полная версия

Пётр Азарэль
Восхождение

6

Весенняя ночь дохнула югом и лёгким влажным ветерком. Яков ступил на верхнюю ступень трапа и остановился на мгновенье, чтобы оглядеться. Тёмно-синее небо высоко над головой подсвечивалось снизу тысячами огней. Широкое приземистое здание неподалеку, огромное бетонное поле перед ним, какие-то объёмистые строения поодаль, простота и рациональность, свойственная второй половине двадцатого века, – ничего необычного, отличающего этот аэропорт от других. С небольшой спортивной сумкой на плече Яков спустился по трапу на подсвеченные прожекторами бетонные плиты аэродрома. Волнение, которое он испытал в самолёте, прошло, и сейчас ему дышалось глубоко и легко. Илья Зиновьевич и Ребекка Соломоновна, отдохнувшие и словно помолодевшие, спустились вслед за ним. Совершив широкий разворот, подъехали два автобуса, приглушённо урча моторами. Потом автобус, в который они сели, подрагивая на стыках бетонки, проворно двинулся к вокзалу. В проходах и на лестничных пролётах здания, куда они вошли, их встречали юноши и девушки с цветами и флажками в руках, напевающие «Хава Нагила». Они улыбались Якову, он смущённо улыбался им в ответ, удивлённый множеством симпатичных молодых лиц в четыре часа утра.

Яков вошёл в большое помещение на втором этаже, уставленное рядами кресел и скамеек. По одну сторону зала за столами, отделёнными друг от друга невысокими перегородками, работали служащие министерства абсорбции. Сюда выходило ещё несколько дверей. Время от времени одна из них открывалась, и из комнаты кто-то выходил, чтобы пропустить в её чрево очередного посетителя. Из разговоров Якову вскоре стало ясно, что это офисы работников спецслужбы, которые ведут выборочный опрос прибывших.

– Нам разрешён один бесплатный разговор по телефону. И я позвонила в Иерусалим, – сказала Ребекка Соломоновна.

– Ну и как там дела? Они нас встречают? – спросил Илья Зиновьевич, подвинувшись, чтобы освободить для жены место на скамье.

– Я говорила с Машей. Они выехали в Бен Гурион час назад.

– Значит, они уже здесь. Я слышал, что сюда из Иерусалима меньше часа езды. Да, не дали им сегодня поспать. Но ничего не поделаешь, не мы определяем расписание полётов, – не унимался деятельный Илья Зиновьевич. – Интересно, сколько времени нас ещё будут здесь держать?

– У нас номера 338, 339 и 340, а на табло сейчас 312. Наверное, через полчаса подойдёт наша очередь, – рассудил сидевший рядом Яков, – тут ещё остались люди с рейса, который прибыл за часа полтора до нашего. Если бы не они, мы бы уже прошли регистрацию.

Спать не хотелось, и, чтобы чем-то занять себя, он вынул из сумки полученный накануне отъезда номер журнала «Новый мир» и углубился в чтение. Периодически он поднимал голову, чтобы бросить взгляд на электронное табло и прислушаться к разговору родителей. Среди ожидавших Яков увидел в дальнем конце зала тех двух фронтовиков с семьями. Бессонная ночь сломила и их, и один из них непрестанно клевал носом, а затем вскидывал седой головой и виновато озирался по сторонам. Рядом бодрился отец, но Яков видел, каких усилий стоило ему не поддаться искушению сна. Он подумал о нём с нежностью.

«Держись, отец, потом выспишься. Эмиграция – не воскресная прогулка, это ясно».

Вскоре подошла их очередь. Служащие деловито внесли данные в компьютер и выдали им новенькие в серебристой обложке удостоверения репатриантов.

7

Толкая перед собой тележки с чемоданами и баулами Яков, Илья Зиновьевич и семенящая рядом с ним Ребекка двинулись к выходу. Роза Семёновна, увидев их, энергично замахала рукой.

– Рива, Ривочка, мы здесь, – закричала она и двинулась им навстречу.

За ней последовали Сергей Борисович и Гриша. Сёстры расцеловались со страстностью, присущей только женщинам. Яков обнялся с дядей и пожал руку Грише.

– Ну, как долетели? – суетилась добродушная и эмоциональная Роза Семёновна.

– Нормально, правда, перед полётом нужно было ещё проехать пол-Европы по железной дороге. Но это было приятное путешествие, – пошутил Илья Зиновьевич.

