Петр Ингвин
Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой
Пришлось срочно прикусить язык. Тома криво усмехнулась:
– Скромняга ты наш. Боюсь, теперь придется увидеть. Я нескоро очухаюсь, а терпеть невозможно.
– Так болит?
– Дурак. – Она зарылась лицом в ладони.
Вот ведь чудо-юдо-рыба-кит. Я же сам едва терплю. Почему даже мысль не пришла, что Тома тоже человек?
Голос рядом упорно продолжал:
– Кто тут советовал руку в пасть совать?
– А что? – донеслось с другого боку. – Затолкнешь в глотку, он и не боец.
– Сам суй. Мелкий волчара руку поцарапает или порвет чуток, а крупный разгрызет, там такие клычищи – копье перекусят. Лучше ослепи, набрось одежду на морду. И – лупи, лупи, лупи его по уязвимым местам.
– По каким именно? – тонко вопросил тот, что Невданя.
– Говорили же. В нос, по переносице, по затылку, в темечко за ушами. Если сможешь попасть – в солнечное сплетение. Еще ребра, копчик и суставы лап у них очень болезненны. Ломай лапу, прыгай со всей дури коленом в грудь или на ребра. Опрокинь. Лежачий волк – не противник. Если удастся запрокинуть голову волка назад – бей в основание черепа, ломай ему хребет.
Упершись лбом, Тома одним движением влезла в штаны. Латная юбка вернулась на место, соприкосновение с больными местами вызвало тихий вой.
У меня горели уши. Хорошо, что не видно.
– Ну… – протянул я, кроя свою недогадливость последними словами, – если как-то могу помочь…
– Можешь. Извини, я попросила бы кого-то другого, но некого.
Я бережно перевернул Тому на бок и подхватил на руки.
– Эй, царевны, вы куда? – осведомился грубый голос соседа.
– На Кудыкину гору, – огрызнулся я.
– Нельзя!
– А ходить им под себя что ли? – ответили с другой стороны. – Отстань, Борзой, лучше сопроводи, чтобы не потерялись.
Не лучшая компания, а что делать. Тома обхватила меня за шею, я понес ее в направлении, которое указал приблизившийся силуэт. Иногда навязанный нам спутник поддерживал и подправлял меня, причем хватал за такие места, что я проклял, что назначен царевной. Девушки, как вы живете в общении с такими типами?!
Впереди забрезжило.
– Стой! – скомандовал дозорный на выходе. – Куда?
– По нужде, – честно ответил я.
Силуэт позади растворился, едва увидел стража.
– Вот здесь и садитесь, – указал дозорный за ближайший куст, на всякий случай натягивая тетиву со стрелой.
Припомнились слова их ушедшего куда-то вождя: «Примем как родных». Хороши родственнички. Впрочем, чего это я напрягся, они же защищают нас от волков.
Обойдя куст, я застыл столбом.
– Надо, Чапа, – шепнула Тома.
Она смотрела жалобными глазами. Не просто жалобными, а такими…
Сначала пришлось положить ее на землю и помочь стянуть штаны, затем снова взять на руки спиной к груди, руками под колени, и с ней вместе осторожно присесть.
– Если б мы были маленькими, – искря от чудовищного напряжения, проговорила Тома, – я бы сказала: только не смейся. Но мы уже большие, правда?
– Большие, – серьезно признал я, проклиная свою взрослость.
Донеслось тихое журчанье. Наконец, ладони Томы легли на мои руки.
– Спасибо, Чапа.
– Обращайтесь, – глупо вылепил я.
Некогда пошлый ответ, бездумно слетевший с языка, на этот раз прозвучал иначе. Мужественно и солидно. Ответственно. Тома благодарно кивнула. Стараясь не задеть больных мест, я опустил ее на землю и взялся за узел своих штанов:
– Раз пошла такая пьянка…
– …Режь последний огурец, – машинально завершила Тома старую присказку.
Еще бы. Столько праздников за одним столом провели.
Ее глаза с тревогой следили за моими действиями.
– Э-э…
– Мы ведь уже большие? Чтобы второй раз не ходить. – Отвернувшись, я устроил кустику маленький дождик.
Дозорный на той стороне не видел происходившего, только размыто-суетливые силуэты за кустами, поэтому, когда мы вернулись – смущенные, довольные и странно посмеивавшиеся – без разговоров пропустил внутрь. Тома прижималась ко мне, обнимая за шею. Я гордо нес ее на руках.
