Рина Оре
Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том
– Не описать словами.
Брат Амадей глубоко вздохнул, отпустил ладонь Маргариты, после чего праведник и юная вдова, погруженные в свои мысли, замолчали на пару минут.
– Как потом думаешь жить, сестра? – первым заговорил священник.
– Не знаю. Огю Шотно говорит, что я буду напоминать Марлене о брате. Мне надо уйти куда-то… Иам передал деньги: хватит на полгода, если сниму недорогое жилье. Возможно, заработок какой-нибудь найду, например, стирать или хлеба разносить на рынке…
– Я могу помочь. Могу устроить тебя к весьма милой, добропорядочной старушке, которой нужна помощь по хозяйству. Правда, она живет в соседнем Миттеданне. Тебе подойдет?
Маргарита кивнула.
– Завтра еще об этом поговорим. Если та пожилая дама уже нашла себе прислужницу, то я знаком с вдовой, у которой есть честное дело – ваяние могильных стел, – вдова с охотой берет на работу других вдов, попавших в бедственное положение, предоставляет тем кров и стол. Не самые лучшие условия, откровенно говоря, но… Думаю, брат Огю прав: Марлена должна жить своей жизнью, а ты своей, где у тебя однажды появится новый супруг и дети… Однако и сейчас ты не одна: ты всегда, если тебе нужна помощь, можешь прийти в храм Благодарения. Ничего не бойся.
– Я чувствую себя виноватой, – сказала Маргарита, вытирая слезы. – Мне кажется, что это из-за меня. Я так боялась его приезда, что…
– Твоей вины в том, что ты не полюбила супруга за один день знакомства, только половина. Остальное – его вина. А на самом деле ни ты, ни он не виноваты… Не стоит говорить Марлене то, что ты сейчас сказала мне. Это глупость, но она может в нее поверить, как веришь ты. Хорошо?
Маргарита снова кивнула.
– Юность – лучший врачеватель. Справедливо это и для ран души. Марлена еще крайне молода, она переживет это горе. Пойдем… уже поздно. Ты одна вернешься?
– В дом дяди пойду. Старшего брата попрошу проводить.
– Хорошо, сестра Маргарита, – на прощание сказал ей брат Амадей. – Сделай так, чтобы твое новое супружество не стало столь же скоропалительным и необдуманным, как первое.
Маргарита кивнула в третий раз.
________________
Раоль Роннак, обиженный и надутый, но всё равно исполнявший долг защитника, проводил Маргариту до зеленого дома ее дяди. Оставив юную вдову возле лавки, он направился к постоялому двору Мамаши Агны. Девушка обнаружила лавку закрытой, что ее не удивило: в это время она никогда не работала. Перекрестившись, Маргарита постучала ручкой-кольцом в парадную дверь дома Ботно – и не поверила своим глазам, когда та открылась, а ее любимый дядюшка Жоль, занимая весь проем, оказался на пороге.
– Дочка! – крепко обнял ее дядя. – Тебя не признать!
Не давая ничего сказать, он затащил племянницу в гостиную, где сидели все, кого Маргарита не хотела видеть: тетка Клементина с полосатой кубышкой на голове, сужэн Оливи в роскошном ярко-синем наряде и Гиор Себесро в неизменном коричневом кафтане и синем берете с пряжкой-барашком. Грубое, лошадиное лицо Гиора выражало едва заметное удивление.
– Добрый вечер, мона Махнгафасс, – первым поприветствовал девушку Гиор, поднявшись со скамьи и чуть склонившись. – Отрадно видеть, что платье из моей суконной палаты так украсило вас, а вы его.
– О да! Великолепно! – воскликнул Оливи, разглядывая соблазнительные изгибы девичьей фигуры и расплываясь в масленой улыбке. – Я имею в виду цвет платья! Великолепно! Рад видеть, милая сужэнна, – шагнул он навстречу, желая обнять Маргариту, но она от него отшатнулась.
«Дуреха», – беззвучно сказали губы Оливи.
Тетка Клементина так и не встала со складного кресла, ограничив приветствие кивком головы.
– Дядя, а где Филипп?
– В дому Нинно, попозжее будёт, ближее к ночи́.
