. Я бросился к Кашину.
– Что известно об Алене?
– Ничего.
– Надо обыскивать квартиру Ураева, еще не поздно. Скорее! Надо его арестовать!
– Обыскивать? Я ордер на обыск этого клуба сумел получить – и то пока не оформил, – только для обнаружения наркотиков. А что я предъявлю для получения ордера на Ураева? То, что он кликнул по вашей провокационной рекламе с зайцем? Ну и что? Я тоже, может, кликнул бы, ради интереса. Или то, что он здесь танцует полуголый? Ну и что? Не запрещено. А то, что им заинтересовалась вчера вечером сотрудница ФСБ, – так, знаешь, если ты еще не заметил, она в нерабочее время тоже женщина. Поэтому нет законных оснований для обыска, товарищ депутат. Тем более, для ареста!
– Его машина крутилась в то самое время около дома убитой психиатрши! Алена мне сказала! Это тот самый, «потрошитель»!
– Знаю, знаю об этой машине, но этих белых «Ауди» в Питере сотни.
– Чего мы ждем! У нас достаточно всего! Алена умрет! Ничего нового вы нигде не узнаете, найдете потом только ее труп. Вы тогда начнете действовать?
– Вы думаете, у меня кошки не скребут!
– Тогда я сам еду к этому Ураеву! Скажите мне его адрес – вы знаете!
– Знаю, но не скажу. Потому что вы задумали опять что-то незаконное. Такое у вас, я вижу, в привычке. Поэтому считайте, это тайна следствия.
– Тогда имя и отчество, остальное узнаю сам, вас это не коснется.
– Не в том дело! Успокойтесь, комиссар. Нет!
Я отошел от Кашина и молча наблюдал, как они продолжают обыск. Из работников клуба, кто был здесь утром, никто и ничего ответить на вопросы полиции не смог, и вскоре полиция занялась тем, для чего и была сюда направлена – поиском следов употребления наркотиков. Я понял, что оставаться мне здесь совершенно бесполезно, и побежал домой, чтобы забрать свою машину. Но на ходу еще и звонил следователю Седову:
– Сергей, мне нужен адрес этого танцора Ураева!
– Зачем?
– Еду к нему в гости!
– Не вздумай! Я в курсе про его машину, что засветилась около дома убитой и прочее. Но этим должен заниматься Кашин. Ты все испортишь! А если ты к нему все-таки сунешься, и это окажется действительно «потрошитель», то он тебе, однорукому, живо выпустит кишки, и еще испытает оргазм!
– Скажи мне адрес, следователь Седов! Я – депутат!
– Слушай, я тут, на Петроградской стороне, разбираюсь с ночной поножовщиной в районе. Понимаешь, очень занят. Как освобожусь, тогда сразу узнаю его адрес и перезвоню тебе. Через час – полтора.
В телефоне послышались гудки.
Я все проклинал, утекало бесценное время. Но адрес Ураева мне было больше негде узнать. Я вспомнил, как в моем детстве в Питере на улицах стояли будки с надписью «Справочное бюро». За копейки через десять минут из окошечка сообщали адрес любого прописанного в городе жителя. Но и тогда нужно было знать полное ФИО и год рождения. Не существовало больше этих будок, как и многого из далекого детства.
Чтобы убить время, я стал разбирать в ящике шкафа старый хлам и искать набор моих старых отмычек. Работая несколько лет в частном сыске, мне пришлось освоить и эту технику, пару раз она оказалась очень полезной. Это немного меня отвлекло, поэтому только в конце этого занятия, мне пришла в голову мысль – не дожидаться звонка Седова, а ехать к менеджеру клуба, который мне утром отказался сказать по телефону адрес Ураева. Увидев мой полицейский пропуск, он бы сейчас мне не отказал. Но прошло уже более часа, и ехать куда-то к нему было уже поздно, Седов должен был вот-вот позвонить. Я нашел свои отмычки, протер их, смазал, и Седов как раз позвонил:
– Коля, я решил поехать с тобой. Да, к Ураеву. Ведь Кашин не отменил своего распоряжения сопровождать тебя в твоих вылазках. Буду придерживаться его приказа. Забери меня напротив памятника «Стерегущему», это нам по пути. Но если Ураев тебя не приглашал, то его, наверное, нет дома, и напрасно мы к нему едем.
