Петр Ингвин
Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой
Заявление поставило Зарину в тупик. Ее глаза привычно принялись округляться, сломавшиеся бровки поползли на лоб. Она даже привстала:
– Так не бывает! Это нарушение природных и людских законов!
– С удовольствием поспорю. В следующий раз. Сообщу лишь, что в моем мире по-другому не бывает.
Запнулся. Негоже отвечать за весь мир. У одних допустимы четыре жены, а где-то в Тибете, Африке и Полинезии до сих пор в почете многомужество. Полигамия, полиандрия, в общем, сплошная полиамория. Везде сомневаются в традиционном стандарте и ищут свое. Даже шведы нашли. Правда, в основной массе сразу потеряли, но товарный знак застолбили. Да и обычный брак… Все ли живут согласно «не прелюбодействуй» и «не возжелай жены ближнего своего»? Вертикальная система добра и зла, где первое однозначно хорошо, а второе отвратительно, наш мир сломал и растянул по равнозначной горизонтали. Одна крайность теперь именуется моралью, другая – практическим расчетом. То и другое – хорошо. В разное время. Жутко нравственный идиот Достоевского Ф.М. (для несведущих: это не название радиостанции) портит всем жизнь. Цыкающие на неправильную одежду бабульки в церкви отвращают от Церкви. Воспитательный девиз «делай, как говорю, а не как делаю» дает обратный эффект. Честность заставляет выдавать соратников, отправляя на смерть. То есть, мораль и игра в мораль одинаково треплют всем нервы, иногда угрожая жизни. Бессовестный банкир живет хорошо. Его хитромудрые аферы ломают жизни одним, но поднимают других. Одни убийцы убивают других, зачастую еще более кровавых. Найти в каждой ситуации баланс между моралью и практическим расчетом – вот задача человека. Чтобы остаться человеком и не быть проклятым окружающими.
Почему же местная традиция так выбивает из равновесия? Лишь потому, что не нравится? Потому что по-другому, не так, как у нас? Они нашли свою золотую середину. Им так лучше. Привычно. Иначе представить не могут. Зачем лезть со своим уставом с чужой монастырь? У них даже честнее. Как положено по установившемуся закону, так и делают. Зато семья – превыше всего. Дороже жизни. Привет нашим борцам за права человека против прав общества. И за права иметь это общество как заблагорассудится, если знаешь хорошего адвоката.
Поэтому я умолк. Не принял их традицию, но и свою навязывать не стал. Каждому свое.
Уставившись на меня, как кроманьонец на монитор, Зарина села на лежаке, поправив сошедшуюся впереди простыню и обхватив руками колени. Даже со стороны было видно, как ее мозги гудели, маленькими порциями вырабатывая и формируя мысль. Наконец, выродилось:
– Но как же? Мужья нужны для забавы, большой и малой. Брать единственных, не притертых, старающихся лишь для себя? Прости, я тебя не понимаю… Кто же добудет лучшую вотчину?
Она скривилась. Я тоже. Правда, сосало под ложечкой, что случилось некоторое недопонимание, вызванное разницей менталитетов.
Зарина отвернулась. Засопела.
Я тоже.
Глава 6
Обожаю дни после покушений. Каждый живется как последний. Поверьте, пара-тройка покушений на вас – и взглянете на мир другими глазами. Ценность покоя лучше всего ощущает бывший драчун. Лишь буревестник просит бури, а ушедший в отставку дон Корлеоне идет выращивать помидоры. Император Диоклетиан предпочел капусту.
В общем, если ночью тянет не в клуб, а спать, поверьте, у вас счастливая жизнь. Просто поверьте.
По команде к утреннему построению мы одновременно сели, кутаясь в простыни. Быстро приходящие в себя тела поднялись, Зарина подошла к своему табурету, я отвернулся. Оттащенный лежак вернулся на место, под него был спрятал меч, до сих пор торчавший в полу.
