Петр Ингвин
Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой
Сидеть пришлось долго. Раз в двадцать больше, чем нужно. Если бы каждая из девушек не понимала, почему я так делаю, они решили бы, что у меня запор. За занавесь легко проникали все звуки: нескончаемая раздевальческая возня, затем плеск, который сопровождался трудно сдерживаемыми стонами Томы и нравоучительными нотациями Зарины. После перерыва – снова всплески, но в сопровождении задорных охов Зарины. Наконец, прозвучало:
– Чапа, мыться будешь?
Я с удовольствием покинул поднадоевшее пристанище.
– С дороги хорошо бы.
Наша больная лежала в кровати на животе. Сама ли сделала несколько шагов, или ее перетащила Зарина, но теперь Тома тихо блаженствовала в долгожданном покое. Открытым оставался только затылок. Мокрые темные волосы разметались, руки обнимали подушку, в которую зарылось лицо. Наброшенная сверху белоснежная простыня четко повторяла изгибы утонувшего в перине тела и раскинутых ног.
Взгляд Зарины не знал, куда деваться, руки тоже: то опускались, то обхватывали плечи, то принимались вертеть поливочный ковшик. На ней было лишь полотенце, обмотанное над грудью – настолько широкое, что понизу скрывало даже колени.
– Полить? – смущенно выдавила Зарина.
Наши лица одновременно дернулись в сторону Томы. Та нервно заворочалась. Я опустил глаза:
– Спасибо, не надо.
Томины вещи размещались на стуле у ее изголовья. Зарина заняла стул в ногах по той же стороне, я отправился по кругу за другую половину кровати. По расстоянию – как в другую комнату.
Зарина вынула из гардероба два халата, один полетел мне в руки, со вторым она скрылась за ширмочкой. Косившаяся на происходящее Тома облегченно выдохнула.
Я быстро разделся и еще быстрее прыгнул в таз, сводя опасное время к невозможно малой величине. Не хотелось, чтобы для девушек время моего купания тянулось столь же томительно, и едва начав обливаться, я завел беседу.
– Зарина, ты знаешь слово деньги?
– Да, – принеслось из-за ширмы.
Мозг вскипел:
– Вы ими пользуетесь?
– Чем?
– Деньгами!
– А ими пользуются? Для чего? Если спрашиваешь, то, похоже, это жутко полезная вещь? Нет, не говори! Нельзя!
Облом-с.
– Зачем говорила, что знаешь? – укорил я, стирая с кожи смесь пота и грязи и обливаясь из ковшика. – Пошутила?
Донеслось обидчивое:
– А вот и нет. Тебя интересовало, знаю ли я такое слово. Ответ – знаю. От кого-то слышала. Давным-давно. Смысла не запомнила. Или не уловила. У нас дома их точно нет, я бы знала. Если тебе нужны, спроси в крепости. Или у святых сестер, если это по их части.
– Спасибо, Зарина, за полный развернутый ответ.
Даже не оборачиваясь, я чувствовал ироничную ухмылку на губах Томы. Сам виноват, сколько раз говорил себе четче формулировать вопросы. Итак, перефразируем.
– Откуда берется красивая одежда? – Я привстал и облился прямо из ведра, затем быстро обтерся полотенцем, руки нырнули в рукава халата. – Или особое оружие, не такое, как у всех? Или шикарный конь, какой один на тысячу?
Запахнувшись и специально громко протопав, я примостился с другой стороны необъятного ложедрома.
Занавесь откинулась, появилась Зарина, тоже в халате.
– Вотчина дает все, что надо.
Логично. Но не точно.
– Оружие кует кузнец. – Я вытянулся на боку, устроив голову на подставленном упоре ладони. – Одежду из самодельных тканей шьют мастерицы. Коней разводят на пастбище. Но бывают суперэкземпляры, что не каждая вотчина даст. Бывают вещи, за которые можно отдать все. Конь, каких больше ни у кого. Чудо-ткань, дивный доспех или замечательный нож.
Мой взгляд упал на Гордеевское наследство. Оружие действительно было особенным, неповторимым по изяществу и тонкости работы. Подобного я не видел даже у царисс. Не зря же Карина за него дралась.