– Тогда осмотрим квартиру.
– Я не умею без ключей открывать замки.
– Я умею.
Через полчаса я тормознул в том месте и забрал его. Он сел в машину, в бронежилете, с полицейской рацией на груди, и с «макаровым» в кобуре. В первый раз я видел его в таком снаряжении.
Около дома Ураева на стоянке было много машин, и, проползая мимо них, я искал глазами белую «Ауди» – ее тут не оказалось. Наконец, я нашел свободное место и остановился.
– Гроза начинается, уже капает, – сказал Седов, выставив ладонь и вылезая из машины. – Как душно! Сниму-ка я этот бронник.
– Только свою кобуру с пистолетом не снимай.
– Смеешься.
Мы поднялись на лифте и остановились у двери квартиры Ураева. Несколько секунд прислушивались к звукам за дверью – тишина, потом я позвонил, и снова мы ловили звуки, потом еще звонили, наконец, я вынул из кармана отмычки.
– А это зачем? – сказал Седов. – Это нехорошо. Так мы не договаривались.
– Сергей, мы с тобой недавно сумели договориться в «Новых крестах» о сим-карте, – и оказалось, не напрасно. Я тебя очень прошу, закрой и на это глаза, пожалуйста. Ведь Кашин не приказал тебе вязать меня и держать! Я сам взломаю эту дверь, а ты, все равно, не можешь ничего сделать против депутата – так всем и расскажем. Сережа, нам надо спасать Алену!
– Плохо это кончится. Лучше не надо, Коля. Пожалуйста.
Но я его тогда не послушал. Оба дверных замка были новой, неизвестной мне конструкции, но и они, в конце концов, поддались моим старым инструментам, даже при одной только здоровой руке. Седов не помогал, он даже отступил назад, но когда я открыл дверь, он сразу хотел войти и вынул пистолет, тогда я его остановил:
– Я первым войду. Квартиру взломал я, поэтому так будет юридически честнее. Если что – вали потом все на меня.
Мы тихо вошли, долго опять прислушивались, но слышен был только шум начинавшегося дождя за окнами, потом очень осторожно закрыли за собой дверь. Общались только жестами. Квартира была двухкомнатной. Ванну и туалет оставили на потом. Нам нужно было найти хоть что-нибудь, что позволило бы без проволочек оформить Ураеву арест и обыск – пятна крови, признаки насилия, или что-нибудь из того, что обычно находят в домах маньяков: фото мертвых тел, окровавленная одежда или аксессуары «на память», органы и части тел в холодильнике и тому подобное. Ничего из этого «на поверхности» пока не было видно. Это успокаивало, но не утешало. Седов выбрал себе большую комнату, а я сразу прошел в маленькую, в спальню. Когда я в нее вошел, в подоконник снаружи уже со звоном колотили крупные капли дождя, потом свернула и грохнула первая молния.
Спальня сексуального маньяка… Глаза у меня разбегались, тут столько всего могло найтись, но времени на это «все» у нас не было. Рукой в хлопковой перчатке я открыл секретер и аккуратно перебрал в его секциях бумаги. Оба паспорта, гражданский и заграничный, были здесь же, сверху, и я сразу положил их себе в карман. Я начал арестовывать Ураева с этой же секунды, не надеясь больше на расторопность правоохранительной системы.
Прошло около десяти минут, как мы вошли. Все это время я стоял спиной к закрытой двери, весь погруженный в поиск улик, и из-за шума дождя и грохота молний слишком поздно услыхал за ней новые, настораживающие звуки. Однако подсознательно я все-таки ощутил опасность за спиной, повернулся и очень тихо и легко взялся здоровой рукой за ручку двери, не нажимая на нее. Вдруг я почувствовал, как эта ручка в моей руке сама начала медленно поворачиваться, опускаться, отодвигая защелку, и дверь передо мной начала медленно открываться, образуя щель. Кто-то тянул дверь с другой стороны, медленно и очень осторожно. С кем-то мы вместе держались за ручки одной и той же двери. Но я первым понял это, а другой человек, похоже, еще нет.
