Пётр Азарэль
Восхождение
8
В день операции Яков не стал задерживаться на работе, как это обычно делал, а сразу поехал в Рехавию. Припарковавшись на подземной стоянке, он поднялся лифтом на пятый этаж и обратился к секретарю хирургического отделения поликлиники.
– Шалом, у меня направление на операцию.
Он протянул девушке письмо, полученное по почте несколько дней назад.
Симпатичная секретарь с плохо скрываемым интересом посмотрела на Якова, взяла протянутый лист бумаги и принялась что-то печатать на компьютере.
– Я тебя зарегистрировала. Операция состоится минут через сорок. Пройди в комнату ожидания. Тебя позовут.
– Спасибо, милая.
Он вошёл в помещение, в котором стояло несколько мягких кресел и стульев, а в углу был установлен телевизор. Из окна открывался прекрасный вид на парк Сакер, благоухавший свежей зеленью деревьев и травы, над которым возвышалось на холме увенчанное флагом здание кнессета. Он сел на стул и принялся рассматривать висящие на стенах в простых белых рамах постеры картин Пикассо, Матисса и Кандинского. Минут через десять в комнате появился черноволосый мужчина в голубом халате.
– Яков Левин? – спросил он.
– Да.
– Иди за мной.
Вслед за медбратом он вошёл в хорошо освещённый зал, оснащённый медицинским оборудованием и разделённый на части разноцветными занавесями.
– Раздевайся за ширмой и одень этот халат, – мужчина указал на аккуратный пакет на стуле. – Ты сегодня принимал душ?
– Утром.
– Вот и отлично. Потом ляжешь на постель, и я тебя побрею.
Сообразив, что предстоит побрить, Яков снял одежду и, накинув на голое тело халат, растянулся на сияющей чистотой и слегка пахнущей стиральным порошком простыне.
Медбрат вернулся и бесцеремонно взялся за дело. Закончив орудовать бритвенным станком, он обработал кожу спиртом и, подмигнув Якову, скрылся за занавесом. В паху покалывало и пощипывало, а испаряющийся спирт вызвал ощущение приятного холодка. Занавес раздвинулся, и к постели приблизился сотрудник в голубом халате, сопровождаемый медбратом.
– Томер, пациент готов? – спросил тот.
– Раздет и побрит.
– Бери его.
– Беседер, Идан.
Томер, так звали медбрата, покатил его за шедшим впереди врачом. Яков, блаженно растянувшийся на мягком матрасе, пытался проследить, куда его везут. Выехав из большой комнаты, он оказался в коридоре, затем широкая дверь перед ним открылась, и он увидел заполненную сумрачным светом операционную. Его подкатили к стоящему в центре столу, и Томер помог ему перебраться на него. Огромная лампа над ним зажглась ярким голубоватым огнём. К Якову с другой стороны подошёл ещё один человек в таком же халате.
– Молодой человек, как ты себя чувствуешь? – спросил один из хирургов.
– Хорошо.
– У вас нет аллергии на какое-нибудь лекарство?
– Не припомню такого.
– Сейчас мы сделаем тебе укол. Для обрезания нужна местная анестезия.
Яков почувствовал, как тонкая игла вонзилась в мошонку, и содержимое шприца быстро разлилось в паху, сковав его холодом. Врачи склонились над ним и Яков, скосив глаза, наблюдал за ходом операции. Он не ощутил боли, когда один из них срезал кожу, собранную вокруг члена, а другой сшивал образовавшийся разрез. Вся операция продолжалась минут двадцать. Ему сделали перевязку, Томер помог перебраться на постель и выкатил Якова из операционной.
Его доставили в палату с несколькими кроватями, стоящими вдоль белых свеже-покрашенных стен, и положили на одну из них. Он осмотрелся. На соседней кровати лежал мальчик лет восьми, а на других – мужчины в кипах, оживлённо переговаривающиеся между собой. Через некоторое время Яков увидел, что у одного из них обильно пошла кровь, и на простыне показалось большое красное пятно. Он позвал Томера. Тот, взглянув на залитую кровью постель, позвал врача. Мужчину положили на постель и повезли в операционную.