Оставалось дождаться встречи с Маликом.
Глава 6
Утро разбудило общим гамом, возней, ярким светом от входа. Костер рисовал над прогоревшими углями оранжевые узоры, над ним висел огромный котел. Не успела вода закипеть, снаружи докатился шум. Не опасный. Скорее радостный, долгожданный. Кто-то вошел.
Наконец-то. Я толкнул Тому в бок, лицо поневоле расплылось в улыбке. Рыкцари поднялись, приветствуя.
– Где они? – раздалось вместо ответного «здрасьте».
Голос был тонок, молод и чеканно звонок. Когда фигура приблизилась, моя улыбка уныло провисла.
Не Малик. Молодая женщина. Не Ива, много старше, лет двадцати двух-двадцати трех. В изумительном доспехе, что превосходил наши с Томой как современный «Майбах» ГДРовского «Трабанта». Шлем – с защитной бармицей. Меч – кривой, но не как у Руслана Дарьина, а с заточкой изнутри, на манер древних греков. Не то копис, не то махайра, не знаю разницы, если она вообще есть. А у кельтов была фальката, выглядела так же. Александр Македонский в фильме таким мечом рубился. У моего папы есть непальский кукри, очень похож – тоже загнут внутрь, с удобной рукоятью. Только кукри – нож-топор, а махайра – меч. Для женщины – самое то, кисть меньше напрягается. И с коня рубить удобней.
Перед прибывшей лебезили, как в школе перед Аглаей.
В успокоенный улей мыслей пахнуло дымком: а с какого перепугу я взял, что нас должны привести к Малику?
По спине поползли холодные липкие капельки. Всплыли неудобные факты: Напрас Молчаливый с отрядом осаждал школу и требовал выдачи царевен. Сейчас он захватил двух…
Волосы зашевелились.
В нас видели девочек. Соратники Малика знали, что на пятьдесят процентов это не так. Значит…
Томин взор отчаянно заметался – она тоже догадалась. Малик не имел отношения к нашему захвату, и новоприбывшая – не его доверенное лицо. Рыкцарям требовались царевны-заложницы, они их получили. И никаких Маликов. И тот «один человек», которого ждали – вот он, перед нами. Женского пола, невысокого роста, с подчеркнуто узкой талией, расходящейся в крепкие плечи вверх и в не менее крепкие бедра вниз. Гордая посадка головы. Взгляд – свинцовый, покровительственный. Осанке позавидует Президенский полк.
– Нужно ли? – говорил сзади кто-то невидимый. – За них соберут любой выкуп…
– Уймись, Коптюк, – отмахнулась женщина. Широко посаженые глаза рыскали по свалившейся на нее темноте. – При чем здесь мелочи, если можно получить все? Представь хоть на минуту своим практичным умишкой, в котором тебе не откажешь.
Ее подвели к нам.
– Царевна Деметрия к вашим услугам, юные царевны. – Пришедшая представилась первой, что говорило о ее небывалой демократичности. Слышать это имя нам доводилось. Дочь Верховной царицы. И она – здесь, у лесных разбойников, где неплохо себя чувствует. Становилось все интереснее. – Кто из вас кто?
Я поднялся. Она ведь стояла.
– Ангел Чапа. Это ангел Тома. – Я указал рукой вниз. – Ее конем придавило, ходить не может.
– Хотела сказать «очень приятно», – кивнула Деметрия, – но теперь будет двусмысленно. Скажу просто: рада видеть. Я слышала, вас удочерили?
– Царисса Варфоломея, – признал я.
– Почему вторая царевна молчит? Немая?
– Мне пока нечего добавить, – выдала Тома.
Царевна улыбнулась. Мой следующий вопрос стер с ее губ улыбку.
– Зачем мы вам?
– Скоро узнаете. Завтракайте и собирайтесь.
От новых собратьев Малик не скрыл, что я не девочка. Говорить ли здесь, что я не тот, за кого меня принимают? Что это даст?
Ничего не даст. Еще и заберет, если найдется искренне верующий в Аллу и ее установления. Царевной быть безопаснее. Во всяком случае – пока.
