Рина Оре
Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том
– А как тама, в замушничестве? – шептала Ульви Маргарите в ухо.
– Нуу… если честно, то не поняла еще… – вздыхая, тихо отвечала та.
– Ну а энто? А ночею-то?
– Мне не понравилося…
– Вовся?
– Вовсе… Гадостя всяковые, и всё. Знала б, никогда не пошла замуж… Давай започуем, очень тебя прошу.
– А давай…
И едва Маргариту начало затягивать в сладкое забвение, ее по плечу легонько стукнула кулачком Ульви.
– А мой ухожор тябе каков? Старик, да?
– Седой, но не старик, – из вежливости солгала Маргарита. – Многие рано седеют. Ему годов пятьдесят, наверное…
– Пятьсят пять ему – он старик. На сорок один меня старше́е! А мне четырцать. А цифири перемень – и вот… А у тябя помоложее мушины есть? Холостые? Братья?
– Да, два брата, но… – понуро пробормотала Маргарита. – Старший скоро женится, а младшему десять… Еще Нинно есть, кузнец… Но вряд ли… Давай спать.
– А чего? А он ладнай? Пьянь? А невёста у него есть? А чего вряд ли то? А? Да ответься же ты!
– Только после ты дашь мне поспать. Пожааалста! – взмолилась Маргарита. – Я тебя на венчанье брата возьму и на пиршество после него. Он на сестре того Нинно женится – сама всё поглазеешь.
Ульви стала ее обнимать и чуть не столкнула с тюфяка на доски.
– Как тебя по-настоящему звать? – спросила Маргарита, пытаясь избавиться от этого яростного натиска горячей признательности.
– Ульви́! – тихо, но с ударением прошептала та. – А энто мое правдашнее имя! Вот так вота! А Несса Моллак, как зазнала, сраз меня сжалела!
– Да, забавно… Меня Маргаритой зовут, в честь цветочков… или Гри́ти… Мама говорила, что маргаритки как солнышки – и я ее солнышко… Хотя мне дядюшка так сказал, а он добрый – мог соврать… Матушка тоже как цветок Анге́ликой звалась, и я дочку, Ангелику, хочу…. – зевнула Маргарита. – Чего-то и я разболталась. Давай започуем… сшплять, пожааайлста! Умоляю! Сшплять!
– Сплять, дуреха, – поправила ее Ульви и заерзала, удобнее устраиваясь на спине. – А хорошо, что мы обе худые… Да?
Маргарита не стала отвечать, отвернулась на бок и через минуту забылась сном. Ей снился Нинно в кирасе Иама, но не с мечом, а с топором в руке – таким же, как у деда Гибиха. Нинно в одиночестве стоял у ограды Западной крепости, на том же месте, где он недавно обнял Маргариту и тем самым без слов признался ей в любви. Крепость была полуразрушена, ее башни почернели от огня. Горела и земля подле крепости, и крыши соседних домов; из окон вместе с темным дымом вырывалось пламя. Густая, сизая пелена этого дыма мешала увидеть, что происходит у городских ворот. Когда мгла чуть рассеялась, к Нинно из серого тумана вышли всадники, и первым на тощем белом коне ехал он – Лодэтский Дьявол, голый и весь облитый, с головы до ног, чем-то ярко-красным. Пахло от него скотобойней: животным потом и кровью – как застарелой, так и свежей (даже запах гари не мог перебить эту мерзейшую вонь). Увидев Нинно, демон расправил за своей спиной вороные крылья и взлетел с коня ввысь, а затем, подражая соколу, стал падать камнем на свою жертву. Нинно в этот момент притянул неизвестно откуда возникшую Ульви и страстно впился, как упырь, в ее рот своими губами.