Потом пришёл раввин и стал читать молитвы. В палате появилось несколько человек, наверное, родственников одного из мужчин. Он полулежал на кровати, лицо его светилось радостью, а люди в комнате, образовав круг, танцевали и пели вместе с раввином.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Якова вошедший в палату Идан.
– Неплохо, пока не болит.
– Ну, тогда одевайтесь. Можно тебя уже выписывать. Если будут проблемы, ты знаешь, куда обратиться. Хотя, я уверен, этого не случится. А о девушках, пока не заживёт, не думай.
– Я понимаю. Спасибо, доктор, – поблагодарил его Яков.
Он медленно встал с кровати и подошёл к тумбочке, на которой лежали все его вещи. Одевшись, Яков попрощался со всеми и медленно вышел из клиники. Он спустился на лифте на стоянку и сел в машину.
Яков припарковался возле дома, медленно поднялся по лестнице на второй этаж и позвонил в дверь. Он услышал шаги и чуть настороженный голос.
– Яша, это ты?
– Я, мама.
Он чмокнул её в щеку и удалился в свою комнату.
– Что случилось, сынок? – спросила Ребекка Соломоновна, и Яков уже не первый раз убедился в её необычной женской интуиции.
– Я сегодня сделал обрезание.
Теперь ему нечего было таить. Интрига, которую Яков вёл до сих пор, исчерпала себя и, вместе с нарастающей болью, он почувствовал удивительную внутреннюю свободу и гордость.
– То-то мы с папой вчера говорили об этом, но решили не спрашивать тебя. Как прошла операция? – взволнованно поинтересовалась Ребекка Соломоновна.
– Прекрасно. Правда, побаливать стало.
– А на что ты рассчитывал? Тебя же резали. – К ней вернулось её всегдашнее самообладание. – Тебе нужно сделать тёплую ванночку. Советские евреи, которым посчастливилось сделать обрезание, пользовались простым, но надёжным методом лечения. Они разводили в кипячёной воде марганцовку, обладающую прекрасными антисептическими свойствами. Она убивает любую заразу. Не сомневайся, она там есть, просто мы её не видим.
Ребекка Соломоновна деловито продефилировала на кухню и открыла шкафчик, где хранились лекарства, бинты и прочие предметы первой помощи. Она нашла маленькую бутылочку с розово-фиолетовыми кристаллами, и её лицо зарделось улыбкой удовлетворения.
– Так сынок, снимай брюки. Я помою миску, она должна быть чистой, как первая любовь, и приготовлю раствор.
Яков вздохнул и покорно поплёлся в ванную.
Через час пришёл с работы Илья Зиновьевич. Он сразу же узнал специфически запах марганцовки и почувствовал особую атмосферу дома и приподнятое настроение супруги.
– Чем это пахнет, Рива? – притворно недоумевая, спросил он.
– Марганцовкой, Илья.
– Ты что, порезалась чем-то?
– Это, папочка, наш сын обрезался, – засмеялась Ребекка Соломоновна.
– Ага, значит, революция, о которой твердили большевики, свершилась. Яша, ты живой?
– А как же, папа. Вот только что прилёг.
– Ну, ты конспиратор.
– Не хотелось вас с мамой волновать.
– Молодец, хороший мальчик, – сыронизировал Илья Зиновьевич. – Давай-ка мать, накрывай на стол. Выпьем, закусим. Это событие надо отпраздновать.
Он взглянул на немного смущённого сына и спросил:
– А как ты теперь на работу ходить будешь?
– Завтра позвоню секретарше отдела Хемде и возьму отпуск. Думаю, недели две хватит.
Илья Зиновьевич достал из бара бутылку добротного французского коньяка «Реми Мартен» и разлил его по гранёным хрустальным рюмочкам.
