Рина Оре
Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том
– Слушай, а у тебя еще денег нету? – спросил ее Иам. – Тут кузнец недалеко… Нам мечи разрешили иметь, если сами купим, – вот я и заказал у того, кто согласился за двадцать регнов. Я б не забирал раз так, но я ему еще свои доспехи оставил, чтобы блеска навел, а их мне дали в залог купчей за дом… Не надо было надеяться на твое приданое и играть в кости с тем проходимцем… – вздохнул он. – Кузнецу заплатить нужно – никак без этого. Почти сорок регнов. Ты не думай, – смущенно улыбнулся этот ангел с подбитым глазом. – Когда вернусь с войны, то я тебе платье красивое куплю. Всё, что хочешь, куплю… Может, к дяде твоему пойдем? – предложил он.
– У меня кольцо из чистого серебру есть, – вздохнула и Маргарита. – Надеюсь, кузнец возьмет его.
Иам обрадовался и поцеловал ее в лоб, сказав:
– Ты – сокровище!
После он обнял одной рукой жену за плечо и повел ее вглубь кузнечного квартала. Маргарите было неудобно так идти и неловко, – тетка говорила ей, что подобным образом с мужчинами ходили лишь распутницы, но девушка молчала и молилась, чтобы нужным им кузнецом не оказался Нинно. «Не может, чтобы это былся он, – говорила она себе. – Нинно нету в городе. Конечно, он прознает, что я сдала его кольцо, но это будется после… А может, даже не узнает… Должно же мне хоть когда-то свезти!»
Ей не повезло – Иам уверенно направлялся к знакомой кузне, сложенной из почерневших бревен. Сквозь оконце в воротах виднелся широкий, неприглядный, захламленный двор, разделявший кузню и скромный одноэтажный домик с двускатной черепичной крышей и тремя чердачными оконцами. Там, во дворе, Нинно жег дрова в угольной яме – золы на земле было предостаточно, и Беати вовсе не зря носила укороченную юбку. У ворот Иам стал громко звать кузнеца, на что откликнулись лаем соседские собаки.
– Лучшее́ я с ним поговорю, – тихо сказала Маргарита, краснея от стыда и одновременно холодея от страха. – Это от него кольцо… Дар ко дню нарожденья…
– Хорошо… – согласился Иам, вглядываясь в ее смущенное, порозовевшее лицо. – С этим кузнецом у тебя что-то было, да или нет?
– Я знаю его с семи годов. Конечно нет!
– Обманывать меня никогда не смей, – сказал красавец-блондин, прищурив здоровый голубой глаз. – Если что узнаю – держись у меня. Женщин отродясь не бил, но… Не гуляй тут без меня, поняла? Ей-богу, что узнаю – убью!
И тут же Иам расплылся в улыбке – из домика к ним вышла Беати в коротковатой юбке, а за ней шагал Нинно, одетый в рубаху навыпуск и свои «праздничные» синие штаны. Он был чистым и таким сонным, словно проспал сутки кряду.
– Здравствуй, Грити, – сказал кузнец, открывая ворота и впуская гостей. – Радый, что навестила… Иди с Беати в дом. Этот, – кивнул он на Иама, – скореча уберется восвояси, не бойся.
– Здравствуйте, господин Граддак… Ты не сказала? – обнимая подругу, спросила у нее Маргарита.
– Он, как днем воротился, сразу спать ушел, не кушал даже… Нинно, это Иам – муж Грити. Они вчера повенчалися. И не ругайся на меня, но свадьбу лучшей подруги я не могла пропускать! В трактир – я ни ногою, крестом клянусь. Я сразу до дому! Мы с Синоли едва видалися!
