Татьяна Николаевна Зубачева
Мир Гаора. Сторрам
– Ну-ка, ну-ка, – усаживается в свое кресло капитан, – впервые слышу, чтобы раб безумствовал из-за женщины, да ещё в романтических традициях.
Смеясь и прихлёбывая коньяк, Гархем стал рассказывать:
– То на Новый год он её катал на перилах, по наружной лестнице.
– Там же восемь этажей! – изумился капитан.
– Шесть, – поправил его Сторрам и уточнил: – но высоких.
Капитан покачал головой.
– Действительно… безумство.
– Это ещё что! Вы ведь знаете, рабыни всегда себя чем-нибудь обвешивают. Особенно волосы, повязывают яркие тряпочки.
– Да, я с этим сталкивался.
– Ну вот, и у неё ветром унесло такую тряпочку, и прямо на эмблему, так он, – Гархем рюмкой показал на Гаора, – полез за ней. По стене, по растяжке… – Гархем снова отхлебнул и с живым интересом посмотрел уже не на собеседников, а на него. – Рыжий, она что, и в самом деле такая сладкая была?
– А сейчас она где? – спросил капитан.
– Утилизирована, – кратко ответил Гархем и неохотно пояснил: – Вышел не очень приятный инцидент, и её пришлось отправить на утилизацию. Так он прямо в буйство впал, пришлось изолировать. На пять суток, – и хихикнул уже вслух, – для успокоения и вразумления.
– Надо же, – капитан покачал головой, глядя на Гаора, – страсти какие. Так что, у всех, значит, вдоль, а у неё поперёк…
Стиснув зубы до боли в скулах, Гаор молча, не выдавая себя ни единым движением, слушал их разговор.
– Сколько постов на Седьмой Аллее?
Что? Это при чём? Но ответ выскочил автоматически:
– Три, господин.
– Назови.
– На повороте к Воротам Основателей, на развязке с тринадцатым шоссе и на развороте к главному Храму. Господин.
Спокойный кивок.
– Где воевал?
Опять снова-здорово, это-то зачем? Но Гаор добросовестно перечислил:
– Вергер, Алзон, Валса, Малое поле, Чёрное Ущелье.
– Ого, – капитан даже присвистнул, – живучий ты, редкость для сержанта, даже старшего.
Гаор прикрыл на мгновение глаза, не давая прорваться наружу клокотавшей внутри злобе. Его усилий, похоже, не заметили.
– Всё, что ни делается, всё к лучшему, – философским тоном заметил Гархем.
– Огонь хранит человека для предназначенного ему, – с подчёркнуто благочестивым видом кивает капитан.
И все трое смеются.
«Смейтесь, сволочи, Огонь, значит, меня для рабства хранил, ладно, хрен с вами». Но лицо Гаора сохраняло прежнюю неподвижность.
– Нормы выдачи?
Опять ему?! «Хрен с тобой, помню».
Спокойно равнодушным тоном Гаор перечислил нормы табельной выдачи по линиям фронта. Все три линии он хорошо знал, прочувствовав на своей шкуре, получая и выдавая пайки, а то и выбивая их из тыловых каптенармусов.
– Смотри, какая память, – весело удивился капитан.
И новые вопросы вперемешку: о дорогах Алзона и правилах списания, как проехать по Аргату и где на Малом Поле стояли морпехи, за сколько боёв дают медаль «стойкости» и правила переписки. Гаор отвечал спокойно, даже равнодушно. Гархем продолжал тихо хихикать, рассматривая свою рюмку, будто слушал анекдоты, а скорее всего, даже не слушал, а смеялся над чем-то своим. Сторрам одобрительно кивал на каждый его ответ, будто сидел на экзамене.
И опять внезапно.
– Упал, отжался.
Гаор качнулся вперёд, выставляя для упора руки. Сколько раз отжаться, ему не сказали, и он начал отжимания, готовый хоть к сотне, хоть… ни хрена себе господа развлекаловку устроили. Но это ладно, лишь бы опять лапать не лезли. Только сейчас до него дошёл весь ужас той, слышанной в отстойнике фразы: «купит тебя такой себе на подстилку, и спи потом всю жизнь у параши». Он не Тукман, за него так заступаться некому. Значит… значит, если опять полезет с руками, бить сразу. Хватит с него.