Маргарита устало поднесла ладонь ко лбу: идти к Нинно не хотелось. «В этот час он, конечно, дома, – думала она. – Нет, не хочу его видеть и Беати тоже с ее жалостью. Придется идти до замка в одиночестве».
– Давай я тебя сладким угощу! – поманил ее дядя Жоль в обеденную. – Ах, чтоб… уж час Воздержанию… Я всё ж таки дам тебе сластёв с собою. И миндалю насыплю – ох и славно нас наше деревцо́ в этот год задарило!
– Нет, дядюшка, – помотала головой Маргарита. – Я на минуту… Мне надо возвращаться в замок, а то уже и так поздно… Я зашла сказать, – выдохнула она. – Я пару часов назад узнала, что стала вдовой.
– Огоо! – донесся радостный глас Оливи. – Поздравляю!
– Оливи! – прикрикнул на него отец и нахмурил брови. – Как вдовой?
Маргарита развела руками.
– Мой муж был воином на войне… Я из храма Благодарения. Завтра там будет успокоение. Приходите и вы… – неприязненно посмотрела она на Оливи, надеясь, что тот всё же проявит деликатность и не явится туда со своей масленой улыбкой.
– Непременно! – тут же ответил ее сужэн. – Бедная моя сестренка, позволь обнять тебя!
– Да не трогай ты меня! – нервно вскричала Маргарита.
– Успокойся… – делая вид, что ничего не понимает, повел плечами Оливи. – Я лишь хотел принести свои соболезнования.
Оливи не смущал ни строгий взгляд из-под широких бровей Гиора, ни настороженное лицо матери, ни стыд отца за непристойное поведение сына.
– И как ты теперь намысливаешь себе живать? – с вызовом спросила Маргариту тетка Клементина.
– Коль чё – до своёго дому воротится! – рявкнул дядя Жоль на жену.
– Брат Амадей устроит меня к старушке, которой нужна помощь, – поспешила сказать Маргарита. – Мне пора… Дядя, передай братьям и Беати… И Нинно с женой… Кто хочет, пусть приходит завтра к храму Благодарения в шесть утра, – это всё, что я хотела сказать. Увидимся завтра.
Прихватывая одной рукой юбку, она присела, отводя ногу назад и склоняя голову набок, как ее научила прощаться Марлена. А после направилась к выходу. Гиор Себесро устремился за ней в переднюю.
– Я вас провожу до замка, мона Махнгафасс: уже поздно. И мои искренние соболезнования.
– Излишне меня провожать. Я Синоли попрошу. Филиппа думала за ним отправить…
– Синоли Ботно сейчас с супругой, с которой он не виделся целый день, так как работал водоносом и очень устал. Он до поздней ночи будет провожать вас на холм и обратно, – может даже не успеть домой к полуночи и попасться стражникам. Я же на коне и мы быстро доедем.
– Гиор, мне кажется, что это я должен проводить свою сестру до замка, – встрял Оливи. – Я тоже на коне! – подмигнул он Маргарите – она же вспыхнула от гнева.
– Спасибо, господин Себесро, – ответила разозленная на сужэна девушка. – Буду вам крайне признательна.
«Гиор Себесро хотя бы приставать не будет. Хоть сам Дьявол, только не Оливи», – подумала она, направляясь вместе с Гиором во дворик.
________________
Гиор Себесро молчал всю дорогу до холма, молчала и Маргарита. Она сидела позади него и боком на коне, как те дамы, которых она видела на Восточной дороге. Одной рукой Маргарита крепко держалась за плечо Гиора, а другой обхватывала его за пояс. Она впервые ехала с мужчиной верхом на лошади и вряд ли осмелилась, если бы не грех мужеложства Гиора. Холеный гнедой рысак, породистое сокровище с лоснящимися боками, всего за триаду часа домчал их до холма. После моста через Даори, суконщик пустил своего красавца-коня медленным шагом.
– Еще раз приношу свои соболезнования, мона Маргарита Махнгафасс, – повернулся Гиор к девушке, а она убрала руку с его талии и отстранилась, держась теперь только за седло. – Не отодвигайтесь далеко: вы можете упасть, – сам обхватил ее за свободную руку мужчина. – Не бойтесь. От меня вы не увидите зла.