Нинно, слушая сестру, переводил ошеломленный взгляд с улыбавшегося Иама на розовощекую, смотревшую в землю Маргариту; затем молча пошел в кузню, принес открытый шлем с двумя кругами по бокам, нагрудную пластину, массивный прямоугольный щит из дерева, окованный бронзой, и меч в кожаных ножнах, но без ремней или цепи. Кузнец не высказал поздравлений, и Маргарита от неловкости стала еще краснее.
– Тридцать семь регнов, – буркнул Нинно.
– Господин Граддак, у нас как будто… у нас нету денег, – робко сказала Маргарита. – Лишь кольцо… Возьмите его назад, пожайлста.
– Не возьму, – зло ответил Нинно. – Тридцать семь регнов в серебру.
Тогда вмешалась Беати.
– Нинно! – воскликнула она. – Они же скоро тебе роднёю придутся! Всё они тебе после воротят… Не будь жадиной и не гневи Бога: восьмида Нестяжания на календаре! И мы дар к свадьбе не сготовили.
Нинно молчал. Его запавшие щеки дергались.
– Давай кольцо, – наконец изрек он. – На залогу будется. После отдашь честную цену́ – пятьсят регнов. Всё погоже? – зло и даже с ненавистью сказал он Иаму.
Тихонько вздохнув от облегчения, Маргарита протянула колечко. Теперь она хотела уйти подальше отсюда да побыстрее. Кольцо взяла Беати и сочувственно ее обняла. Однако Иам не спешил уходить – то ли из-за смуглой чаровницы в короткой юбке, то ли из-за пятидесяти регнов вместо тридцати семи, но он стал придираться к работе Нинно.
– Меч неверно центрован, – с видом знатока положил Иам середину клинка на свою ладонь.
– Дурак, про рукоять-то сзабыл, – ответила ему Беати и предотвратила превращение Маргариты во вдову. – Неверно делаешь. Должно остаться с ладонь от черена, не то уж бери заместу меча дубину, – повернула смуглянка ладонь Иама и перенесла клинок к указательному пальцу.
Тот смутился и промычал, что раз так, то пойдет. Нинно, не прощаясь, отошел к кузне.
– Пошли, – сказал Иам жене. – Что понесешь? Давай кирасу – она легче всего. Меч женщине нельзя брать – что обо мне люди подумают?
И Маргарита оказалась с мешком на плече да в обнимку с нагрудной пластиной, пока лишенной ремней, но отполированной, покрытой маслом и ничуть не легкой. Иам нахлобучил шлем на голову, сдвинув его со лба к затылку, одной рукой взял меч, а другой щит. Так они и стали выходить за ворота, провожаемые тяжелым взглядом Нинно. Беати помахала на прощание подруге – Маргарита через силу ей улыбнулась и увидела, как кузнец быстро пошел в дом.
Нинно догнал ее и Иама на середине улицы, когда руки девушки начали уставать и она не представляла, как донесет кирасу до Западной крепости.
«Быться самой лучшей женою Иаму жуть непросто», – подумала Маргарита, когда появился Нинно в знакомом ей красном камзоле.
Он отобрал у Маргариты кирасу и ее мешок с одеждой, сказав лишь одну фразу:
– Дар к свадьбе.
Иам недобро хмыкнул, но ничего не ответил и не стал возражать против помощи.
________________
Элладанн был обнесен могучей каменной стеной с крепостями по четырем сторонам света. Городские ворота представляли собой проезд между двух отдельно стоящих сторожевых башен; поверху шла стрельница. Внутри городских стен, у крепости и перед воротами, стражники досматривали повозки, мытари собирали с приезжих пошлинные сборы, там же сновали перекупщики, уличные торговцы и воришки.