Утром Яков проснулся от не сильной, но вполне ощутимой боли. Родителей уже не было дома, они уходили на работу до семи, минут на пятнадцать раньше него. Обычно они будили его, но сегодня старались не шуметь и ушли, оставив его спящим и полагая не без основания, что и в этом случае сон – лучшее лекарство.
Яков осторожно, стараясь не травмировать рану, поднялся с кровати и направился в кухню, где на столе лежала оставленная мамой коробочка с анальгином. Он запил таблетку водой и взглянул на часы. Время приближалось к десяти, и уже пора было напомнить о себе. Он вошёл в гостиную, сел в кресло, поставил на колени телефонный аппарат и набрал номер секретаря отдела.
– Шалом, Хемда. Это Яков говорит.
– Яшенька, ты где? Почему не на работе? – прогремел в трубке насыщенный баритонами голос.
– У меня вчера была небольшая операция, и я хочу взять отпуск.
– Подробней, пожалуйста. Что за новости? – забеспокоилась Хемда.
– Я сделал обрезание, – после короткого раздумья выпалил Яков.
– Брит-милу? О-хо-хо, да ты герой, Яша. Вот не думала, что ты не обрезан.
– Хемделе, дорогая, если бы в Советском Союзе со мной сделали такое, родителей уволили бы с волчьим билетом.
– Да, да, я понимаю, – вздохнула она. – Ну, молодец, я горжусь тобой. Сколько дней тебе оформить?
– Дай-ка мне десять рабочих дней, – повеселел Яков.
– Договорились. Надеюсь, у Йосефа не будет возражений. Ему придётся сказать правду. Но больше никому.
– Спасибо, Хемда. С меня шоколадка, – сказал он и положил трубку.
За открытым окном разгорался ясный весенний день, с улицы доносился неугомонный птичий гам, прерываемый иногда шумом проезжающих машин.
9
После встречи с равом Шимоном прошла неделя, заполненная обычной жизнью вдовы. Рахель поднималась рано утром, будила Тамар, готовила ей еду, одевала и кормила Давида, а потом провожала дочь в детский сад. На обратном пути забредала в маленький живописный садик, где к тому времени уже собирались молодые и не очень молодые женщины с детьми и с колясками, потом заходила в супермаркет недалеко от дома. После обеда она вместе с Давидом забирала Тамар из детского сада, и они втроём направлялись на детскую площадку. Там Рахель встречалась со школьной подругой, первый муж которой погиб в секторе Газа во время первой интифады16. Общность судеб сблизила их ещё больше. У Эммы было трое детей, старшего она родила от погибшего мужа, а теперь носила под сердцем четвёртого ребёнка. Она была счастлива со вторым мужем, и это укрепляло в Рахели уверенность, что и у неё всё получится и у Тамар и Давида будет отец, который примет их и полюбит, как своих.
Вечером она нашла в сумочке визитную карточку, полученную от рава Шимона, и позвонила свахе. На следующее утро она с Давидом на руках вошла в её просторную квартиру. Хана оказалась миловидной женщиной средних лет с округлым ухоженным лицом и выразительными миндалевидными глазами. Её волосы, по тысячелетнему еврейскому обычаю, покрывал элегантный головной убор, сделанный из плотной блестящей ткани тёмно-синего цвета. Голубая блузка плотно прилегала к основанию шеи, а рукава заканчивались на запястьях, оставляя постороннему взгляду лишь красивые мягкие ладони и пальцы. На ней была одета длинная юбка, достигавшая тонких щиколоток, а на ногах – высокие синие чулки и пара чёрных лакированных туфель.
Рахель ещё вчера, разговаривая с ней по телефону, обратила внимание на особую доброту Ханы, а сегодня её первое впечатление пополнилось лицезрением неординарной женщины, кипучая деятельность которой диктовалась не столько выгодой, сколько искренним радушием и милосердием глубоко верующего человека.
– У тебя чудный мальчик, Рахель. Как его зовут? – спросила Хана.
– Давид, – ответила она, прижимая мальчонка к груди.
– Есть ещё дети?
– Дочь Тамар, ей пять лет.
