Петр Ингвин
Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой
Глава 6
Туземцы и пришельцы собрались вокруг котла в одну не очень теплую компанию. Потрескивали дрова, плыл аромат Еды – уже не важно какой, лишь бы быстрее. Воздух наполнился мошкарой, не слишком, впрочем, досаждавшей. Пряный дым заполонил пространство между деревьями так, что глаза слезились. Ветер отсутствовал как явление, солнце жарило. В общем, погода и обстоятельства способствовали началу налаживания межмировых связей.
Царевич расположился на земле вместе со мной и Томой. Малик тоже сидел рядом, но связанный. Ради остальных согласился – другого выхода ни ему, ни нам не оставили. Шурик возлежал на носилках, их для него соорудили из двух копий и нескольких поперечин из веток. Вместе с другом он выслушивал новости. Когда прояснилось, что в местном понимании наши два и два оказались ангелами и как бы наоборот, они с Маликом переглянулись. Затем горец огорошил, глядя на царевичью конягу:
– Это не наши лошади. Или вообще не лошади.
Других специалистов-зоологов среди нас не нашлось, мы просто поверили. Когда меня учили кататься верхом, лошадь была примерно такая же: низкая, крепкая, поэтому я разницы не видел.
Руки Томы, выполнявшей роль санитара, выглядели ужасно. Как и лицо, которого непроизвольно касались руки, когда вытирали пот или поправляли волосы. Как и волосы.
Я выглядел не лучше.
– Досталось вам. Выжить без оружия при нападении такой стаи… – Царевич покачал металлическим куполом, снять который за импровизированным столом не удосужился. – Это потому, что кладбище рядом. Далеко волки такой ордой не ходят, прокормиться трудно.
– Волки? – Тома первой возмутилась против явной нелепости. Собаки были большие, неухоженные, но именно собаки. В них, в отличие от лошадей, мы все разбирались, с дикими сородичами не спутаем. – Это собаки. Наверное, бродячие. Вон их трупы!
Гордей непонимающе посмотрел.
– Это волки. Кто такие собаки? – Он вдруг осекся и сам себя перебил: – Не надо! Не рассказывайте!
– У нас их зовут собаками, они живут в домах и во дворах, охраняют и являются лучшими друзьями человека, – четко сформулировала Тома.
Как первокласснику. В ее понимании царевич из прошлого был тупым, как заглючившая «Винда».
А у царевича отлегло от сердца.
– Вы о псинах, – сообразил он. – Говорят, волков приручают, это и есть псины. Рассказывали, что в лесах… Неважно. Сам я ни одной не видал. Думал, что это сказки.
Он стал смотреть в огонь. Волки-собаки, они же псины, его больше не интересовали.
– Почему не перебьете всех этих со… волков? – проявила Тома природное любопытство.
– Рады бы, но всех нельзя, – вздохнул Гордей. – Когда волки чересчур расплодятся, проводятся большие облавы, но обычно просто охотимся на мех и шкуры.
В качестве примера он повертел перед нами головой в шлеме с хвостом. Собачьим, как выяснилось. Капец романтике. Как жить дальше?
Напрягало, что Гордей не снял шлем. Рядом охрана, мы на привале, у костра. Он чего-то боится? Ну вот, а я расслабился. Нельзя расслабляться, как говорится в бородатом анекдоте.
– Не пойму, почему они напали на вас, – задумчиво продолжал царевич. – Троих уже не трогают, а вас прибыло четверо. Одному гулять вредно для жизни, двоим опасно, а трое с оружием, не говоря о большей компании, остановят любую стаю. Нужно сомкнуться спинами, больных и слабых – внутрь, оружие вперед и замереть. И стоять, не шелохнувшись, пока волки не налаются всласть и не уберутся с дороги. Запомнили? Это азы выживания.
– Запомнили, – сказал Малик.
Царевич нехорошо поморщился, но смолчал.
Я сообразил: попав сюда, в чужой мир, с первой же секунды наша четверка все время распадалась. Всего-то требовалось держаться вместе. Век живи, век учись.
Гордей вновь обернулся к нам, «ангелам».
– Там – озеро. – Он указал на гигантские развесистые ветви чуть в стороне. – За деревом, в низинке. Смойте грязь и кровь. Помоетесь сами, или вам выделить мойщиков? – Его жесткие губы скривились, бородка надменно выпятилась: – К сожалению, здесь только бойники. Прошу простить, не хотелось бы, чтобы их грязные лапы…
– Конечно! – в унисон воскликнули мы с Томой.