________________
Празднество Перерождения Воды в засушливом Лиисеме весьма чтили и считали его третьим по значению празднеством после Возрождения и Перерождения Воздуха. В последнее благодаренье Нестяжания цветочными гирляндами украшали дождевые водосборы и колодцы, в реки бросали венки и загадывали желания. Древнее поверье гласило: если венок доплывет до моря, то желание, даже самое дерзкое и невероятное, обязательно исполнится. Вот только в Элладанне не было рек, впадающих в море. Мелкая Даори, исток которой находился на холме, дарила городу три питьевых фонтана. Излишки воды из них попадали в стоки и использовались для общественных уборных, поэтому, во избежание засоров, законом «О чистоте Элладанна» строго-настрого запрещалось бросать в речушку цветы. Кого ловили за этим занятием, отправляли разгребать помойные, полные навоза, ямы.
Перед полуденной службой, священники украсили красными маками врата храмов, посыпали их лепестками ступени святых домов. Для работниц и троих работников Доли праздничная служба прошла во внутреннем дворике с пестрым от букетов колодцем. Для преторианцев и пяти тысяч новобранцев службу провели на ристалище Южной крепости. Роскошный храм Пресвятой Меридианской Праматери посетили аристократы и избранные счастливчики, потому что проход на самый верхний ярус стоил тридцать шесть регнов, но Несса Моллак, Хадебура и Марили отправились именно туда.
Ночью люди ходили к водоемам, чтобы искупаться, отпраздновать момент перерождения воды и набраться здоровья на год. Экклесия запрещала так делать, называя столь веселые игрища «бесовскими обрядами язычников», но орензчане не изменяли многовековой традиции. Кто-то искал в эту ночь русалок, чтобы поймать их и затребовать богатств, кто-то просто плескался в теплой водице до рассвета среди проплывавших мимо цветочных венков.
Возле Элладанна в Левернском лесу имелось несколько озер и ручьев. А больше всего, хоть путь туда и занимал от пяти дней, Маргарита любила поездки в горный городок Калли, где можно было полюбоваться на водопады, бросить в Лани венок и загадать желание. В этом году она, конечно, в Калли не попала. Впрочем, туда не поехали и все Ботно, и другие горожане Элладанна, – появились назойливые слухи о том, что ладикэйцы и Лодэтский Дьявол уже разграбили Бренноданн, что их войска отдохнули и что они выдвинули корабли вверх по реке, подбираясь к Лиисему.
Никаких особых торжеств после полуденной службы в Элладанне не случилось. Обычно во все восемь главных празднеств на улицах раздавали мясо и хлеба, угощали пивом или вином, но не в первый год, сорокового цикла лет. Лишь казни немного развлекли горожан – на виселице вздернули тех, кто не заплатил военный сбор.
________________
Меридея познакомилась с порохом в виде невинных шутих для королевских празднеств, и с тех пор, весь одиннадцатый век, его с переменным успехом применяли на поле брани. Но легкие шутихи порой разворачивало ветром к своим же, селитру с трудом находили под коровниками, рассыпчатый порох быстро приходил в негодность. К сороковому циклу лет лучшие умы континента бились над разрешением этих трудностей: улучшали состав пороха, строили селитряницы, изобретали разное «громовое оружие».
Применение пороха как метательного заряда было самым предсказуемым, следовательно, в этом направлении и работали изобретатели. Средних размеров пушки отливали из бронзы, причем рецепты сплавов каждый мастер держал в строжайшей тайне; огромные, стенобитные орудия изготовляли из кованых железных пластин и колец, правда, прежде чем вновь пальнуть, дожидались, пока остынет ствол, иначе литые пушки давали трещины, а стенобитные разрывало. Ружья проделали путь от медных трубок, укрепленных кольцами, до стального ствола на древке, какое клали на плечо; но без доступа к огню, в дождь или снегопад, ружье с фитильным замком становилось бесполезным, а ручной терочный замок часто подводил. Недавнее изобретение бронтаянцами пружины открыло новую эпоху «ручниц», вот только ружье с колесцовым замком стоило не меньше двух золотых монет и, вообще, такие устройства были крайне редки. Распространению огнестрельного оружия мешали и законы, запрещающие самовольное ношение такового, его свободное производство и продажу. К концу одиннадцатого века ружьям еще предпочитали надежные и намного более дешевые арбалеты, заряженные стрелами, пулями, камнями или болтами (стрелами с увесистым наконечником), а медлительные пушечные орудия не давали в открытом поле серьезных преимуществ – их использовали для обороны города или лагеря, для разрушения стен и укреплений.