Вскоре разбойники снялись с лагеря. Шли долго. Деметрия – в сопровождении десятка войников при полном параде доспехов и вооружения, но пеших. Рыкцари – в привычных юбках и легкой упряжи из кожи, меха и небольшого количества металла поверх обычных или стеганых рубах или просто на голое тело. Мы с Томой – в доспехах, но без шлемов и обезоруженные. Я нес уложенные в мешок сапоги и поножи Томы. Ее несли на носилках.
Солнце склонилось за верхушки деревьев, месяц уже несколько часов изголялся над нами в ехидной улыбочке, а сборная солянка, возглавляемая честолюбивой царевной, все двигалась и двигалась вперед. Выбрав момент, я пристал к молодой предводительнице:
– Куда идем?
Деметрия лукаво сощурилась:
– Ты шпионка?
– Вы меня боитесь? – с долей иронии, чтобы не прибили на месте, осведомился я.
Собеседница рассмеялась, с хрустом вышагивая по валежнику:
– Смелая девочка. Мне такие нужны. Грозна Святая у школы говорила вам, что собирается сделать?
Я радостно доложил:
– Школу сжечь, всех убить.
– Не шути со мной. – Зрачки Деметрии полыхнули тьмой и рвущимися с хлипких поводков молниями. – Ты поняла, о чем я спрашиваю.
– Она говорила, что знает, что делать, чтобы счастливы стали все, а не избранные.
– А еще?
– Что мир несовершенен, – перешел я к развернутому повествованию, подмигнув прислущивавшейся Томе, – что в нем нет места многим и многому. Что к рыкцарям примкнула сила, о которой никто не подозревает. Эта сила – вы?
Деметрия рассеянно кивнула, ее сапог, израненный от непривычной ходьбы пешком, плюхнулся в лужицу грязи, второй получил по напыщеной морде колючкой, оставив еще одну ранку плюсом к множеству предыдущих – свежих, еще светлых, кустившихся на месте былого блеска. Меч жалобно звякнул о бронзу лат. Спортивное тело царевны едва удержало равновесие. Она чертыхнулась и буркнула, вновь обернувшись к моей скромной персоне:
– Еще что-то?
– Что избранность должна завоевываться умом, а не даваться по праву рождения. Что если большинство башен перейдут под знамя рыкцарей и примут жизнь по новым законам, царберы ничего не смогут сделать. Что освобожденный народ восстанет и будет убивать прежнюю власть везде, где встретит. Что ученицы станут заложницами и помогут открыть ворота башен – в обмен на жизнь обитателей башен. И тогда наступит всем щасте.
– Снова ерничаешь? – До сих пор кивавшее лицо Деметрии ожесточилось. – Не надо. Мы говорим о вещах, которыми не шутят. Высмеять можно все, и оно утратит смысл. Нельзя смеяться над Великим Освобождением.
Еще одна фанатичка. Или еще один прожженный политик на манер наследницы-покойницы. В споре на любые мои доводы у нее всегда найдутся противоположные свои, привычной логикой непробиваемые. Оппоненты заранее неправы, потому что она самая умная. Никому не верит, только себе. С такими нужно действовать исподволь. Проявлять интерес и подкидывать мелкие контраргументы, пока они не наберут в ее мозге критическую массу. Затем случится перекос, извилины заклинит, она засомневается во всем… Тогда и возможен разговор на равных. А до тех пор – что с бульдозером бодаться.
– Какие новые законы вы собрались установить? – начал я с логичного любопытства миром, который царевна собирается нести людям.
– Свобода. Равенство, – отчеканила она.
– Братство, – машинально закончил я вдолбленное на уроках истории.
– Что?
– У нас призывали к братанию всех со всеми, – объяснил я. – Чтобы жили как одна семья.
Деметрия поморщилась.
– Этот мужской мир… Нашли же слово – братство. Не зря мы на месте уничтожаем падших, этот закон нужно сохранить – единственный из прежних. Остальное сложится из лелеемых веками чаяний народа.
– Каких, кроме «грабь награбленное» и «работа не волк, в лес не убежит»?
– Повторяю: не святотатствуй, – вновь посерьезнела Деметрия. – Люди хотят жить с удовольствием.
Знаем, проходили: не работать, жить на пособие и ругать власти, что мало дают. Обычно это кончается большой кровью как самих паразитов, так и бывших благодетелей. На месте цветущих стран возникают руины, и долгое время главенствует пещерное право сильного.