Маргарита почувствовала резкую дурноту от прикосновения Гиора. Она с надеждой посмотрела на замковые стены, надеясь, что Восточные ворота уже близко.
– Несложно было узнать, как вы познакомились с градоначальником Совиннаком, – говорил тем временем суконщик. – Синоли Ботно рассказал всё своему двэну Оливи, а тот мне. Стоило ли скрывать? – усмехнулся он в темноте. – Необычная история про бочку…
– Вряд ли вас должно удивлять, что я не спешу разглашаться всем подряд об этой бочке, – с досадой в голосе ответила Маргарита.
– Вы будете и дальше утверждать, что не имеете отношения к отзыву грамоты на дело?
– И пусть даже так. Я справедливо обижена на Оливи… Но то, что я сказала в вашей суконной палате, – это тоже правда. Потом я попросила градоначальника поступить так, как он сочтет нужным.
– И значит… мона Махнгафасс… я скажу прямо: складывается впечатление, что градоначальник Совиннак неравнодушен к вам.
– Градоначальник Совиннак – один из самых благородных и порядочных людей, каких я знаю, – уже не скрывала раздражения Маргарита. – Да что я говорю! Он и есть самый благородный мужчина из мужчин!
– Как ваш сужэн, пусть и некровный, – крепче сжал ее руку Гиор, – я, несомненно, узнаю суть отношений между градоначальником и вами, мона Махнгафасс. Я ни на что не намекаю, но…
– Хорошо, что вы ни на что не намекаете, господин Себесро, – перебила его Маргарита и вырвала свою руку. – То, на что вы не намекаете, – это грязь и гадость. Я уж больше триады не виделась с градоначальником, так как из-за занятости он не посещает дом господ Шотно. И я замужем… Была замужем! Вы оскорбляете меня и господина Совиннака!
– Ни в коем случае, – спокойно ответил Гиор Себесро.
В свете луны его грубое лицо казалось вытесанным из камня резкими, точными движениями скульптора.
– Ни в коем случае, – повторил он. – Прошу простить мое предубеждение на ваш счет. Так уж случилось, что господин Жоль Ботно описал мне вас как вертигузку.
– Остановите коня! Я дойду пешком: тут недалеко. Более не могу всё это слушать!
– Извините меня. Я искренне прошу вашего прощения. И за то, что вынудил вашу семью избавиться от вас, – за это я тоже прошу прощения. Но это правда: то, что ваш дядя сказал о вас, я повторил точно. Думаю, он раскаялся. Он мне кажется хорошим человеком, я его всегда уважал. Видимо, желание угодить супруге и устроить выгодную женитьбу сыну его подвело, но кто не оступается? К слову, я тоже раскаялся, что выбрал в мужья Залии вашего сужэна: он бесстыден, испорчен столичной жизнью… Но сестрица сейчас ожидает чадо и очень рада этому, как и я. Она выглядит совсем обычной, кушает с охотой, смеется… – вздохнул Гиор.
Несколько минут они молчали. Когда до Восточных ворот осталось всего ничего, суконщик снова заговорил:
– Я не просто так любопытствую о ваших отношениях с градоначальником, мона Маргарита. Я имею личный интерес. А именно: намереваюсь сделать вам предложение руки и сердца, – снова повернулся к ней Гиор, и если бы не это, то девушка расхохоталась бы.
– Вы меня любите? – улыбаясь, иронично спросила она.
– Нет, – равнодушно ответил Гиор. – Но мне нужна супруга. Порядочная вдова из моей семьи, моя сужэнна, мне подходит. За приданым я не гонюсь: личного достатка мне более чем хватает… Вы очень привлекательны… очень красивы, – поправил он себя. – Думаю, мне не составит труда полюбить вас. Вам же я дам всё, о чем мечтает каждая дама: благополучие, защиту… блеск. Дам вам всё, что пожелаете. Я буду хорошим супругом, можете быть уверены.
– Благодарю, – избегая черных глаз Гиора, ответила потрясенная Маргарита. – Но я едва стала вдовою. И не собираюсь вновь замуж.
– Я понимаю. Мы выждем положенную восьмиду траура или больше. Но ответ я бы хотел получить как можно скорее. Мне нужно обдумывать будущее.