Сейчас на площади, вдоль высокой ограды Западной крепости, толпились молодые мужчины возраста Иама и провожавшие их люди: матери, сестры и жены рыдали, отцы, братья и друзья гордились новобранцами, хлопали их по плечам и подбадривали шутками. Сами пехотинцы выглядели довольными. Они охотно смеялись в ответ. Кто-то обнимал своих подруг или жен, но все они уклонялись от ласк матерей, – эти молодые мужчины, вчерашние миряне, казались себе суровыми воинами, каким не годится «размякнуть на мамкиной груди». Небо окрасилось алым, будто свежая кровь, закатом; солнце спускалось за городской стеной к горизонту, неминуемо сокращая минуты перед пугающим расставанием. Чуть поодаль одиноко ждала брата Марлена. Давно Маргарита так никому не радовалась и ни от кого так не ждала улыбки, как от девушки-ангела, но та не улыбалась.
– На закате закроют ворота в замок, – строго сказала она брату на бронтаянском. – Я же просила тебя прийти на час раньше! Огю будет недоволен. Ты будто нарочно делаешь всё, чтобы он пуще бранил тебя!
– Я так тебя люблю, – чмокнул Иам сестру в щеку, не обращая внимания на ее недовольство. – А твой муженек всё равно изойдется желчью! Прости, но… я же с женой побыть подольше хотел… Вот, – указал он на Маргариту, а Марлена посмотрела на Нинно, – принимай свою сестру. Приглядывай там за ней… особенно, – прошептал он сестре на ухо, – когда она с этим кузнецом.
Марлена кивнула. С тревогой в небесных глазах она глядела на подбитый глаз Иама, пока тот устраивал щит возле каменной стены.
– Глупенький ты мой, – попыталась она обнять брата. – Куда же ты собрался? Ошеломил позавчера меня… Я до сих пор в себя не могу прийти… И женится он, и в пехотинцы пошел! Да с возрастом обманул! Если узнают, то ведь худо будет… И глаз еще где-то побил! Больно?
– Ааааа… – раздраженно простонал Иам, высвобождаясь из объятий сестры. – Хватит причитать: я уже давно не отрок… Радовалась бы за меня! Я – воин ныне! Прости уж, сестренка, но труд свинопаса мне не по душе. Если отличусь в бою, то, кто знает, может, меня насовсем в воины возьмут… Скоро вернусь героем – вот о чем лучше говори и помни!
– Ты ведь не сказал бы мне, что на войну идешь, если бы жениться не надумал… Так бы сгинул! – резко заплакала Марлена в платок, что давно сжимала в ладони. – А я бы думала – ты в деревне… – вытерла она глаза.
Теперь Иам сам нежно обнял сестру и, поглаживая ее голову через чепец, сказал Нинно:
– Кузнец, подтащи пока к проезду щит и кирасу. Чё тут-то прилип?
Вместо ответа Нинно выпустил из-под подмышки нагрудную платину, и она раскатисто зазвенела, ударившись об камни.
– Эээ… – протянул Иам.
Нинно не обратил внимания – он вернул сумку Маргарите и вдруг крепко обнял оторопевшую девушку – вжал ее в себя так сильно, что у нее заболела и грудь, и спина.
– Эээ, кузнец, ты чё? – подскочил к ним Иам с мечом в руке.
Нинно отпустил Маргариту, оттолкнул обеими руками Иама и зашагал прочь.
– Хер тебе, а не полсотни регнов! – взмахнув мечом в кожаных ножнах, прокричал ему вслед Иам и повернулся к жене. – Не знаю что, но что-то у вас там точно было. Помнишь, что сказал? Обманешь – избавлюсь от тебя! Может, тебя даже засекут насмерть – так и знай! А я себе новую жену найду…
Маргарита выглядела такой несчастной, что Иам смягчился.
– Ну… иди сюда, – резко притянул он свободной рукой к себе жену и поцеловал ее в губы так, что их зубы столкнулись, а Марлена отвернулась. – Просто веди себя пристойно, – тихо произнес Иам. – Всё, что требуется, – это никаких историй. Ни одной… Всего-то пару восьмид, а то и меньше… Как погоним врага прочь, то в деревню поедешь. Там тебе скучать будет некогда!