– Достаточно.
Команда прозвучала на шестьдесят восьмом отжимании, и, выпрямившись, Гаор перевёл дыхание двумя вздохами.
– Дамхар знаешь?
На мгновение выдержка изменила Гаору, и он удивлённо посмотрел на капитана.
– Там не воевали, господин, – вырвалось у него.
– Верно, – кивнул капитан, – глубокий тыл.
Кивнул и Сторрам.
– Сельская глубинка, – мечтательно произнёс он, – пастораль, патриархальные нравы.
– Да, полковник. И пока мир, надо его использовать.
– Пока? – оторвался от рюмки Гархем.
Капитан пожал плечами.
– Ничего вечного нет, особенно перерывов между войнами.
– Дамхар в глубине для любого фронта.
«Но не для дальних бомбардировщиков», – сказал про себя Гаор. Он хорошо помнил эти большие плотно идущие в вышине машины. Фронтовой пехоте, закопавшейся внизу по маковку в землю, они не угрожали, но, если истребители встречали их над фронтом и те начинали сваливать свои бомбы, предназначенные для городов и мощных тыловых укреплений, куда попало, тогда было по-настоящему хреново.
– Сколько отпущено Огнем, столько и возьмём.
«Много вы в этом понимаете», – по-прежнему беззвучно сказал Гаор. То, что про него вроде бы забыли, его не обманывало, но всё же позволило слегка перевести дыхание и привести в порядок мысли. Для торгов ему задавали слишком много и не тех вопросов, может, это и в самом деле, у них такие развлекаловки оригинальные. На любой вкус, но понемногу. А время уже не к отбою, а за отбой. И ему завтра с утра в гараж или, что ещё хуже, когда не выспишься, в рейс. Но чья же это квартира? Или… была у него уже мысль, что Гархем живёт прямо здесь в комплексе, и, если это его квартира… надо сообразить, входят ли его окна в полосу одностороннего стекла. Если да, то многое понятно. Стоит себе у окна, в зубах после завтрака ковыряет и видит всё и всех. Потому и оказывается вовремя и в нужном месте. Неплохо придумано. По коридору можно попасть минимум на три лестницы и спуститься и в рабский тамбур, и в административный корпус, и на склады. И Гархем… как паук в центре паутины…
– Руки за голову, десять приседаний!
«Пошли вы…» – мысленно ответил Гаор, выполняя приказ.
Сторрам посмотрел на часы.
– Да, – кивнул капитан, – согласен. Одевайся.
Фу-у, никак надоел он господам, может, теперь и отпустят. Глядя, как он одевается, привычными движениями застёгивая манжеты и заправляя в брюки рубашку, Сторрам усмехнулся.
– Ступай вниз.
– Да, хозяин.
Почти по-уставному – щелчок каблуками босиком и на ковре всё равно не получится, можно не стараться – Гаор повернулся и пошёл к выходу.
– Не заблудись, – сказал ему вслед Гархем.
Вот сволочь, теперь бежать придётся. Ну и хрен с вами, нашли себе развлечение!
И пробегая по коридору к лестнице, скатываясь по ступенькам к нижнему холлу, опять вниз, стоя под обыском в надзирательской, Гаор почти убедил себя в том, что это просто господа так развлекались, бывает. На фронте офицеры развлекались и покруче. Он снова и снова повторял это: развлечение, развлекались, развлекаловка, чтобы самого себя убедить в том, что только это и ничего другого и не было.
Свет погашен, и решётки задвинуты. Надзиратель подвёл его к мужской спальне и слегка отодвинул решётку.
– Вали, волосатик, носит тебя по ночам.
Надзиратель несильным ударом в спину вбросил его в старательно похрапывающую спальню, задвинул решётку и, громко зевнув, ушел.
Гаор прошёл к своей койке, разделся, бросив одежду на перекладины изножья, достал сигареты и зажигалку. Пусть хоть запорют, но если он сейчас не покурит, то точно сорвётся.