Рыцари оставались грозной атакующей силой. Выстроившись в широкий клин, они на скаку сминали пехоту: их тяжелые длинные копья сбивали с ног человек десять в ряду, их большие кони топтали упавших, их совершенные мечи разрывали кольчуги, и не всякие рыцарские доспехи пробивали пули, тем более арбалетные болты. Даже потерявший коня рыцарь стоил полсотни пехотинцев, ведь не знал страха, отличался недюжинной силой, да и сеча для него была забавой – жизнь простолюдина не стоила ничего, но благородный воитель являлся выгодным пленником. Противоборствующие рыцари всегда старались пленить друг друга, а не убить, и не только из-за выкупа – за века они выработали свой устав и следовали благородным правилам войны. К примеру, признавший поражение рыцарь более не пытался сражаться или бежать; взамен мог рассчитывать на полную свободу в плену и достойные его титула почести. Учтивость рыцарей порой доходила до абсурда: часто король заранее сообщал врагу о своем нападении, давал две восьмиды на подготовку к противостоянию и нередко соглашался на отсрочку. Поэты воспевали такое великодушие, пусть оно и приводило к разгрому, призывали к новым подвигам, новым войнам, где одни аристократы могли прославиться, другие разбогатеть.
Постоянного войска король не держал – максимум личный полк, дружину. По требованию каждый ленник или феодал был обязан отрядить в королевское войско определенное число лошадей и годных для ратного дела мужчин, вооружить их и обеспечить защитными одеяниями. Брать в воины предпочитали свободных людей, ведь землеробам и их семьям требовалось прежде дать свободу. Сам же аристократ, если не присягнул королю на верность как рыцарь, мог воздержаться от участия в войне. Королю или другому вождю приходилось объезжать вотчины рыцарей и убеждать тех встать под его знамя. Если рыцарь соглашался, то приводил с собой собственную дружину, умелых воинов. В итоге формировалась пехота из лучников и копейщиков, тяжелая ударная конница из рыцарей и маневренная легкая конница для преследования отступающих. Флот имелся не у всех правителей. При необходимости король покупал у купцов торговые корабли, какие переделывали в боевые.
Воинские должности были связаны с придворной службой: стольник, конюший, виночерпий… Высшей должностью при королевском дворе являлось звание первого рыцаря, хранителя царского жезла. В случае войны король сам возглавлял войско или же назначал полководца – тот делил войско на роты и отряды, определял ротных, знаменосцев, посыльных, горнистов. Ротными обычно становились воины в звании оруженосца. Кроме того, войску требовались лекари, обозные, кашевары, оружейники, плотники и снабженцы. К обозам неизменно прибивались девки и их сводники, странствующие аптекари и лицедеи, мелкие кустари и пивовары. Численность нападавшего войска составляла от пяти до десяти тысяч воинов – иначе не прокормиться в походе. Они захватывали город, ждали подкрепления, захватывали или осаждали новый город. Оборонявшаяся сторона имела ряд преимуществ – знакомая местность, многолюдная пехота, городское ополчение.
Рыцарский отряд из восьми-десяти воинов назывался «копье». Копья выстраивались цепью в «частокол», когда рыцари воевали отряд на отряд. Впереди рыцарь, за ним оруженосцы, следом пехотинцы с разнообразным оружием. «Знамя» – это построение из одних рыцарей большим клином или двумя-тремя зубцами; «зубчатое знамя» рассыпалось на «ленты» (банды); между «лентами» шла пехота. (Именно разбойничавшие отряды из рыцарей, безземельных или наемников, дали название преступным бандам). «Свинья» – мощный тупоконечный клин из рыцарей по краям и из пехотинцев в середине. Выступая против лучников, рыцари спешивались.