Рахель смутилась. В голове мелькнула мысль, что наличие детей может стать существенным препятствием при поиске подходящей кандидатуры. Кому нужна вдова с двумя малолетними детьми?
– Я очень хорошо понимаю тебя, – сказала Хана, будто поймав налету беспокойство сидящей перед ней женщины, – но ты ошибаешься, милая – дети никогда не были помехой. Поверь моему богатому опыту. Ты красива, в тебе столько благородства… У меня нет ни капли сомнения: у тебя всё будет хорошо.
Сваха поднялась с кресла и подошла к столу.
– Скажи мне твой номер телефона, я запишу. Тебе позвонят через пару дней.
Она взглянула на Рахель и Давида и улыбнулась.
– Ты будешь счастлива, милая, вот увидишь.
Через несколько дней в доме Рахель раздался звонок. Звонил мужчина, назвавшийся Хаимом. Он сказал, что её номер дала ему Хана Голан, и предложил встретиться вечером.
Кафе «Арома» на улице Эмек Рефаим было знакомо ей издавна. Здесь она не раз бывала с сотрудниками и заходила сюда однажды с Ави и Тамар во время прогулки по Немецкой слободе. Не сумев найти никого из подруг, кто бы мог присмотреть за детьми, Рахель вынуждена была обратиться к Шушане, которая не скрывала своего несогласия с намерениями дочери.
– Ты уже жила с нелюбимым мужем. Зачем же снова испытывать разочарование. Ты достойна лучшей доли.
– А если я полюблю этого человека? – не сдавалась она.
– Поступай, как считаешь нужным, – вздохнула Шушана.
Рахель одела нарядное длинное платье, накинула на плечи лёгкую кожаную курточку и, обнявшись с матерью и поцеловав детей, вышла на улицу. Солнце уже скатилось за крыши домов, но воздух ещё был насыщен неярким золотистым светом, игравшим на стенах облицованных иерусалимским камнем домов. Автобусная остановка находилась недалеко, и вскоре она уже сидела в удобном кресле и смотрела на проносящиеся мимо городские пейзажи.
Рахель сошла с автобуса и двинулась по мощёному плиткой тротуару к небольшому стеклянному павильону. У входа в кафе она заметила высокого черноволосого мужчину лет тридцати пяти с вязаной кипой на голове и подошла к нему.
– Ты Рахель, если я не ошибаюсь? – негромко спросил он.
– Да.
– Я Хаим, мне будет приятно с тобой познакомиться. Давай-ка, выпьем кофе и поговорим.
Он предупредительно открыл перед ней дверь и пропустил её вперёд. Они сели за свободный столик для двоих у стены. Девушка в фирменной униформе подошла к ним, приветливо улыбаясь, и положила на столик увесистое кожаное меню. Они заказали капучино с шоколадными пирожными. Хаим застенчиво посматривал на Рахель, не решаясь открыто взглянуть на неё, но ей было очевидно, что она ему нравится. Длинное бежевое платье мягко облегало её стройное тело, смуглое лицо, слегка раскрасневшееся от ходьбы и волнения первой встречи, было прекрасным. В отличие от него, Рахель, не смущаясь, рассматривала сидящего перед ней человека. Хаим не был красив, но высокий лоб придавал его лицу интеллигентность, характерную многим еврейским мужчинам. Серая модная рубашка с расстёгнутым воротничком спадала с плеч на широкую грудь, кожаный ремень надёжно охватывал поясницу, а аккуратные тёмно-коричневые брюки обтягивали плотные бёдра. Добротные туфли и одежда говорили о его хорошем вкусе и довольно высоком социальном статусе. Хаим перехватил её заинтересованный взгляд и, усилием воли преодолев некоторую скованность, произнёс:
– Расскажу о себе. Я по специальности инженер-электронщик, работаю в INTEL на Хар Хоцвим, зарабатываю неплохо, – он сделал паузу, чтобы убедиться, что Рахель слушает его, и продолжил. – Я был женат, у нас родился мальчик, но жена год назад погибла. Она ехала на работу. На одной из остановок в автобус поднялся араб с поясом смертника. Его заметили, но было уже поздно. Он привёл в действие адскую машину. Яэль сидела недалеко от него. Взрывом автобус покорежило и разнесло на куски. Её с трудом удалось опознать среди погибших.
