Владимир Иванович Силантьев
Ровесник СССР: Всюду Вселенную я объехал
ПАТРИЯ О МУЭРТЕ
В Гаване на шестом году революции уже ощущались перебои с продуктами и почти не производились товары первой необходимости. Куба, осмелившаяся бросить вызов Вашингтону, была зажата в тиски блокады. Ничто не сулило мне ни журналистской славы, ни особого материального поощрения. Это меня не смущало. Главное – интересная работа. И в этом я не просчитался.
Прежде всего предстояло разгадывать феномен Фиделя Кастро – личности, по свидетельству многих, весьма исключительной. Хотя бы потому, что он правил Кубой больше четырех десятков лет, дольше, чем Сталин в СССР, правил без каких-либо социальных взрывов и политических коллизий. Уже пали коммунистические режимы в Восточной Европе, уже победила горбачевщина в СССР, уже исчезло слово «социалистическая» из названия Российская Федерация, а Фидель Кастро был верен своим идеалам и лозунгу: «Родина или смерть!» Назло надменному северному соседу, назло Ельцину, Собчаку, Горбачеву, назло Бушу, Валенсе и Ко. Какой смешной, но логичный парадокс истории: человек, которого мы подозревали в нелюбви к социализму, стал чуть ли не единственным лидером в мире, готовым умереть за социалистический путь развития. А ведь Фидель, сражаясь в горах Сьерра-Маэстра с карателями диктатора Батисты, не думал об установлении в стране социалистических порядков. Он враждовал с кубинскими коммунистами, они в свою очередь называли его буржуазным авантюристом. Ведь Фидель и его брат были сыновьями богатого латифундиста, владельца сахарных плантаций на востоке острова. Однажды, уже после революции, Фидель грозился наказать младшего брата. За что? Рауль признался, что еще во время партизанской борьбы состоял членом компартии. «И ты, негодяй, скрывал от брата! – закричал он на Рауля. – Но скажи, почему ты не агитировал меня за коммунизм?» Рауль ответил: «Я хотел, чтобы ты сам созрел».
Я дежурил в «Известиях», когда по телетайпу ТАСС пришло сообщение о том, что Фидель провозгласил свою революцию социалистической. Мы ждали этого события. Как положено дежурному, к сообщению надо было придумать заголовок и по важности информации определить место публикации в газете. Я заверстал сообщение на первой полосе, сверху всех других материалов. То была сенсация, и на нее обратил внимание Аджубей. Он кому-то позвонил по «вертушке» и продиктовал мне нейтральный заголовок «Заявление Кастро». О социализме ни слова. Как я разузнал спустя некоторое время, хрущевская Москва не верила в искренность Фиделя. Но отказаться от Кубы, с которой радарами можно просматривать территорию США, мы не могли. И начали помогать строить социализм.
Мы прислали на Кубу не лучших дипломатов, журналистов, специалистов-хозяйственников. Среди них были очень честные, добросовестные люди, но были и рвачи, лентяи, зазнайки. С хрущевской «оттепелью» проснулись и наши «рыночники». Мы ратовали дома за усиление «материальной заинтересованности» в производстве. Фидель начисто отвергал этот подход и уверял наших людей на Кубе, что этим принципом руководствовались до революции, а она свершилась для того, чтобы покончить с частнособственнической психологией.
Хрущевское время породило «конфликтное кино», в котором обязательно присутствовал будничный советский негатив, а кубинцы в целях воспитания молодежи нуждались в таких фильмах, как «Чапаев», «Котовский», «Как закалялась сталь». Кубинские товарищи спрашивали меня, нет ли у нас еще подобных картин. Да нет, больше нет, не снимают наши кинодеятели, уверяют, будто «чапаевщина» – пройденный этап. Я сделал для себя открытие, что есть в мире народы с весьма короткой историей, как Куба, в которой к тому же немного национальных героев и героических страниц. И поэтому воспитание людей на примере героики прошлого ограничено. Я понял также, что Россия, напротив, с ее драматической и долгой историей пренебрегает своим героическим прошлым.