– Господин Себесро, мой ответ «нет». И я прошу: никогда не говорить со мной про это, как и про другое, на какое вы сегодня не намекали.
– Благодарю за откровенность, – ответил Гиор Себесро, нисколько не уязвленный отказом. – Дамам несвойственна подобная прямота. Я это уважаю, как уважаю и ваше решение, мона Махнгафасс. Прошу еще раз простить, если невольно оскорбил… И снова приношу свои соболезнования. Позвольте прислать вам траурное убранство в качестве подарка?
– Это излишне.
– Вы можете вернуть его после, чтобы не чувствовать себя обязанной, но подобающее убранство вам необходимо, а мы же нынче родня… Я желаю искупить вину за всё то зло, что причинил вам. Это искренне.
– Хорошо, – устало согласилась Маргарита, с радостью глядя на Восточные ворота, за какие Гиора уже никак не пропустили бы. – Черное платье мне правда нужное, но я упло… заплачу вам за него, – только так. У меня есть двести семьдесят шесть регнов и еще тридцать два осталось из тех, что я заработала в хлебной кухне… Мне нужно самое недорогое убранство – чем скромнее, тем лучше. Если вы подлинно хотите искупить вину благим поступком, то найдите мне траурное платье на те средства, что я имею, не пытаясь сделать дар.
– Я всё более проникаюсь почтением к вам, вдова Махнгафасс, – ответил Гиор Себесро, склоняя голову.
«Вдова Махнгафасс, – с ужасом повторила про себя Маргарита. – Вот так ныне меня в мои четырнадцать все звать и будут».
________________
Распрощавшись с Гиором у Восточных ворот замка и оказавшись за вторыми крепостными стенами, Маргарита минут девять просто стояла у туй на дороге и дышала пьянящим воздухом летнего Лиисема. Из парка, что Огю Шотно строго-настрого запретил ей посещать, доносились крики птиц, и тянуло сладким с ноткой горечи разнотравьем. Белокаменный замок озарялся столбиками окон, плавно струилась, будто переливаясь в звездном небе, нежная мелодия арф, ей ласково подпевали флейты и звонкие колокольчики. В замке по неизвестной причине случилось торжество. Там, за белокаменными стенами, красавицы в парче и шелках, в мехах и перьях, в золотых украшениях, жемчугах и ярких бриллиантах, величаво плыли в танце по парадной зале. Мужчины в широкоплечих камзолах, галантно им кланяясь, обхаживали кругом своих избранниц – прикасаясь рукой к руке, заглядывали горячими глазами в чарующие очи неотразимых прелестниц. Дивные райские птицы, а не люди, наслаждаясь изобилием и волшебством, собрались в сказочном замке под голубыми крышами; избалованные Фортуной аристократы, счастливые избранники звезд, они с упоением предавались удовольствиям, что являлись смыслом их утренних пробуждений. Совсем рядом, в доме управителя этого чудесного места, царило горе, душное, будто гарь.
Маргарита открыла дверь дома Шотно и прошла в гостиную – на оголенной скамье лежало обнаженное тело ее супруга, едва прикрытое набедренной повязкой. Еще в Нонанданне, для транспортировки покойника, прибившийся к войску недоучка-лекарь, торговец аптекарскими зельями, покрыл кожу Иама бальзамическими солями и, чтобы предотвратить раздувание, проколол ему в нескольких местах живот, но всё равно то тут, то там уже темнели грязно-зеленые пятна. Непохожая на себя Марлена, без чепца и с распущенными волосами, сидела подле брата на коленях. Воздух в гостиной потяжелел из-за закрытых ставен и благовонных курительниц, – так и хотелось распахнуть окно, однако Маргарита молча села рядом с Марленой. После предания тела Иама огню девушка-ангел переставала быть ее сестрой. Клятва верности сгорала, а мирской закон разводил бездетную вдову и семью ее супруга. Маргарита, хоть и сохраняла имя мужа, получая к нему почетную приставку «вдова», более не имела никаких прав на наследство его родни, те не были обязаны заботиться о ней. Обращаться в суд, чтобы получить треть от деревенского дома, Маргарита тоже не собиралась.
– Я обмываю тело брата, – безучастно сказала Марлена. – До этого постирала его одежду. Как думаешь, успеет высохнуть до утра?