– У меня восемь регнов еще есть, – ничего другого не придумав, ответила Маргарита. – Возьми… Может, хватит на ремень для меча…
Она полезла в свой мешок, но, к ее удивлению, муж ее остановил.
– Не надо, как-нибудь перебьюсь. Ремень здесь справлю, кормить нас будут, а пивом пусть теперь меня Раоль поит. Займу монет, если что… А через триаду снова целых девяносто регнов получу. Может, и тебе что-то передать смогу. Хочу, чтобы ты меня встречала в красивом платье.
Он еще раз поцеловал Маргариту, на этот раз ласковее. После Иам обнял сестру и, попрощавшись, груженый своим снаряжением, пошел к проезду под надвратной башней. По пути он умудрялся освобождать руку, чтобы здороваться с приятелями по-воински: мужчины, подняв руки, обменивались хлопками кулака о ладонь (считалось, если приветствие оставят без внимания, то есть ладонь не остановит кулак, то воину следует смело бить в лицо «раззяве»).
У надвратной башни Иам повернулся, помахал девушкам и скрылся за серыми каменными стенами – теперь сестра и жена могли его увидеть вновь только среди войска перед отбытием в Нонанданн. Когда ее брат исчез из вида, Марлена тяжело вздохнула. Удаляться она не спешила: прежде чем уйти, девушки молча стояли еще минут девять и глядели на проезд крепости.
________________
Четыре крепости построили для обороны Элладанна, но также их использовали как тюрьмы, вернее, как временные накопители, где преступники, свезенные со всей округи, ждали приговора суда и исполнения наказания. Камер они не покидали, но их кормили, водили перед судом или казнью в баню, давали им соломенный тюфяк, одеяло, ведро для нечистот. За содержание узников платили родственники. Условно наказания делились на четыре вида: смертная казнь, увечье, позор и денежное взыскание. Каторга приравнивалась к смертной казни. Женщин мирской закон карал значительно реже, чем мужчин, ведь они были зависимы, значит, полной ответственности не несли; нередко смертную казнь женщинам заменяли на увечье – клеймили, отрезали нос, губы или уши, уродовали грудь. В Восточную крепость попадали за воровство или плутовство, в Северную – за злодейства. В Западной крепости томились должники, и Иам, не заплати за него Маргарита, оказался бы именно там, только узником. Обороняли крепости и сам город рыцари – раз в году, в течение одной восьмиды, каждый благородный воин герцогства нес вместе со своим боевым отрядом воинскую повинность в Элладанне.
Южная крепость отличалась от прочих: она, как и замок, находилась на живописном холме и справедливо считалась недостижимой для любого врага, а содержались в ней аристократы и важные господа, из-за чего Южную крепость называли личной темницей герцогов Лиисемских. Охраняла крепость и замок исключительно преторианская гвардия числом в четыреста-пятьсот человек.
Дополнительно холм ограждал мощный вал, поросший кустарником. Глубокий, подобный оврагу, ров за ним брал у первой крепостной стены в кольцо речушку Да́ори, а та, стекая через отвод в Элладанн, уже походила на неприглядный ручей. Те, кто направлялись к замку из города, сперва сворачивали с Западной дороги на красивейшую улицу Благочестия, далее по дороге из розового песчаника поднимались на холм к откидному мосту через ров, потом миновали Первые ворота, представляющие собой три башенки – две боковые и одну надвратную. За башенками, в пространстве между крепостными стенами, дорога раздваивалась – парадный путь, широкий и прямой, вымощенный тем же розовым песчаником, подводил к помпезным воротам с двумя ярусами колонн – это был северный вход, каким пользовалась знать. Другая дорога, грунтовая, равная по ширине двум телегам и проложенная среди деревьев, упиралась в восточный вход – углубление между малым полукругом храмовой земли и большим полукругом ристалища перед Южной крепостью. Весь замковый комплекс, если смотреть на него сверху, отдаленно напоминал половину персика, восточный вход казался воронкой плодоножки, а зеленый парк в центре – сердцевиной. Через Восточные ворота замка заезжали телеги с припасами, перемещались преторианцы и обслуга.
