Петр Ингвин
Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой
Что-то произошло. Все засуетились, стали поправлять выбившиеся и разъехавшиеся рубахи, ладони разглаживали взъерошенные волосы.
– Царисса Дарья! – донеслось от построек.
Деревянное оружие опустилось, отряд замер, верноподданнически глядя на появившуюся из-под навеса смотрительницу. Она остановилась в центре. Трое мужей выстроились за ее спиной, не для компании и участия в разговоре, а в виде красивой мебели. Полагающийся по чину атрибут. Типа дорогих часов у бизнесмена. Остальная свита, включая папринция и двух женщин, чьи должности еще не прояснились, встала в шеренгу вдоль здания.
– Вчера мы прибыли поздно, не было времени на слова. Исправим это.
Сделав паузу, царисса прошла вдоль учеников, внимательно заглядывая каждому в глаза и словно ковыряясь в душе. Как бы прикидывала: а что прячется в темном уголке вот этого замшелого мозгишки? А вот в этом?
Дошло до меня. Я тупо смотрел вперед давно отработанным серьезно-внимательным взглядом школьника, который не выучил урок и делает все, чтобы не заметили. Царисса прошла дальше:
– Ваш поток только набирается, но многие живут в школе не первый месяц. Вчера к нам прибыли новенькие. Вперед, пожалуйста.
Сестры-царевны и за ними мы с Томой выступили на шаг.
– Во-первых, к нам присоединились две царевны, Карина и Зарина Варфоломеины, – сообщила царисса. – Прошу встретить, как полагается.
Среди учениц пронесся одобрительный приветственный гул. Царисса осталась удовлетворена.
– И впервые… – она выждала несколько интригующих секунд, – впервые за много лет у нас в гостях – ангелы.
– Алле хвала! – взорвались криками воспитанницы, не столько от радости, сколько из любопытства: им повезло, прежним потокам такого счастья не приваливало – лицезреть живых ангелов. Интересно, поток – это год или полный курс обучения? Надо будет спросить.
– Тома… это Тамара? – засомневалась царисса Дарья.
– Да, – кивнула Тома. – Но лучше просто Тома.
– Ангелы Тамара и… – царисса вновь остановилась в нерешительности. – Чапа – разве имя?
Я признал:
– Прозвище.
– А имя?
– Вася.
Дарья принялась излагать дальше:
– Ангелы Тамара и Василиса до нового распоряжения становятся воспитанницами школы. Прошу приветствовать новых воспитанниц, единственных в своем роде!
Из-за шума ободряющих выкриков никто не услышал моего возмущения. Какая, к черту, воспитанница Василиса?!..
От жуткого толчка локтя в ребро язык у меня едва не превратился в отдельный орган. Взвыв, я накинулся на Тому:
– Ты чего?!
– Не рыпайся. Еще не понял? – злой змеей прошипела Тома. – Ангелы – не дети, как мы думали. Ангелы – женщины.
Глава 8
Совсем в другом свете пролетело одно за другим недавнее, и пазлы сложились в картинку.
Гордею наша четверка представилась как «два и два». Не мы, он сам настоял на формулировке – два парня и две девочки, так ему увиделось со стороны. Действительно, на первый взгляд можно не отличить: волосы у меня длинные, лицо чистое – усы с бородой проклюнутся нескоро. Сложение тщедушное, нескладное, у худеньких девочек моего возраста такое часто бывает. Голос все еще высокий, кадык, что вырастает со сломом голоса, ждет своего часа. Даже представляя себя как «он», для других я был ангелом, что тоже мужского рода. Мы же говорим: диктор Екатерина. К тому же, в прошедшем времени, насколько помню, я о себе не рассказывал, все мои фразы имели настоящее время, пол говорившего оно не передает.
– Все свободны. – Царисса Дарья начала разворачиваться, чтобы уйти, но… – Тома и Чапа, а вас я попрошу…
…остаться, – голосом артиста Броневого вспыхнуло в голове навеянное киноклассикой.
– …зайти через минуту, – закончила царисса, чуть помедлив.
Несколько шагов – и она скрылась в примыкавшей к забору анфиладе, где в противоположной от ученических комнат стороне располагались ее гостевые покои.