– Да, – ответила Маргарита, утирая набежавшую слезу. – Давай я тебе помогу.
Она взяла полотенце, смочила его в воде и стала протирать ноги Иама. Марлена нежно прикоснулась пальцами к лицу младшего брата.
– Я нашла рану, – тихо проговорила она. – Крохотная… Как так? Как такая маленькая рана может убить человека?
– Не знаю… Но… – пыталась найти слова утешения Маргарита. – Но ты должна не про это думать. Иам умер героем… Мне Раоль Роннак сказал, что Иам один бросил копье в Лодэтского Дьявола, сильно его ранил… а тот трусливо убежал. Может, Иам даже убил лодэтское чудовище, а мы просто пока не знаем… Вот про что надо думать.
– Солгал, наверно, – ласково сказала Марлена, смачивая полотенце и протирая грудь брата. – Иам всегда любил прихвастнуть… Не мог остановиться, если рассказ получался хорошим… И с каждым разом он всё храбрее был… Глупенький малыш…
– А я верю, – твердо произнесла Маргарита. – Раоль Роннак всё своими глазами видел… Так что Иам отомстил, как мог, за ваш городок… Как он называется?
– Лирхготбомм.
– Да. И за братьев отомстил…
– Отомстил… – грустно повторила Марлена. – Никогда не пойму мужчин… Одни нападают… Потом другие мстят… А ты всё стоишь над огнем, всё хоронишь их кости… Не напади Бронтая на лодэтское графство Ормдц, то и Лодэтский Дьявол не пришел бы в Лирхготбомм… и братья бы не погибли, и Иам бы не мстил… не пошел бы на войну в свои шестнадцать с половиной…
– Лодэтский Дьявол напал на нашу землю, на Орензу. Мы его королевству ничего не делали, не нападали на них, – возразила Маргарита. – Иам умер, защищая всех нас, погиб как мужчина и герой, – вот, что я буду помнить. И буду им гордиться. Он бы так хотел…
На этот раз Марлена с ней согласилась. Девушки обмыли тело водой с вином и розовым маслом, уложили его на подушки, прикрыли покрывалом, как спящего, а рано утром одели Иама в ту же одежду, в какой он прощался с ними у ворот Западной крепости: в штаны вощеного цвета и белую нательную рубаху. Коричневый кафтан из грубого сукна, решили не нести на сожжение тела – уж очень он оказался изношенным. На ноги Иаму натянули сапоги Огю. Старые башмаки брата Марлена сожгла отдельно, кафтан решила сохранить.
________________
Погибала только плоть, душа же продолжала жить в теле, всё видеть и чувствовать: люди просто засыпали мертвым сном. После ритуала успокоения (сожжения тела, молебна и погребения останков) душа хранила память еще восьмиду, пока ждала своей очереди на суд Бога, утешаясь всё это время воспоминаниями, как ее провожали и оплакивали.
Около четырех утра, на рассвете, Маргарита получила черное платье – скромное и недорогое, стоимостью в сто регнов. Она надела его и вспомнила слова Гиора о том, что черный должен был быть ей к лицу, – это оказалось верным, но когда девушка повязала траурным платком голову и спрятала светлые волосы, то стала такой же, как все вдовы: унылой и скорбной.
В четыре часа и две триады часа подъехала телега с черным пологом. Еще через минут двенадцать прибыл градоначальник Ортлиб Совиннак. К тому времени погребальные носилки установили в центре гостиной на четырех табуретах, покрыли их пурпурным покрывалом и переложили туда тело Иама. Под его головой ядовито-ярко зеленела подушка, на груди покоился меч, выкованный Нинно, и Иам будто сжимал его. Марлена, срезав все до одного цветка в своем саду, пышно украсила гирляндами тело брата, скрыла то, что ему перевязали руки, дабы он не смог никого забрать с собой. Однако поверья гласили: своего убийцу мертвец обязательно выдаст – поднимет веки или даже укусит, если тот наклонится близко. Свободный от суеверий Ортлиб Совиннак окинул тяжелым взглядом неподвижное тело, выразил соболезнования и всё же предпочел отдалиться к стене. Перед выходом из дома, когда Огю и Марлена поднялись на второй этаж, градоначальник попросил Маргариту пройти с ним в обеденную залу.