Ночью разрешалось выходить только в уборную, и курить он ушёл туда. Не успел сделать и затяжки, как в уборную вошел Старший.
– Ну?
Гаор вздохнул и зло выругался.
– Развлекаловку устроили. Сторрам с Гархемом, и гость у них. Ну и… – Гаор снова выругался и вымученно улыбнулся, – вроде, обошлось.
– Били?
– Нет, – мотнул головой Гаор, – лапали, правда, но… обошлось.
– А ещё? – неслышно вошёл Ворон.
– Приседал, отжимался, про фронт рассказывал.
Ворон задумчиво покивал. Гаор глубоко затянулся и снова выругался.
– Лапали, говоришь? Сзади… по спине гладили?
Гаор посмотрел на его хмурое лицо и, помедлив, кивнул.
– Всего ощупали, и задницу, и спереди, чтоб их…
– Плечи щупали? – встревожено спросил Старший.
Гаор покачал головой.
– Нет. Нет, Старший, я тоже испугался, но… нет, мускулы не смотрели.
– Ладно, – вздохнул Ворон, – будем надеяться… – и, оборвав фразу, ушёл.
Гаор докурил и выкинул окурок в унитаз, посмотрел на Старшего.
– Сам не знаю, как сдержался, – тихо сказал он, – вот так… по грани прошёл.
– Кто лапал? – глухо спросил Старший. – Гархем?
– Нет, гость их, они его капитаном называли. А что, Гархем…?
– Бывает с ним, – неохотно ответил Старший, – так-то он блюдёт себя, но иногда… Ладноть, хрен с ним, молись, чтоб этим обошлось.
– Молюсь, – серьезно ответил Гаор. – Что ещё мне остаётся? Но если полезет ко мне кто с этим… ни на что не посмотрю.
– Дурак ты, братейка, – вздохнул Старший, – кабы только этого бояться надо было. Ладноть, спать иди, а то завтра ввалят «горячих».
Гаор молча кивнул, не сказав, что «горячие» и вправду не самое страшное сейчас.
Вечер надо заканчивать вовремя. Когда ещё хочется и даже возможно продолжение, но лучше разойтись, чтобы последним было сожаление о прерванном удовольствии, а значит, осталось желание повторить.
– Да, значит, договорились.
– Вы заберёте его сейчас?
– Нет, у меня ещё дела в Аргате. Давайте через накопитель. Все равно они сдерут свой процент, так пусть, – Ридург Коррант рассмеялся, – пусть отрабатывают. Всё оформление я беру на себя.
– Разумеется.
– Спасибо за приятный вечер.
– Да, – улыбнулся Гархем, – ваше общество доставило мне истинное удовольствие.
Последние ритуальные слова и формулы прощания. Коррант надел свою армейскую куртку, надел пояс с кобурой и портупеей.
– Ещё раз благодарю. Полковник, подбросить вас?
– Благодарю, я на своей.
Гархем, стоя в дверях своей квартиры, проводил их взглядом до поворота на лестницу и только тогда закрыл дверь. Как и положено по древним обычаям, хозяин освещает дорогу припозднившимся гостям, стоя на пороге своего дома с фонарём в руке. Да, в следовании традициям есть нечто возвышенное.
Сторрам и Коррант спустились по внутренней лестнице к выходу из административного корпуса, вышли и ещё раз попрощались у фургончика Корранта. И когда Коррант сел в кабину и тронулся с места, уже Сторрам, выполняя долг хозяина, постоял, пока гость не съехал по пандусу к воротам и не миновал их, и только тогда пошел к гаражу, где его ждала одна из его машин.