Долгое время «свинья» или «знамя» успешно ломали строй вражеской пехоты. Считалось, что победит тот, у кого в войске окажется больше рыцарей – главной атакующей силы, – оттого и брали короли наемников. Рыцари с золотыми шпорами возглавляли ударные клинья. Но ровно цикл лет назад простые пехотинцы-копейщики из войска Альбальда Бесстрашного, собранные в баталии, одолели ладикэйских рыцарей, – те просто увязли, как в болоте, в стотысячной толпе простолюдинов; пали, насаженные на их длинные пики. Так пехота, считавшаяся вспомогательной силой, неожиданно вышла на первый план и заняла достойное место в сражениях.
________________
Благодаря мужу-пехотинцу, Маргарита в календу Кротости оказалась там, где не думала когда-либо побывать, – в Доме Совета, в городской ратуше. Эту суровую прямоугольную постройку будто бы неведомые великаны вытесали блоком из грязно-желтого песчаника, водрузили на ее правом крае башню с колышком колокольни да прорезали квадратные оконца. Единственным украшением здания являлся зубчатый ободок карниза на смотровой площадке, из-за которого башня раскрывалась навстречу небу, как цветок отворяет лепестки солнцу. Над полукруглым проездом в ратушу поблескивали три овальных герба из металла и эмали.
Центральный герб Альдриана Лиисемского, помпезный и витиеватый, сильно отличался от лаконичного и строгого, что был у его отца. Окольцевавший крыльями солнце красный сокол и синий меридианский крест на золотом светиле являлись знаками рода и передавались по наследству – менялась только эмблема на белом, в форме каплевидного щита, птичьем брюшке. Печатью Альдриана Красивого стал вензель с буквой «А»; ромбик в ее начале имел меридианский крест, а из него вырастала красная роза, символ страстной любви, – и бутон приходился на сердце сокола. В лапах птица держала ветви с желтыми, белыми и красными розами, – всего двадцать один цветок, ведь в этом возрасте герцог Альдриан получил власть; раскидистой вязью розы обрамляли герб. Венчал всё шлем с плюмажем, указывая на звание рыцаря, внизу развернулся свиток с девизом: «За Бога, За Лиисем».
Слева располагался герб Лиисема с каймой из букв – с надписью «Благословленный Богом»; овальная форма герба гласила о принадлежности к владениям герцога. Центр герба рассекался на четыре части. В верхнем левом для зрителя делении на красном фоне сияла желтая орензская звезда о восьми лучах, противоположную нижнюю часть занял родовой рисунок герцогов Лиисемских – красные, белобрюхие соколы парили в шахматном порядке на желтом фоне. Другие два деления представляли цвета рода – красные и желтые диагональные полосы.
Третий овальный герб, уже Элладанна, (здесь овал гласил о властях, назначаемых герцогом), тоже дробился на четыре части; в его середине изображался ключ, какой хранил градоначальник. В левом верхнем делении синел меридианский крест на желтом фоне, указывавший на земли Святой Земли Мери́диан и кафедру епископа, под ним снова наблюдались диагональные желто-красные полосы. Верхнее деление второй половины занимала белая роза на красном фоне как знак непорочной любви среди крови, что символизировало праведность Святого Эллы в жестокую эпоху междоусобных войн, набегов безбожников и бесчинств пришлых захватчиков из Антолы; внизу такая же желтая роза на белом фоне означала мир, расцветший после обращения Олфобора Железного в меридианскую веру.
Проезд в ратушу, узкий и низкий, какой по высоте равнялся росту всадника, а по ширине – телеге, вел во внутренний дворик. В ночное время проем перегораживала опускная решетка, днем вход охраняла стража. В случае опасности вход запирался металлическим заслоном – чтобы его задвинуть требовались силы шести мужчин. Далее, миновав стражей в подворотне, человек попадал в длинный, мощеный дворик, обрамленный плодовыми деревьями, где в центре, под четырехскатной кровлей, укрылось отверстие подземной цистерны с дождевой водой. В глубине, за деревцами, человек видел конюшню; поворачивая голову вправо, наблюдал полукруглую узкую арку – проход в смотровую башню, а неподалеку от него – крыльцо управы и банка. В этом здании также размещались: оружейная городских стражников, узилище и сокровищница с казной города – там же чеканились монеты.