– Если нам что-то нужно от соседей, мы договариваемся. – Зарина влезла на кровать в ногах Томы и осторожно легла, стараясь не волновать огромную перину и не причинять неудобств больной.
– Как?! – не стерпел я. – Чем расплачиваетесь, что идет на обмен?
– То, что нужно им.
– Я не о том!
– Вот вы защищаете границу, – встряла Тома, поймав мысль.
– Западную, – уточнила Зарина, переводя с меня на Тому непонимающий взор.
– Неважно, – качнула Тома головой.
– Важно! – не согласилась Зарина. – Наша семья с таким трудом сумела заполучить западную. На восточной меньше деревень и возможностей.
– Вот! – перебил я. – О возможностях и говорю. Обычная вотчина снабжает всем необходимым. Но хочется чего-то сверх. Откуда это берется?
– Мы живем не желаниями, а возможностями, – упрямо возразила Зарина, вернув мне мою же мысль, но завернутую в мораль.
– Вы охраняете западную границу, – снова вступила Тома. – Дарья курирует школу. Евпраксия отвечает за причал и еще что-то. Каждая царисса делает часть общего дела. Но кто-то, в отличие от вас, производит материальное, как царисса конных пастбищ Евстигнея. Она же разводит коней, правильно? Или предоставляет пастбища под выпас ваших?
– Разводит, – проговорила Зарина, не видевшая связи в вопросах.
– Кто и как распределяет избыток? – победно завершила Тома виртуальным хуком в челюсть.
«Спасительница!» – сказал мой взгляд.
Зарина покачала головой:
– Какие же вы непонятливые. Вотчина дает все, что нужно. Остальное дает крепость.
– То есть, крепость и забирает излишки?
– Что значит излишки? – нахмурилась Зарина. – Лишнего не производится. То, что для вотчины оказывается лишним, уходит в оброк.
Уф. Разобрались. Значит, натуральный обмен и центральное распределение. Почти коммунизм. Деньги отменены за ненадобностью. Или еще не изобретены. Впрочем, кто-то их предлагал, если слово гуляет.
В дверь мелко постучали.
– Приглашаем на ужин, – донеслось снаружи, – в обеденном зале на четвертом этаже. Увидите открытую дверь по лестнице чуть выше. Одежда домашняя.
Тома попыталась двинуться. Конвульсия, сопровожденная стоном, вернула лицо в подушку.
– Не могу.
– Лежи, – Зарина соскочила с кровати, – мы принесем
Мы с ней отправились в обеденный зал – помещение с длинным столом и лавками по бокам. Царисса с мужьями уже пиршествовала, она во главе стола с правой стороны, мужья рядышком. Мы сели напротив. Зарина – первой слева.
Мать и главная наследница. А мужья и сестры, тем более нареченные, это так, с боку припека.
Вкралась опасная мысль: вообще-то мы с Томой отныне тоже дочери Варфоломеи, официальные и общепризнанные. И если брать по возрасту, то я в золотой серединочке, а старшая – Тома. Как дело с наследованием обстоит теперь?
Поделиться крамольным соображением я ни с кем не рискнул.
Башенные повара постарались. Наши взоры и скакнувшие к горлу желудки соблазнялись видом и ароматом нескольких блюд, десертов, пирожных… Но главное – хлеб. Как же я отвык, как соскучился по нему! Съел на радостях полбулки. Запивал морсом. Зарина предпочла квас, старшее поколение совместно налегло на медовуху.
В былые времена, насколько мне известно, квас тоже был хмельным напитком. В древней Руси. Здесь же квас был обычным хлебным квасом, как у нас дома из магазина. Я попробовал. Как попробовал несколько видов компота, кисель и травяной чай в разных составах.
Зуд знания – худшая из болезней. Не лечится. Недавний разговор в постели вызвал новые вопросы.
– Почему цариссы не повышают эффективность? – спросил я, хорошо откушав и, не удержавшись, неучтиво рыгнув (впрочем, почему неучтиво, кто знает, как местные относятся к такому? В некоторых культурах рыгание – признак удовольствия гостя и похвала хозяевам). – Потогонная система – всеми способами заставлять крестьян с мастеровыми производить больше – логичнее. Не верю, что причиной всему доброжелательность и непомерное человеколюбие.