Итак, какие изменения вызовет продажа Рыжего? Разумеется, шофера такого класса на торгах запросто не купишь, надо будет оставить заказ, чтобы известили о поступлении соответствующего материала, а пока… нанять ещё одного шофера, он же экспедитор. Двойной оклад. Нет, надо будет немного перетасовать состав наёмных работников. Двенадцать тысяч – неплохая цена, и для покупателя, и для продавца. Можно было бы запросить и больше, но не хочется обогащать Рабское Ведомство, двадцать пять процентов от любой купчей отдай и не греши, во-первых, больше двенадцати тысяч капитану не выложить, и сделка бы сорвалась, во-вторых. А Рыжий всё-таки как раб малонадёжен. Исполнителен, безусловно, но не покорен, тут Гархем прав, боевой сержант, прирождённый лидер, нет, кровь Юрденала ненадёжна даже в ошейнике. Не только Гархем, все говорят, что Рыжий молчит при любом наказании, сам это видел, и никогда не благодарит надзирателей, не здоровается с ними. И молодые повадились стоять вроде него в строю и молчать под дубинкой. Нет, пока парень не почувствовал своей силы, а он вожак, да ещё с боевым опытом и военным образованием… лучше продать, чем расстрелять. К сожалению, охрана из рабов слишком дорогое удовольствие, там он был бы на месте, но, когда не можешь изменить обстоятельства, к ним следует приспосабливаться. И это, в-третьих.
Коррант гнал машину по ночному Аргату и улыбался. Кажется, ему удалось сделать удачный ход. Конечно, парень вряд ли стоит столько, за двенадцать тысяч можно купить бригаду, скажем, из двоих: взрослого обученного с мальцом-подсобником, но полковника тоже надо ублажить. С таким ссориться не просто невыгодно, а опасно. Так что пусть себе радуется, как ему удалось обдурить недалёкого провинциала, а если удастся скинуть на парня непосредственное исполнение, то высвободится время для контактов, переговоров и контрактов, что неизмеримо важнее. Но какая же слащавая сволочь Гархем, недаром о нём ходили такие рассказы, похоже, любому спецовику фору даст и обыграет. Как это полковник с ним справляется? Но, слава Огню, это не мои проблемы. Нет, всё получилось очень удачно, и даже осталось на небольшие развлечения, мужчине необходимо расслабляться.
С утра всё как обычно. Подъём, завтрак, построение. Гаор, конечно, не выспался, голова была тяжёлая, как после выпивки, когда надрызгаешься не на радостях, а от тоски и одиночества. Но работа у него не сидячая, так что разойдётся, ни хрена с ним не будет. На построении он протрясся, ожидая страшного приказа остаться в спальне, но обошлось, Гархема не было: видно, отсыпается после вчерашней пьянки, так что обошлось, пронесло, ну, и выкинем из головы.
В гараже Махотку почти сразу отправили на автопогрузчике, а ему старший механик молча кивком указал на хозяйскую «коробочку». Так что предстояло работать одному, без подсобника. Гаор досадливо, но предусмотрительно беззвучно выругался, надел инструментальный пояс и раскрыл мотор. Но даже разобраться толком, что тут и как, он не успел.
– Рыжий!
Гаор выпрямился и оглянулся на голос. В дверях гаража стоял Гархем. Что, в рейс? Обычно о рейсе ему говорили на построении, а то ещё накануне. Махотка напортачил? Но обдумывая, он быстро подбежал к Гархему и вытянулся перед ним.
– Да, господин управляющий.
Гаор приготовился получить обычную оплеуху и выслушать приказание. Но Гархем, оглядев его, заговорил, не ударив.
– Пойдёшь сейчас в спальню, подготовишь койку и тумбочку к сдаче, одежду тоже, и жди. За тобой приедут.
Так… плотная серая пустота рухнула, окутав беззвучным, отрезавшим краски и звуки коконом. Вот и всё… вот и всё…
Гархем не так с удовольствием, как с интересом рассматривал, как стремительно бледнеет, становясь бескровно белым, лицо раба.
– Да, господин управляющий, – сказал Гаор безжизненно спокойным голосом.
Отвернувшись от Гархема, он расстегнул и снял пояс с инструментами, не глядя, но точным броском отправил его в шкафчик и, обойдя Гархема, вышел из гаража.