Парадное мраморное крыльцо гостеприимно приглашало богачей Элладанна в здание слева: дважды в восьмиду там собирались на совет патриции и дельцы с годовым доходом от десяти альдрианов – всего около пяти сотен мужчин. По празднествам в ратуше случались балы и званые обеды. Помещения выше первого этажа в левом здании являлись жилыми: покои второго этажа с большими окнами и высокими потолками занимали приглашенные в Элладанн изобретатели, именитые астрологи или почетные гости; третий и чердачный этажи отводились для прислуги и хранения вещей.
Марлена и Маргарита разделились с Огю Шотно во внутреннем дворике – управитель направился к парадному крыльцу налево, а девушки пошли к проходу в смотровую башню. По долгой винтовой лестнице они поднялись на самый верх, на площадку с зубчатым парапетом, откуда им стало видно и всю площадь с людьми-карликами, и весь город, и все четыре крепости. Даже замок герцога на холме будто приблизился, позволив собой полюбоваться.
Со смотровой площадки проглядывался и фасад главного здания ратуши, но с третьего и четвертого этажей торчало множество любопытствовавших голов, что мешало Маргарите рассмотреть то центральное окно второго этажа, в каком должен был появиться Альдриан Красивый. Зато прежде герцога, в угловом окне второго этажа, показались Огю Шотно, Ортлиб Совиннак и светловолосая незнакомка с вуалью на лице – из-за отсутствия головного убора Маргарита сделала вывод, что незамужняя блондинка и есть юная дочь градоначальника.
Огю Шотно манерно помахал жене рукой, градоначальник важно поклонился. Несмотря на близорукость, он обходился без очков, поэтому видел людей на башне как пестрое многоцветье. Блондинка кивнула Марлене – девушка-ангел склонила голову в ответном приветствии. Маргарита последовала ее примеру и сразу себя за это отругала, поскольку блондинка рассмеялась, а управитель замка и градоначальник стали что-то оживленно обсуждать. Со своего ракурса они видели лишь плечи Маргариты в бледно-лавандовом платье и ее голову в уродливом чепчике с большими оборками, что спасали нежную кожу северянки от беспощадного южного солнца. Вскоре градоначальник ушел и больше в том окне не появился.
Марлена заметно тревожилась, и Маргарита, опасаясь донимать ее, тоже помалкивала. Они высматривали Иама Махнгафасса в шеренгах пехотинцев, но вместо человеческих голов сияли одинаковые отполированные шлемы. Пехотинцы выстроились по обе стороны площади малыми баталиями, восемью квадратами в двадцать пять рядов по двадцать пять человек. Все они держали пики с разными наконечниками (копья высотой в девять локтей, превосходившие длиной даже копья рыцарей). Центр малой баталии занимали четыре ротных и знаменосец. Два первых ряда по краям квадрата образовывали панцирные пехотинцы в железных кирасах, наручах, поножах, а за ними находились обычные пехотинцы-копейщики, защищенные только стегаными куртками с железными пластинами внутри. И всё же, вместе эти воины, объединенные желто-красными всполохами одеяний, шпилями пик и блеском стали, являли суровое, грандиозное зрелище, одновременно страшное и величественное.
Толстая Тори издала восемь ударов, толпа у края площади зашумела, в центральном окне второго этажа ратуши показался Альдриан Лиисемский. Сегодня он не говорил речей – лишь провожал вместе с городом войско. Он взмахнул рукой – и к фонтану выдвинулись рыцарские копья во главе с полководцем, бароном Фолем Тернти́вонтом, которому минул уже семьдесят один год. Среди знаменосцев и горнистов, в каркасе дорогих доспехов, на затянутом яркой попоной коне, толстый старик выглядел удалым, крепким и похожим на деда Гибиха, так как имел длинную, белую бороду. Но под поднятым забралом шлема горожане видели старческое лицо героя Меридеи, треснувшее извилистой паутиной морщин у глаз.