– Нужно, чтобы работали все, – стала перечислять Деметрия, – чтобы каждый был уверен в завтрашнем дне, а не как сейчас, когда хозяйки у крестьян и земли у хозяек меняются ежегодно. Земля должна принадлежать тем, кто на ней работает. От каждой деревни мы выберем по представителю в башню, где будет коллективное управление. Все решения – большинством голосов.
И наступит золотой век. Аха, щщаз. Если б в России голосовали, осваивать ли Сибирь и космос, до сих пор ходили бы в лаптях где-нибудь в центре маленькой компактной Руси, услужливо кланяющейся всем восхотевшим соседям и заморцам. Причем, в момент поклона обращаясь к лесу передом, дабы восхотевшим сподручней было. Увы. Поступательное движение вперед свершается исключительно пинком ленивого большинства зрящим вдаль меньшинством. Не я придумал, а доказала наука история: все великие государства созданы кровавыми диктаторами и разрушены демократами. Без исключений. Если вопреки этому правилу кажется, что где-то сошлись вместе понятия «Великое государство» и «Демократия», значит, одно из них собой притворяется. Либо великость фальшива, либо народовластие.
– Представитель коллективного управления каждой башни будет заседателем в крепости. Назовем это заседательное собрание… Заседательным Собранием. Или, к примеру, Думой, ведь там будут думать. Будут принимать новые законы на благо новых людей. За исполнением законов станет следить особая группа специально подготовленных советников. Это для вас ниша, ангелы. – Деметрия подмигнула. – Потребуются грамотные кадры. Не этих же брать.
Царевнин взор презрительно скользнул по бредущим поодаль разбойникам. Грязные, немытые, плохо пахнущие, они являли разительный контраст с Деметрией и ее дружиной. Я давно заметил, что царевна и ее дружинники относятся к вынужденным союзникам высокомерно. Несомненно, что это заметил не только я. Долго ли протянется такое «плодотворное сотрудничество»?
– Еще нужна мощная армия, – продолжила Деметрия строить свои Нью-Васюки, – способная не только защищаться, но и нападать на агрессоров, заблаговременно принуждая их к миру. До того, как погибнут наши люди.
– Каких агрессоров? – огорошено спросил я.
– Пожирателей, которые живут на той стороне Большой воды. Или тех, кто живет за горами. Там же кто-то живет. Мы даже не знаем. Законы Аллы связали нас по рукам и ногам.
– Пожиратели перешли границу, – сообщил я, стараясь не отставать от упрямо прущей вперед мечтательницы. – Верховная царица разослала послания, чтобы цариссы отправили на границу дополнительных воинов.
Я думал, что расстрою какие-то планы. Глупый юнец, не знающий жизни. Сколько можно считать правдой то, что за правду выдают? Мне объяснили с презрительным прищуром:
– Никаких пожирателей там нет, ложным слухом я отвлекла немалую часть войск и связала их ненужным ожиданием на границе. Пока поймут и очухаются…
Интриган на интригане и интриганом погоняет. Ну и мирок.
– Традиционную семью тоже затронете? – осведомился я.
– Естественно. Кому-то трех мужей мало, другим даже три не нужны, как, скажем, Грозне Святой.
– Можно о ней поподробнее? – попросил я. – Обожаю такие истории.
Не то, чтобы обожаю, но перейти от общих слов к чему-то конкретному всегда полезно. Окружающий мир состоит из жизней людей, а не из описывающих его слов. Слова врут. Всегда. Даже если говорят правду. Это самый трудный вывод, однажды сделанный мною и весьма облегчивший жизнь. Самым сложным было помнить о нем всегда, а не от случая к случаю, когда уже бьют.
– Ей навязали стандартную семью. В ответ на отказ устранили любимого человека. Она ушла в сестричество, но и там не нашла утешения. Точнее, утешение храмов еще больше настроило ее против насилия, которое именуется устоявшимся порядком. Теперь она глава рыкцарского отряда.
– Кто был никем, тот станет всем, – согласно резюмировал я. – Пример молодым. А не боитесь, что бравые союзнички однажды перережут во сне вашу глотку и объявят мир только своим?
Задел больную струну. На кулаках Деметрии резко очертились костяшки, скулы заострились, а ноздри раздулись, как у породистого коня.
– Они ничего не смыслят в управлении страной. Развалят на следующий же день. Разграбят. Передерутся.
– Думаете, они вот прямо-таки понимают, что ничего не понимают?