Гаор шёл через двор быстрым твёрдым шагом, выглядывая кого из парней, чтоб хоть как-то дать знать Старшему, чтобы хоть взглядом проститься, да, с братом. Но как назло, никого, все в разгоне, у складов, а ему туда не завернуть, Гархем, сволочь, смотрит в спину. Он, не оглядываясь, чувствовал этот внимательный по-змеиному немигающий взгляд. «Врёшь, гад, ты что думал, я на коленях поползу, умолять буду, не дождешься, врешь, я не сдамся, нет…»
И глядя ему вслед, Гархем удовлетворённо кивнул: вовремя продали, всё, что можно, этот раб уже дал, дальше начались бы проблемы.
По дороге Гаор то ли успокоился, то ли… но страха не было, а только холодное бешенство. Сволочи, не могли ему вчера сказать, он бы проститься успел, а сам он дурак, нашёл, кому верить, что им чистая развлекаловка понадобилась. Сам дурак, сам себя уговорил, вот оно, не пошёл к ёлке, рисковать не захотел, а Судьба рисковых любит, дурак, но вы, сволочи, ничего, не здесь, так у Огня сочтёмся…
Как всегда, надзиратели всё всегда знают, и его впустили в коридор, слегка обыскав, ни о чём не спросив и даже пинка не дав. В спальне на него изумлённо уставился дневаливший Турман.
– Рыжий, ты чего?
– Ничего, пошли они…
Гаор выругался так, что Турман даже не удивился, а испугался.
– Ну, ты уж и очень…
– Это я ещё мало, – ответил Гаор, срывая с себя комбез, и, стараясь не сорваться на крик, объяснил: – Велено подготовиться к сдаче и ждать. Приедут за мной.
Турман охнул и выбежал из спальни.
Гаор быстро открыл тумбочку. Так… мыло, мочалка… по хрену, пусть лежат, бельё… тоже, заделье – обрезки проводов, инструменты, незаконченные мечики и цветочки, бабочка с зажимом, чтоб цеплять за волосы… всё в узелок, фишки… много их набралось, так… как тогда Плешаку сказали, так и сделаем, две белых оставим, остальные вместе с коробочкой… к Старшему в тумбочку, вот так, теперь сигареты, аггел, полторы пачки почти, ну, так тоже две сигареты оставим, остальные…
– Рыжий, – в спальню вошла Маанька.
Он обернулся к ней, улыбнулся злым оскалом.
– Да, Маанька, вот. Узелок Матуне отдай, ладно? Бельё мне к тебе снести?
Она покачала головой, внимательно глядя на него.
– Нет, сними и стопкой на койке сложи, и одежду. Я принесу, во что переодеться.
Он кивнул и стал снимать с одеяла наволочку. Подошёл и встал рядом Турман. Гаор покосился на него.
– Ты того… – тихо сказал Турман, – такая уж судьба наша.
Гаор кивнул. Он молча быстро снял наволочки, скатал одеяло, тюфяк и подушку в рулон, уложил рядом стопкой бельё, разделся догола и сложил одежду и белье второй стопкой.
– Откуль знаешь так? – глухо спросил Турман.
– В армии, в казарме, так же при переводе сдают, – ответил Гаор и заставил себя усмехнуться, – только не раздеваются.
Вошла Маанька и протянула ему старенькие, многократно стираные и чиненые рубашку и штаны.
– Одевайся, – и объяснила, – на торги в бросовом увозят, всё равно отберут.
Он кивнул и стал одеваться. Когда-то это были брюки, но молния, видно, давным-давно сломалась, и их перешили в шаровары на шнурке, на коленях заплаты, на рубашке заплатан рукав, пуговиц не хватает, а те, что есть, все разные, и Гаор не стал её застёгивать, а завязал полы на животе.
Как-то незаметно в спальню вошли Маманя и другие работавшие на кухне женщины, дневалившая по женской спальне недавно купленная девчонка, он даже имени её ещё не запомнил. Гаор тряхнул головой и оглядел столпившихся вокруг.
– Давайте прощаться. Пока нет…
Он не договорил, но его поняли. Он обнялся со всеми.
– Турман, сигареты возьми, Старшему отдашь или сами поделите.
– Может, – неуверенно предложил Турман, – покуришь пока?
Гаор мотнул головой.
– Нет, обойдусь.
– Я тебе киселька сейчас принесу, – вышла из спальни Маманя.
За ней вышли остальные. Гаор сгрёб и сунул Турману сигареты.