Именно он, будучи неблагородным рыцарем, придумал баталии из пехотинцев-копейщиков. После победы его наградили вторым воинским рангом героя и титулом, но почему-то без воинской повинности. И странным образом барон удалился в свое новое имение со знатной женой, утонувшей через год при купании в речке и не оставившей ему наследника. В шестьдесят восемь лет он вновь женился на четырнадцатилетней аристократке, и та захотела перебраться в столицу Лиисема. Влюбленный барон Тернтивонт уступил ей. Альдриан Лиисемский назначил его своим мечником – так называлась высшая воинская должность в Лиисеме, соответствующая должности первого рыцаря. Герцог Лиисемский передавал мечнику на хранение свой меч и «Железную книгу», а вместе с мечом главенство над всеми воинами герцогства, даже рыцарями, право их судить, посвящать мирян в воины, наведываться в земли герцогства для наведения порядка. Словом, должность была весьма хлопотная и по большей части бумажная. Когда же понадобился полководец, то лучшего тактика, чем этого престарелого, но разбирающегося в военной науке героя Меридеи, герцог Альдриан не смог найти, ведь уже тридцать шесть лет Лиисем не знал войн, процветал, и его рыцари лишь штурмовали «Замки любви».
Барон Тернтивонт отдал команду – на потеху горожан, усеявших балконы, окна и крыши, воины под бой барабанов показали разные построения: малые баталии то сдвигались, образовывая два квадрата – пятьдесят рядов по пятьдесят человек, то разъединялись, арбалетчики то оказывались впереди копейщиков, то на первый план выходили рыцари. Зрелище впечатлило зевак, и те наградили войско шумными овациями. Когда шум стих, пехотинцы прокричали хором:
– Победим или умрем с честью! За Бога! За Лиисем! За герцога Альдриана!
Под барабанную чеканку баталии разъединились на восемь квадратов. Подпели трубы, и барон Тернтивонт, возглавляя войско, отправился среди знаменосцев по широкой дороге к Северным воротам. За рыцарскими копьями последовали арбалетчики, державшие большие щиты-экраны за спиной и свое оружие на плече. Завершал шествие длинный хвост из пехотинцев-копейщиков.
Первыми уходили воины из Северной крепости – для этого пять тысяч мужчин пришли с утра на площадь и теперь возвращались той же дорогой. Горожане провожали своих защитников овациями и забрасывали храбрецов цветами. Радовались и воины, шедшие с улыбкой на смерть, радовались и миряне, восхищаясь их неустрашимостью, радовалась и Маргарита на смотровой башне – всеобщее ликование заразило ее тоже. Девушка поверила, что скоро пехотинцы вернутся с победой, что ей и ее родным ничего не грозит и что страшный Лодэтский Дьявол никогда не ступит на земли Лиисема. Да вот Марлена рядом с ней не веселилась и украдкой вытирала красным платочком свои небесно-голубые глаза.
________________
После на Главную площадь зашли пять тысяч пехотинцев из Западной крепости. И если у пехотинцев из Северной крепости щитов не было (щиты были только у арбалетчиков), то теперь каждый копейщик нес щит. Марлена оживилась, подалась к краю и перегнулась через парапет так, что едва не упала. Удивительно, но в море железных шлемов, то ли благодаря подбитому глазу Иама, то ли своей интуиции, она отыскала голову брата.
– Вон он! – показала Марлена на первую от ратуши баталию. – Как близко! Нам повезло! Иам! Иам Махнгафасс! – закричала она и, привлекая его внимание, замахала красным платком.
Четвертый слева воин во втором ряду, запрыгал на месте, заулыбался и замахал ей в ответ, потом послал воздушный поцелуй. Наблюдая, как ее брат счастлив, как совсем не боится смерти или увечья, Марлена чуть не разрыдалась горше.
– Глупенький… – услышала Маргарита ее шепот. – Запретить бы все войны…
Сама она, супруга Иама Махнгафасса, не ответила поцелуем мужу, потому что не хотела опять осрамиться – и раз Марлена так не сделала, то и Маргарита ограничилась частыми взмахами руки.