Наши отношения с Фиделем были подмочены Карибским кризисом. Не спрашивая согласия кубинцев, даже формального разрешения пограничных властей и таможенников, мы пригнали на Кубу свои суда и спешно, как требовал Вашингтон, вывезли ракеты. Такое поведение могло вызвать только шок в сознании Фиделя. Наши уверения в дружбе и готовности защитить Кубу не соответствовали реальным делам. Много лет Фидель слышал наши клятвы и обещания, а на деле никакого договора или соглашения о военной помощи или поддержке на случай агрессии не существовало. Наши трения с Гаваной обострились в последние годы моей работы там собкором в 1967–1968 годах.
Алехандро, так дружески мы звали нашего посла Александра Ивановича Алексеева, уехал в Москву, обиженный Фиделем. А ведь сам Фидель настоятельно просил назначить Алексеева послом. В 1959 году в момент победы революции в Гаване не было ни одного советского человека: отношения с Москвой были прерваны диктатором Батистой. Лишь «случайно» появился Алехандро в качестве корреспондента ТАСС. Москва поручила ему вести переговоры о восстановлении отношений. Алехандро явился к Фиделю «при галстуке», чуть ли не в смокинге, как полагалось. Фидель отказался иметь с ним дело – он счел, что ему привели буржуя, а не представителя Страны Советов. Сам Фидель одевался по-военному в гимнастерку и солдатские ботинки. При галстуке я его никогда не видел. Спустя некоторое время Алехандро снова направился к Фиделю, надев кубинскую традиционную рубашку – гуаяберу. Фидель его принял. Но в качестве посла из Москвы прислали типичного аппаратчика, хотя и неглупого человека. Посол Фиделю страшно не понравился, и он просил прислать знакомого друга Алехандро. И вот «друга» фактически изгоняли. Наши циники уверяли, что Фидель выжал Алехандро как лимон: посол, мол, имел прямые контакты с Хрущевым и, минуя министерских чиновников, выбивал для Кубы технику, сырье, запчасти. А когда Никиту «ушли», контакты Алехандро прервались.
Дело обстояло гораздо сложнее. Фидель разочаровался в политике Москвы, которая была лишена ясной и четкой концепции социалистического развития. В местном журнале «Теория и практика» были популярно изложены взгляды Фиделя Кастро по вопросам идеологии. Вот наиболее актуальные из них: развивать свой путь строительства социализма; бороться с бюрократизмом в партии и государстве; утвердить вооруженный путь борьбы как единственное средство завоевания власти; сформулировать политэкономию социализма; всесто плохих, неполных, абстрактных учебников, что существуем, создать свои; на всех уровнях развивать свои идеи; ратовать за свободу мысли революционеров.
Кубинское руководство нарочито подчеркивало свое прохладное отношение к Москве. По случаю 50-летия Великого Октября в посольской резиденции состоялся большой прием, но оставшийся за Алехандро советник-посланник Юрий Лебедев не ждал Фиделя и его соратников. В газетах слабо освещалась круглая дата нашей революции. И вдруг появились Фидель, его брат Рауль, президент страны Дортикос. Фидель подтрунивал над нашими дипломатами, а собкору «Правды» Вадиму Листову в насмешку сказал: «Смотрю, ты потолстел. Видно, мало работаешь, все на рыбалке».
Пикировались минут десять. Фидель был в курсе, что «Правда» сдержанно пишет о Кубе. На удивление всем, он в тот вечер много пил водки, хотя подчеркивал, что он непьющий.