Третий спуск с холма был из Южной крепости – через укрепленный проезд в рощицу за городской стеной; далее та дорога, петляя среди деревьев, вела к Левернскому лесу, где герцог и его свита частенько развлекали себя соколиной охотой.
Маргарита и Марлена не меньше часа добирались от Западной крепости до Первых ворот, затем еще триаду часа до Восточных ворот замка. Солнце давно скрылось, и девушки шли в темноте, без фонаря, под безлунным, звездным небом. Сначала Маргарите было страшно: да, шли они безопасной дорогой, но она впервые за много лет оказалась после заката на улице. Потом, поднимаясь на холм, она так устала, что сил бояться уже не осталось. Погруженная в свои думы Марлена не заговаривала со своей новой сестрой. Маргарита тоже помалкивала и пыталась не вскрикивать, когда ее ноги в старых холщевых башмаках на тонкой подошве больно спотыкались об камни. Марлена же ни обо что не запиналась и даже не участила дыхания. Позднее, когда сестра Иама вошла в свой дом, то сняла деревянные сандалии и осталась в чистых сапожках-чулках.
Двухэтажный домик из светлого ракушечника, где жили управитель замка Огю́ Шотно́ и его жена Марлена, находился рядом с восточным входом, у дороги вокруг парка. Он будто нагло втиснулся в живую изгородь из зеленых туй. С фасада виднелся треугольный фронтон с каминной трубой по центру, а от него изгибалась буквой «Г» двускатная черепичная крыша; сбоку приткнулось крыльцо, укрывшееся под солидным резным козырьком. Козырьки также венчали два выступающих коробками окна на первом этаже; заглянуть в них с земли не представлялось возможным – слишком высоко. Единственное оконце на втором этаже сползло с середины фронтона влево, словно желало быть поближе к крыльцу. Позади дома имелся дворик с огородом, обнесенный шпалерами с виноградом, за огородом лежало храмовое кладбище.
Стража на Первых и Восточных воротах замка пропустила девушек без проволочек. Потом Маргарите стало известно, что Марлена угощает гвардейцев фруктами и пирогами по празднествам, из-за чего все они любили эту добрую красавицу. Подходя к домику управителя, Маргарита еще не поняла, почему ее новая сестра перекрестилась у крыльца, но только она увидела кислое лицо Огю Шотно, эта загадка разрешилась.
Маргарита вспомнила слова Иама – «ему будто метлу в задницу по горло всунули» – и улыбнулась (и впрямь похоже на то!). Огю Шотно хотелось назвать не высоким, а длинным. Это был худой, тонкокостный, нервный мужчина тридцати девяти лет с темно-русыми волосами и карими глазами. На хилой шее с выраженным кадыком вертелась большая, сердцевидной формы голова: высокий и широкий лоб с залысинами причудливо контрастировал с острым, кукольным подбородком. Его верхняя губа выпирала над нижней и глубоким желобком будто тянулась к курносому, коротенькому носу. Мысль о том, что внутри Огю Шотно застряла жердь, причинявшая ему муки, появлялась из-за его скошенных и одновременно выпученных «страдальческих» глаз, устремленных вниз кончиков губ и прямой спины.