Утро началось с пробежки вокруг школы. После двух кругов бегом, полкруга шагом и еще круга бегом нам дали умыться и прийти в себя. Я одним из первых ополоснул лицо и помчался в комнату. Перенесенный из комнаты в кладовку меч не вызвал особого любопытства. Подойдя к кладовице, я поинтересовался, не видела ли она, кто мог взять и не сдать. Естественно, нет. Жаль, что до дактилоскопии еще тысяча лет на карачках.
Во время завтрака мы узнали, что царисса с отрядом еще не возвращалась. Зато начали прибывать подводы с продуктами. Кухня кашеварила вовсю, готовясь к встрече высоких гостей: давненько здесь не встречали других царисс.
Нами вновь занялась Астафья. Я ловил взгляды всех мной подозреваемых и тех, кто пока не попал в эту категорию.
Бессмысленно. Никакого намека, что кто-то удивлен моим присутствием. Астафья держалась профессионально небрежно, ничем не выдавая мыслей, даже если они у нее были. Карина после дежурства клевала носом и с трудом разлепляла глаза. Мое существование ее не волновало в принципе. Варвара перемигивалась с Аглаей по какому-то им одним известному поводу, подружкам было весело. Если бы зачем-то готовили покушение, а тут такой я, живой и невредимый, подобное ликование выглядело бы неуместным. Мне так кажется. Моя смерть ничего не принесет, кроме неприятностей, ведь ангел – священная корова этого мира. О том, что я – черт, не знает никто, кроме Зарины, иначе просто сдали бы начальству, и проблема решилась сама собой. Значит, некто охотится именно на ангела. Причем, на конкретного.
Взгляд еще раз пробежался по присутствующим. Не видно Феодоры с женственной соседкой и еще кого-то из мелких. Либо дежурят, либо им дали какое-то поручение. В общем, облом-с. Преступление есть, преступников нет. Осталось выполнять указание дяди Люсика: быть осторожней и прожить подольше.
Астафья начала с верховой езды. Нас поделили на группы по уровню подготовки. Первая – для отработки мечевого боя верхом, вторая – для отработки основ мечевого боя верхом, третья – для начального обучения управлению лошадью в последующем мечевом бою верхом. Куда попал я, не скажу. Если кто не догадался, наслаждайтесь интригой.
Ворота отворились, копыта застучали по утоптанной глине. За воротами дороги групп разошлись. Астафья с первой группой ускакала направо, вторая под управлением Аглаи ушла налево, третья продолжила движение прямо. В ее состав входили: сонная Карина как назначенный в силу опыта инструктор, Тома, я и одна из вчерашних шмокодявок, которые расспрашивали про мальчиков. Выяснилось, что зовут ее Клара и она дочь цариссы Ольги.
– Моя мама – царисса кацармы и Трех озер, – гордо объявила девочка, когда Карина попросила напомнить имя. Не только моя память хромала на личностях мелковозрастных.
Зарина, мой милый ходячий справочник, ушла в первой группе, поэтому пришлось поинтересоваться у озерной царевны:
– Что такое кацарма?
Привычное по соседке безумное округление глаз даже не удивило.
– Там учат царберов!
Типа, как можно не знать. Можно. Все в жизни бывает, кроме того, чего не бывает. Но и оно случается.
– То есть, они там живут и учатся, как в школе? – уточнил я.
– Ну.
А мне говорили, что мальчиков не учат. Уровень честности собеседников неплохо бы подрегулировать в сторону увеличения хотя бы процентов до восьмидесяти. Или вопросы лучше формулировать. Это уже претензия к себе.
Вот бы мне перевестись в кацарму. Когда приспичит, то есть если раскроют, предложу как взаимовыгодный вариант. Если не прибьют раньше.
Более часа мы занимались особой выездкой с упражнениями, потом Карина объявила перекур. К ней подходить не хотелось. За неимением словоохотливой Зарины я подсел к Кларе, чем вызвал странный взгляд со стороны Томы. Поняв, зачем это нужно, она подсела ближе, ушки навострились, голова приблизилась.
– Царисса со свитой уехали на разборки с чужими, – заговорил я. – Почему взяли с собой папринция? Он специалист по школе, и только. Или я чего-то не знаю?