– Здесь так тепло, пальмы и луна такая роскошная! В Киеве по ночам уже холод собачий, – сказала Ребекка, с любопытством осматриваясь вокруг.

– Да, погода у нас сейчас хорошая, легко дышится. Но летом бывает очень жарко, хамсины и песок из пустынь, – поддержал тему Сергей Борисович. – Но мы ещё наговоримся вволю, а сейчас нужно грузить вещи и выбираться отсюда. Вам выдали талоны на бесплатный проезд до дома?

– Вот они у меня. – Илья достал из внутреннего кармана пиджака бумажник с документами.

– Хорошо, ждите здесь. Я договорюсь с таксистом. Мне нужно ехать с вами, а Роза и Гриша отправятся на нашей машине, – распорядился Сергей Борисович.

Светало. По обеим сторонам дороги виднелись аккуратные прямоугольники полей, соломенные брикеты лежали то тут, то там на сжатом пшеничном поле. Гряда холмов впереди ощетинилась лесом, равнинный пейзаж сменился гористым, и вскоре они уже мчались по дороге, петляющей среди поросших деревьями склонов. Мотор «Мерседеса» натужно ревел, одолевая подъём.

«Лене бы, наверное, понравилось», – подумал Яков, вспомнив о ней сейчас, в первые часы познания земли, куда привела его еврейская судьба. У него порой ещё ныло сердце, когда он мысленно возвращался в прошлое, где он любил и был любим. Он заставлял себя не думать о ней и винил себя за вынужденную жестокость, с которой собственноручно разрушил их искреннюю любовь.

– Красивая дорога! Правда, Серёжа? – заговорила взволнованная Ребекка.

– Да, очень живописно, но и к этому привыкаешь, – ответил Сергей Борисович и вздохнул с какой-то едва уловимой грустью.

– Случилось что-нибудь, Серёжа? – спросила она, почувствовав неладное.

– С Гришей проблемы, в Канаду уехать хочет, – вздохнул он. – Яша, поговори с ним, я не могу сладить. И всё у него в порядке, и работу хорошую нашёл, но неймётся ему.

– Хорошо, дядя Серёжа, я поговорю с ним, – сказал Яков, – хотя не уверен, что смогу дать ему разумный совет. Я ведь ещё не знаю страну, всего лишь сторонний наблюдатель. Мне нужно понять и почувствовать, что здесь происходит.

Он сидел сзади, с интересом посматривая по сторонам. Природа, одновременно волнующая и скромная, словно женщина, соблазняющая возлюбленного, распахивала перед ним свою прелестную наготу, и он с наслаждением и какой-то волнующей гордостью взирал на надвигающийся ему навстречу величественный ландшафт.

– Ты прав, Яша, – с горечью произнёс Сергей Борисович. – И всё же постарайся его переубедить.

– А что ему здесь не нравится? – спросил Яков.

– Ответить на твой вопрос однозначно невозможно. Не воспринимает он страну, чувствует себя в ней чужим.

– Ладно, попробую с ним разобраться, – сказал Яков.

В это время водитель такси, смуглый мужчина средних лет, стал что-то говорить Сергею Борисовичу. Он внимательно слушал, смотря на него и изредка кивая головой.

– Я сейчас переведу, что он мне рассказал, – Сергей повернулся к сидящим сзади. – Несколько лет назад на этом участке дороги произошёл такой случай. Араб из Восточного Иерусалима подошёл к шофёру автобуса из Тель-Авива и резко повернул руль. Автобус с пассажирами упал в пропасть, вот в эту, что справа.

– Он был сумасшедший? – спросил Илья Зиновьевич.

– Ма питъом¹? Просто убийца, получивший приказ умереть во имя Аллаха, забрав как можно больше еврейских жизней, – горько усмехнулся Сергей Борисович. – У них такой национальный вид спорта.

– Но это же страшно. А ему не жалко себя? – присоединилась к разговору Ребекка Соломоновна.

– У них другая ментальность. Человеческая жизнь для них не имеет такой ценности, как для евреев. Они плодятся в неимоверных количествах, у них большие семьи, и теракты для них – отменное средство заработка. Семья, потерявшая отца или сына, получает пожизненно хорошие деньги от Организации освобождения Палестины, – объяснил Сергей.

– Ну, предположим. Но человек идёт на смерть добровольно. Где его инстинкт самосохранения? – искренне недоумевала Ребекка.