И, переглянувшись, подавились смешком.
– Не переживайте, мы ценим вашу заботу, – дипломатично объявил я. – Естественно, мы помоемся сами. Только сначала позаботимся о друзьях, их раны…
– О них не беспокойтесь. Озеро маленькое, ангелам должна достаться чистая вода, поэтому остальные отправятся туда после вас. Раненого принесут. Вот, возьмите еще. – Из лежавшего рядом мешка Гордей вынул розово-(кто бы сомневался)-фиолетовые шаровары, прикинул на глаз, подойдут ли нам по размеру, затем протянул вторые такие же. – Свои тряпки бросьте на берегу, их заберут. Идите. Я выставлю охрану по кругу, вдруг снова волки или… – Оборвав сам себя, он покосился на нас и почти приказал: – Идите же.
– Мм… – замялась Тома.
– Иди первой, – предложил я.
– После тебя, – не согласилась она. – Гляну, что там с Шуриком. С повязок опять капает.
Озерцо оказалось малюсеньким и мелким. Не озеро, а, скорее, большая лужа метров пяти в диаметре. Чтобы добраться до воды, пришлось спуститься по заросшему травой крутому склону на метр-полтора. Словно в воронку от мощного снаряда.
Прежде, чем раздеться, я осмотрелся. Где-то рядом стояли охранники, но мне снизу не видно их, им сверху – меня. Если тревожные ожидания Гордея оправдаются, и кто-то нападет, мне придется долго выбираться на «большую землю» и разбираться там, что к чему.
Дно обжигало холодом из бьющего ключа. Кожа млела, с невыразимым восторгом освобождаясь от пота, грязи и крови, руки терли и скребли. Нижняя половина тела начала подмерзать. Я торопился, но не потому, что мерз, а чтобы очередь быстрее дошла до раненого. Одеваясь, жилетку и штаны я, как приказали, оставил в прибрежных кустах. Выданные цветные шаровары оказались необъятными – они удержались только при затягивании вшитой тесьмы на животе. Поверх халата я приладил на пояс отобранные у царевича ножны для отобранного еще ранее ножа, Гордей отдал их без возражений. А бойник ворчал, когда Тома снимала с его талии узкий кожаный футлярчик. Потом ворчал второй, чей нож забрал себе царевич взамен того, который он отдал мне.
Вставив подмерзшие ноги в обувку, я шмыгнул назад. Гордей что-то выспрашивал у Томы. Ее лицо сосредоточенно замерло, пальцы перебирали и потирали друг друга, ступня кружила по примятой траве. Радостный вскрик возвестил мое появление, и Тома умчалась к долгожданной воде.
Царевич указал на место рядом с собой.
– Сколько вам зим?
Мне стало смешно.
– Лет?
– У вас так? – Гордей осекся и кивнул, не собираясь выслушивать объяснения.
Ну, еще бы. «Не слушать ангелов. Не спрашивать о Том мире. Кто слушал, да будет вырван его язык или отсечена голова». Чудесный закон.
– Мне пятнадцать… – увидев, как взлетают брови царевича (дурак, он же сейчас Тому опрашивал), я быстро закончил: – почти. А Томе уже.
– А как со здоровьем?
– Ничем не болеем. А что?
– Это прекрасно. Читать умеешь?
– Естественно.
– Прочти.
Он протянул кусочек кожи с начертанной витиеватой кириллицей фразой «Алле хвала».
– Алле хвала.
– А сколько бойников в моем отряде?
Бойниками, как уже стало понятно, он называл копейщиков в белых балахонах.
– Восемь. – Я сразу поправился: – Без командира.
– А если бы их было в три раза больше?
– Двадцать четыре.
Мгновенные ответы, выданные без раздумий, вызвали почти детский восторг:
– А если половину убьют?
– Двенадцать.
Довольная улыбка расплылась по бородатой физиономии царевича:
– Вас ждет великое будущее.
Если это экзамен – мы попали куда надо. Здесь я интеллектуальный Гулливер среди лилипутов, Эйнштейн и Перельман в одном флаконе. А помимо таблицы умножения я знаю когнитивный диссонанс, осциллограф, косинус, адронный коллайдер и много других умных слов.