Хаим вновь замолчал, борясь с комком горечи, перехватившим горло.
– Я очень сожалею. Прошу тебя, не надо больше об утратах, – произнесла Рахель, наблюдая, как он старается справиться с волнением, нарушившим его душевное равновесие. – Мой муж тоже погиб два месяца назад. Как сотрудник секретной службы, он участвовал в ликвидации террориста под Хевроном.
– Да, я слышал об этом от моего приятеля. Хана тоже мне рассказала.
Он улыбнулся, сверкнув карими глубоко посаженными глазами. Подошла с подносом официантка и поставила на столик две чашки ароматного кофе и два блюдца с пирожными.
– Выпьем капучино, Хаим. Здесь его хорошо готовят.
– Лехаим, Рахель.
Он отпил глоток, и брови его поднялись, выражая удивление и одобрение.
– Действительно, очень вкусно.
Они пили кофе, закусывая пирожным, и разговаривали. Постигшая обоих жизненная драма, сблизила их, между ними возникло взаимопонимание и желание поддержать и утешить друг друга. Теперь Рахель воспринимала Хаима с симпатией, оценила его живой ум, общительность и чувство юмора. Она не могла не заметить, как горели его глаза, когда он смотрел на неё. Безошибочное женское чутьё подсказывало ей, что она ему очень понравилась.
Правила сватовства людей религиозной общины требуют сдержанности от мужчины и скромности от женщины. Рахель это знала и понимала, как трудно даётся Хаиму контроль над собой и невозможность открыто выражать свои чувства. Он проводил её до остановки, попрощался, помог подняться в салон, и она видела, как он долго смотрел вслед уходящему автобусу.
– Как прошла встреча, Рахель? – спросила Шушана.
Она всматривалась в посвежевшее от прохладного вечернего воздуха лицо дочери, пытаясь прочесть в нём её чувства и мысли. Спокойствие и умиротворение, исходившее от Рахель, не оставляли сомнений в том, что свиданием она довольна.
– Хорошо, мама. Он солидный, серьёзный человек, не красавец, но умница. Меня это вполне устраивает. Жена его погибла в автобусном теракте. Остался мальчик десяти лет. Работает, неплохо зарабатывает. Уверена, что я ему понравилась.
– Ты красавица, Рахель. Ничего удивительного нет в том, что нравишься мужчинам. Только не торопись. Ты восприняла его рассудком. Но для женщины главное чувства, любовь. А до этого, наверное, ещё далеко.
– Я никуда не спешу, мама. Повстречаюсь с ним ещё и ещё, пока не почувствую, что он мой мужчина.
Из соседней комнаты выбежала Тамар и обняла Шушану за ноги.
– Бабушка, бабушка, пойдём играть.
– Сейчас, моя хорошая. А как там Давидик?
– Он спит, бабушка.
– Мама, ты не устала? – спросила Рахель.
– Нет, всё в порядке. Сыночка я покормила и переодела. Он очень сладкий.
Шушана замолчала, задумавшись о чём-то, и взглянула на дочь.
– Вот ты сойдёшься с другим мужчиной. Но ты не запретишь Якову видеться с Давидом. А потом этот человек узнает, что сын твой не от мужа. Что он подумает? Будет скандал. Он же верующий.
– Я поговорю с Яковом. Он не может не понять и не согласиться, – неуверенно сказала Рахель.
На следующий день она позвонила Хане. Обращение к свахе предполагало обмен информацией, позволяющей ей принимать решения и предпринимать очередные шаги.
– Шалом, милая. Скажи, тебе приглянулся Хаим? – услышала она в трубке её задорный голос.
– Да, он достойный человек. Я хотела бы с ним поближе познакомиться.