– Главный мотив, конечно, ненависть к нам, якобы захвативших их страну. Кроме того, шахидов одурманивают муллы, шейхи и главари организаций, настраивая психику и обещая рай в награду. Ещё и наркотиками накачивают, чтобы подавить страх. Нам трудно их понять. Мы воспитаны атеистами, и нам всегда внушали, что все люди – братья, а национализм – это плохо, – говорил Сергей Борисович, смотря вперёд на поднимающиеся с обеих сторон горы. – Внимание, сейчас увидите Иерусалим.

Широкое ущелье расступилось, и долина, уходящая вниз и налево, открыла перед взором Якова стремительно возносящийся вверх покрытый лесом склон горы с каскадом домов на вершине и у подножья. Неожиданный торжествующий вид вызвал у него невольное восхищение. Всё кругом вдруг показалось ему финалом грандиозной симфонии, звучавшей на равнине медленно и плавно, по мере подъёма набиравшей эпическую мощь и красоту гармонии, а теперь достигшей своего апофеоза и величия. Душа Якова наполнилась звуками этой симфонии, она парила так же высоко и свободно, как вершины гор, она наполнилась неземным восторгом, позабыв на время о бренном мире, в котором предстоит жить и страдать оставшемуся где-то далеко внизу телу. В своей жизни ему доставало видеть немало красивых мест, но вдохновение, охватившее его, невозможно было объяснить ничем иным, кроме божественного присутствия, столетия возносившего к стенам Иерусалима идущих к нему паломников и скитальцев.

Из состояния эйфории его вывел прозвучавший как бы из другого мира голос отца.

– Сергей, что это за гора? Какая-то лысая, не похожая на другие.

– На ней находится кладбище. Здесь мы все упокоимся, если умрём в Иерусалиме. Гора большая, отсюда трудно представить её размеры, только длина её километра два-три. А как здесь хоронят – ничего похожего на то, что было в Советском Союзе, – рассказывал Сергей Борисович, восседая на переднем сиденье.

Петляющее по склону горы шоссе привело их к перекрёстку со светофором, на противоположной стороне которого на склоне Яков увидел часы и бетонную плиту с надписями на английском и русском языках и на иврите.

– Это «Сады Сахарова». Видите террасы на обрыве? – сказал Сергей.

– В честь русского человека разбить сад на склонах горы – молодцы израильтяне, – заметил Илья Зиновьевич.

– Наверное, Сионистский Форум Щаранского построил мемориал.

Андрей Дмитриевич с Натаном были друзья. Да и вы знаете, что Сахаров сделал немало для еврейской эмиграции, – сказал Сергей Борисович и обратился к водителю. – Ха-им ата ёдеа эйфо байт ха-зе²?

Мужчина улыбнулся и утвердительно кивнул головой.

– О чём ты его спросил? – Лицо Ильи выражало неподдельное удивление. – Ты говоришь на иврите?

– Я спросил его, знает ли он, куда ехать. Ещё в аэропорту дал ему записку с вашим адресом, – ответил Сергей Борисович. – А иврит мой пока не ахти, и вы скоро тоже сможете слепить простую фразу. В этом нет ничего сверхъестественного.

Город пробуждался, движение на улицах возобновилось после ночного перерыва. Яков с любопытством смотрел на облицованные золотисто-жёлтым камнем дома, на деревья и кустарники вдоль дороги и во дворах. Иерусалим не был похож ни на один город, виденный им прежде. Но он отличался и от того образа, который являлся плодом его воображения, был одновременно и величественен, и будничен. Вскоре Яков сообразил, что маршрут такси проходит не через центр и в стороне от старого города и что слишком рано давать ему какую-то оценку.

– Приехали, – произнёс Сергей Борисович. – Вот ваш первый в Израиле дом, – он указал на облицованное иерусалимским камнем пятиэтажное здание. – Район небогатый, не Тальбие и не Рехавия. Квартира трёхкомнатная с балконом. Задаток я заплатил. Мебель кое-какая имеется, жить можно. Давайте разгружаться.

В это время во двор заехал автомобиль, который вёл Гриша. Из него вышла Роза Соломоновна и энергично подошла к сестре.

– Как добрались? Правда, необычная дорога? А город вы ещё не видели, конечно, – защебетала добродушная Роза. – Помоги Яше, сынок, – обратилась она к Грише.

Тот подошёл к Якову и шлёпнул его по плечу.

– Пообщаться нам не дали в аэропорту. Ну, ничего, ещё наговоримся, – сказал он. – Чем помочь?