Наконец Москва прислала нового посла Солдатова, с которым я познакомился еще в Лондоне. Встречали его мидовский чиновник, послы соцстран в Гаване. Он меня узнал. «Вы возмужали», – сказал он, приветствуя меня. Еще бы, прошло девять лет, как мы виделись последний раз в Англии. Из Лондона Солдатов вернулся на должность замминистра иностранных дел, был избран членом ЦК. Позже ему предложили пост постоянного представителя СССР в ООН. Переведенный из консультантов ЦК к нам в «Известия» Александр Бовин с улыбкой рассказывал: Солдатов ответил Суслову, что еще подумает, работать ли в ООН. Не успел: за него «подумали». Так он оказался в Гаване. Солдатов начал серию совещаний с дипломатами, журналистами. Мы информировали его о революции и революционерах, об иждивенческих настроениях руководства… Он перебил: «Точнее, жульнических, верно?» Посол был настроен решительно, заручившись мандатом Москвы сказать Фиделю: «Мы за сотрудничество и дружбу, но у русских есть пословица – насильно мил не будешь». Наверняка так и сказал Фиделю. Тот сделал все возможное, чтобы избавиться от нового посла, и добился своего. Солдатов затем был много лет нашим послом в Бейруте.
Не считал, сколько очерков, репортажей и статей о Кубе было опубликовано в «Известиях», «Неделе», «Новом времени» и «За рубежом». В них я рассказывал о трудностях Кубы намеками, полутонами. О противоречивых отношениях между Москвой и Гаваной ни слова. Зато все материалы проникнуты оптимистическим тоном. Помню, ко мне, вновь назначенному редактору международного отдела «Недели», обратились с вопросом: «Какова будет ваша линия в освещении жизни братских стран?» Мне ответить бы шуткой: партийная, мол, линия будет, но я сказал серьезно: «Интересных и жареных тем много. Сужу по многолетней работе на Кубе. И хотя сегодня наше государство с Фиделем Кастро не в ладах, критика в его адрес и критика всех братских стран не принесет пользы, лишь обострит отношения. К сожалению, мы не умеем критиковать, как, скажем, англичане поучают свои бывшие колонии. Тактично, ради дела, без оскорблений. И те не обижаются. Мы же способны только на крайности – либо белое, либо черное».
О «черном» я писал в закрытых справках в редакцию, пытаясь развеять некоторые предрассудки и неправильные взгляды о Кубе, бытовавшие в Москве. Мне хотелось, например, «протащить» на полосу «Известий» тему эмиграции кубинских диссидентов. В то время Москва клеймила позором наших беглецов на Запад, лишала гражданства тех, кто оставался за границей. Этот факт «бегства из коммунистического рая» считался нашим позором. А Фидель тем временем разрешил массовую эмиграцию кубинцев в США, не желавших жить в условиях социализма. Был организован воздушный мост Варадеро – Майами, каждый день легкий пассажирский американский самолет перевозил группу беглецов. В гавани Варадеро могли причаливать моторки и парусники из Майами и забирать уезжающих, а также высаживать кубинцев, которые хлебнули счастья в США и решили вернуться на родину.
До революции многие кубинцы выезжали во Флориду на работу, оставив семьи на острове, и вот они получили возможность воссоединиться. В то время на Кубе насчитывалось свыше 117 тысяч «лишенцев»-богачей, потерявших право вести жизнь эксплуататоров и расставшихся со своим имуществом. Они, правда, получали компенсацию от государства за национализированные фабрики и магазины. Компенсации хватало на приличную жизнь, но сердцем и душой они были там, в Майами, и ненавидели революцию. Ленин говорил, что труп капитализма невозможно похоронить, он будет долго разлагаться в обществе строящегося социализма. Так и Фидель мог сказать, что буржуазные пережитки подобны иглам морского ежа: однажды наступив на них, не вытащить их из ноги, пока они не растворятся в теле. Желающих уехать записывали в очередь, описывали их имущество, чтобы его нельзя было продать за доллары: разрешалось увозить с собой как пассажиру туристского класса 20 килограммов груза, одни часы, одно кольцо, колье, сережки и прочее. Высоких чиновников, записавшихся на выезд, увольняли как нелояльных, предлагали работу мачетеро на уборке сахарного тростника. Такое мог придумать только Фидель Кастро.