Вдруг тот, на другой стороне, резко рванул дверь на себя, но я сумел удержаться одной рукой за свою ручку, не выпустить ее, но меня бросило с дверью вперед, и мы с ним почти столкнулись. Но я уже понимал, что происходит, а тот еще нет. По его лицу, в нескольких сантиметрах от меня, я увидал, как он на мгновение растерялся. И сразу я заметил слева его руку, поднимающуюся с ножом. Моя же левая рука, в гипсе, не могла даже приподняться, чтобы этот нож остановить. Я резко рванул дверь на себя, закрывая ее, но тот успел просунуть руку с ножом в щель между косяком. И сразу эта рука, высунутая по локоть, начала ножом искать меня, наудачу колоть и рубить рядом с моей ладонью, вцепившейся в ручку двери. У меня в голове, как будто вспыхнуло – «все, конец, с одной рукой мне не устоять…», и я со всей силы, спасая свою жизнь, рванул ручку на себя и выдернул у него из руки дверь. Тот не смог ее удержать, подался вперед с закрывающейся дверью, однако еще просовывая в щель свою правую руку с ножом и продолжая рубить им воздух в сантиметрах от моей ладони. Я повис на своей ручке, но не мог ее перетянуть до конца. В натужном усилии я откинулся назад спиной, добавляя веса, и дверь поддалась, начала медленно закрываться. Последнее что я мог еще сделать с одной рукой – резко согнул колени, присел, откинул голову и рванул. В этом отчаянном последнем рывке ребро двери ударило тому человеку под правый локоть, и зажало ему руку между косяком.
Рука с ножом остановилась и торчала теперь из щели рядом со мной. Наверняка это была та самая рука, которая убила дочку моей студенческой любви, которая с наслаждением вспарывала животы многих других молодых женщин. И это был тот же самый, наверное, нож. Даже сейчас на нем блестела чья-то свежая кровь.
Как я висел, держась за ручку, спиной над полом, так я и приподнял левую ногу и со всей силы ударил каблуком по этой руке ножом. Хруст обеих костей в его руке не заглушил даже ливень. Но нож не выпал. Я приподнял еще раз ногу и ударил теперь ему по запястью. Одновременно с хрустом костей его пальцев я услыхал и звон упавшего на пол лезвия.
Он был пойман, этот зверь. Мой капкан держал его мертвой хваткой. Ребро двери, где врезан был замок, теперь погрузилось в место перелома его костей, в самую мякоть. Вытащить свою руку он мог бы, только, оставив мне половину ниже локтя. Волки отгрызают в этих случаях лапы, но у этого «зверя» не было таких зубов. Он попробовал вытянуть назад руку, и я услыхал за дверью громкий стон. Это был звериный стон от боли, невообразимой для не испытавшего в своей жизни перелома костей. Я сам пережил их совсем недавно. Другому бы я посочувствовал, но не этому. Его стон через тонкую дверь рядом с моим ухом вызвал у меня только радость.
Я крикнул ему через дверь:
– Где Алена?
– У меня!
И я снова ударил его каблуком по руке, и он снова по-звериному взвыл. Я уже подумал, не начать ли мне его мучить и пытать, где он держит Алену, раз уж он мне попался с ножом, но не стал – и только потому, что было это бесполезно. Он бы сейчас мне наплел любое, что бы только вырваться, а я ничего проверить бы не смог. Я даже вообще не понимал, что в таком положении мне делать дальше.
Капкан держался только на моей единственной здоровой, но уже слабеющей руке. Дотянуться левой загипсованной рукой до телефона в кармане и позвать на помощь я не мог. Я вообще ничего не мог больше сделать, как только продолжать висеть на ручке двери. Я уже успел предположить, что следователь Седов или уже мертв, или без сознания – и, наверное, это его кровь блестела на ноже, просунутом ко мне через дверь. Иначе, Ураев не сумел бы подойти к этой двери, или Седов давно услыхал бы здесь возню, и что-нибудь сделал. Однако, – и это было очень странно! – пистолет должен был оставаться еще у Седова в кобуре. Если бы тот, за дверью, его уже вынул у мертвого Седова, то я давно бы получил пулю через дверь.