Гриша подхватил оставшиеся ещё в багажнике микроавтобуса чемодан и баул и направился к дому. Пройдя через полутёмный чистенький подъезд, юноши поднялись на второй этаж и вошли в открытую дверь квартиры. Родители уже были здесь. Илья Зиновьевич невозмутимо перемещался из комнаты в комнату, в то время как Ребекка Соломоновна стояла посреди гостиной в некоторой растерянности от потрескавшейся и местами осыпавшейся побелки на стенах и потолке, изрядно потёртого дивана, покосившегося шкафа и продавленных кресел. На кухне, расположенной в конце гостиной, старый высокий холодильник, замызганная газовая плита, деревянный стол с двумя табуретами возле него и шкафчики над раковиной и на полу.

– Я смотрю, ты не очень рада, Рива. – Сергей Борисович подошёл к ней и легонько коснулся её плеча.

– Ты, может быть, думала, что снимешь здесь квартиру, как нашу на Шулявке? – язвительно поддел жену Илья Зиновьевич.

– Я ожидала что-то другое, попараднее, что ли, – вздохнула она, – просто нужно привыкнуть.

– Дорогая, ты не в совке, где мебель покупали один раз на всю жизнь. Не бери в голову, просто это было у хозяина. Если захочешь что-нибудь приобрести по бросовым ценам, в газетах множество объявлений о продаже подержанной мебели в хорошем состоянии. Проблема в том, куда деть эту мебель, её нужно где-то хранить. Холодильник можно купить новый, министерство абсорбции возвращает часть стоимости, – сказала Роза Соломоновна.

– Сестричка моя милая, не обращай на меня внимания. Всё в порядке.

Она обняла Розу и улыбнулась.

– А какую кровать мы вам на складе достали! Не хуже вашей киевской. Я надеюсь, вам это ещё небезразлично, – игриво усмехнулась Роза и повела всех за собой в спальню.

Оттуда послышались одобрительные возгласы и поскрипывание матраса, на который лёг смеющийся Илья Зиновьевич, чтобы испытать его замечательные свойства.

– Всё теперь зависит от вас. Роскошной жизни не ждите, но когда будете работать и зарабатывать, квартиру найдёте себе получше. Эту квартиру мы сняли потому, что рядом магазины и автобусная остановка поблизости, – заметил рассудительный Сергей Борисович. – Район небогатый, дома здесь попроще и квартиры подешевле. Сейчас из-за массовой алии³ цены на съёмное жильё поднялись. На нас хорошие деньги делают. Хозяин – египетский еврей, человек симпатичный, хотя и прижимистый.

– Я читал в брошюре, что здесь есть и государственное жильё.

– Верно, Илья, только не пишут, где. Это для пропаганды, чтобы завлечь евреев в Израиль. Да, такое тоже имеется, но в небольших количествах, в основном на периферии, в городах развития, где практически нет работы, – объяснил Сергей Борисович. – А я думаю, что если возвращаться в землю обетованную, то жить в Иерусалиме со всеми преимуществами большого города.

– Ты прав, Сергей, что привёз нас сюда, в столицу, – заметил Илья.

– А вот комната Яши ещё не оборудована. Ну, он пару дней поспит на диване в гостиной. За это время что-нибудь найдём, – спохватилась Роза.

Яков сидел в кресле у окна, прислушиваясь к разговорам. Закончился марафон, начатый с порога их киевского дома, и сейчас он пытался уловить и осознать смутное ощущение, рождавшееся в его душе. Он понимал, что впечатлений от первой встречи со страной ещё недостаточно, чтобы сложилось адекватное представление о ней. Яков вспомнил просьбу дяди и перевёл взгляд на Гришу, молча развалившегося в кресле в углу и безучастно и равнодушно посматривавшего то на родителей, дядю и тётю, то на кузена, то на тихую улицу за окном. Красивый молодой мужчина с чёрными блестящими волосами, породистым носом и серыми глазами, он поправился и окреп с тех пор, как уехал два года назад. Они не были друзьями, но отношения между ними сложились приятельские, и, встречаясь по праздникам и на днях рождения, они непринуждённо обменивались несколькими репликами и анекдотами, после чего разговор переключался на политику или профессиональную деятельность, где находили немало общих тем.