Непредсказуемость кубинского руководителя, пафос его речей вызывали недоумение не только у наших дипломатов. Многие из них с красным карандашом изучали его речи, подчеркивая пассажи-намеки. Иные видели в нем бесшабашного революционера, истеричного оратора. Но эти претензии можно легко опровергнуть примерами терпимости Фиделя, его хладнокровия, умения маневрировать и даже консерватизма. Несомненно, в первые годы у власти он блуждал, не видел пути развития, открыто возмущался, что в коммунистическом движении идут споры друг с другом разных догматиков, но Кубе от этого не легче. У нее нет рецептов построения социализма. Об этом он говорил еще в речи 13 марта 1968 года. А разве он говорил неправду? В нашей теоретической мысли – вот где был полный застой.
Никто, кроме Фиделя, не сказал так ярко и сердечно о советско-кубинской дружбе, о вечной любви и симпатии двух народов, о величии и мужестве людей, строящих новое общество. Чем мы отплатили за эти искренние чувства? Горбачевщина породила писателей-плакальщиков и журналистов – хулителей всего святого. Они оплевали и нашу дружбу с Кубой. С меркой эгоиста-толстосума они начали подсчитывать, сколько стоила нам в долларах Куба ежегодно и по дням. Поразительно: цифры точно совпали с вашингтонскими заклинаниями времен холодной войны. Будто любовь и дружба измеряются деньгами?! Да нисколько не должна нам Куба! Это мы ей должны за сахар и никель, за ром и сигары, которые, кстати, изымались из торговли на острове и шли только в Москву. Живя на Кубе, я не представлял, что из кубинских парней, простодушных и беспечных, могут вырасти смелые воины. Вспомним вклад Кубы в освободительную борьбу в Африке.
Циники от политики говорят, что чем меньше нация, тем упорнее она торгуется, чтобы подороже себя продать. Когда мы при закрытых окнах в посольстве обсуждали вопрос, с кем Фидель, я утверждал, что ни с кем. Сам с собой, он ищет свой путь, хочет быть независимым. Но это невозможно для маленькой страны. Значит, из всех зол выбирай наименьшее. Если наши идеологи не могли предложить ничего путного, то здравый смысл подсказывал Фиделю исповедовать мирное сосуществование с «северным соседом». Только Вашингтон не хотел слышать об этой идее. Он настаивал – только полная капитуляция, будто речь шла о капитуляции гитлеровской Германии. Позор перестройщикам – они взялись помочь Вашингтону осуществить его заветную цель: сокрушить режим Фиделя. Инициатор перестройки Горбачев нанес молниеносный визит в Гавану. Вел переговоры с руководством Острова свободы. Детали их мы не знаем, но итог ясен. Дружба дружбой, а табачок врозь. Наша помощь Кубе прекратилась.
Но давайте еще посчитаем, кто кому должен! Наши специалисты в области экономики были наняты кубинцами за солидную зарплату, сели в кресла советников при министрах и управляющих, а предложить концепцию возрождения и развития кубинской индустрии не смогли. Ни в силу своих знаний, ни в силу способностей. Дело в том, что ни партократы, ни академики в Москве не имели такой концепции. Зато советские военные с курорта Варадеро могли разглядывать запуски американских космических кораблей с мыса Канаверал. Зато целая плеяда наших латиноамериканистов, годами изучавших испанский язык по книжкам, получила впервые шанс общаться с народом и коллегами, говорящими по-испански, и почерпнуть живой материал для написания диссертаций. Зато «Аэрофлот» стал экономить миллионы долларов, пользуясь льготами при обслуживании своих самолетов в Гаванском аэропорту. Перестройщики шипят: «А сколько истратили на вооружение Кубы?» Признаемся честно, мы отправляли устаревшее, вооружение.
Милые сердцу кубинцы, дорогие компаньерос! Если бы вы могли услышать хулящие вас голоса Москвы, вы бы сразу почувствовали, что это не русские голоса. В характере русского народа нет места скопидомству. И никогда не будет, хотя рыночники-демократы попытались научить нас считать деньги и внушить, что в этом счастье. Да нет же! Решительно нет.