Пехотинцы из Западной крепости поразили горожан тем, что, следуя сигналам горнистов, проворно выстроили заграждение из больших щитов и пик – капкан для конницы, после чего выхватили мечи, топорики, булавы для рукопашного боя и продемонстрировали смертоносные удары. Победив воображаемого врага, копейщики разобрали щиты и пики. Напоследок малые баталии прикрылись щитами сверху и ощетинились копьями по краям. Прежде чем покинуть площадь, Иам вновь принялся одаривать воздушными поцелуями сестру и супругу. Марлена, уже не таясь, рыдала в платок, наблюдая, как он уходит – сначала с площади, затем скрывается за храмом Возрождения. Из желания нравиться Марлене, Маргарита притворялась, что тоже плачет, и, чтобы увлажнить глаза, вспоминала грустные моменты из своей жизни.
Перед пехотинцами из Южной крепости и Восточной прогарцевала легкая конница. Следом провезли бронзовые пушки, органы (многоствольные орудия залпового огня) и гигантские арбалеты для горящих гарпунов, какие использовали против деревянных сооружений, осадных башен и боевых машин. Быки тянули разобранные камнеметы и массивные стенобитные пушки. Мощь тяжелого оружия особенно благодатно подействовала на горожан Элладанна. Успокоилась и Маргарита.
«У нас тоже порох есть», – вспомнила девушка слова своего дядюшки и согласилась с ним.
________________
Проводив войско, горожане заполонили Главную площадь, дабы обсудить зрелище, а в ратуше начиналось торжество с обедом в присутствии герцога Лиисемского. Огю Шотно намеревался остаться, и Маргарита думала, что Марлена будет с мужем, но та сказала, что избегает подобных многолюдных собраний. Что ж Маргарита обрадовалась – ей не придется возвращаться в замок одной – Новая Ульви должна была буквально бежать на помощь Старой Ульви, перемывавшей посуду после большого ночного пиршества.
Спустившись во внутренний двор ратуши, девушки увидели Гиора Себесро и Оливи Ботно. Черноволосый суконщик, обслуживавший градоначальника, конечно, оказался в числе приглашенных на праздничный обед гостей, и он привел с собой не даму, а будущего брата. Маргарита так хотела остаться незамеченной, но ее светло-лавандовое платье и уродливый чепчик в пол-лица мужчины узнали сразу.
– Сужэнна, – к неудовольствию Гиора окликнул Оливи Маргариту. – Как ты изменилась! – ехидничал он. – Сразу видно: живешь – не тужишь! Ничего, не плачь, скоро твой супруг вернется, и мало-помалу наживете добро – в вашем милом домике будет и свинка, и курочки, и даже корова. Овечками непременно обзаведитесь: это и молоко, и мясо, и шерсть, и навоз! Много навоза! Чего еще желать? Я за тебя никак не нарадуюсь!
Маргарита похудела с их последней встречи: теперь и лавандовое платье начинало висеть на ней мешком. Ульви не давала ей высыпаться, и зеленые глазищи покраснели, а кожа, наоборот, будто слегка позеленела. К тому же ночью у девушки пошла лунная кровь: у нее ныл низ живота, от солнечного жара она чувствовала дурноту. В сладких грезах Маргарита мечтала встретить Оливи и Гиора такой распрекрасной, что они оба немедля ослепли бы, – хотела выглядеть счастливой, благополучной и нарядно убранной. Но именно в эту календу, к своему несчастью, девушка выглядела крайне замученной и едва ли привлекательной.
Стараясь не смотреть на Оливи, Маргарита познакомила мужчин и сестру. По закону ее сужэн стал сужэном и для Марлены, а Гиор, после венчания Залии и Оливи, тоже становился для обеих девушек сужэном. Новые родственники вежливо поклонились друг другу и разошлись. Масленая улыбка с широкого рта Оливи нашептывала Маргарите: «Дуреха».