Ураев снова пытался вытащить свою руку, и при этом, не сдерживаясь, по-звериному выл и кричал. Я даже подумал, не сможет ли он ее оторвать, ведь целых костей уже в том месте не оставалось, рука ниже локтя держалась только на мышцах и коже.
Мне было совершенно непонятно, что делать с ним дальше. Я продолжал стискивать дверью ему руку, не давая уйти. И так, возможно, мог бы еще сутки, если только кто-нибудь из нас не упадет раньше без сил или без сознания. Но впереди не было никакой надежды – никто не знал, что мы с Седовым были тут. А если Сергей был еще жив, и истекал кровью за стенкой, то спасти его мог только я. Я глядел на кровь на ноже, что валялся сейчас под дверью, и думал, что это была, наверное, все-таки его кровь – чья еще она могла быть в этой квартире… Ситуация не оставила мне выбора. Черт с тобой, мрась! С переломанной рукой тебе еще долго будет не до секса и женщин. Я тебя поймаю раньше, до того, как тебе это снова захочется! Попробуй только обратиться в любой травмпункт или в больницу, тебя там будут ждать с наручниками! Я оттолкнул от себя дверь и сильно ударил ею голову этого человека. На секунду мы встретились с ним взглядами, готовые вцепиться друг другу в горло. Но здоровых рук для этого не было, у обоих оставалась только боль переломанных костей. Нож его валялся теперь за порогом, но я бы сумел переломить ему дверью еще и шею, если бы он только за ним нагнулся. Я заметил, как он посмотрел вниз на свой нож, видимо оценивая ситуацию, однако резко развернулся и бросился от меня бежать.
Я побежал за ним и сразу споткнулся о мертвое тело, лежавшее на полу за дверью. Я подумал, что это Седов, и нагнулся. Но это был не он, а человек в незнакомой одежде и с балаклавой на голове. Удержавшись, чтобы не стянуть ее и рассмотреть, кто это был, я бросился дальше – искать Седова. Я нашел его на полу в комнате, куда он и должен был войти без меня. Он лежал на спине, весь в крови, и был мертв. Его кобура была пустой. Однако, если пистолета не было в его кобуре, и не оказалось, на мое счастье, у Ураева, то в этой квартире он мог оставаться только на трупе в балаклаве. Я бросился обратно в коридор, нагнулся над трупом, ощупал его и нашел пистолет Седова – у него за поясом, сбоку. Теперь я засунул его себе за пояс.
Все это происходила в считанные секунды, как будто на лету, и много быстрее, чем я здесь описываю это. Я выскочил на лестничную площадку, к лифту – но кабина скрипела и опускалась, и я бросился вниз по лестнице. Слетел по ней несколько этажей и выбежал во двор. Здесь шумел сильный ливень, вспыхивали молнии, и грохотало. Машины медленно ползли по улице вдали, сверкая в опустившихся сумерках фарами и поднимая из-под колес фонтаны воды.
Мне сразу бросились в глаза единственные две фары, светившиеся в сумерках на парковке, и я бросился к ним. Машина оказалась белой «Ауди», – все совпадало, это был «потрошитель». Когда я был уже в пяти метрах перед «Ауди», она неожиданно взревела мотором и рванула на меня. Пистолет Седова был у меня в руке еще в подъезде, и, отскакивая в сторону, я дважды выстрелил перед машиной вверх, в небо. Капот машины вдруг вильнул на меня, но я успел отпрыгнуть за соседнюю машину. Правая фара «Ауди», проскребла по крылу соседней машины и рассыпалась, звеня осколками в сантиметрах от моего живота. Когда «Ауди» проползала со скрежетом мимо, сверкнула молния, и в покатом широком ветровом стекле я увидал на переднем сидении женщину. В эту секунду я узнал в ней Алену. Но она сидела, сложенная как бы пополам, низко уткнув голову в колени – как будто перепуганная моими выстрелами. Номер машины я не разглядел в темноте, только значок на багажнике – четыре кольца «Ауди». Я понял, что если буду искать свою машину, пока заведу ее и выеду с парковки, догонять в темноте и при грозовом ливне будет поздно, да и стрелять по машине с заложницей, в любом случае не смогу, как и устраивать гонку по улицам с одной рукой. Поэтому я бросился обратно в квартиру Ураева.