Находились среди нас пессимисты, осуждавшие Фиделя, упрекавшие кубинцев в лени, но все восхищались красотой кубинских мужчин и женщин. На расспросы москвичей, красивы ли кубинки, я обычно отвечал полуправдой-полушуткой: «Когда, бывало, встречал на пути кубинку, то старался бегло на нее взглянуть и пройти мимо. Если долго смотришь, теряешь сознание. Так красивы! Несколько раз падал в обморок на улице. Хорошо, что в Гаване всюду скамейки – присядешь, придешь в себя и дальше идешь. А тут из-за угла снова показалась кубинка. Да еще мулатка с серебристой кожей. Цокает каблучками. А какая походка! Снова падаешь в обморок…»
А экзотика тропиков! Она повсюду. А дома Гаваны? Ни одного похожего друг на друга, ибо было запрещено строить дома по типовому проекту. Несколько недель я писал очерк «Рассвет над Гаваной». Не в переносном, а в буквальном смысле слова. О поразительных красках моря и неба в пору утренней зари. И о том, что это явление повторяется в любую погоду. Я подождал, когда на Гавану обрушится ураган и небо затянет синими тучами. Думал, что не увижу рассвета. Нет, яркий луч света пробился-таки сквозь толщу облаков. И Гавана засветилась голубым цветом. В моей душе я ощутил тепло и радость. Вспомнились многие приятные минуты жизни в райском уголке природы, встречи с добрыми людьми.
Не знаю почему, но кубинцы любят «массовки» с участием сотен тысяч людей. Возможно потому, что они живут в маленьких городах, поселках, на хуторах и массовые митинги пробуждают у них чувство единства, сплоченности и силы. Митинги на площади Революции в центре Гаваны всегда собирали море людей. Однажды под новый 1967 год на площади состоялся массовый ужин с участием… ста тысяч кубинцев. Руководство страны, дипломаты, зарубежные журналисты и гости восседали за столиками у подножия беломраморного памятника Хосе Марти. Столы были богато сервированы: бутылки канадского виски «Сигрэм», испанского вина, виноград и яблоки – все импортное. Ужин был приготовлен по-кубински: кусочек лечена (окорока) и курочки, салат, нежный фрихоль (бобы), зелень. В конце пили шампанское. Такие же массовые ужины состоялись в крупных городах.
Однажды на площади Революции были расставлены тысячи столов с шахматами. Состоялся массовый сеанс одновременной игры участников проходившей в Гаване Шахматной олимпиады. За первым столом Фидель свел свою партию вничью с фаворитом олимпиады Борисом Спасским.
И вот настало время покидать Гавану. Усталые после многодневных сборов, невыспавшиеся, мы поднялись с рассветом. Жена расплакалась. Полагала, что больше никогда не увидит солнечного прекрасного города, его милых жителей. Она умоляла объехать все знакомые места в Гаване, прежде чем покинуть город. И всю дорогу, как маленькая девочка, рыдала. Я был потрясен, к тому же самому было невесело, щемило сердце от грусти. Вспомнил: никаких эмоций не вызвало у моей супруги Елены расставание с Лондоном. Будто не очаровали ее зеленые парки и супермаркеты, стаи голубей на Трафальгар-сквер, собачки, укутанные по зиме в теплые жилетки. Будто не побывала она в знаменитом Британском музее, в не менее знаменитом и старинном театре Ковент-гарден и на курортах Ла-Манша. А тут вдруг давно не чищенная Гавана с ее задумчивыми жителями вызвала рыдания. Она обнимала нашего долговязого сынишку Андрюшу и приговаривала: «Гляди и прощайся. Больше сюда не приедем». Андрей смутно понимал, что происходит. Он на Кубе только еще пошел в первый класс школы.