Сидя на земле по-турецки, маленькая Клара надменно покачала головой: мол, такой большой, а такой глупый. Точнее, глупая. Но это частности.
– Царисса Дарья вернулась в эту вотчину совсем недавно, все еще помнят предыдущую цариссу Аграфену. Хорошая была царисса, а затем царыня. Чтобы не злить народ допросами и казнями, вчера мудрая царисса Дарья взяла с собой Аграфенина мужа. Местные сами и с удовольствием расскажут ему то, что иначе бы из них пришлось бы выколачивать. К тому же, в одной из крайних деревень живет кузнец Акулина, она мастерица, свободная, но лучших мест не ищет, всю жизнь там живет. После смерти одного из старых мужей она взяла бывшего папринция Харлампия Аграфенина. Оба староваты и, говорят, Акулина взяла его в основном как большого умельца. У Аграфены все были как на подбор. Третий сейчас тоже без дела не болтается.
– Вернемся к нашему папринцию, – попросил я.
– Неужели два Аграфенина папринция не найдут общего языка? – с удовольствием вернулась Клара. – Повспоминают былое, и слово за слово…
Ага, дядя Люсик исполняет роль наживки. Либо используется метод плохого и хорошего полицейских. Лучше все рассказать хорошему, чем за тебя возьмется плохой. В делах, о которых я знал исключительно по телевизору, царисса Дарья явно не одну свору собак-волков съела.
– Ясно, – кивнул я.
– А мне еще нет, – встряла Тома. – Объясните подробней. Запуталась с вашими царынями и тэ дэ. Папринций – супруг царыни?
Теперь подключилась и Карина – не давать же малявке единовластно учить ангелов уму-разуму. Оставив лошадей свободно пастись, она придвинулась к нашей расположившейся в тени дерева теплой компашке:
– Папринций – вдовец царыни.
– Это я слышала, – упрямо заявила Тома. – А кто же муж?
Клара открыла рот, но Карина перебила:
– Супруг царыни официально все еще царевич.
– И когда царыня умирает… – прикрыв глаза, разбиралась Тома в запутанной для нас системе.
– Не когда, а если, – с укором поправила Карина. – Если царыня погибает, царевичей, перешедших в чин папринция, обычно сватают другие царыни и царевны, почему-то оставшиеся без полного комплекта.
– Царевны? – Ей удалось удивить меня. – Зачем?
– Хотя бы для информации о конкурирующем роде, – объяснила Карина. – Еще: среди папринциев часто бывают способные бойцы и игроки. Школа одной царыни, то есть выучка и умения, полученные в одной семье, может сослужить службу другой.
Кларе, надувшейся и обидно поджавшей губки, надоело оставаться в стороне от разговора.
– Если желающих не находится, папринции уходят служить в крепость или остаются у тех же царисс войниками. Или доживают, как говорят, «на пенсионе»: на кормежке при семье, чтоб не болтали языком либо, наоборот, чтобы давали советы. Но только иногда и только дельные.
Она усмехнулась чему-то. Наверное, примеру из собственной жизни.
– А нашего дядю Люсика оставили при школе после смены хозяйки, – прибавила Клара. – Повезло всем – и ему, и нам.
– Это да, – согласилась Карина. – Милослава рассказывала, что прежний распорядитель был лютый зверь.
– Название любопытное, – сказала Тома с улыбкой.
– Какое? – недоуменно воззрились на нее Карина и Клара.
Я промолчал. Кажется, понял. Мне тоже в «папринции» что только не слышалось: от паприки со шприцом до папы Римского.
– Папринций, – подтвердила Тома мою догадку.
– Что же непонятного, – пожав плечами, Карина вновь поднялась к лошадям. – Папринций – папа принцев.
– Но… – Тома осеклась. – Дети царевичей – царевны и царь-войники. Принцы – мужья царевен, причем принцами они становятся только с момента свадьбы. Так?
– Правильно, – подтвердила Карина, одновременно махая нам головой, чтобы вставали, – но большинство царь-войников становятся принцами хотя бы благодаря выучке, которую не получишь в других условиях, а еще, пока дети царисс маленькие, мальчиков тоже зовут принцами. Так сложилось.