Убедившись в уходе смотрительницы, дядя Люсик выпрямился до стойки караульного у Кремлевской стены, сделал морду кирпичом и… щелкнул вслед цариссе воображаемыми каблуками на своем сыромятном подобии сапог. Глаза его смеялись.
Ничего не понимаю. Словно происходящее напомнило ему тот же фильм, и распорядитель спародировал часового у дверей рейхсканцелярии. Если так, то… совсем ничего не понимаю.
Но как-нибудь докопаюсь. Когда разберусь, чем грозит подобное любопытство. Пока же не оставляло ощущение, что вот-вот из дверей выскочат друзья, родители и члены съемочной группы, и прозвучит столь желанное:
– Розыгрыш!
Увы, не прозвучит. Машинально держась рядом друг с другом, отчего локти периодически соприкасались, мы с Томой отправились вслед за цариссой. Тома шептала:
– Утром я спросила Карину, почему в школе сейчас только девочки, где же мальчики. Она меня чуть не побила. Образование для мальчиков – грех, им запрещен вход на территорию школы, нарушителю – смерть.
На душе словно разбилось что-то липкое и противное. Даже сглатывание далось с трудом.
Мы вошли к Дарье. Царисса восседала на резном высоком стуле, который я для себя обозвал троном: до сих пор мы видели здесь только лавки да табуреты. Мужья, как всегда, без дела болтались позади, создавая антураж. Больше никого.
– Садитесь. – Широкий приглашающий жест указал на две скамьи по разные стороны от входной двери.
Не сговариваясь, мы присели рядышком на одну. Обстановка роскошью не блистала – все старенькое, деревянное. Вбок чуточку приоткрыта еще одна дверь, внутренняя, в другую комнату, там виднелся край немудреной кровати, выделявшейся лишь размерами. Даже для походного домика скромновато. Наверное, ярко выраженный аскетизм должен говорить в пользу цариссы. Бережет копейку, все для народа, экономика должна быть экономной. Что я забыл? Ах да, власть – слуга народа. Полный комплект.
– Почему в крепость вас везла Варфоломея?
Мы переглянулись. Ответил я:
– Не Варфоломея, а царевна Милослава.
– Какая разница, – равнодушно бросила царисса. – Так почему же?
– Гордей пощадил нашего спутника…
– Чёрта, – поправила царисса. – По закону царевич заслужил смерть.
Хорошо, что Тома смотрела в пол: ее глаза не выдали удивления, когда я упомянул только про одного спутника.
– Именно так и случилось. – Весь мой облик свидетельствовал, что я готов поклясться чем угодно: говорю правду, только правду и ничего кроме правды.
Пусть не всю правду, но об этом в указанной формулировке ничего не сказано.
– Где черт сейчас?
– Сбежал.
– Где и когда?
– Рядом с причалом. Сразу же.
– При этом побил трех бойников, – горделиво прибавила Тома.
– Ясно, – произнесла царисса. – Какие-нибудь просьбы будут?
Сразу подумалось про единственный общий туалет. Очень злободневно. Рот уже открывался, когда вспомнилось, что теперь я девочка. Челюсть со стуком вернулась на место.
– Что ты хотела сказать, Чапа? – заметила попытку царисса Дарья.
Меня передернуло. Томина ладонь нащупала мою руку и сжала.
– Нас все устраивает, – отчеканил я.
– Все-все? – Уголки глаз цариссы собрались в хитрые морщинки. – Так не бывает.
– Хорошо, меня не устраивает туалет, – выпалил я.
Царисса удивленно подняла голову, затем одну бровь:
– Никто не жаловался. Чем же?
Пальцы Томы, обратившейся в соляной столб, до страшной боли впились в мои. Но я продолжил:
– Горшки. Что за детский сад? Нельзя выкопать яму и сделать дырки в полу?
Тома шумно выдохнула. Царисса покачала головой.
– Большие уже, пора думалку включать хотя бы иногда. Требования гигиены. Начиная от запаха, и… лучше не продолжать. Горшок можно вынести и вымыть, яму из помещения не вынесешь.