Огю Шотно, появившийся на свет в месяц Цереры, получил крест из Тщеславия, Гордыни, Воздержания и Кротости. Услужливость по отношению к аристократам сочеталась в нем с болезненным самолюбием, манерность частенько сменялась суетливостью, богобоязненность мирно уживалась с высокомерием, скупостью и насмешничеством. Рождение в восьмиде Смирения наделило его открытостью и легкостью, однако выразились эти качества лишь в том, что Огю Шотно не стеснялся говорить обидные слова в лицо собеседнику. Из-за этого его сторонились даже патриции, впрочем, он сам, презирая третье сословие, особенно «торгашей», избегал такого общества. Что же до второго сословия, то управитель замка состоял в приятельских отношениях с градоначальником Совиннаком. Они не были друзьями, но с годами сблизились: печальный опыт предательств мешал им доверять друг другу до конца. Единственным человеком, которым Огю Шотно искренне дорожил, – это своей женой Марленой. Тем, кого он на дух не выносил, и кто являлся бесконечной болью его разума, стал брат Марлены, Иам Махнгафасс. Именно Огю Шотно устроил Иама в далекой деревне, надеясь меньше видеть нового родственника.
В небольшой передней была лестница на второй этаж, еще пять ступеней справа вели в скромную по размерам, но богато убранную гостиную: светлые стены раскрашивали яркие ковры с цветочным рисунком, на полу пестрела поливная плитка, между двумя большими окнами величаво выгнулся портал камина. Маргарита видела нишу с подвесным водолеем, выпуклое зеркало, два кресла, резной шкафчик, столик, а на нем – стеклянную вазу с цветами, подсвечник, черненый кувшинчик с крышкой. И видела широкую, длинную скамью, покрытую бархатом редкого пурпурно-розового цвета. На скамье, закинув нога на ногу, сидел управитель замка и медленно тянул из посеребренного бокала тутовую наливку. Ядовито-зеленые пятна подушек за его прямой спиной резали глаза, принуждая отвести взгляд. Несмотря на жару, он был одет в две туники и носил на голове тюрбан, хвост которого спускался ему на плечо. Из-за этого головного убора нижняя часть лица управителя казалась еще меньше и острее.
На свою новую сестру Огю Шотно смотрел как на клопа, имеющего наглость появиться в его сказочной обстановке, а Маргарита чувствовала себя замарашкой и нищенкой. Залатанные дырочки на ее платье-мешке сразу кратно выросли, его полотно стало выглядеть хуже, чем половые тряпки в этом доме, башмаки покрылись уже не налетом пыли – слоем глинистой грязи. Неловко пытаясь закрыть одну из штопок ладонью, девушка повернулась к Огю Шотно тем боком, с какого платье выглядело новее.
– Всё, как я и думал! – тем временем изрек тот и пригубил наливку.
– Драгоценный мой супруг, – ласково сказала Марлена, – не сердись… Мы сильно опоздали, но из-за меня. Иам пришел вовремя – это я не могла его отпустить. Не сердись, прошу, на меня.
– Бесценная моя Марлена! – встал Огю со скамьи. – Я не сержусь на тебя, хотя знаю, что ты мне бессовестно лжешь, выгораживая своего братца. Иам никогда не является вовремя! Он думает лишь о себе! Ни о тебе, ни о том, что я и ты голодны. Уже, кстати, час Воздержания! Ночи из-за него опять ждать, чтобы пообедать? А тебе еще и во тьме пришлось возвращаться! Ограбят, надругаются, убьют, – и это забота твоего братца о тебе? Иаму плевать даже на тебя, когда ты это, наконец, поймешь?! Он, как обычно, пиво хлещет, в кости дует и врет всем и вся! Ты с ним побыла – и теперь тоже мне лжешь, – вот его влияние! Чума прямо какая-то… Ничего он у тебя не украл? А то с него не убудет! Давай же – проверь сейчас же кошелек! Ну?!
Марлена молчала и ласково смотрела на мужа небесного цвета очами. Огю Шотно скривил губы, махнул рукой, после манерно повел ладонью в направлении Маргариты, застывшей и вцепившейся, будто в спасительную опору, в свой мешок на плече.
– Это она, невеста-невесть-кто, как я понимаю? Всё-как-я-и-думал! – раздраженно проговорил управитель замка, будто насаживая каждое слово бусиной на нитку.