– Голову сломаешь, – вздохнула Тома.
– В точку, – согласился я.
Встали. Сели. На коней. Начали упражняться. Я делал все вкривь и вкось, поперек и невпопад. Из-за головы. Кстати, всегда и все именно из-за головы. Но сейчас особенно. Мозгу было неуютно. Среди прочего он что-то услышал, что-то важное, но не мог понять что.
– Как давно умерла царыня Аграфена? – начал я распутывать мысль, устраняя мозговое неудобство.
– В этом году, – сообщила Клара.
– Стоп. Когда же Дарья стала цариссой школы?
– В этом году, – повторила Клара.
– Ничего не понимаю, – признался я. – Аграфена была цариссой или царыней?
Карине оказалось проще вмешаться и объяснить, чем вмешаться и разогнать. Ведь я бы не успокоился.
– Еще год назад Аграфена была цариссой школы, – втолковала она. – Я слышала, что царисса очень болела. Быстро сдала.
– Она передала все права дочери, цариссе Марфе, и стала царыней, – дополнила Клара. – А через месяц умерла.
– Где же Марфа? – все еще не разобрался я.
– Да, где? – вкинула Тома.
У нее в голове был такой же разброд.
– С огромным удовольствием сдала школу цариссе Дарье, – выдала Клара.
Нет, впопыхах все это не переварить. Подождем более удобного случая и более сведущих собеседников. Объяснение принципа работы компьютера с наименования кнопок на клавиатуре до добра не доведет.
– Что будешь делать, если твоя лошадь сломала ключицу? – строго спросила меня Карина, устроив нечто вроде экзамена.
– Ну… – замялся я, – доложу папринцию?
– Именно! Он должен увидеть единственную в мире лошадь с ключицей.
Это у них шутки такие.
– Едут! – вскрикнула Клара.
Пока мы с Томой оглядывались, пытаясь разглядеть что-то сквозь рощу, Карина бросила взор к солнцу, что-то прикинула, и раздалась команда:
– В школу! Занятие закончено.
Мы быстро нагнали первую группу. Сбоку выезжала из леса вторая, когда на дороге уже вовсю пылил огромный (по местным меркам) отряд цариссы Дарьи. Через минуту выяснилось, что огромность была не кажущейся: вместе с отрядом двигались свиты еще двух царисс. Пропустив растянувшийся караван внутрь ворот, мы въехали следом.
Все население школы высыпало наружу, торжественно проорались приветствия. Дарья дала приказ спешиваться и расселяться. Для большей части царисских свит на поле водружали шатры-палатки. Высший состав отправился в комнаты.
– Встретились у развилки, – поясняли прибывшие войники любопытным ученицам.
Я тоже совал нос везде, где только можно. Пока. Где нельзя – потом суну.
– Что с теми, кто прошел с оружием и без флага? – интересовало группку учениц, к которой незамедлительно прилепился я. – Нашли? Узнали, кто? Выпытали, зачем?
Сзади ко мне прижалась Тома.
– Думаешь – Малик? – прошелестело в ухо.
Я пожал плечами.
– Одни говорят, что это рыкцари, – пустились в объяснения войники, – другие не менее искренне утверждают, что видели дружину царевны Деметрии.
– Она кто? – шепнул я вставшей бок о бок Зарине, которая мгновенно возникла рядом, как только Тома направилась в мою сторону. – Почему такой ажиотаж?
– Не знаешь?! – Фотошоп а ля натюрель привычно расширил до неправдоподобия то, что у нормального человека является глазами. – Дочка царицы!
– Какой цариссы? – уточнил я.
– Единственной, – как тупому, втемяшила Зарина. – Верховной царицы!
Опа, Европа. Америка, Азия, в мозгу безобразие.
– У вас еще и царица есть?
– А кто раздает вотчины? Кто охраняет дороги?
– Разве не царберы охраняют…
– Кому служат царберы?
Как говорится, приехали. Я как-то не задавался этим вопросом.