Папаши-мужья с неудовольствием переглянулись, Варфоломея снизошла:
– Зачем повышать эффективность?
– Чтобы всего стало больше! – изумился я. – Засеять больше полей, выпустить больше товаров, обменять их на что-то полезное у других царисс…
– Сделать подарок новой хозяйке? – криво хмыкнула Варфоломея.
– Почему? – не сдавался я. – Себе. Своей семье.
– Пусть лучше крепостные вспоминают меня добрым словом. Вдруг вскоре вернусь?
Забрезжило понимание. Я уточнил:
– Как часто у вас меняются вотчины?
– Забава проходит ежегодно, – странно ответила царисса.
– Каким образом она проходит?
Варфоломея кивнула Зарине:
– Чапа вообще ничего не знает. Проясни.
Поднявшись, в сопровождении мгновенно вскочивших мужей она отправилась почивать.
Зарина быстро накидала всякого-разного в тарелку и, вручив мне налитый квас и ложку, по дороге в комнату рассказала:
– Каждый год великие семьи прибывают в крепость, привозят оброк и бьются за вотчины. Добывшие лучшую вотчину и потерявшие старую в прежние башни уже не возвращаются.
– Как не возвращаются? А вещи…
– Только то, что с собой. Ничего лишнего. Много вещей – позор для семьи. Окружающие не поймут и не простят. Главные вещи в жизни – не вещи.
Вот почему владелицы не усиливают башню, не копят лишнего, вообще не утруждают себя строительством или обустройством. Чтобы не досталось соперницам. А Верховная царица таким образом не допускает усиления сепаратизма и конкуренции. Все равны, и выравнивание проходит ежегодно. Превосходно.
А я-то прикидывал: какие молодцы, у них везде экономия, забота о народе, минимализм… Эгоизм!
Осторожно приподнявшись на локтях, Тома приняла еду, я обошел кровать и улегся со своей стороны, повернувшись к «сестрицам» задом.
– Красивых снов.
Глава 5
По мнению французов, счастье – кусок мяса, увиденный в воде собакой, что плыла через реку с куском мяса во рту. В очаровательной (местами) компании, вооруженный, в доспехах, на боевом коне, с некорректно присвоенными званиями «ангел» и «царевна», наперекор сомнениям я чувствовал себя охренительно. Мясо – во рту. Я понял. Задача – не отдать никому, а покушаться обязательно будут. Мир такой, увы и ах.
Подняли нас рано. Быстрый завтрак за общим столом в обеденном зале прошел молча, и вот мы уже на конях, прощаемся с улыбающимся старшим стражем, на лице которого разлилось явное облегчение. Он выполнил долг гостеприимства, несмотря на отсутствие хозяйки. Ничего страшного не случилось. Он этому радовался. Скрежещущий вопль ворот сообщил спящим соседям об отъезде посторонних. Мы выдвинулись в предрассветную муть. На улице ожидали соратники, не вышедшие рылом… пардон, титулом, которые ночевали в поселке.
Второй час Варфоломеевский караван уныло брел по дороге. Клубился утренний туман, разгоняемый встающим солнышком и приятным легким ветерком. Кони вяло переставляли ноги, их подбадривали ударами пяток. Разговаривать не хотелось. Но надо.
– Пожиратели – кто они? – пристал я к Варфоломее.
К кому еще? Зарина на этой теме уже прокололась.
– Людоеды, – как когда-то Гордей, лаконично ответствовала царисса.
Гордей упоминал еще одно интересное слово.
– Как человолки?
Ответ – простой кивок. Меня такая сестра таланта не устроила.
– В чем разница?
– Человолки больше волки. Пожиратели больше люди.
– Они уже нападали раньше?
– Пытались.
– Через реку? В смысле – через большую воду? Переплыли?
– Их перенесло в корытах.
Уже кое-что. Фантазия, подпитанная знаниями, дорисовала остальное. Получилось интересненько.
Тома, державшаяся достаточно долго, застонала. Переоценила возможности. За ночь она пришла в себя и думала, что все прошло. Зря думала. Хотя думать, в общем-то, полезно. Но опыт подсказывает, и конкретный случай в частности подтверждает, что не всем и не всегда.