Со смущенно загоревшимися щеками я сдулся, как проткнутый мяч. До изобретения слива сортиры всегда находились вдали от жилья. Так опростоволосился…
– Еще вопросы-просьбы будут?
Мы с Томой промолчали.
– Пока свободны, – заключила царисса.
Мы отправились продолжать занятия. Теперь их вел мужчина, войник цариссы, один из тех, кто сопровождал нас в пути. Треугольная фигура говорила об упорных тренировках без жалости к себе. Из-под чешуйчатой юбки виднелись покрытые шрамами ноги. Из-под шлема глядели строгие и одновременно брызжущие жизнелюбием глаза. Меч в ножнах висел настоящий, но преподаватель им не пользовался.
– Добро пожаловать, новенькие. Берите учебное оружие, подключайтесь. Сначала выучим молитву бойца, кто уже знает – повторим, кто прекрасно знает – прочувствуем. Алле хвала!
Девчонки окружили войника, ему постоянно приходилось поворачиваться, чтобы не терять визуального контакта со всеми. Мы с Томой втиснулись между сестер Варфоломеиных. Зарина с радостью подвинулась. Карина, тупо глядя вперед, не тронулась с места. Понеслось размеренное, хором и с перерывами, словно передергивая затвор для нового выстрела после каждой фразы или мысли:
– Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!
– Я возвращу свою жизнь Алле-дарительнице побед, да простит Она нас и примет, но пусть Она не даст мне умереть с позором.
– Победа – сплав опыта, ума, смекалки, воли и подготовки. Недобор в любой из составляющих – смерть.
– Я буду заставлять себя заниматься день и ночь, буду изнемогать и не обращать внимания на боль, ибо кто победит: кто умеет, или кто знает, как это делается?
– Меня бьют и будут бить, пока я это позволяю. Я не позволю меня бить. Я буду бить первым.
– Зашита и оборона – отсроченная смерть. Удар в ответ на удар – беспросветная глупость. Бой должен заканчиваться в один удар. И он должен быть моим. И он будет моим. Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!
Кончилось. Пока переводили дух, кто-то из тринадцатилетней мелюзги поинтересовался:
– А если сражаются два отряда? К примеру, если держишь оборону въездных ворот. Из строя не выскочишь. Первым не ударишь. Какие приемы лучше? Те, с прошлой недели, подойдут – отражение и контратака?
Обернувшийся к ней войник задумчиво покривил губами.
– В реальной схватке все эти выверты с притопами не пригодятся, – сказал он. – Не сможете их применить, в нужный момент не хватит ни силы, ни размаха, ни точности. В бою «стенка на стенку» удары в основном короткие и вертикальные, в первую очередь опасность грозит плечам и голове.
– На голове будет шлем! – радостно придумала одна мелкая и шибко умная, задрав курносый носик.
– Шлем в лучшем случае защитит от оружия, но не от силы удара. Даже краткое выпадение из сознания с последующим восстановлением – прямой путь на тот свет.
– Что же делать?
– Слушать команды старшего. Только так можно победить превосходящего противника. Только дисциплиной и верой в командира. Стая щенят под руководством матерого волка всегда одолеет стадо волков под командой щенка. Теперь повторим ранее пройденное. Кристина, какие бывают мечи?
Ученица со стянутыми тесьмой черными кудряшками бодро отрапортовала:
– Они разделяются по длине, по весу, по форме, по остроте и месту заточки.
Войник перевел взор на ее соседку, невзрачную серенькую мышку, старавшуюся спрятаться среди остальных:
– Феодора. Как мечи различаются по длине?
Девчонка ответила, глядя исподлобья:
– Короткий, средний, длинный.
Знает. А выглядела как невыучившая урок. Однако, внешность обманчива.
Войник вызвал другую, столь же златовласую, как Зарина:
– Александра, а по весу?
– Одноручный, полутораручный, двуручный.
Лицо преподавателя обратилось к Варваре:
– Теперь – по форме.
– Прямой, изогнутый, кривой, гнутый в обратную сторону и двоякогнутый.
– А по заточке? – Войник провернулся на каблуках, жесткий палец указал на стоявшую позади него худышку. – Фрося.