Вырисовывается классическая феодальная система. Король и феодалы. Король выборный либо самый жестокий. Он раздает феоды, ему служат как вассалы… Э-э, нет. Царберы – однозначно профессиональная королевская армия. Местный король, то бишь царица, контролирует дороги, это не дает распоясаться феодалкам.
– Много у вас дорог? – спросил я Зарину интуитивно, понимая, что ответ что-то даст.
– Сколько надо. Больше не нужно, меньше нельзя.
Моя ты прелесть. Впрочем, каков вопрос, таков ответ. Сам виноват.
– Куда ведут дороги? – переформулировал я. – И откуда?
Подумалось, что добавление не будет лишним. Чем четче формулировка, тем правильнее объяснение.
Сзади к разговору прислушивалась Тома, но не встревала.
– Естественно, к башням, – объяснила Зарина. – Из крепости. Еще – из башни в башню, но реже. Всегда можно доехать до развилки и свернуть, куда нужно.
– Это все? – уточнил я. – Только в башни? А как же школа?
– Это само собой. В школу, в кацарму, в сестырь… Как иначе двигаться караванам?
Я тихим голосом дорисовал:
– Вдоль дорог стоят цекады для путешественников, а царберы это все охраняют, так?
– Я и говорю, – подтвердила Зарина.
Забрезжило понимание картинки местного мира.
– Кроме перечисленного, существует что-то еще?
В круглых глазах плескалось соленое море непонимания.
– Я имею в виду города, заводы, фабрики… или как их в прошлом, мануфактуры, ямские, пограничные и таможенные заставы, логистические центры, засеки, береговые укрепления…
Одно слово зацепило Зарину.
– Границы держат цариссы в присутствии особых отрядов царберов, – сообщила она. – Их зовут погранцарберами, это такие же царберы, только они отвечают за границу. А вдоль дорог еще стоят храмы.
Я облегченно вздохнул. За плечами то же сделала Тома. Наконец-то мы поняли, в каком мире находимся и как во всем дальше разбираться. Осталось нарисовать карту, проложить путь к причалу, собрать всех своих и – пробовать, пробовать, пробовать…
Глава 7
Прогремело общее построение – для всех, и своих, и гостей. Нам что-то намеревались сообщить. Впервые сразу три цариссы находилось перед четырьмя отрядами – отдельно трех свит и отрядом школьниц. Блестели шлемы, пестрели флаги, отливали начищенной бронзой латы и оружие.
Царисса Дарья с цариссами Варфоломеей и Евстигнеей встали впереди. Их отряды, уже без флагов, но узнаваемые в доспехах с преобладанием цветов своих хозяек, застыли по стойке «смирно», вытянув шеи и положив руки на оружие.
Дарья подняла руку, все утихли.
– В школу редко прибывают гостьи столь высокого уровня, мы больше привыкли ездить друг к другу, – махнула она в сторону невидимой отсюда башни. – И тем не менее. Печально начинать с такого, но у нас в школе – чрезвычайное происшествие.
Волна шума облизала ряды и быстро рассосалась. Кто-то переступал с ноги на ногу. Кто-то теребил рукоять меча. Ученицы, одетые в простое, зябко приподнимали и терли босые ступни. Позади царисс быстро поднимались жилые шатры цветов хозяек: прибывшие в помощь работяги речь не слушали, они торопливо готовили школу к размещению свалившейся на голову оравы.
– Странные дела творятся в школе, – покончила Дарья с театрально выдержанной паузой. – Нарушение правил прошлой ночью и несоблюдение субординации в отношении распорядителя оказались только началом. Последнее известие повергло меня в шок. Поверьте, с вами будет то же.
Снова долгий взгляд в тишине. Умеет же играть на нервах.
– За всю историю школы такого не было. Среди нас… – начала Дарья, обернувшись в сторону учениц. Грубо говоря, в мою.
Холодок пробежал по спине. Неужели…
– …вопреки всем законам…
Колени затряслись. Лоб покрылся испариной. Откуда? Кто? Неужели я настолько мешал?