Невероятно, что я сморозил такую ересь. Но кто даст зуб, что в ней нет смысла?
– Что с тобой? – среагировала царисса на донесшиеся охи.
Зарина подогнала коня, послышался неразборчивый шепот.
Последовала команда:
– Сворачиваем!
Караван двинулся через посевы и вломился в редколесье.
– Здесь должно быть озеро, – объявила царисса. – Расходимся в ряд в пределах видимости ближайшего человека до сигнала об обнаружении.
Озеро оказалось справа.
– Всем отдыхать, Тома со мной.
Там последовал осмотр-допрос. Вернувшись, Варфоломея приказала Митрофану перекинуть Тому через седло ее лошади, чтобы голова и ноги свисали с разных сторон. Нам с Зариной осталось двигаться рядом и помогать, если начнет сползать.
– Так лучше? – осведомилась царисса.
Пылающие щеки Томы кратким махом изобразили согласие. Поза, конечно, для царевны не самая воодушевляющая. Да и не для царевны. Вообще для девушки, путешествующей в мужской компании. Зато для здоровья лучше, а что может быть важнее?
– Опасность слева! – донесся из середины каравана, только начавшего выбираться из леса, крик наблюдающего за левой стороной.
В горло моего коня воткнулась стрела. Животное с хрипом дернулось и попыталось скинуть неопытного, но страстно желавшего жить седока. Мои пальцы намертво вцепились в гриву, ноги крепко вжались с боков.
– Справа!
– Рыкцари!
– Справа и слева!
Дальнейшие крики уже не различались в наступившем бедламе.
Мужья Варфоломеи мгновенно прикрыли цариссу с трех сторон конями, щитами, телами.
Томина голова, болтавшаяся сбоку лошади, приподнялась, глаза нашли меня. Их переполняла радость. Я кивнул. Случившаяся с нами фантастическая история подходит к концу, Малик снова нашел нас. Неуловимый и неуязвимый. Как же хорошо столько уметь. Надо ненароком спросить его об основной профессии. Я уверен, она окажется связанной с армией или силами правопорядка. Или… с другой стороны этих понятий. Если так, то, надеюсь, это дела далекого прошлого.
И… что тогда, если окажется так? Как к этому относится?
А никак. Жизнь – как баня, хочешь – парься, хочешь – нет. Все в жизни бывает. Часто не по нашей воле, как со мной, во имя выживания ставшим царевной. У живущего прошлым не будет нормального настоящего и счастливого будущего. Важно, какой ты сейчас, а еще важнее – к чему стремишься. Малик рисковал жизнью, спасая нас. Значит, я тоже умру за него, если понадобится. Все просто.
Обстрел велся с нескольких направлений. Ржали и дико кричали раненые кони. Ругались люди, вытаскивая стрелы из ран или просто обламывая их. Команды раздавались, но не слышались в общем шуме, потонувшем в мощном «Урррра-а-а!» наступающих.
Кто-то из команды Варфоломеи умчался вперед, но большинство сгруппировались вокруг цариссы, возведя вторую защитную стену.
Лошадь под Томой скакнула как-то вбок, плохо закрепленная живая ноша соскользнула и грохнулась на землю. Тело распласталось, тут же скрючилось от старой и добавившейся новой боли. Выпущенные вожжи упали, лошадь умчалась. Я развернул коня, но сразу отпустил поводья. Очень вовремя. Конь заваливался на бок. Еще на что-то надеясь, копыта последний раз оттолкнулись, круп дернулся, и несусветная масса рухнула вниз – прямо на Тому. Так показалось. Сверзившись рядом, я помотал головой, разгоняя искры. С трудом сфокусировавшийся взгляд нашел Тому: снизу ее до пояса придавило дергавшейся в конвульсиях хрипящей тушей. Тома старалась высвободиться, отталкивая ладонями, эффект получался как у детского велосипеда, который вообразил себя локомотивом и впрягся в товарный состав.
Я ринулся на помощь. Пытаясь сдвинуть ногами – опрокинулся на спину, плечи уперлись в землю, мышцы напряглись во всю мочь… Не тут-то было. К детскому велосипеду присоединился взрослый, но состав этого даже не почувствовал.