– Держи, а то вроде уже…
Турман прислушался и метнулся к своей койке.
Стукнула, открываясь, дверь надзирательской. «Накрылся кисель», – со злым весельем подумал Гаор, стоя у своей койки. Тогда в Чёрное Ущелье они уходили, зло ругаясь, но не плача, и сейчас он не заплачет, нет, врагов не радуют.
В спальню вошли трое. Дежурный надзиратель, Гархем и сержант с зелёными петлицами. Гаор встретил их, стоя у своей койки, с заложенными за спину руками, но вскинутой головой. И увидев его, Гархем одновременно и нахмурился, и улыбнулся.
Оглядев собранную постель и одежду, Гархем кивнул.
– Всё правильно, показывай тумбочку.
Гаор молча повернулся, открыл тумбочку и отступил на шаг. Новый кивок.
– А почему так мало сигарет, Рыжий? – Гархем повертел в руках пачку, в которой болтались две одинокие сигареты.
Ах ты, сволочь, ну, получи.
– Выкурил, господин управляющий.
– А фишки все свои куда подевал?
– Потратил, господин управляющий.
Голос Гаора был почтителен ровно настолько, что придраться не к чему, а насмешка понятна. Надзиратель, скрывая улыбку, грозно посмотрел на Турмана, который стоял у своей койки, совсем как Тукман вылупив глаза и приоткрыв рот. Гархем сунул пачку с остатком сигарет и обе фишки в карман пиджака и обернулся к сержанту.
– Приступайте.
Раздеться, обыск по голому телу, рубашка и штаны прощупаны по карманам и швам, одеться, сверка номера на ошейнике с карточкой, и…
– Руки назад.
Щёлкают наручники.
– Вперёд.
Проходя по коридору, Гаор быстро скосил глаза на дверь столовой, но никого не увидел: женщины укрылись в глубине. От Гархема, понятно, но жаль. Нижний тамбур… вверх по лестнице… верхний тамбур-холл… наружная дверь… холодный бетон двора и машина, «серый коршун», почти вплотную к подъезду, и задняя дверца уже готовно раскрыта… аггел, даже оглянуться не успеешь, толчок в спину.
– Пошёл.
Больше медлить Гаор не мог, и, наклонив голову, полез в кузов.
– Пошёл, пошёл, – поторопили его пинком.
Гаор сел рядом с молодым светлобородым мужчиной, и его пристегнули к скобе. Захлопнулась задняя дверца, слышно, как сел в кабину сержант, заурчал мотор, дрогнул под ногами пол, всё, поехали. Гаор закинул голову и увидел в открытом, но затянутом частой сеткой поверх решётки, потолочном люке небо. Сволочи, даже проститься не дали.
Присев за парапетом верхнего пандуса, Старший следил за серой, ненавистно знакомой машиной. За кем? Ведь никого на построении не велели в спальне оставить. Кого-то из дневальных? Или из матерей? Сестра-Судьба, помилуй нас. Кто в спальнях? Турман? Девчонка-новокупка? Маманя? Маанька? На кухне кто? Чалуша? Какой палец ни отрежь, всё больно. Ох, нет, да как же это?! Прикусив губу и чувствуя, как по щекам ползут слёзы, Старший смотрел, как вывели со скованными за спиной руками Рыжего, как пинком его затолкали в кузов, захлопнули дверцу и серая с зелёной полосой по борту закрытая машина, стронулась с места и, медленно набирая скорость, поехала вниз по пандусу к наружным воротам. Сволочи, вот сволочи, прямо с работы дёрнули, даже не поглядели они друг на друга на прощание. «Прощай, братейка, – беззвучно шевельнул губами вслед машине Старший, – в Ирий-саду теперь только встретимся».
Во двор вышел Гархем, и Старший, утерев рукавом лицо, прячась за парапетом, побежал к суетившимся вокруг застрявшего контейнера грузчикам.
– Кого? – выдохнул навстречу ему Тарпан.
– Рыжего, – ответил Старший и заорал: – Какого хрена колупаетесь?!