– …с нарушением всех норм морали и обычного человеческого общежития… – Ее пронзительный взгляд мог бы работать паяльником, он выжигал на мне узоры.
Оперный бабай. Даже ножа с собой нет, не говоря о мече. Что делать, если она сейчас произнесет…
– Среди нас – мальчик. Увы.
Дарья закончила. Смотрела в упор. Все повернулись друг к другу, в глазах – плоский интерес. У некоторых – легкое волнение, как перед новым приключением или неким любопытным зрелищем. Чем еще порадуют рабы Мельпомены?
Я обмер. С дикой тоской глянул на папринция. Предатель.
Тот делал мне лицом какие-то знаки. Типа не он. А кто? Зарина? Да, могла Зарина. Вон, стоит, ни живая, ни мертвая. Тома, впрочем, такая же. Но не она же? Она-то такая от страха за меня.
Бежать? Зарубят после второго шага. И куда бежать?
Кровь превратилась в чистый адреналин. Горло было готово выстрелить звучной и гордой фразой…
– Вывести! – приказала Дарья.
Из дверей начальственной половины четверо бойников вытолкали две помятые согнувшиеся фигуры. Схватив под руки, их потащили к одиноко высившемуся столбу за спинами царисс.
Глафира и Феодора. Вот почему они отсутствовали на утреннем построении. Там не хватало троих. Еще одна отсутствовавшая утром малолетка была сменщицей Карины на стене. Теперь нашлись все.
– Двое? – Варфоломея подняла удивленную бровь.
Эта сухая высокая женщина не вязалась у меня в голове с образом мамы Зарины и Карины. Девочки были одновременно крепкие и мягкие, сильные и женственные, а их мама… Поджарая, высушенная, с тонким орлиным носом и острым взглядом. Колючая и опасная. Словно недовольная всем окружающим. Узкие губы плотно сомкнуты, костлявая кисть на рукояти меча светилась напряженной мощью, способной разрубить человека в латах сверху донизу и еще вглубь на пару метров. Папринций, к примеру, тоже сухощав, но его облик кроток и поэтичен, лишь иногда срываясь на начальственность. Варфоломея внушала страх. Нет: ужас. Низенькая лукавая Евстигнея с полноватой Дарьей смотрелись рядом с ней домашними болонками при питбуле.
С жертв сорвали одежду, с разных сторон бросили лицом к столбу и привязали. Даже перевязали: многократно, сверху донизу, от шеи до пят. Перетянутые врезавшейся в мясо веревкой, они стали похожи на колбасу, когда-то виденную мной в магазине. Плохое сравнение. Другого нет. Больше я не видел столь плотно связанных. Ну, если не считать неохватных толстух, ходивших по пляжам в утягивающем бикини.
Бойники встали по бокам караемых, ноги чуть шире плеч, руки за спиной. Ку-клукс-клановцы-эсэсовцы. Адская картинка.
Дарья вскинула вверх открытые ладони:
– Говорю! Преступившие закон сознательно поставили себя вне общества – общество обязано ответить тем же. Чем возмездие суровей – тем меньше ненужных мыслей в наших головах. Чем возмездие неотвратимей – тем меньше ненужных жизней в наших рядах. И да не дрогнет моя рука во исполнение закона, ведь закон справедлив, когда он выполняется – всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость. Да постигнет кара разрушителей и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала!
– Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! – троекратно грянула заполненная площадь.
– Я обвиняю! – продолжила Дарья. Солнечный луч бил в глаза, но она не замечала. Раскрывшаяся в праведном гневе фигура отбрасывала крестообразную тень. Площадь сурово молчала. – Фома, сын Евпраксин, нарушил закон, проникнув на территорию школы под именем погибшей сестры-близнеца. Таким способом его убитая горем мать хотела сохранить семью, оставшуюся без прямой наследницы, за что тоже понесет наказание. Фома признался сам, без давления, при свидетелях. И да свершится справедливость в соответствии с данным свыше законом!
– Алле хвала! – взорвалась толпа единым воплем.
Глаза собравшихся горели жаждой восстановления справедливости. Иными словами – жаждой убийства. Они готовы были навести ее сами, здесь же, своими руками, пальцами, ногтями, зубами. Это было страшно.