– Заточенные сильно или слабо, с одной стороны или с обеих.
– О чем забыла? Кто скажет?
– Заточка может быть по всей длине клинка или в отдельной части, – медленно, словно нехотя, с некоторым высокомерием сообщила Аглая.
Доброжелательная улыбка войника в один миг протухла. Он вынужденно кивнул. Видимо, знал, что Аглая знает, и спрашивал других, которым требовалось подтянуть знания. Аглае он ничего высказал.
– Почему мы занимаемся только с прямым-коротким-обоюдоострым, Софья?
Испуганно хлопнув глазами, одна из череды ничем не примечательных девочек проинформировала кисло-плаксивым голосом:
– Вес и длина подходят возрасту, и распространены такие мечи больше остальных.
– Отлично. С каким оружием лучше всего сочетается одноручный меч? Марьяна.
– Со щитом, кинжалом, топором и вторым мечом. – Невысокая стройняшка знала предмет на пятерку, отвечала четко, звонко, глядя в лицо преподавателю. – Если у человека двуручие, его еще называют сложным словом амбидекстрия, два одинаковых меча – лучший выбор.
– У нас есть амбидекстры? – осведомился войник, совершив головой полный круг, провернувшиеся каблуки сапог при этом вырыли небольшую ямку. Тело осталось вертикальным, доспехи даже не звякнули. Ему бы в балет. Хотя… С такой шикарной пластикой при таком весе ему и в войниках неплохо.
Нескольких секунд ушло на бесплодное ожидание, и войник вернулся к основной линии урока:
– Чем меч, как личное оружие, отличается от копья, булавы и боевого топора, Глафира?
Романтическая особа, не сводившая с преподавателя глаз, набрала воздуха в налившуюся не по годам грудь:
– Копье ломается, оно бессильно в ближнем бою и не всегда находится под рукой – например, на кухню с собой не возьмешь.
– Или в уборную, – съязвила склонная к полноте высокая девица.
– Тоня, продолжи, – строго глянул на нее войник.
Та пожала плечами:
– Булава и топор – оружие нападения, и только мечом можно одновременно защищаться и нападать.
– Какими способами? Ираида.
– Рубить, колоть, подрезать.
Еще были Ярослава, Амалия, Любава… Сначала я пытался запомнить, кто есть кто, потом плюнул на это дело. Имя звучало за именем, но из памяти вылетало в тот же миг. Плохо, когда много и сразу. Кстати, это правило применимо вообще ко всему.
– Почему сильнозаточенный меч не всегда благо, Феофания?
– Острота поможет только при краткотечном бое…
– Стоп, хорошо. Клара, почему?
– Меч зазубрится.
– Анна, что будет с таким мечом?
– При последующей заточке утоньшится и в следующем может сломаться.
Войник довольно поднял руки.
– Теперь к практике, – скомандовал он. – Разбиться для парного упражнения.
Начался разброд, каждый искал себе пару по весу и умению. Я повернулся к Томе, но раздался голос Аглаи:
– Чапа со мной!
Карина облегченно выдохнула и подхватила женственно-чувственную девчонку, названную, помнится, Глафирой: младше навязавшейся ей напарницы, но уже с выразительными формами, довольно крепкую, дылдастую, оттого казавшуюся почти взрослой.
Тома встала с Зариной. Так, двумя колоннами, мы попарно вышли из ворот школы. Снаружи бойники приготовили тренажеры, по одному на каждую пару. П-образные жерди, где с верхней перекладины свисало нечто похожее на человеческую фигуру. Подвесные груши из стволов дерева местами были обвязаны сеном – отрабатывать удары в мягкое.
– Встаньте к чучелу с противоположных сторон, – приказал войник.
Исполнили.
– Удар наносить по команде. Три условия: делать это нужно сильнее противника, быстрее противника и оставаться вне поля зрения противника. Раз!
Не все среагировали. На «два», «три» и далее результат улучшился.