По траве зашлепали шаги: вернулась Тома. Чистая, довольная. Бойники понесли к воде матерившегося Шурика, он требовал не кантовать, а бросить и дать умереть спокойно. И Малика захватили – мыться и помогать мыть Шурика.
Местные жители оказались мастерами на все руки. На костре, с которого уже сняли котел, некоторое время прокаливались бронзовые иглы, затем из мешка достали чем-то пропитанную вонючую нить. Отмытого Шурика водрузили на место и принялись споро зашивать ему рваные раны, не обращая внимания на вопли и конвульсивные дергания.
– Если это медицина, тогда что такое бардак? – орал Шурик. – Они делают мне так хорошо, как я бы им сделал на голову с тем же удовольствием. У них есть антибиотики?
– Есть кое-что лучше, – хмыкнул наблюдавший за процессом Малик.
Раны присыпали пеплом и каким-то травяным порошком из мешочка.
В момент особенно сильного крика Тома не выдержала. Ее колени опустились возле головы несчастного, ладони взяли бесновавшегося пациента за щеки, лицо склонилось, а губы… Губы впились в неистовствовавший рот, вмиг смирили, обняли, впитали, успокоили… и еще раз нежно поцеловали на прощание.
Тома виновато оглянулась на меня:
– Он так кричал…
Я пожал плечами. С какой стати осуждать, кто я для этого? И если быть честным, отказался бы сам от такой же анестезии?
Малику на время мытья развязали руки, правда, приводить себя в порядок ему пришлось под направленными в лицо копьями бойников. Он сделал себе перевязку с небольшим количеством местного обеззараживателя. Его вновь связали.
Отходивший от операции Шурик теперь с видом усталого патриция возлежал у костра.
– Что скажете за наше прошлое? – полюбопытствовал он. – Мы же в прошлом? Я, конечно, бываю местами поц, но не настолько, чтобы брать халоймыс на постном масле.
– Переведи, – попросил я.
– Да, ерунда. Еще имею сказать, что хороший тухис тоже нахес.
– Тоже переведи, – вновь потребовал я.
– Да, – включилась и тут же смущенно выключилась из разговора Тома.
После внезапного порыва она старательно не смотрела в сторону одессита.
Ей Шурик отказать не смог. И тоже смутился.
– Это типа поговорки «горе не беда». Типа не беда, а даже как бы наоборот. Не беда. Горе. Да.
Тут Шурик увидел подтаскиваемый ему под бок долгожданный котел:
– Что у нас на жидкое?
Это была каша. Какая это была каша! Дома я нос воротил, считал несъедобной. Любую. Как же я ошибался!
Ели прямо из котла. Деревянными ложками. В две смены. Мы, четверо пришлых плюс Гордей, затем, оттащив котел от раненого, бойники.
– А мяса здесь не водится? – Быстро насытившийся Малик поводил ложкой в котле, разыскивая что-нибудь более основательное.
– И я бы не отказался, – мечтательно закатил глаза Шурик.
Перед его мысленным взором материализовался, шкворча и брызгая одуряющим ароматом, роскошный шашлычок. Даже я увидел. Мало того, я ощутил запах, вкус и игру солнечных бликов на живущих одним мигом сгорающих капельках жира.
Бойники, к тому времени достаточно доброжелательно относившиеся ко всем нам, отшатнулись.
– Мяса?!
– Одно слово – черти, – презрительно и безысходно махнул рукой Гордей. Потом он глянул на солнце. – Наша задача – дойти до башни без ночевки. Запас времени пока есть, но лучше поторопиться.
Зашаркали обиваемые от налипшей грязи ноги кого-то из бойников – он отправился к злополучному дереву с вещами и флагами. Через минуту второй флаг был спущен, отныне над лесом гордо реял один первоначальный.
Остальные бойники тоже поднялись. Они восстановили набор первой необходимости для снизошедших ангелов, остатки провианта и котел уложили в мешки, в другие упаковали добычу в виде шкур – не пропадать же добру. Бойники взвалили поклажу за плечи, и колонна двинулась сквозь лес.
Четверо несли Шурика, еще один приглядывал за Маликом, который при всем желании ничего не сделал бы со связанными руками. Конец длинной веревки охранник намотал себе на руку. Еще один плелся позади меня и Томы. Двое шли сбоку по сторонам, следя за окрестностями. Царевич то вырывался вперед, то отставал, то грациозно гарцевал рядом с нами.