Варфоломея звала дочку. Зарина металась. Рванулась было ко мне. Зря. Лошадь под ней зашаталась, пронзенная с нескольких сторон. В момент падения мимо пронеслась Варфоломея, могучая длань подхватила дочку за шиворот, как щенка, отход прикрыли собой мужья. Оставшееся воинство, защищая цариссу щитами и спинами, умчалось вслед. Пыль столбом и удаляющийся конский топот – больше ничего не напоминало о недавнем присутствии немалого воинства. Остались только павшие кони, мы с Томой, трое стонущих раненых и два трупа. В одном я узнал Митрофана Варфоломеина. Можно сказать, ему повезло: погиб, защищая семью. Не кончил жизнь позорным «понижайкой», бесполезной престижной «мебелью» в доме какой-нибудь зазнавшейся мастерицы или даже крепостной.
Почти неслышимые шаги прозвучали совсем рядом. Я обернулся. Не Малик. И не Хлыст или Ива. Жаль, знакомым лицам я бы обрадовался больше. Почему не пришли они? Ранены? Вспомнились слухи о разгроме Кудеяра. Видимо, царберы все же довели миссию до конца. Тогда все, кого я знал, не ранены, а намного хуже. Иначе кто-то обязательно пришел бы первым. Не стоит пока делиться с Томой этими соображениями.
Передо мной оказался знакомый по осаде школы низкорослый крепыш. Вблизи он гнома не напоминал. Рост выше моего, плечи – как если я прижму с боков Тому и Зарину. И то не факт. За плечами – гнук, на поясе – почти пустой колчан, в руках – меч. «Гном» махнул мечом в сторону Томы, и несколько человек бросились на помощь. Другие в это время деловито перерезали горла раненых. Меня передернуло. Но – на войне как на войне. В бою убивают. И если взял в руки оружие…
Все равно быть спасенным ценой чужих жизней было противно. Неоправданная жестокость. Хотя, принимая во внимание рыщущих в поисках пищи волков, то, наоборот, это милосердие. Но можно было донести раненых до дороги, благо, что недалеко, и там их кто-то мог подобрать.
Мое мнение никого не интересовало, местная жизнь шла по своим законам.
Общими усилиями рыкцари приподняли коня. Подхватив под мышки, я выволок Тому на свободу. У нас отобрали все режущие предметы и забрали шлемы. Удовлетворенный вождь пошевелил губами. Густобородый разбойник, стоявший с ним рядом, перевел:
– Напрас Молчаливый приветствует молодых царевен и интересуется их именами.
– Говорить через третьих лиц невежливо, – бросил я.
Напрас на мои слова никак не отреагировал, а густобородый зашипел:
– Привыкайте, что язык Напраса не во рту, а рядом. И может самостоятельно угостить хорошей затрещиной.
Напрас поморщился. «Язык» тут же извинился:
– Прошу простить. – Он продолжил переводить. – Никакого вреда вам здесь не причинят. Вы – гости и временные спутники нашего отряда.
– Где Малик? – раздались первые слова Томы.
Она лежала на боку, мышцы лица застыли в безмолвном вое, руки вцепились в ноги, которые дергались от боли, отчего весь организм выгибало дугой.
– Сначала позвольте узнать, с кем мы разговариваем, – от имени вождя осведомился «язык». – Если вы не те, за кого вас приняли, ваше положение быстро и незавидно изменится.
Каштановая торчащая борода «языка» не мешала его лицу выдавать те эмоции, которых совсем не выказывал Напрас.
– Мы – Чапа и Тома, – громко сообщил я.
– Ангелы и царевны Варфоломеины? – уточнил «язык».
Выражение моего лица подтвердило информацию. Сам я не в восторге от неправомерного титула и новой фамилии, но обстоятельства выше моих хотелок.
Напрас удовлетворенно «заговорил»:
– Добро пожаловать в семью доблестных лесных рыкцарей, свободных людей, завоевавших свою свободу оружием. Мы примем вас как родных. Вы не будете иметь стеснения ни в чем, кроме маленького временного ограничения в свободе передвижения. Его мы тоже отменили бы, но только после разговора с одним человеком, который сейчас находится далеко. Просим следовать с нами, опасность преследования возрастает с каждой секундой.