– Я обвиняю! – еще раз выкрикнула Дарья хлесткую формулировку, от которой огонь бежал по жилам. – Ученица школы Глафира Натальина знала о преступлении и не менее преступно покрывала его!
Я скосил глаза на Зарину. Бедная девочка едва держалась на ногах, примеряя ситуацию на себя. Каждое «Я обвиняю!» вырывало у нее кусок тела и жизни. Только бы продержалась. Только бы.
– Я не знала! – донесся жалкий крик со столба. Над площадью рваным дождем пролились сотрясающие рыдания.
Дарья насмешливо покосилась назад.
– Можно было поверить, если бы я отреагировала на подозрения Аглаи сразу во время наказания псевдо-Феодоры. Мы не зря ждали ночи. Пусть в мое отсутствие, но при серьезных свидетелях обвиняемую, моно сказать, вынули не из собственной постели. Что скажешь в свое оправдание?
– Будь ты проклята, старая мымра! – в отчаянии задохнулась Глафира.
Дядя Люсик смотрел на меня. Теперь я понял – он хотел предупредить, спасти. Доля секунды, и из моих уст вылетела бы смертельная глупость, и она уничтожила бы как меня, так и Тому, Зарину… и мало ли, куда протянулись бы щупальца цариссиного следствия. Как говорится, был бы человек, статья найдется.
– Твои слова можно считать признанием? – с ухмылкой вопросила Дарья.
– Будь ты проклята! – повторила обвиняемая, потерявшая последнюю надежду.
– Согласитесь, – обвела Дарья взглядом присутствующих царисс, – это является косвенным признанием. Невиновный человек будет стоять на своем до конца. Итак, Глафира Натальина призналась сама, без давления, при свидетелях. И да свершится справедливость!
– Алле хвала! – крикнула площадь, требуя скорейшей расправы.
Немедленной. Показательной. Кровавой. Они жаждали жертвоприношения. Человеческой жертвы во славу призрачной справедливости.
Призрачной ли? Возможно, я неправ. Просто совесть у меня не чиста. Не будь я мальчиком в девичьей шкуре, тоже орал бы со всеми и желал отмщения преступнику. Вывод прост и обиден для моего утраченного мира: честные – за суровость, жулики – за милосердие.
– Сначала накажем за обман, – сообщила Дарья. – По одной плети за каждую обманутую ученицу. Приступить!
Бойники вытащили из-за поясов подготовленные плети.
Замах – удар – вскрик.
Красные полосы поперек спин.
Пожирающие или опущенные глаза зрителей.
Слезы и конвульсии жертв.
Вздутая исполосованная кожа.
Двадцать раз.
И – тишина.
Если б не веревки, обвиненные валялись бы на траве. Без сознания. В болевом шоке. Сейчас они просто висели. Головы болтались. Кровь сочилась и капала, сочилась и капала. Внизу собирались лужицы, текли ручейки. Бывшие белые тела расцветились багровой паутиной.
– Теперь к главному, – дождавшись завершения, заключила Дарья. Внимание зрителей переключилось на нее, о жертвах мгновенно забыли. – Все знают: за нарушение закона – смерть. В присутствии трех царисс и нескольких десятков других уважаемых людей, которых обязательно перечислим поименно в зимописи прошедших событий, мы приговорили Фому Евпраксина и Глафиру Натальину к справедливости. Но не будем портить себе аппетита. Отложим. Сегодня праздник. Нас почтили присутствием лучшие люди, стынет обед, как мне показывают. Просто обед, даже перекус с дороги. Настоящий пир мы устроим позже, у меня в башне, завтра или послезавтра, школа для такого, к сожалению, не приспособлена. Пока же, чтобы не морить голодом прибывших, прошу гостей к столу. Места в школе мало, поэтому первыми прошу пройти уважаемых царисс и их семьи, войницы с войниками отобедают вторым кругом, ученицы – последними, до сигнала они могут продолжать занятия. Приглашенных – прошу.