…И вот прошло сорок лет. В 2005 году новогодние каникулы длились больше десяти дней. Андрею, уже мужчине среднего возраста, захотелось побывать на Кубе, где прошли детские годы. Разыскали старые карты острова, нашли две-три гостиницы, где останавливались, путешествуя по острову. Вот она – прибрежная центральная гостиница «Националь». В московском туристическом бюро предложили много других вариантов, где остановиться. Дух захватило, когда увидели, что по всей стране рассыпаны десятки новеньких гостиниц, особняков, коттеджей. Их окружали бассейны, фонтаны, пальмовые аллеи, и ухоженные дорожки вели к морю. Новые курорты расположились вдоль северного побережья, где золотистые пляжи и мелководье, куда не заходят акулы и другие хищные рыбы. Стоит опустить голову с маской на глазах в воду – и увидишь сказочное царство удивительных рыбок, крутящихся вокруг кораллов и твоих ног. Таких чудесных мест почти не осталось в мире. Обаятельная, красивая страна! Внимательный обслуживающий персонал на курортах. Кубинская кухня. Безопасная рыбалка. Купание в бархатных водах изумрудного моря. Все это привлекает на Кубу тысячи туристов.
Но ни один американец, даже турист, не может ступить на землю Острова свободы. Ни продовольствие, ни медикаменты, ни одежда – ничто не должно проникнуть из США на землю Фиделя Кастро. Пусть народ живет в полукарточной системе, запертый словно в крепости, – это задача американской экономической блокады. В начале революции в 1959 году интервенты пытались в Заливе свиней вторгнуться в страну. Но потерпели сокрушительное поражение. Потом были сотни мелких наскоков. В конце концов в Вашингтоне решили не оккупировать «коммунистическую» Кубу – пусть останется полунищей, пусть будет пугалом для всех латиноамериканцев. Но…
Уже давно другом Фиделя стал президент Венесуэлы Уго Чавес. Он, негодуют американские аналитики, «одержим опасными идеями национальной независимости и социализма». Он выручил кубинцев, решив их острую проблему со снабжением нефтью. Он восхищен мужеством и стойкостью кубинского лидера. В конце 2006 года Уго Чавес с большим отрывом снова победил на президентских выборах и заявил о строительстве социализма в Венесуэле.
Появился и еще один поклонник Кастро и недруг Соединенных Штатов – Эво Моралес, коренной индеец, президент Боливии. В сентябре 2011 года он посетил Гавану, встретился с Фиделем, нашел его бодрым после тяжелой болезни, три часа беседовал с ним, восхищался его революционными идеями.
Мировую рекламу Фиделю сделал и Диего Марадона, футбольная звезда первой величины. Он объявил себя другом кубинцев и их несгибаемого вождя.
Превратить Кубу в пугало не удалось. Было время, когда правители в Латинской Америке послушно поклонялись Вашингтону. Ныне руководители США испытывают головную боль от неугодных им перемен в Латинской Америке. В 2006 году бразильцы переизбрали президентом известного левого деятеля, популярного профсоюзного лидера Лулу да Силва. А на очередных президентских выборах в 2011 году избрали его соратницу Дилемму Русев. В Никарагуа президентом стал Даниель Ортега, руководитель Сандинистского фронта, боровшегося с оружием в руках против диктатуры Сомосы.
Уж наверное, сильную головную боль вызвал в Вашингтоне визит нашей делегации на Кубу. После долгих лет разлуки Москва и Гавана договорились начать сотрудничество с чистого листа.
Фидель, которому предрекали самое худшее, оправился после сложной хирургической операции. Он регулярно стал передавать для публикации свои размышления о мировых делах. В мае 2012 года Фидель выступил с приветствием к нашей стране-победительнице по случаю парада на Красной площади. Как сообщила газета «Советская Россия», Фидель выразил восхищение мощью нашей армии. По мнению 85-летнего политика, представленная в Москве военная техника показала «впечатляющую возможность Российской Федерации дать адекватный и разнообразный ответ», а парад стал «самым организованным и бравым действом».