От сердца отлегло, в личности упомянутого «одного человека» сомневаться не приходилось – даже не сумев прийти сам, наш друг нашел возможность разыскать нас и освободить чужими руками. Впрочем, рано радоваться, мы еще не свободны. По сути, мы находились в плену у людей, которые едва не угробили нас своим «освобождением».
Душа все равно воспарила. Приключения подходят к концу. Получается, скоро домой?
Глаза заволокло. Пришлось несколько раз моргнуть.
– Не могу идти! – вдруг с рыданием выкрикнула Тома.
– Что? – склонился я к ней.
Ее подбородок махнул в сторону ног:
– Не могу пошевелить. Очень больно.
– Костоправ! – крикнул «язык».
Один из рыкцарей обернулся. Большой и мощный, как стратегический бомбардировщик среди истребителей, громила приблизился к Томе. Словно медведь навис над поверженной ланью. Нет, лучше – как над Машей из одноименного мультика. Только платочек отсутствовал, зато глаза – точь-в-точь. Не глаза, а глазищи: жалобные, невероятные, с океаном страдания и омутом мольбы, в котором спрятались прилагавшиеся в комплекте чертики. Но спрятались хорошо. О них знал только я.
– Ноги, да? – сочувственно осведомился «медведь».
Ответ не требовался. Маленькая беззащитная Тома скулила, ее руки вцепилась в нижнюю чать тела, глаза закатились. Костправ сорвал и отбросил ее красивые поножи, стянул сапоги. Узловатые пальцы принялись прощупывать колени, ступни, голени. Тома вскрикивала, пыталась отпихнуть чужака руками, содрогалась от боли при некоторых надавливаниях. Меня придерживали, чтобы не бросился выручать. А броситься хотелось. В то же время я знал, что опытный человек определит: вывих там, ушиб или перелом. И какой перелом. И что делать дальше. Пусть костоправ, но специалист. Да хоть ветеринар, лишь бы помог. Но нельзя же так грубо!
Лицо специалиста поднялось к молчаливому начальнику и вынесло вердикт:
– Все цело. Обычный зашиб и растягушка ступней. Понятно, раз полтонны сверху навернуло. Даже повезло.
«Полтонны», – автоматически отметил мозг. Они считают тоннами. Не пудами, не фунтами, не прочими старинными заморочками. Нужно будет поговорить на эту тему.
– Пару дней не сможет ходить, – продолжил костоправ. – Еще пару проходит с опорой или с чужой помощью, через недельку восстановится.
Напрас отдал безмолвный приказ, несколько человек засуетились. Главаря понимали все, а «язык», оказывается, требовался только нам, посторонним. На изготовление носилок из копий и веток ушла минута, в четыре руки на них переложили Тому. Я собрал и понес снятые с нее вещи.
Двигались быстро. Иногда направление менялось. За мной приглядывали.
Я не нарывался. Шел, наблюдал, размышлял. Если Малик жив, а иное даже представить невозможно, то вскоре он встретит нас, и все беды окончатся. Вместе мы спасем Шурика, возьмем папринция с его воздушным шаром… а, может быть, и шар не понадобится. До причала отсюда, как мне представляется, не больше двух суток пути. От тамошних волков такой компанией всегда отобьемся. И – дом, компьютер, родители… Волки станут собаками, в школе перестанут учить молитвам и мечевому бою. Убийство перестанет быть единственным способом воспитания. Ради этого стоит потерпеть некоторое напряжение и явно недружеское отношение части окружающих, заметное по лицам. Только б быстрее увидеть Малика. Жаль, с Зариной не получится попрощаться. Или еще успею?
Размечтался. Даже если успеть – вряд ли она обрадуется моему обществу после гибели брата и других родичей ради моего освобождения. Вообще, с моим появлением в ее жизни наступила черная полоса, Зарина потеряла почти всех, кроме матери. Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо. Если б я мог чем-то помочь… Но не могу.
Как бы ни было тяжело на сердце, надо жить дальше. Авось, что-то придумаю дельное. Ведь лучшее неизбежно, если верить любимой многими примете «Все к лучшему».