– Сверху! Сюда!
Крик издал бойник левой стороны. Как он разглядел что-то в непробиваемой листве чащи, осталось неизвестным. Наверное, жизнь заставила. Точнее, навязчивое нежелание умереть.
Если бы сверху была опасность, команда, я уверен, последовала бы другая. Дерево, куда указывал сигнальщик, окружили. Три бойника разошлись спиралями, прочесывая округу, остальные заняли круговую оборону.
Больше никого не обнаружили.
– Спускайтесь! – громко объявил Гордей в густую листву.
Их было двое. Парочка в нежном возрасте, но однозначно старше меня и Томы. Сначала они сбросили нехитрое имущество – две холщовые котомки, затем спрыгнули сами. Оба в самопальных кожаных сандалиях, девушка – в штанах и жилетке из типичной для здешних мест серой дерюги, парень – в балахоне до колен. Я даже сказал бы, что в сарафане, если бы он не был парнем. Оба – светловолосые, светлокожие и какие-то светящиеся изнутри. Так показалось. Наверное, потому, как они бережно относились друг к другу и как смотрели влюбленными глазами. Со страхом, практически с ужасом от того, что их заметили, и притом – с любовью. Которая выше страха и прочего. Они мне понравились.
Их заключили в кольцо из копий, один из бойников вырвал у них из рук котомки и грубо выпотрошил. Внутри оказались продукты и дырявое покрывало. Одновременно парня опрокинули наземь, лицом в землю, сарафан сорвали. Вспомнилось: у древних греков такой мешок без рукавов с отверстиями для рук и головы назывался туникой. Вот и здесь без той простейшей конструкции не обошлось. Где «здесь»? Хороший вопрос. Правильный вопрос. Просто чудесный. Полжизни отдам за ответ.
Нет, столько не отдам. Еще чего, полжизнями разбрасываться. Но что-то отдал бы наверняка. Жаль, что ничего нет, кроме чужого ножика. Ау, люди, кому ножик за раскрытие мировых тайн? Хороший ножик!
Девушка отстранилась от едва не осуществленной «услуги» бойника, она сама приспустила рубаху чуть ниже плеч и отвернулась.
Оба загривка украшали татуировки: три дерева. Бойник, осмотревший их вблизи, согласно склонил голову.
– Наши.
Все оглянулись на царевича.
– Знаете закон? – осведомился он высокомерно, всем видом выражая недовольство разговором с низшими.
Девушка кивнула:
– Крепостные не могут самостоятельно покидать землю, не перейдя в иное сословие.
– Наказание?
– Смерть.
Гордей задумчиво спросил:
– Причина настолько серьезна?
– Его, – девушка указала на парня, – захотела взять в мужья войница Клавдия. Назначили помолвку. А мы любим друг друга!
– Клавдия – хорошая войница, – проговорил царевич, вышагивая по полянке.
Окованные металлом ноги совершали пять шагов в одну сторону, там замирали, потом Гордей медленно разворачивался и столь же не торопясь шел обратно. После четырех томительных циклов, когда общие нервы звенели и потрескивали от напряжения, последовало продолжение:
– Клавдия – завидная партия. Ее внимание нужно заслужить. В мужья – вообще дорогого стоит. Вы сделали неправильный выбор. Назовитесь.
– Ива, – сообщила девушка. – И Хлыст.
Оба несчастных не смели поднять глаз. Отвечали они, буровя взглядом сандалии, достойные скорее помойки, чем живых людей. Впрочем, говорила пока только девушка.
– Закон надо исполнять. – Указательный палец царевича выбрал двоих солдат. – Вы, на счет три. Один, два…
– Стойте! – завопила Тома.
По ее щекам текли слезы.
К сожалению, добавить ей было нечего – сила и местный закон на чужой стороне.
– Почему? – едко отозвался царевич.
Здесь он в своем праве. Ему осталось лишь посмеяться над нашими потугами на милосердие и справедливость, как мы их понимали.
– Неужели проблему нельзя решить по-другому? – я тоже решил попытать счастья. – Хорошие работники не нужны?
– Закон. Двое преступников по твоей милости до сих пор живы, других не будет.
– Тогда мы отказываемся от вашего гостеприимства. Приятно было познакомиться, до свидания. Мы уходим.