Я сразу вбежал в комнату с телом Седова, мне нужна была его полицейская рация. Я крикнул в нее: «Это депутат Соколов, говорю по рации убитого следователя Седова, преступник скрылся на белой «Ауди». Разбита правая фара, смято крыло. Объявите перехват. В машине заложница. Не открывайте стрельбу».
Я передал это несколько раз без остановки. Потом добавил: «Седов убит. Здесь еще один труп. Это квартира Ураева, танцовщика из клуба «Мачо-стрип». Дверь открыта, я буду ждать полицию, адреса не знаю».
Через десять минут зазвенел мой телефон. Это был Кашин:
– Ну, что, комиссар, настоял на своем? Погубил хорошего человека, отца трех детей? Чей там еще труп?
– Не знаю. Балаклава на голове.
– Кого это еще туда занесло! Перехват объявлен. Ураев не уйдет: ливень повсюду, машины еле ползут, с одной фарой не скроется.
– У меня оба его паспорта.
– Это хорошо, это ты правильно сделал. Потом расскажешь про свое геройство. Женщина, что видел в машине, – Алена?
Я вспомнил те мгновения, когда видел женщину спереди, и только сейчас осознал, что ее боковое окно было полностью открыто.
– Не знаю, лица не видел. Она впереди сидела, пригнувшись. Мне показалось – она. Пистолет Седова у меня. Я стрелял в воздух перед ними.
– Салютовал им, значит…
– Вынул этот пистолет из-за пояса трупа в балаклаве.
– Загадки, как по роману Агаты Кристи. Я вам звоню из машины, скоро буду, если только выберусь из пробок. Город стоит из-за грозы.
После этого разговора я встал и подошел к трупу в балаклаве. Теперь я спокойнее и внимательнее его рассмотрел. Под курткой, по всему животу расползлось кровавое пятно, на рубашке две ножевые раны, в живот и под левое ребро в сердце.
Я несколько раз сфотографировал раны, все тело, потом надел перчатки и осторожно приподнял балаклаву. Лицо человека за пятьдесят лет, плохо бритое, шрам на левой щеке. Я сфотографировал лицо с разных сторон и опустил обратно балаклаву. Похлопал по одежде – под курткой большой нож в ножнах. Не стал его вынимать, но мазок свежей крови под рукояткой заметил. Похлопал по карманам – немного денег, но ни ключей, ни документов, и только во внутреннем – что-то упругое, бумажное. Осторожно вынул – две небольшие фотографии. Я даже вздрогнул – на фотографиях был я. На одной – молодой, каким был пятнадцать лет назад, второе фото – как из пропуска в полицейское управление, которое недавно оформил. Положил обе фотографии ему на грудь и тоже сфотографировал, крупным планом каждую. Пистолет Седова я не стал запихивать тому обратно под ремень, а просто положил рядом на пол.
После этого я вернулся к телу Седова в комнате. Он лежал на спине, но без куртки, рубашка намокла в крови от живота до груди. Три раны, все смертельные, но в разные места и, судя по надрезам рубашки, под разными углами, какие-то суматошные, по сравнению с двумя на другом теле в коридоре. Те – выверенные, будто от ударов давно и хорошо набитой руки. Наверное, та рука и была мной переломана полчаса до этого, и нож, который она держала, валялся сейчас на полу за порогом спальни.
Первым приехал наряд полиции, и те сразу, на всякий случай, надели на меня наручники. Потом, когда меня обыскали и нашли пропуск в Управление и депутатское удостоверение, наручники сняли и даже извинились. Позже приехал Кашин, но мы с ним больше не общались. Только когда начали оформлять мою сдачу паспортов Ураева, он подошел ко мне:
– Вот за это спасибо, Николай Иванович. Документы – это у нас первое дело. Как узнаю что-нибудь об Алене – сразу сообщу. Не унывай.
После этого мной плотно занялись оперативники, и уже в квартире начали опрашивать, потом повезли в отделение, и до позднего вечера я писал там свои показания. Домой я вернулся незадолго до полуночи.