– Уважаемая мона Махнгафасс, – сказал он, закрывая за собой двери обеденной и тем самым отгораживаясь от мертвого Иама, – я обязан осведомиться о вашем будущем и замыслах. И прежде, чем вы ответите, хочу, чтобы вы знали, что всегда можете рассчитывать на поддержку друга этой семьи, на меня.
– Благодарю, господин Совиннак, вы и так сделали для меня столь многое, – вздохнула Маргарита. – Мне вовек не отплатить вам: лишь благодаря вам я сейчас дышу… Брат Амадей найдет мне место. Он знает почтенную старушку из Миттеданна, которой требуется забота. Принять его помощь мне кажется более пристойным. Спасибо еще раз…
Говоря это, Маргарита так нежно смотрела на Ортлиба Совиннака, что тот решился.
– Мона Махнгафасс, выслушайте меня и не перебивайте, – взял ее маленькую ладонь своей огромной ручищей градоначальник. – Я никогда не посмел бы надеяться, будь вы несвободны, но сейчас, когда клятвы хранить себя для супруга более над вами нет, я не могу не дерзнуть и не спросить вас… Возможен ли наш союз?
– Я… Я даже не знаю, – пробормотала Маргарита, розовея и поглядывая на закрытую дверь. – Вы лучший из мужчин… Но Иам в соседней комнате. Этот разговор… Это неправильно.
– Мона Махнгафасс, я прекрасно понимаю неуместность подобных речей, но я не могу не думать о том, что если не признаюсь вам в чувствах, то снова может случиться так, что другой мужчина или злополучные условия уведут вас от меня. Вы жили за Судом всё то время, пока не вышли замуж, – были от меня так близко! Я не хочу допустить повторения несправедливости, не могу не попытаться… Миттеданн… Мона Махнгафасс, просто скажите, дайте ответ на мой вопрос. Возможен ли наш союз?
Маргарита, еще гуще покрываясь румянцем, кивнула.
– Это было бы так… – искала слова девушка. – Так… Словно в стихах, какие для меня братец сложил на день нарожденья…
Градоначальник не понимал, что она хочет сказать, и тогда Маргарита добавила:
– Как в мечтах… – прошептала она.
Ортлиб Совиннак грузно опустился на одно колено.
– Я, мона Махнгафасс, предлагаю вам свою руку и сердце и прошу вашей прекрасной руки. Ответьте только «да» или «нет».
Маргарита закрыла горящее лицо руками – и Ортлиб Совиннак услышал негромкое «да». Он поднялся, нежно взял ее за запястья, отвел ее руки от лица.
– Благодарю тебя, моя любимая, – жарко прошептал он, спешно целуя ее пальцы. – Ни о чем не беспокойся, я всё устрою: тебе лишь надо довериться мне. Обвенчаемся после твоего траура. А теперь вернемся в гостиную. Позднее еще поговорим.
Они вовремя вышли из обеденной – с лестницы спускались Марлена и Огю Шотно. Если бы сестра Иама не пребывала в отрешении, то она наверняка заметила бы подозрительно пылавшие щеки юной вдовы и обратила бы внимание на слабость ее рук или неловкость движений. Но Марлена словно замерзла, оледенела, и ничего не видела, кроме своего горя. Зато Огю Шотно сразу бросилось в глаза то, как самодовольно важен градоначальник и как смущена Маргарита. Он догадался, что произошел разговор, удовлетворивший Ортлиба Совиннака. Подробностей Огю знать не желал. Успех градоначальника означал для него одно: Маргарита съедет из его дома, а Марлена опять будет всецело принадлежать ему. Он похвалил себя за хитроумность и умение находить выход из любого самого сложного положения дел. Вместе с Ортлибом Совиннаком Огю взял за ручки погребальные носилки с телом Иама. Совесть нисколько не мучила двух убийц, да и покойник не подал знака с того света, не попытался их изобличить: смирившись, он безразлично принимал помощь.