Я взял Тому за руку, и мы вполне серьезно зашагали себе в неизвестность. Лес – большой, редкий, чего не идти докуда дойдем…
– Стойте! – раздалось вслед.
Трюк сработал. Мы остановились.
Чем обрадуют?
– При согласии оставить двух новых преступников в живых, – сказал Гордей, – вы со своей стороны поклянетесь спокойно, без новых заскоков и накладок, проследовать в башню?
Да чем угодно!
– Клянусь!
– Пусть она тоже скажет, – показал он на Тому.
– Клянусь! – заверила та.
– Хорошо, – расплылся царевич в улыбке и воздел руки. – Во исполнение своей части договора я оставляю Иву и Хлыста в живых. Пусть чистоту моих помыслов видит Алла-сокрушительница, справедливая и суровая, да простит Она нас и примет. Клятвы царевича достаточно?
Возвышенное обращение по вертикали в финале сменилось на горизонталь, окружавшую Гордея в нашем лице.
– Да.
– Отлично. – Он повернулся к бойникам. – Связать и оставить. Поторопитесь, мы спешим.
– Они не проживут и суток, – неожиданно подал голос один из копейщиков.
Гордей одарил его взглядом, заставившим споткнуться. Кажется, по возвращении у бойника будут проблемы.
– Царевич свое слово держит? Исполнять.
Точка поставлена. Я обреченно глянул на Малика. Тот в меру возможности развел руками. За наши жизни он рискнул бы побороться хоть с дьяволом, но рисковать всем за чужие? Тома снова хлюпнула носом.
Бойники размотали веревку, обреченных толкнули друг к другу – как последнее утешение, ведь иных указаний не было. Связанную в последнем объятии парочку положили на траву. Каждый знал: не пройдет и дня, если не часа, как их найдут собаки. Точнее, волки, так теперь нужно говорить.
Мы понуро двинулись вперед. Не оглядываясь.
Бойники ступали неслышно, только копыта глухо стучали, вбиваясь в почву, да мы с Томой ломились сквозь зелень подобно бронетранспортерам, решившим срезать путь через торговые ряды деревенского рынка. Сто шагов… двести…
Скорбную тишину нарушил я. Криком.
– Где восьмой?!
– Стоп! – скомандовал Гордей.
Процессия замерла.
– Ты нарушил слово! – накинулся я на царевича, едва сдерживая наворачивавшиеся предательские слезы. Ноги запутались в тапках, губы в паузах сжимались и дрожали: – Даже из милости ты не имеешь права убивать их! Хоть маленький, но у них был шанс!
– Шанса не было, – буркнул Малик, в свое время внимательно отследивший действия вязальщиков.
Взгляд царевича ошалело пробежал по отряду.
– Вы, четверо, – покрытая металлом ладонь ткнула в носильщиков Шурика, – быстро назад.
Не договорив, Гордей сам развернул коня. Мы с Томой помчались сквозь лес за ним, и нас никто не удерживал.
Глазам предстала картина: Гордей гарцевал вокруг окровавленного тела бойника, нанизанного на копье, вставленное в ямку. Маска-колпак валялась далеко за деревьями, бородатая голова безвольно болталась. Балахон был задран по шею, отчего почти не пострадал. Штаны в одеянии павшего воина не предусматривались, их заменяла юбка вроде шотландской, только одноцветная.
Парочка исчезла. Из травы любопытными змеями торчали обрывки веревки.
– Кто это? – надменно бросил царевич подбежавшей четверке.
Один из бойников приподнял свешенную голову за волосы.
– Третьяк с Понизовки.
– Казенное имущество не испортил, семью не потревожу. Снимите.
Бойники поняли его правильно. Не как я. В один из мешков убрали чуть окровавленную вещь – бережно стянутую и заботливо свернутую, лишь после этого из тела выдернули древко с обтекающим красными каплями наконечником. Оставшееся тряпье тоже не забыли.
– Не понимаю. – Тома схватила Гордея за стремя. – Что произошло?
– Освободил, стервец. Вернуться после такого не мог, бросился на копье.
– Какое самопожертвование… – Томины глаза застило влагой. – А мы…
Бойник, вытиравший копье, небрежно бросил:
– Это Ивкин батька. Я тоже с Понизовки. У них единственная дочка была.