– Я говорила с Хаимом. Он в восторге от тебя. Всё прекрасно. Я ему скажу, что ты готова встретиться с ним ещё раз.
– Спасибо, Хана.
– Будь счастлива, Рахель.
10
В Саду роз было немноголюдно, как всегда бывает в рабочие дни. В воздухе стоял терпкий запах свежей травы, елей и кипарисов, смешанный с едва уловимым ароматом роз. Здесь, на гребне холма они в изобилии цвели и благоухали под ярким весенним солнцем. Снизу, с дороги, проходящей за кустами и деревьями, доносился порой отдалённый шум машин. Но в саду было уютно и тихо, и слышен даже гуд неугомонных пчёл, собиравших с распустившихся бутонов свою сладкую добычу. Новое здание Верховного суда с северо-восточной стороны и прямоугольное сооружение кнессета с огромным полотнищем над плоской крышей с юга создавали атмосферу торжественности и покоя. Вначале они прогулялись по петляющим дорожкам и зелёным газонам, спустились к покрытому лёгкой рябью пруду, а потом сели на скамейку в белой ажурной беседке, обвитой сверху длинными вездесущими побегами растений.
– Мои родители эмигрировали из Польши в конце пятидесятых годов. Тогда руководителем страны стал Станислав Гомулка. Говорят, он не был юдофобом, а на изгнание евреев пошёл под давлением общества, больного антисемитизмом. Мне тогда исполнилось два года. Поселились в Иерусалиме. Когда подрос, меня определили в религиозную школу. Потом служил в армии и одновременно учился в военной ешиве. Женился на Яэль в двадцать четыре года. Я тогда заканчивал первую степень в Еврейском университете. Через год родился сын Матан.
Рахель внимательно слушала Хаима, не без любопытства посматривая на него. С ним было интересно. Она сознавала, что он превосходит её в образовании и эрудиции, но не боялась этого, полагая, что такие его преимущества могут стать надёжной основой их отношений, его компенсацией за её практический ум и телесную красоту. У него, думала Рахель, много достоинств. Он интеллигентный человек, искренне желает создать семью, у него мягкий характер, он любит детей, с радостью примет Давида и Тамар, и наверняка никогда не будет изменять. И что важно, он влюбился, в этом нет никаких сомнений.
– Мне всегда не хватало знаний. В школе мы учили Тору, но я всегда хотела большего. Жаль, что в нашей традиции принято давать образование мужчинам. Поэтому я сама пытаюсь чем-нибудь заниматься. Я когда-то читала «Кохелет17» царя Соломона. Там есть строки, где он нелестно отзывается о женщинах. Он пишет, что за всю жизнь не встретил ни одной достойной. Ты с ним согласен?
– Рахель, при всей его мудрости он здесь, по-моему, ошибается. В одном месте он пишет, что женщина – это западня для мужчины, сердце её – тенета, руки – оковы. И что от неё нужно бежать.
– Но разве женщина не привлекает мужчину умом, возвышенной душой, внутренней и внешней красотой? Если она по природе своей порочна, как она становится любящей женой, опорой в семье, выводит на свет и воспитывает детей. Я не принимаю его мужской шовинизм.
– Ты абсолютно права. Вот в другом месте своего философского трактата он говорит о женщинах совершенно другое. Что не может человек быть одинок, он должен найти женщину и наслаждаться жизнью с женой, которую любит, все дни свои.
– У него было семьсот жён и триста наложниц. При всей его мудрости, как можно не сойти с ума. Женщины ревновали друг к другу, интриговали, наговаривали на соперниц. А одна, которая стала его любимой женой, даже уговорила его построить языческий жертвенник. За это Б-г прогневался на Соломона и обрушил множество лишений на народ после его смерти, – сказала Рахель. – Мне кажется, поэтому у него возникло предубеждение к нам.