Толпа зашевелилась, распалась на части и расползлась, словно проснувшийся осьминог. Щупальца, состоящие из войников, скользнули к шатрам, более цветастые и сверкающие – к дверям кухни.
К нам примчалась Астафья:
– По коням!
Ворота проскрипели открытие. Наспех собранные, мы выметнулись наружу. Наверное, учениц вытурили, чтоб не мешались. Снова разбив всех на группы по прежнему принципу, нашу группу, под командованием Карины, Астафья остановила.
– Езжайте к развилке, встретите сестриссу Аркадию. Препроводите в школу. Затем, если не будет других указаний, вновь выезжайте на занятие.
Карина подтвердила приказ, группа Астафьи ускакала в сторону. Наша четверка отправилась по дороге. Карина ворчала:
– Хоть бы одеться дали по-человечески. В таком тряпье встречать сестриссу. Где это видано! Как рванье деревенское, босота беспортковая…
– Сестриссе не нужен показной блеск, – благочестиво заметила маленькая Клара. – Важнее, что у нас внутри. Я рада, что выбрали нас.
Карина удивленно покосилась на нее и умолкла. Мы с Томой зажали лошадь Клары в тиски:
– Объясняй. Сестрисса – кто это, откуда, чем занимается, за что отвечает и с чем ее едят. Шутка.
Признаться в последнем возникла необходимость, иначе девочка закричала бы от ужаса. Покачав головой, Клара сказала:
– Аркадия – сестрисса храма этой вотчины. Если ее пригласили, то намечается какое-то серьезное событие в одной из высших семей. К примеру – свадьба. Любые изменения проходят только с благословения сестер.
– Сестры, как понимаю, – бросил я Томе через голову Клары, – это типа наших монашек. Сестрисса, выходит, вроде настоятельницы.
– Обращаться к сестриссе следует «ваше преосвященство», – прибавила Клара.
– Ого, – переглянулись мы с Томой.
Как к кардиналу в «Трех мушкетерах», если ничего не путаю. Или путаю?
Стоп. Не обольщаться. Здесь нам не тут. Одни и те же слова могут иметь разный смысл.
Сестрисса в сопровождении еще четырех фигур двигалась нам навстречу – дорогу, видимо, знала. Да и куда тут сворачивать? Нас послали скорее для форсу, хороший понт дороже денег.
Пятерку скачущих в нашу сторону облегали красные плащи от пят до шеи. На головы накинуты капюшоны. Под плащами угадывалось оружие. Ничего себе монашки.
– Приветствуем ваше преосвященство на землях цариссы Дарьи, – учтиво склонила голову Карина, когда отряды сблизились. – Нам велено сопроводить вас в школу.
– Как зовут тебя, отрочица? – донесся глуховатый голос.
Видимый кусочек лица ничего не мог сказать об обладательнице как человеке. Только то, что она немолода.
– Царевна Карина Варфоломеина, ваше преосвященство.
– А они? – взмах широкого рукава указал на нас троих.
– Царевна Клара Ольгина и двое ангелов, Тома и Чапа.
Ответ Карины сестриссу удовлетворил. Темнота из-под капюшона внимательно нас рассмотрела, последовал разрешающий мах руки.
Мы поехали впереди. До школы добрались за час с лишним. Внутри продолжался переполох, связанный с приездом большого количества народа. Поевшие благородия отправились мыться с дороги, на этот раз у дверей между помывочной и внешним бассейном-купальней дежурил страж. Войники доедали разнообразные яства, выложенные на столы кухни. Поместились не все, кто-то сменялся, накидав в желудок чего успел, кто-то жался на скамьях по четверо вместо положенных двоих. Почти вслед за нами в ворота въехали оставшиеся группы учениц. Сестриссу уже встретил папринций и сейчас сопровождал в покои. Капюшона она так и не откинула.
Что бойники, что эти монашки… Мания какая-то – от людей лица скрывать. С бойниками разобрались, они периодически палачи и не хотят светиться. Точнее, им не дают светиться, это сугубо практично, если слуга дольше проживет никем не убитый-не покалеченный. Но эти-то чего?