Рыкцари чувствовали себя в лесу как дома, передвигались легко, невзирая на большое количество оружия и мешки с чем-то, пусть это будет провизия, а не добыча, отобранная у безвинно загубленных душ. Не хотелось о таком думать. Тому несли, не меняясь: мужики – здоровые, она небольшая и легкая. Коней у рыкцарей не было. В лесу это было преимуществом. Зато каждый нес за плечами гнук. Еще одно преимущество.
У меня множились вопросы, но задать их было некому. Сопровождающие больше напоминали конвоиров, ни симпатии, ни интереса они не выказывали. Спроси их что-нибудь, еще подумают, что же проще – ответить или прирезать, с такими-то рожами. Лучше не нарываться. До поры, до времени.
Редколесье несколько раз сменялось непролазной чащей, где отряд прорубался с помощью оружия. Когда сквозь кроны виднелось солнце, оно постоянно гуляло в разных сторонах. Так сначала казалось. Затем я уловил систему. Зигзагообразно (из-за условий местности) меняя курс, рыкцари попеременно двигались на юг и запад. Самое смешное, что с Варфоломеей мы ехали именно туда, только севернее, через поля. Теперь шли лесом и в другой компании.
Вместо остановки на обед устроили «перекур»: прилегли на две минуты, погрызли сухомятку из мешков. Нам с Томой тоже перепало. Запив из озерца, лесной отряд двинулся дальше.
Цель перехода обнаружилась к вечеру. Еще одна срытая крепость – заросшие, едва видные в траве каменные полосы фундамента. Наше незаконное бандформирование человек в тридцать (интересно, почему по телевизуру так называли подобные шайки, ведь это подразумевало, что где-то имеются законные бандформирования) целенаправленно вдвигалось в лесок, образовавшийся вокруг одной из бывших башен. Там начались какие-то работы. Когда поднесли Тому и подвели меня, глазам открылся углублявшийся вход под землю. Ранее замаскированный и спрятанный под метровым слоем почвы, сейчас проход был почти расчищен, при нас убрали последнее. Со скрипом отворилась тяжелая дверь в бывшие крепостные подвалы и темницы. Как же ее не нашли те, кто сносил крепость?
А вот не нашли. Этим воспользовались рыкцари. Несколько человек осталось снаружи, остальные втянулись в мрачное подземелье. Внутри оказалось достаточно высоко, чтобы пройти на ногах, и приемлемо по ширине для носилок.
Полыхнули отсветами зажженные факелы. Дойдя до зала с несколькими выходами, процессия остановилась.
– Размещайся! Скидай вещи! Костер! – радостно неслось со всех сторон.
Сухие дрова нас уже ждали, они затрещали в костре, горя оптимизмом и дымными душами улетая в лучшую жизнь. Ну, хоть кому-то хорошо. Даже завидно. Ничего, скоро и мы так же улетим.
Тому положили в глубине у глухой стены, мне приказали держаться рядом.
Через полчаса поплыл запах свежесвареной каши. Рыкцари сбились в кучу. Загремели деревянные миски и ложки. Не забыли и нас. С голоду я съел свое и половину Томиного: она поклевала совсем немножко, отказавшись от остального. Я не понимал. Если твое завтра неизвестно, а оно всегда неизвестно, нужно есть много, если есть, что есть. Закон выживания.
Протерев посуду травой и сполоснув водой из принесенного горшка, все стали укладываться – прямо на пол, подстилая, что можно, от одежды до веток. Нам с Томой не дали ничего. Вот тебе и гостеприимство.
– Придвигайся ко мне, – сочувственно сказала Тома.
Она по-прежнему лежала на животе в бывших носилках, из которых вытащили копья.
– Спасибо, мне не холодно, – как истинный джентльмен отозвался я и растянулся на каменном полу рядом.
Веки устало сомкнулись. Чужой разговор прорвал доселе крепкую оборону успокаивающихся мыслей, уже не скачущих ошпаренным зайцем по замкнутому пространству.
– Когда бросится, бей его клинком в грудь или под мышки передних лап, левее. Там сердце. Или в живот сбоку и снизу.