«Дружба между родственниками бывает нечасто, – рассуждал про себя Яков. – Дело, наверное, в том, что такие отношения в представлении большинства людей предопределены, как нормальные, обеспечивающие единство рода и необходимую связь между ними. Поэтому не нужны никакие особые действия, чтобы завоевать симпатию и расположение родственников, когда они существуют априори, как бы по определению. Дружба же всегда требует усилий, физических, интеллектуальных и душевных, её нужно ещё заслужить и поддерживать постоянным общением и взаимным интересом, так как предназначена она для людей не близких по крови».

– У нас сегодня много дел, – прервал его размышления дядя Серёжа. – Мы с Гришей взяли отпуска. По дороге завезём Розу к детишкам, а сами пройдёмся по мисрадам⁴ и откроем счета в банке.

– Розочка, что-то я телевизора не вижу? – спохватилась Ребекка Соломоновна.

– Да, мы забыли сказать. Есть две возможности: купить подержанный или новый. По-моему, лучше новый, так как государство на электротовары выделяет олимам⁵ приличную сумму. Это касается и холодильника, и стиральной машины, и кухонной плиты, – сказала Роза Соломоновна.

– Я помню, мы что-то читали об этом. Хорошо, поехали, – деловито заключил Илья Зиновьевич и направился к выходу. За ним потянулись все остальные, и вскоре гулкий подъезд заполнился их оживлённым многоголосьем.

Прошло несколько дней, заполненных суетой, хождением по магазинам и другим делам и наполнением шкафов и подсобок множеством нужных и ненужных привезённых с собой вещей. В один из вечеров приехал хозяин квартиры. Общительный парень с юмором, он радушно улыбался, жал руки и пытался объяснить, как хорошо, что они приехали. Единственным общим языком оказался английский, и говорил с ним в основном Яков. Нагарий, так звали египтянина, посетовал на дороговизну жизни, и цену снизить не согласился, но если потребуется его помощь… Попрощавшись, он ушёл, и Яков услышал шум отъезжающего от дома пикапа.

8

Миновала первая суматошная неделя. Они открыли счета в банке, побывали в местном отделении министерства абсорбции, записались в ульпан⁶ и купили и установили телевизор. Нашлась простая мебелишка для комнаты Якова, и он окончательно перебрался туда.

Утром в пятницу позвонил Гриша и предложил ему прогуляться по городу.

На пешеходной улице Бен Йегуда они сели за столиком в одном из многочисленных ресторанчиков. Яков с интересом рассматривал обтекающий их с двух сторон людской поток.

– Ну, как тебе наш народ? – с изрядной долей иронии спросил Гриша.

– Люди, как люди, есть много любопытных типов. Есть смуглые и белые, в кипах и без них, молодые и не очень.

К столику подошла симпатичная девушка и, мягко улыбнувшись, положила на стол увесистое меню.

– Можно без формальностей? – спросил её Гриша, и, чтобы развеять её недоумение, произнёс:

– Нам, пожалуйста, греческий салат – одну порцию, две порции пасты с грибами и по бокалу «Карлсберг».

– Согласен? – обратился он к брату.

– Беседер гамур⁷, – одобрил Яков, воспользовавшись недавно выученной фразой.

– Две тысячи лет назад римские легионы вторглись в Иудею, разрушили храм и Иерусалим, истребили миллионы евреев, а оставшихся в живых рассеяли по всему миру, – начал разговор Гриша. – В конце 19-го и начале 20-го века евреи стали возвращаться сюда, как предсказал пророк, и возродили своё государство. Первыми в страну устремились ашкенази, но с 50-х годов – сефарды и прочие из Африки и Ближнего Востока. О них мы слыхать не слыхивали, когда двинули сюда.

– И что тебя не устраивает?

– Для меня еврейство всегда означало европейский народ, частицей которого я себя и ощущал. А, оказалось, есть евреи из Марокко, Ирака, Йемена, Египта, Турции и даже из Индии. Они, кстати, все похожи на коренные народы этих стран, и не только внешне, но и по культуре своей.

Это создаёт напряжённость, идёт непрерывная необъявленная борьба за место под солнцем, за власть и влияние. Я не вижу в этих людях своих соплеменников. Я не ожидал увидеть в Израиле такое Вавилонское столпотворение и смешение рас, – ответил Гриша.

– Ты хочешь, чтобы за несколько десятилетий всё утряслось. Посмотри на Соединённые Штаты. Триста лет прошло, а слияние народов в один так и не произошло. Как были англосаксы, так и остались, негры остались неграми, мексиканцы – мексиканцами. – Яков говорил убеждённо и эмоционально. – Но это не мешает стране существовать и развиваться.