________________
Впереди черной повозки шли нанятые Огю плакальщики и раздатчики милостыни. У подножия холма к процессии присоединились Раоль Роннак, сужэны вдовы – Оливи и Гиор Себесро, и ее братья – Синоли и Филипп. Все провожавшие усопшего шествовали или ехали на лошадях за повозкой, и первой из них шла Маргарита, а за ней Марлена. Из-за градоначальника, величаво восседавшего на вороном коне, горожане любопытно глазели на траурную телегу – туда, где выставленное для обозрения лежало тело Иама. Они кланялись и приносили соболезнования всем сразу, но прежде всего градоначальнику. Он очень удивил город в тот день венеры, сорок третьего дня Трезвения: никто не ожидал от человека со столь высоким положением почтения к простому пехотинцу.
Душу Иама пришли проводить на Небеса лавочники из Безымянного проезда – благодарных за щедрое свадебное застолье мужчин набралось около сотни. Что и говорить, неожиданно церемония превратилась из скромного прощания в чествование героя.
Маргарита впервые прошла за ограду храма Благодарения между колокольней и залой под шатром Марса, впервые попала к тамошним устринам и вулкану – каменной печи у высокой трибуны с сужающимся, будто сопло, куполом, но затем раскрывающимся воронкообразной чашей. Каждая устрина в этом храме, а всего их было три, ограждалась от других стенами в виде двух сложенных одна в другую букв «П». В соседней, центральной устрине мертвых сжигали в большой печи, куда можно было поместить ярусами хоть восемнадцать тел, – так случалось, когда бедняки объединялись с другими семьями или покойников в городе было слишком много; кости при этом не смешивались, а общий огонь душам не вредил.
Тело Иама вместе с носилками, пурпурным покрывалом и мечом задвинули через боковое отверстие в уже полыхавший вулкан. Священники закрыли заслон, подлили горючей смеси – и жаркий огонь вознесся к трибуне. Божий Сын со страниц Святой Книги учил, что человеческая душа врастает в плоть, как дерево в землю, и не может ее покинуть. Для этого, не позднее восьмого дня, пока душа не начала впитывать гниль, мертвецов предавали огню, освобождали душу, а она поднималась к Небесам. Родня и друзья окончательно прощались с усопшими, сидя на ступенях вокруг погребальной печи. Каждый из них брал в руки ветвь кипариса, по очереди поднимался на трибуну, говорил прощальные слова душе покойника и бросал ветку в пламя. Родственники Маргариты не знали Иама и ограничились благодарностью за то, что он защищал Лиисем и их дома. Такую же речь произнес Ортлиб Совиннак. Лавочники искренне благодарили за подаренное им празднество и нахваливали воистину рыцарское великодушие Иама. Огю Шотно наговорил много хороших слов о своем брате по жене, даже попросил прощения. Брат Амадей поведал о краткой, мирской жизни плоти и о вечном существовании души, что скоро переродится в младенце и продолжит свой путь через веру и Любовь к Божьему свету. Раоль Роннак повторил придумку Иама про нападение на Лодэтского Дьявола. Дольше всех говорила Марлена: она рассказывала о Иаме, начав с его детства. Мучимая совестью вдова поднялась на трибуну последней. Маргарита испытывала жалость к мужу, но скорбеть не могла – в безоблачном небе ярко светило солнце, а когда девушка вспоминала о предложении градоначальника, то розовела, невольно начинала улыбаться, и ей приходилось закрывать рукой рот, как советовал учебник по Культуре, несправедливо обруганный Ортлибом Совиннаком. К тому же, украдкой поглядывая на градоначальника, Маргарита замечала, что он точно так же наблюдает за ней – это наполняло ее сердце радостью, совсем не шедшей вдове. Теперь ее ничуть не заботили Оливи, Гиор Себесро и Раоль Роннак, даже пронизывающие взгляды Нинно более не трогали ее души.
Взойдя на трибуну и глядя вниз, на пламя, Маргарита решила не лгать.
– Я горжусь своим мужем и именем, что он мне дал, – произнесла она. – Ты дал… На нас напал враг, и ты храбро отправился на войну. Ты погиб, чтобы мы жили, потому что для тех, кого ты любишь, ты всё сделаешь… На поле боя ты показал себя достойным, храбрым воином, показал себя героем. Мы все гордимся тобой.