Аглая очень старалась. Странно, но мне удавалось не хуже: все же, что-то осталось от былых ненавистных занятий, отвлекавших от компьютера. Или более стремительный темп жизни сказывался, когда одновременно ищешь инфу в инете, говоришь по телефону, киваешь знакомым, обходишь длинным маневром плохую компанию, стараешься не вляпаться в собачьи подарки, увертываешься от проносящихся автомобилей и невредимым являешься в школу, а после уроков – домой. Не чудо ли с точки зрения здешнего патри… матриархального менталитета?
– Теперь без команд, – объявил учитель. – Работать поочередно: одна бьет первой, вторая предугадывает, работает на опережение, держит диагональ. Через каждые пять ударов меняться.
Все-таки махать палкой – мальчуковое занятие. У меня получалось все лучше и лучше. Врожденное это у нас.
Аглая сначала хмурилась, затем похвалила:
– Неплохо для новенькой. До сих пор интересных партнерш для спаррингов у меня не было.
Рядом возник дядя Люсик.
– Перекур, – сказал войник. – А наше занятие окончено.
Он ушел. Дядя Люсик погонял нас три круга вокруг школы, затем дал немного отдышаться и отвел в конюшню, где долго мурыжил тонкостями аллюров и прочих галопов. Настало время обеда. После обеда – снова лошади, теперь отличия гнедых, буланых, каурых, вороных и всяких игреневых. О саврасой масти я знал только то, что какую-то известную кобылу – или жеребца? – звали Савраской. Мне понравилась чалая: с вкраплениями белого в волосах. Я назвал ее мелированной. Нам с Томой лошадиные масти были внове, а остальные скучали.
Затем пошла практика. С умелыми всадницами занимались войники и войницы Дарьи, с начинающими – все тот же папринций. Само собой, мы с Томой попали во вторую группу. Из солидарности и верности долгу Зарина осталась с нами. Мы выезжали в рощи и в поле, в сопровождении старшего пронеслись туда-обратно по дороге. Доехали вплоть до развилки, где увидели странную процессию одинаково одетых женщин в кроваво-красных плащах с капюшонами и с вещевыми мешками за плечами. Этакие бойники женского пола, только с открытыми лицами. Неправильно сказал: лиц в глубине капюшонов видно не было, для этого требовалось бы спешиться и специально заглянуть. Про себя я назвал краснокапюшонниц монашками, другого определения к их внешности не подходило.
Ужина едва дождались, съели все и попросили добавки. Нам дали. Обслугой всегда были бойники. Кажется, они и готовили. Просьбы выполнялись ими безмолвно и беспрекословно, лица из-под колпаков никогда не показывались. Интересно, почему они всегда в масках? Обет такой дали?
Маленькая нужда доставляла проблемы. Трудно выбрать момент, когда в нужном месте свободно. И совершенно невозможно предсказать, не войдет ли кто-то в процессе. Со смущением я попросил у Томы содействия.
– Постоишь у входа, а если вдруг кто – подай знак.
– Какой? – взвеселилась она, вникнув в ситуацию. – Песенку спеть? «Журчат ручьи»?
– Любой звук. Кашляни, чихни, стукни в стену. Обратись к тому, кто идет, с каким-нибудь вопросом. Поскользнись, если что. Вспомни классическое «Шъёрт побьери».
– Вот еще. Хорошо, подежурю, давай быстрее.
Едва я пристроился, как снаружи донесся кашель и стал удаляться. Я присел над агрегатом, опустив полы рубахи и прикрывшись ими. В уборную влетела скромненькая незаметная ученица по имени Феодора. Худенькая тихоня с цепким взором, она обладала самыми сильными ногами в потоке: в беге ей не было равных. Больше ничем девица не выделялась и, как понимаю, не особенно хотела.
Убедившись, что помещение занято, Феодора удалилась. Значит, тоже не любит компании в таком ответственном деле. Не то что некоторые, которые все остальные.
Снаружи Томы уже не было, а через пять шагов я обнаружил Феодору, застывшую у окошка с отсутствующим лицом. Она даже забыла, зачем пришла.
– Проблемы? – дружески поинтересовался я.
– Плохие известия из дома. Отец Касьян сообщил, что отца Гордея убили.
В моей голове щелкнуло.