Деметрия мотнула головой:
– Не важно. Они мне нужны. На сегодня рыкцари – единственная сила, способная свергнуть деградирующую власть. Сломать закостеневшее мироустройство в пользу разных стилей жизни и равенства. Только так мы сможем сделать жизнь лучше.
Окончание речи звучало великолепно. Но я догадывался о недосказанном. Сейчас она обещает разбойникам златые горы, чтобы помогали. Потому что в действующей системе ей нет места. Родной дочке царицы законом запрещено быть царицей. В новом мире, который она предлагает как президентскую республику или конституционную монархию, нарушительнице равновесия опять светит трон, как бы он ни назывался.
– После неудачи у школы ваши планы рухнули? – Я состроил на лице чудовищное огорчение. – Прошу прощения, поменялись?
– Планы не поменялись, – мертво глядя вперед, заявила Деметрия. – Грозна озвучила перед школой мой Большой План. Теперь сказанное выполняется частями. Штурм школы будет повторен, когда гости разъедутся, а воины со смотрительницей вернутся в башню. В ожидании мы начнем с одной башни.
Деметрия временно потеряла ко мне интерес, начав переговоры с подбежавшим курьером. И вовремя. Нервная изморось превратила мою только что гладкую кожу в аналог дорогой туалетной бумаги, сделав шершавой и пупырчатой. Ноги еще двигались на автомате, а мозг жал на тормоз, дергал ручник и изо всех сил давил клаксон: не-е-ет!!! В школу разбойники шли за ученицами, а сейчас у них в руках я и Тома – две царевны Варфоломеины.
Сомнений, куда мы идем, не осталось.
Но как же Зарина – единственный светлый лучик поглотившего нас темного царства, солнечное создание, едва вышедшее в свет, подобно расправляющей крылышки бабочке? Она в башне. Пусть взрослые разбираются в своих заморочках, пусть жгут и убивают друг друга сколько влезет, пусть переворачивают мир вверх тормашками, устанавливая новые порядки – при чем здесь Зарина?!
Остальных не жаль, как бы жестоко это не звучало. Даже в некоторых Писаниях, превозносящих любовь к ближнему и самопожертвование ради ближнего своего, не очень-то пекутся о дальних. На войне смерть одного своего солдата воспринимается болезненнее уничтоженных ответным атомным огнем сотен тысяч чужих. Так было и так будет. Нет ничего нового под солнцем, пока не построим на земле рай, некоррумпированную демократию или коммунизм, что равнофигственно в плане сбыточности и на мой несведущий взгляд является одним и тем же, поданным под разным словесным соусом.
Деметрия вот тоже строит царствие небесное. Конкретно под себя.
Понятливо кивнув на что-то сказанное шепотом, курьер умчался. Лес пошумел от пролетевшего ветерка, словно вызванного скоростью этого курьера. В зеленом потолке внезапно открылась полынья, куда заглянули любопытные облака: «Чего это вы там делаете, а?» Вычурный шлем Деметрии принял на себя удар упавшей с дерева тщательно целившейся шишки, но вызвал только стук, подергивание головы и недовольное скривление губ. Какая умная шишка, в немалом отряде выбрала именно того, кого надо. Только с весом недомудрила, лучше бы рухнуло само дерево. Или из облаков прилетел метеорит. Или посреди насилуемого разбойничьим движением леса проснулся небольшой вулканчик, поглотив нарушительницу моего спокойствия вместе со всеми ее черно-белыми замыслами.
Природа хоть и помогала, но как-то не очень. Не в полную силу. Шишка-снайпер с поставленной задачей не справилась. Надеясь на случай, но понимая абсолютную наивность такой надежды, я судорожно пытался что-то придумать. Перескакивая через упавший не в нужное место и время ствол, предложил:
– Почему бы вместо башен вам не взять крепость? Насколько я в курсе, Верховная царица в отъезде.
– Ты видела крепость?
– На картинке.
– Считаешь, ее легко взять штурмом?
– Зачем? Вас там знают, примут как родную, вы же и есть родная. А когда большинство ваших сторонников разными путями окажется внутри, захватите непобедимую другими способами цитадель. Проще защищаться в одной неприступной крепости, чем в множестве башен, которые можно поджечь и выкурить засевших там обитателей.