– Беглецов искать не будем, – решил царевич, покосившись на меня. – Волки найдут. Во всяком случае, я слова не нарушил.
Он повернул коня назад.
– А похоронить? – не удержался я.
Гордей поиграл желваками, глаза на миг сыграли в прятки.
– Похороните, – упало нехотя.
Обобранное догола тело взяли за руки-ноги и привалили к дереву. Голова осталась свешенной на грудь, а сложенные ладони упокоились на животе. Сверху накидали веток.
Вот и вся церемония. Раздалась команда:
– Возвращаемся.
Могу ошибаться, но, по-моему, похоронная команда посмотрела на меня с благодарностью.
Да, здорово быть ангелом. Даже царевич не мог сказать мне «нет». Ангельские права меня полностью устраивали, осталось выяснить, каковы обязанности. Не здесь ли собака… извиняюсь, волк зарыт?
Глава 7
В оставленном лагере ждал сюрприз.
– Он же черт, – оправдывался бойник, отирая разбитое лицо. – Как сиганет… Лбом – в нос. Я и вырубился.
Ни маски, ни балахона на нем не было. Ничего, включая портупею с ножом и дубиной. И копья. И мешка с провиантом. Только рубаха и юбка – как на самоубившемся. Видимо, это особенности местной моды.
Малик сбежал. Еще два копейщика потирали ушибленные места. Все были живы и в меру здоровы.
– Черт. Одно слово – черт! – твердили они.
– После этого, – царевич мотнул головой на устроенный разгром, – думаете, я еще раз нарушу закон и сохраню жизнь ему? – тяжелый взгляд остановился на Шурике.
Я достал нож и молча приладил к недавней ранке на шее. Кожа горла под острием страшно ныла. Чесалась. Не знаю, хватило бы у меня духу решиться. Но что-то толкало. Какая-то лютая неприязнь к происходящему.
– Ты слишком мало ценишь свою жизнь, – свысока (во всех смыслах) бросил царевич.
– А ты чужую.
В ответ с коня раздался переполненный яростью вздох.
– Ладно, – донеслось через некоторое время – Только до башни. И забыть вас, как страшный сон. – Гордей прикрикнул на бойников: – Подъем! Ты, раззява, надень вещи Третьяка, ему больше не понадобятся. Вперед!
Дорог в лесу не наблюдалось. Даже тропиночек. Мы тащились меж деревьями, ломая мелкие заросли и обходя крупные. Неужели здесь никто не ходит? Но где-то же ходят? Интересно, где.
Погрузившаяся в мысли Тома передвигалась как робот, который пытается понять, чем могут сидеть птичка и свитер, а меня мучил информационный голод – насчет разного конкретного и как оно все вообще. Распираемый вдрызг, я нагнал Гордея.
– Можно вопрос?
– Уже.
– А еще один?
Молчание – знак согласия.
– Зачем ангелов вести в крепость? – спросил я.
– Таков закон.
Я исправился:
– Имею в виду не тебя, а нас. Твой мотив понятен, не можешь иначе, но что там с нами сделают?
Гордей равнодушно повел плечами, поправил щит.
– Там решится ваша судьба.
– Чего нам ждать?
– Не знаю.
Я не выдержал:
– А кто знает?
– Никто.
Вот и поговорили.
– Скажи хоть что-то! – взмолился я.
– Хоть что-то.
Показав, что не ищет моего общества, гори оно любым пламенем, царевич умолк. Его взгляд в поисках возможного неприятеля вновь устремился в лес, прыгая по сторонам, как кот, упавший в вольер к собаке.
Думал, отстану? Ну-ну, думай, не жалко.
– Напомни-ка молитву встречи, – сыграл я на его законопослушании. – Встретив ангела, ты должен – что? Помимо крепости.
Гордей резко выдохнул, затем пробурчал что-то нечленораздельное, а выражение лица пообещало при случае сделать из меня нечто членораздельное.
– Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником…
– Ты встретил ангела, ему требуется помощь – нужны сведения о мире, куда его занесло, – удовлетворенно сообщил я. – Удружи и помоги. Что сделали с другими ангелами?
– Это было давно.
– Века назад?
– Годы.
Уже что-то.
– Их возвысили? – с надеждой осведомился я.
В ответ – очередное невразумительное пожатие плеч, показавшее полное равнодушие к судьбе снизошедших.
– Их убили? – качнуло меня в противоположность.