– У тебя как фамилия?
– Фамильное имя? Евпраксина. Пишут, что отец Гордей покаран за нарушение закона. Не верю. Не мог он. Просто не мог, не такой человек. Найду того, кто его довел – с живого кожу сдеру.
Ученица вспомнила, где стоит, кивком поблагодарила за сочувствие и ушла в уборную.
Меня передернуло. Вот как, оказывается, могут аукнуться наши благие намерения и не продуманные на сто лет вперед поступки.
Было еще светло, но учеников почему-то оставили в покое. Нам дали задание на завтра: сочинить историю о борьбе добра и зла. Сказку, миф, притчу – кто на что горазд. Чего-чего, а этого добра у меня было навалом, не стал даже заморачиваться.
Ух, впервые – свободны. Не так, чтобы совсем: нас попросили оставаться в комнатах до приглашения. Куда-то. Опять тайны.
Накопившаяся усталость, непривычные нагрузки, новые впечатления и ощущения… Я провалился в тягучую дрему. Зарина, как потом выяснилось, умчалась к сестре, поболтать и узнать, в чем дело.
Время шло, мне снились безмятежные сны. Вдруг заштормило. Тормошила Зарина:
– Наша очередь! А она говорит, что пойдет с тобой!
Вскочив и бездумно совершив несколько разновекторных шагов, мой организм снова рухнул на лежак.
– Куда очередь? Кто говорит?
– Она. – Зарина с обидой указала на привалившуюся к косяку Тому. – Сегодня купальный день. Покомнатно. Наша очередь.
Ее руки попытались поднять меня с постели. Тома нервно процедила:
– Зарина, иди с Кариной. Так надо. Мы пойдем следующими.
– А. Ага. Да, – согласился я.
Всем видом выказывая недовольство, Зарина вышла.
– Прости. – Тома присела на край моего лежака, пальцы беспокойно забарабанили по ноге. – Я подумала…
До меня дошло.
– Спасибо. Это была бы катастрофа.
Тома застыла, глядя в противоположную стенку, и когда нас позвали, мы сидели в тех же позах, не шелохнувшись и не вымолвив ни слова.
В помывочную шли, стараясь не смотреть друг на друга. На входе одна из школьных женщин, чья должность нами так и не была определена, выдала льняные полотенца и по кусочку самоварного мыла. Возможно, она завхоз?
– Неужели нельзя мыться по необходимости, а не по команде? – хмуро пробурчал я.
– Мойся когда хочешь, – прошептала Тома, – но воду греют один раз в неделю, и тогда, будь добр, отмывайся по-настоящему, независимо от желания.
И вот мы у бочек со специально подогретой водой.
– Ты – туда, – указала мне Тома направо, а сама повернулась налево.
Я понял. Уставившись в стену, скинул вещи, залез в огромную бадью, вымылся, вытерся и вновь оделся – ни разу не обернувшись.
Тома еще плескалась. Похоже, соскучилась по приятным водным процедурам. Привычка – вторая натура, ее не выключишь простым желанием или сменой обстоятельств.
– Потрешь спину? – нежданно врезало по мозгам.
– Конечно, – после невозможной паузы все же вылезло из меня.
Пришлось обернуться. Тома сжалась в воде, выставив кверху необходимый фронт работ.
– Прости за беспокойство, – сказала она жалобно, – здесь нет двуручных мочалок, а я так привыкла…
Собственно, мочалок не было никаких. Что ж. Их заменили мои руки, они намылили, потерли, поскребли, снова потерли, а затем омыли теплой водичкой нежную кожу.
– Спасибо.
На языке сидело гадкое «Обращайтесь» и еще более противное «В карман не положишь».
– Не за что, – выдавил я.
Ноги вихрем вынесли меня из помывочной.
Надувшаяся воздушным шариком соседочка, увидев меня, на миг состроила уничтожающую рожицу. Затем ее губы поджались, и она с обидой отвернулась, выставив в мою сторону не менее обиженный округлый тыл. Дескать, вот тебе, а не общение с замечательным человеком.
Прекрасно, можно раздеться и лечь без мыслей о конспирации. Спокойной всем ночи.