– Выкурить нельзя. В остальном читаешь мои мысли. Но вспомни молитву бойца: зашита и оборона – отсроченная смерть. Мы можем долго просидеть в крепости. Годы. И что? Лучше постоянно занимать новые территории и ждать, когда крепость сдастся сама. Выиграть нужно не битву, а войну.
Я блеснул эрудицией:
– Наполеон говорил: война – противопоставление своих нехваток нехваткам противника.
Деметрия подумала и согласилась:
– Правильно говорил, хоть и мужик, судя по имени. Победит тот, кто со временем наберет больше новых воинов. Откуда их взять в крепости? А у нас – целая страна. Крепостных можно призывать целыми деревнями.
– А если откажутся? У них семьи, хозяйство…
– Потребуются агитаторы – донести забитым крепостным слово о новом мире. О скором лучшем будущем. Что даже смертью в бою они приблизят счастье своей семьи. Пусть сделают это ради детей. За их светлое будущее.
– А если все равно не пойдут?
– Погоним силой, – равнодушно приподняла плечи Деметрия. – Выставим в атаку первыми между врагом и копьями своих, пусть попробуют не сражаться.
Вот и вся политика. Кто бы сомневался.
Ноги машинально ступали по траве и листве, перешагивали валежник, а в голове царил разброд. Томе проще, она девушка, слабый пол. На ней нет моральной ответственности, что почти задавила меня. Ее ответственность та, которую пожелает на себя взять, моя – чудовищна по весу для неподготовленных плеч. В маленькой стае разбросанных по новому миру землян я стал временным вожаком. Как же не хватает сейчас поддержки Малика, жизнелюбия Шурика, педантичной мудрости дяди Люсика… и времени, чтобы во всем разобраться. Чтобы перевернуть ситуацию в свою пользу. Хотя бы не в пользу противника. И свободы не хватает, чтобы что-то сделать. А что-то сделать можно всегда, даже когда не знаешь что. Вспомним того же Наполеона: «Главное в войне – ввязаться в нее».
Я ввязался. По уши. И теперь я главный. Нет рядом папы, нет Малика, нет никого, кто выступил бы в роли доброго дяди. Страшно сознавать, но с этого момента добрый дядя, без чьей помощи не решится ни одна проблема – я. Только я. Как сказала Тома недавно: мы ведь уже большие. Увы. Слишком рано. Но.
Я – мужчина. Поэтому:
Я не ною и не жалуюсь. Я пересиливаю.
Я не прошу. Я действую.
Я никогда, никогда, никогда не сдаюсь.
Для меня нет невозможного. Трудно – да, долго – может быть, но не невозможно.
Вот так. Если кто-то говорит, что от него ничего не зависит – врет, позорно и трусливо. Всегда и все зависит от каждого. Повторяю для тех, кто в домике: от каждого! Слабость, неумение, страх – не оправдание. Боязнь общественного мнения, дееспособная демократия, подчинение активного меньшинства ленивому большинству – набор чуши, в которую, к моему удивлению, многие верят. Собрались вместе двадцать львов и сто баранов – кто из них большинство? Какие законы примет парламент в таком составе? Вы все еще верите в демократию, что она существует для вас? Тогда мы летим к вам, как говорят военно-воздушные силы известного рассадника цивилизованности.
Слабый человек – мертвый человек. Слабое общество – мертвое общество. Но общество состоит из людей. Из львов и баранов. Поэтому, быть слабым – предательство. Какие верные слова, хоть и сформулированы моими идейными противниками. Но сейчас я обязан вырваться из рук оппонентов тех оппонентов. Чтобы отоппонировать не нравящихся мне тех и других. И демократизировать чуток, чтоб еще радовались и восхваляли великого отоппониратора. У демократов всегда так, стада баранов славят львов. Иногда – чужих. Иногда не хвалят. Бывает, даже блеют издали, что у него и шерсть неправильная, и вообще он весь какой-то недемократичный. Но если окажется на расстоянии броска, пусть даже с самой доброжелательной мордой – воспоют аллилуйю и подставят выи и прочее. Не умеют по-другому.
Так что, господа оппоненты, ждите. Я повзрослел. Я – иду.
– Пришли, – удовлетворенно сообщила Деметрия, когда спереди донесся довольный вскрик рыкцарей.
Остановившись, она обернулась ко всем, еще не видевшим, куда пришли и зачем, и провозгласила – громко, чтоб услышали самые дальние:
– Настали великие времена! Сегодняшний день – начало новой эры. Скоро это почувствуют все!