Последовало очередное разведение руками, теперь с надеждой со стороны царевича. Дескать, что бы с ними ни было, туда им и дорога. И мне, здесь присутствующему, тоже. И побыстрее.
– Не знаешь? – пнул я вопросом, чтобы пошевеливался.
– Не всех, – выползло что-то дельное. И весьма зловещее.
Или царевич ответил не только на последний вопрос?
– Значит, их убивают?
– Никто не смеет убить ангела. – Гордей, наконец, обратил на меня взор – уничижительно-уничтожающий, словно при виде личинки жука в любимой кружке. – Наоборот. От вас ждут слишком многого, вы не выдерживаете. Испытание проходят далеко не все.
– Что за испытание?
– Всегда разное.
– Например?
– Не знаю! – Гордей впервые повысил голос. – Это не наше дело. Наше – встретить, помочь и отвести. Я встретил, помог и веду. Все!
Его конь мерно утрамбовывал почву. Хрустели веточки. Я решил, что царевич уже успокоился и попросил более дружелюбным тоном:
– Можно еще вопрос?
Гордей закатил глаза, но смолчал, что в системе координат полной безысходности значило «да».
– Алла – имя местной богини, или это здешняя фараонша-императрица? Или, как говорится, два-в-одном?
Собеседника сотряс ужас.
– Умолкни! – Царевич даже поперхнулся в возмущении. – Не только говорить, думать так не смей! И не произноси Святого Имени без надобности, а произнеся – помолись. Не знаю, кто такие богини и фараонши-императрицы, есть только Алла-единственная-изначальная, да простит Она нас и примет. Она создала все, и Она есть все. Она посылала в мир свои слово и мудрость, но мы не услышали. Тогда Она пришла сама. Законы, которые мы выполняем – Ее законы. Никому не придет в голову что-то исправить или дополнить. Кто покушается на дарованный свыше закон даже в малом – преступник. Ангел, не ангел, смерти подлежит любой, кто сомневается в Слове. Тома, приблизься и вместе с Чапой повторяй за мной молитву воспитания: Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! Ну?
Едва проглотив смешок, мы повторили. Не хотелось злить единственного проводника по враждебному миру. Нам ничего не стоит, а ему приятно.
– Я отдаю мечты и поступки Алле-воспитательнице, да простит Она нас и примет.
– Я отдаю… – покорными овечками говорили мы.
Лицо Гордея устремилось к небу, глаза в экстазе закрылись. Фанатик. В будущем нужно быть осторожнее в выражениях.
– Я убираю пороки из жизни и мыслей. Я жесток и беспощаден с преступниками, ибо преступивший закон сознательно поставил себя вне общества – общество обязано ответить тем же.
– …общество обязано ответить тем же, – бубнили мы, никакого мало-мальски значимого почтения к произносимому, не говоря о благоговении, не ощущая.
– Чем возмездие суровей, тем меньше ненужных мыслей в наших головах. Чем возмездие неотвратимей, тем меньше ненужных жизней в наших рядах. И да не дрогнет моя рука во исполнение закона, ибо закон справедлив, когда он выполняется, всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость.
– …высшая мудрость, – кивали мы с Томой, стараясь не встречаться взглядами.
Чтобы не заржать. Как можно к столь напыщенным словам относиться серьезно? Пусть себе царевич тешится, от нас не убудет. Он вроде как большое дело делает, мы вроде как повинуемся. Потом припомним и выторгуем ответную поблажку.
– Да постигнет кара разрушителей, и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!
– …Алле хвала! – дружно закончили мы.
Гордей открыл глаза. Конь под ним, вновь ощутив управление, всхрапнул и едва не скакнул вперед.
Изрядно поднадоевший лес никак не кончался, деревья вокруг ничем не отличались от пройденных ранее. Как местные здесь ориентируются?
Я предпринял новую попытку разговорить царевича и выведать все секреты. Начнем с мелкого, чтобы опять не спугнуть.
– Почему возраст считаете зимами?
– Как же иначе? – изумился он. Тут же встрепенулся: – Не говори! Не хочу слышать!
– Не скажу, – с удовольствием пообещал я. Да и как объяснить, почему мы считаем года летами, причем начинаем только с пяти? – Зимы холодные?
– Очень. Приходится утеплять жилье, закрывать окна.
– И все?