Стоя посреди двора, Гархем удовлетворённо оглядывал внешне беспорядочную, но подчинённую внутренней логике рабочую суету. Как же вовремя продали Рыжего, потрясающее чутьё у полковника.
В этом он убедился окончательно буквально на следующий день, когда старший механик вызвал его и Сторрама в гараж и показал обнаруженные в трейлере, на котором ездил Рыжий, самодельные мембрану и окошко.
– Благодарю, – отпустил его Сторрам и посмотрел на Гархема. – Воистину, всё, что ни делается, то к лучшему.
Гархем сокрушённо покачал головой.
– Я же ездил с ним и с его бригадой. И ничего не заметил. Теряю квалификацию, полковник.
– Ну-ну, Гархем, я тоже вижу такое впервые. Надо признать, остроумно. И на неплохом техническом уровне. Ну-ка, давайте проверим.
Они встали у окошка, проверяя обзор.
– Удобно стрелять в затылок.
– Да, и пассажиру, и водителю. Делали, конечно, не для этого, но…
Гархем усмехнулся.
– Кровь есть кровь. Наследственность – великая сила, полковник. Что делать с его бригадой? Они не могли не знать.
– Начнём копать, только раздуем, нет, Гархем, просто не выпускайте их в город. Вообще на внешних поездках будем держать только вольнонаёмных, – Сторрам улыбнулся, – пока.
Гархем кивнул.
– Думаете, Махотка надёжнее?
– Он прирождённый, они покорнее, и не думаю, что его познакомили со всеми, как говорят алеманы, кунштюками.
– Механик утверждает, что парень глуповат и непременно проболтался бы, если бы знал.
– Поверим механику, Гархем. А трейлер… пусть постоит, я, кажется, знаю, кому его предложить.
– Да, с таким… усовершенствованием любитель и знаток даст хорошую цену, – засмеялся Гархем.
И уже когда они, отдав все необходимые распоряжения, вышли из гаража, Гархем тихо спросил:
– Вы известите капитана?
– Зачем? – искренне удивился Сторрам. – Это теперь его проблема, пусть сам с ней и справляется.
В большом хозяйстве с несколькими сотнями служащих, постоянных и временных, свободных и рабов, исчезновение одного заметно только живущим или работающим рядом, а круговерть гигантского торгового комплекса заставляет думать о сегодняшнем, ну, от силы завтрашнем, но не о вчерашнем. Старший разделил оставленные ему сигареты и фишки между близкими друзьями Рыжего, в обед и ужин у его места стояла миска каши с воткнутой в неё ложкой, а вечером тихонько, чтоб не придрались надзиратели, Рыжего отвыли. Но не смертной, парень-то молодой и в полной силе, а угонной.
– Уж ты, мило моё дитятко, – выпевала Мать, – Ты бессчастное роди́лося, бессчастнóе бесталáнное!
– Ты куда спешишь-торопишься? – так же тихо вторила ей Матуня.
– Без тебя, да милый мой, отемнеет светла светлица! Опустеет дом-подворьицо! – всхлипывала Дубравка.
И лёжа на своей койке, почти беззвучно шевеля губами, выговаривал памятные с детства слова Старший.
– Ты пойдёшь, да малый братец мой, во работу подневольную, да во службу во господскую.
Два дня пустовала койка Рыжего, а потом привезли Грача с филиала, день шёл за днём, и памяти бы о Рыжем не осталось, если бы… Если бы не шахматы, самодельные прописи, шпильки с цветочками, колечки и браслетики, что в черёд носили женщины и девчонки, да… да много от Рыжего осталось. И Махотка гордо говорил помогавшему ему мыть машину новокупленному белобрысому Бельку.
– Меня ещё Рыжий учил, во мастер был!
И Белёк завистливо вздыхал.
В укромном месте у матерей хранилась грибатка на пять сил, что поможет и спасёт, если в сам-деле не попусту призвать.
Ворон играл с Мастаком в шахматы, и Юрила ждал своей очереди. Тарпан уже с десяток обдул в шашки и обогател, понимашь. Моргунок в который раз рассказывал желающим слушать, как на Новый год голозадые весь город лампочками увешивают – в город-то теперь никто не ездил.