– Один раз можно покушать и в час Воздержания, – успокаивая мужа, положила Марлена ладонь на его хилую грудь. – Обедать будем через минут девять. У меня всё готово, только уберу стол.
– Я с вами! – выпалила Маргарита, боясь остаться наедине с неприветливым мужем Марлены. – Подмогу! Я всё умеюсь по дому: и стряпать, и состирывать, и убраться…
– Возможно, потом, – с ласковой улыбкой ответила девушка-ангел. – Тебе и Огю надо познакомиться. Маргарита Махнгафасс, наша сестра, – представила Марлена жену брата и указала на одно из двух «дамских» кресел с Х-образными ножками. – Присаживайся, дорогая.
Она удалилась из гостиной в обеденную и закрыла за собой двери. Подготавливала стол Марлена так тихо, что оттуда не доносилось и звука.
– Господин Огю Шотно, – надменно произнес свое имя муж Марлены и снова устроился на пурпурной скамье. Медленно потягивая тутовую наливку, он бесцеремонно разглядывал свою новую родственницу и молчал. Сидевшая в кресле Маргарита кусала губы и смотрела на свои оцарапанные руки.
– Значит… стряпать, стирывать и убраться умеешься? – спросил Огю и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Убраться тебе отсюда – это здравая мысль. Устрою-ка я тебя в кухни. Оо, ты же не думала, что будешь жить здесь? – заметил он удивление Маргариты. – Кухня – как раз для тебя. Не надо тебе сближаться с Марленой. Когда ее бестолковый брат вернется, поедете с ним в деревню. Мне не нужно, чтобы моя супруга привыкла к тебе. Чем реже мы будем видеться – и сейчас, и потом, – тем дружнее станем. Ясненько?
Маргарита кивнула и даже обрадовалась: жить рядом с Огю Шотно она не хотела.
________________
Обед начался с фруктовых пастилок, после чего, «пока желудок разогревался», длилась шестиминутная молитва. За это время у Маргариты, привыкшей к выражению краткой благодарности перед трапезой, желудок, должно быть, излишне перегрелся, и она мигом расправилась с похлебкой из перетертых овощей и пшеничной булочкой. Главным блюдом стали удивительно теплые голуби, будто Марлена не отсутствовала последние три часа, а недавно достала мясо из печи. На стол перед Маргаритой впервые в жизни поставили посеребренные бокалы и керамические тарелки – квадратные, покрытые гладкой, как стекло, глазурью. Марлена клала мясо в рот диковинным прибором с двумя зубьями, похожим на орудие Дьявола, только маленьким; Огю разделывал своего голубя двумя узкими кинжальчиками. Такие же два кинжальчика лежали у тарелки Маргариты. Привыкшая кушать при помощи ложки и рук девушка неумело старалась подражать хозяину дома, чем развлекла его. Посередине стола, под хлебными булочками, издевательски поблескивала зеленоватым стеклом плоская ваза бабки Клементины Ботно, явно пытаясь внушить Маргарите чувство вины и сильнее ее расстроить. Но ни эта ваза, ни насмешки Огю Шотно, ни воспоминания о проколе Филиппа с пирожными, ни даже угроза Конца Света не уняли голода Маргариты. Она, понимая, что не стоило бы так делать, кушала, пока ей не подурнело: Маргарита толком не ела со злополучной медианы и, дорвавшись до изумительно вкусной пищи, просто не могла остановиться. Марлена, наблюдая ее голодную жадность, будто тревожилась сильнее и сильнее.
«Ну всё, больше́е меня сюдова никогда не позовут обедовать, – корила себя Маргарита, засыпая в гостевой спальне на втором этаже. – Обожрала их, как Филипп обожрал Себесро. Обжоры Ботно – вот как скажут!»
Погружаясь в сон, она вспоминала Нинно и его прощальное объятие. О муже девушка даже не думала.