– Думаешь, все так просто? Настоящих морозов не знаешь. В некоторые ночи невозможно спать под открытым небом – заболеешь.
Ну-ну. Сменим тему.
– Бойники – от «бойни»?
Гордей равнодушно повел плечами:
– Скорее, от «боя». Разницу между боем и войной знаешь?
За дурака держит?
– Если война – песня, – сказал я, то бой – слово в песне. Даже так: война – море, бой – капля.
– Именно, если море – это озеро. Войники, войницы – от «войны», а бойники… так, крепостная шушера на один поход. Нищая пародия на войников.
Чувствовалось, как ему ненавистны низкорожденные. Мне не хотелось спорить. Хотелось наоборот. Очень странное чувство. Едва из грязи в князи, и уже…
– Ангелов слушать нельзя, верно? – припомнил я. – Почему же слушаешь?
Уловка не загнала противника в угол, как мне хотелось, она вызвала усмешку:
– Закон нельзя воспринимать столь буквально. Смогу я оказать тебе помощь, если откажусь выслушать просьбы? Начнешь смущать искушениями – слушать не буду. Мало того, окажу вынужденное сопротивление. Это простится.
Меня объяснение лишь раззадорило.
– Значит, закон подразумевает разночтения. Исполняете не букву, а дух закона? – Припомнив недавнее, я добавил: – А в клятвах – не смысл, а букву? То есть, и закон, и клятву разными способами переворачиваете к своей выгоде и продолжаете считать себя честными?
– Остановись. Я догадался, почему запретили вас слушать. Еще слово – придется принять меры.
Любопытно, какие. Впрочем, совсем нелюбопытно.
– Понятно, слушать запрещено. – Я пошел на попятную. – А рассказывать?
– Выполнять все разумные законные просьбы.
Ему не хотелось со мной общаться. И он не стал бы, но – закон. Обязан? Исполняй! И я попросил:
– Расскажи, как устроен местный мир.
А как бы я сам ответил, если бы встретился на Земле с тупым инопланетянином? Хорошо, что здесь я спрашиваю, а не отвечаю. Заодно начинаю понимать, зачем люди идут в учителя. Или хотя бы почему из них не уходят.
– Что именно хочешь услышать?
Разумное уточнение. Перевел, гад, стрелки на меня. Потом припомню.
– Что у вас делают ангелы? В смысле, чем занимаются. Каковы обязанности.
– Служат.
В армии? Не обязательно, слово «служба» включает в себя много смыслов, от чиновничьей до священнической, даже актеры в театре служат, а не работают или играют. Лучше уточнить.
– Чем?
– Чем служу я? Всем, что в моих силах. То же предстоит вам.
Ух, как все сложно и непонятно. Загадка на загадке и под туманным соусом. Или Гордей формулировать не умеет? Или это я формулировать не умею?
Зайдем с другой стороны.
– Как называется ваша страна?
– Уже «наша». – Его губы тронула легкая улыбка. – Мы зовем ее страной башен.
– А соседние?
Лучше бы не спрашивал. Изготовление конфетки из отходов жизнедеятельности не вызвало бы большего изумления.
– К-а-к-и-е? Ты про пожирателей что ли?
– Кстати, о пожирателях. Это кто?
Царевич скривил рот.
– Людоеды. Как человолки.
– Чужие! – крикнули сразу оба боковых наблюдателя.
Ржание. Голоса. Казалось, что лес расступился – это на передний план из чащи выехало трое всадников. Кроме дизайна и некоторых особенностей амуниции они напоминали Гордея. Пластинчато-кожаные доспехи, сапоги, открытые ноги и руки с частичной защитой. Разномастные щиты за спиной. На поясах – такой же набор из меча и ножа. Только шлемы без меха, обычные остроконечные, как у былинных богатырей. Грудную клетку каждого из крайних дополнительно защищала узорная рельефная пластина, у центрального пластина была изящно выпуклой. А вот сложением всадники не вышли. Не богатыри, одним словом. Те, что по бокам – парни лет двадцати, между ними вообще девчонка. Ну, девушка, едва ли догнавшая летами спутников. Воинственная и грозная, несмотря на возраст и внешнюю хлипкость. Излучаемая ею уверенность в собственных силах не оставляла сомнений в серьезности и даже опасности воительницы. Руки всех троих лежали на рукоятях мечей, к возможному счастью для нас – пока не обнаженных.