Марлена выжидающе смотрела на нее, не понимая, почему она ничего не говорит о любви. Маргарита отвела взгляд от ее ангельского лица, бросила ветку кипариса вниз – та, упав в чашу, чуть помедлила, застряла, но в итоге соскользнула в огонь, словно мертвец неохотно принял дар супруги.
Тело сгорело за час. Все лавочники удались, а близкие Иама прошли из устрины в храм на молебен. За следующую триаду часа священники подготовили кости к погребению – сложили их в терракотовую урну, запечатали ее, а меч обмотали саваном. После молебна урну и меч похоронили в маленькой ямке возле стелы Иама Махнгафасса-отца и поставили временный камень с изображением меридианского креста над написанным краской именем.
Для Маргариты вместе с захороненными останками мужа будто ушло под землю прошлое, где были Доля и хлебная кухня, Гюс Аразак и судьбоносная бочка, боль и кровь, сопровождаемые звуками бьющейся о стены кровати. Исчезло и пугающее будущее в деревне, и предсказания Мамаши Агны о побоях с забытьем в выпивке.
Тетка Клементина не пришла на успокоение, так как опасалась, что Маргарита будет стенать и проситься назад в зеленый дом Ботно, – тем самым угнетать ее совесть и стыдить перед господами Шотно. Она даже пыталась удержать супруга дома, но дядюшка Жоль, разругавшись с ней, появился у устрин. Сразу по окончании похорон, еще на кладбище, Ортлиб Совиннак поговорил с ним о чем-то в стороне. Во время этой беседы лицо Жоля Ботно выглядело растерянным и глуповатым. Затем Ортлиб Совиннак подошел к Маргарите
– Я должен теперь тебя покинуть, – негромко сказал он. – Ты же вернешься в свой дом, к дяде и тете, любимая. Я вскоре стану навещать тебя там. Носи траур восьмиду, как и полагается. Не говори никому о нас, пока его не снимешь… Даже брату Амадею, – ласково улыбнулся он на немой вопрос в зеленых глазах. – В будущем тебе нужно будет реже с ним видеться. Намного реже, а еще лучше – совсем прервать общение. Людям нашего положения более подходит такой духовник, как епископ Камм-Зюрро. Ты можешь сегодня пообщаться с ним в храме Пресвятой Меридианской Праматери – епископ ожидает этого. Сделаешь так, как я говорю?
Доверчиво глядя на него, Маргарита кивнула, и в темные глаза градоначальника словно попала капелька теплого молока – они стали чуть светлее и добрее.
– Прошу меня извинить за поспешный отъезд, – едва сдерживая улыбку, поклонился Ортлиб Совиннак.
Подавшись плечами вперед, он быстро потопал к ограде кладбища и скрылся за воротами храма.
– Да, делааа… – произнес Жоль Ботно, несмело подходя к своей племяннице. – Значит, градначальник, дочка?
Девушка кивнула, и по ее старательно спрятанному, но пробивавшемуся в зеленых глазищах ликованию, дядюшка Жоль понял, что любовь взаимна.
– Делааа, – повторил он, теребя бородку. – Я, чего же, нашему господину Свиннаку дядею придуся? Ммм-дааа… Мне градоначальник велел рот на замку держивать, покудова ты траур не сымешь, но твоей тетке я всё ж таки будусь должон сказать… Как бы Клементину удар не хватил, коль зазнает, что теткою градначальнику станется… Делааа… Так что ты сбирайся – к вечеру за тобою со Звездочкой заезжаем. Часикам к трем…
Маргарита обняла дядю, а тот ее. За Жолем Ботно к юной вдове бросилась в объятия Беати. Милая, красивая Беати, прижимая Маргариту к себе, расплакалась от жалости к подруге.
– Каковое же горе-то! – рыдала Беати. – Я так тебя сожалею! Я бы пала на твоем месте в вулкан! Или обрила б голову, ушла в монастырю… Чем же ты так провинилася пред Небесами? У нас в семье всё эдак славно. Отчего ж тебе не свезет никак? Одно за одним ходят горести! И всё горше, и всё горше́е! Почто тебя так карают свыше?
Маргарите никак не удалось бы ее разубедить, да и сейчас это было неуместно. Она прикрывала веки, соглашаясь, что терпит сплошные лишения и ничего не приобретает.