– Я уверен, что так и было. Он великий царь, человек выдающегося ума. При нём страна достигла наивысшего расцвета, и был построен храм. Но он человек, как ты и я, а, значит, ему свойственны все людские слабости и пороки. Я бы не оценивал его отношение к вам только по этому его, в общем-то, гениальному труду. Вот в «Песнь песней» он совсем другой. Наверное, тогда он был молодым. Он рассказывает о своей любви к дочерям Иерусалима, к Шуламит, он болен любовью. Это великое произведение. Раввины, между прочим, считают, что женщины нравственно чище и лучше мужчин.
– С тобой очень интересно общаться, Хаим. Но мне пора возвращаться. Нужно забрать Тамар из детского сада и освободить мою соседку. Давид сегодня остался с ней.
– Я тебя подвезу. Я тут недалеко припарковал машину.
Они спустились к дороге, по другую сторону которой высилась бетонная громада Банка Израиля.
– Не волнуйся, я сегодня весь день свободен, взял отпуск, – сказал он, заметив её нерешительность.
Они сели в машину, миновали здание Кнессета, и, свернув налево на перекрёстке напротив музея, спустились к высоткам микрорайона Вольфсон.
Недели через две он позвонил свахе.
– Добрый день, это Хаим Минц.
– Как дела, Хаим?
– Мы с Рахель уже пять раз встречались.
– И как она относится к тебе?
– Мы хорошо понимаем друг друга. Но я не уверен, что она меня полюбила.
– Дорогой мой, любовь сегодня часто путают с влечением. Но это чувство мощнее и глубже и приходит со временем.
– Наверное, ты права, Хана.
Она замолчала на несколько секунд, обдумывая ситуацию. Совет, который от неё сейчас ждут, должен быть верен и разумен. От него воистину зависела судьба доверившегося ей человека.
– А не пора ли сделать ей предложение? Вот тогда и узнаешь, что она думает о тебе и вашем браке. Тебе нечего терять. Женщинам нравятся смелые настойчивые мужчины. Возможно, Рахель проявляет сдержанность. Религиозная женщина воспитана не проявлять своих чувств к мужчине, пока она не замужем.
– Я так и сделаю. Спасибо, Хана.
На следующий день Хаим ждал Рахель в своей машине возле её дома. Она вышла на улицу и, увидев его «Dayatsu applouse», направилась к нему. Она сразу же ощутила его необычное волнение и спросила:
– У тебя всё в порядке?
– Я не совсем в этом уверен, – озадачил её Хаим. – Поедем в старый город? Мы с тобой вместе ещё ни разу там не были.
– Ну что ж, поехали. Мне нравится там гулять, – согласилась Рахель, полагая, что он предложил это неспроста.
Она решила не нарушать его планы и следовать за ним. Они оставили машину на стоянке у Сионских ворот и двинулись через Еврейский квартал вниз к Храмовой горе. Солнце клонилось к закату, но его ещё яркие косые лучи ложились на стены и плиты под ногами, заполняя насыщенным охрой светом всё пространство вокруг. На площади возле Западной стены мужчины в черных шляпах и кипах молились, стоя лицом к ней, и кланяясь в такт молитве. Немногие туристы и прохожие с интересом озирались по сторонам, осматривая место, где две тысячи лет назад происходили события, имевшие решающее влияние на мировую историю. Но рядом с ними находились мужчина и женщина в предвкушении своей собственной судьбы.
– Рахель, я не просто так привёл тебя сюда. Здесь мы ближе всего к Всевышнему. Я хочу сказать тебе слова очень важные для меня.
Хаим повернулся к ней лицом, и она тотчас поняла, что интуиция её не подвела.
– Я люблю тебя, Рахель. Выходи за меня замуж.
– Но я ещё не очень хорошо знаю тебя. Ты замечательный человек, я это вижу. Дай мне время подумать.
– Я не тороплю тебя. Просто, хочу сказать, что никогда прежде не встречал такой удивительной женщины. Родители мои хотят прийти к вам домой просить твоей руки.
– Хорошо, Хаим, я поговорю с мамой и позвоню тебе.
Рахель посмотрела ему в глаза и увидела в них пламя всепоглощающей страсти.