– Видимо, как отдельному индивиду, национальной общине свойствен инстинкт самосохранения. Хотя в общественной жизни она взаимодействует с другими общинами, и тут возникает некоторая интеграция, проявляющаяся в установлении рабочих, приятельских и дружеских отношений. Иногда и смешанные браки между ними заключаются. Но, увы, процесс этнического слияния вялотекущий, – с сожалением произнёс Гриша.

– Тебе это мешает? Тебя никто не заставляет обниматься с теми, кого ты не воспринимаешь. Общайся с теми, кого считаешь своими, – настаивал Яков. – Умеренной ксенофобией страдают все люди, она – здоровая реакция на чужаков. Со временем к ним привыкаешь и успокаиваешься. То же относится и к арабам, когда они ведут себя цивилизованно.

– Всё верно, но мне адаптация почему-то даётся с трудом.

– Но есть же генетическая память. После выхода из Египта весь народ стоял у горы Синай и был свидетелем Его присутствия. Психологическое воздействие было настолько мощным, что оно запечатлелось в нашем подсознании и генофонде.

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Значит, у меня произошёл генетический сбой. Хотя родители мои чистокровные евреи, бабушки и дедушки тоже, – усмехнулся Гриша.

– Советская власть постаралась истребить нас духовно, и ей это почти удалось. Хотя уничтожить нас физически она не успела, великий вождь приказал долго жить, – грустно заметил Яков. – Похоже, еврейское самосознание зависит не столько от генетики, сколько от психологических факторов, воспитания, воздействия пропаганды и общества, в котором мы жили. Ты не должен себя винить. Я всё понимаю. Сам был на грани и, если бы не отец, остались бы мы в совке.

Вернулась симпатичная официантка с подносом и поставила на стол два высоких бокала тёмного пахнущего хмелем пива и большие тарелки с салатом и пастой.

– Ого, вот это порции, – цокнул языком Яков, – и такие аппетитные. Ну, давай выпьем за встречу.

Они чокнулись, с удовольствием отпили из бокалов и принялись за еду.

– В нашей стране от голода не умрёшь, – сыронизировал Гриша. Здесь другая проблема. В галуте⁸ мы, чтобы выжить, всё время должны были доказывать своё профессиональное и интеллектуальное превосходство. Зависимость от гоев заставляла нас вкалывать. А в Израиле ты как бы среди своих, и этот стимул перестаёт работать.

– Я слышал, что и тут нужно себя показать и зарекомендовать.

– Когда меня приняли на работу, пришлось, конечно, изучить новую технику и технологию, да и язык подтянуть. Но потом я освоился на работе и успокоился. Здесь всё-таки много востока, ментальность другая.

– Поэтому, чтобы почувствовать себя опять евреем, ты хочешь вернуться в галут?

– Наверное, – вздохнул Гриша.

– А выйдет всё наоборот. Встретишь там прелестную канадку и прощай. Твои дети примут христианство, станут гоями, и прервётся двухтысячелетняя нить твоего еврейского рода. Или тебе безразлично?

– Если я буду счастлив, какая мне разница. И детям моим в жизни будет легче, никто их не будет преследовать, – оправдывался Гриша.

– В цивилизованных странах сегодня нет дискриминации по национальной принадлежности. А вот родители твои очень расстроятся.

Они замолчали, потягивая пиво и доедая остывающую пасту. Мимо них прошли несколько ортодоксов в чёрных костюмах и белых рубашках.

– Лучше всего в нашей стране живётся верующим. Для них она земля обетованная, завещанная им в вечное владение. И никаких проблем, только молитесь, учите Тору, ждите мессию, плодитесь и размножайтесь и слушайте своих раввинов, – не без иронии заметил Гриша.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Да, с разведённой, с ребёнком. Влюбилась в меня, как собачка, а это тоже проблема, не умею бросать женщин, жалко их. Поэтому своими планами с ней не делюсь.

– Когда собираешься уезжаешь? – спросил Яков напрямик.

– Ещё не скоро. Я получил отсрочку от армии. Через три месяца пойду служить, а потом уеду.

– Говорят, что армия всё ставит на свои места. И голову тоже приводит в порядок. Может быть, передумаешь, а если женишься, то тогда вдвоём с женой будешь решать, в какой стране жить.

Они расплатились с официанткой, которая время от времени с интересом поглядывала на красивых парней, поднялись из-за стола и продолжили прогулку по Иерусалиму.