Тихими голосами рыкцари делились секретами боя.
– Прямой колющий в шею тоже хорош, – донеслось из другого угла.
– Не слушай его, Невданя, – раздалось с третьей стороны. – Если нож короткий – секи по морде во все стороны. Не любят они этого.
– А если в живот, то нож дальше сам потянется и вспорет доверху, – посоветовал грубый голос рядом со мной. – Волчье брюхо проскользит по острию и распадется на половинки.
Сказавший это неслышно приблизился и замер над Томой. Я словно учуял движение. Глаза открылись полностью: медленно водя головой, темный силуэт разглядывал девушку. Пришлось показать, что не сплю: я чуть приподнялся и посмотрел в упор. Силуэт растворился в ночном мраке. Костер давно догорел, а местная погода не требовала постоянного отопления, оттого в подземелье почти ничего не было видно.
– Если их мало и нападают с лаем, – последовало продолжение для некоего Невдани, – значит, они в своих силах не уверены.
– Борщич, а если нет ни ножа, ни меча?
– Голыми руками волка завалить сложно. Но можно. Но только человеку опытному.
– Откуда взяться опыту, коли не драться?
– Соображаешь. Слушай сюда. Если получится, бей ногой в брюхо или в пах, там мышцы плохо держат удар. Если повезет, будут разрывы.
– «Если повезет», – с грустью повторив, кто-то шумно вздохнул.
– Слабое место у них – позвоночник, – донеслось с другого края. – Волки не приспособлены к падениям на спину.
– Борщич, Миряй, не морочьте мальцу голову. – Это снова голос того, кто к нам подходил.
Опасный голос. Я невольно сдвинулся к Томе. Какая-никакая, а защита: если что, смогу хоть что-то. Ну, надеюсь, что смогу. Потому что прав невидимый оппонент Борщича и прочих: откуда взяться опыту, коли не драться?
– Волка бей прямым в нос, в переносицу или в затылок. Или пальцами в глаза. Или заткни ему ноздри. Главное – не бойся. Они это чуют.
Новая тень направилась к нам от прохода. По мере приближения она становилась все больше и больше, вот уже переросла размеры среднего человека…
Малик?!
Нет, фигура оказалась еще больше, просто великанской. Может, оттого, что смотрим снизу?
– Царевна Тома! – Знакомый голос костоправа сопроводили ищущие телодвижения, старавшиеся ни на кого не наступить. – Я сделал мазь. Натрись, полегчает. И заживет быстрее. Это не от зашиба, а от того, что мучает.
Его руки оставили у нас под носом выдолбленную деревяшку с чем-то невообразимо вонючим.
– Рискнешь? – шепнул я, едва «доктор» удалился.
– Все, что угодно! Хоть черта лысого, лишь бы боль прекратилась.
В отношении черта лысого хотелось пошутить про новую ипостась нашего отсутствующего спасителя. Я смолчал. Томе не до юмора.
– Они все чуют, – продолжал неизвестный знаток волков. – Даже мысли твои чуют. Вот и представь, как ломаешь ему лапы, крушишь ребра, душишь коленом, рвешь на части – зверь визжит, хочет вырваться… а кровища хлещет рекой, кости трещат… Волки прочтут твои мысли. Или увидят в глазах. Это будет твой шанс.
Тома долго возилась, стягивая штаны из-под доспешной юбки, затем зачерпнула ладонью из деревяшки и стала мазать. Все это самостоятельно, лежа лицом вниз. Но не навязываться же с помощью в столь щекотливом деле. Я лишь смотрел по сторонам, чтобы никто не приближался.
– И кричи, – продолжал учить неизвестный, – кричи что угодно, но кричи страшно. Беги навстречу с ужасным воплем. Даже если волк не уступит и прыгнет – увернись. Вдогонку врежь ему в пах или дай пинка под хвост. А лучше – вдарь по башке. Один раз промахнувшись, волк подумает, кидаться ли второй, и признает в тебе настоящего соперника. Если в тот момент ему нечего и некого защищать, он начнет защищать свою жизнь, то есть выйдет из боя.
– Бли-и-ин… – с неописуемым чувством досады вышептала Тома.
– Что случилось? Жжет? Болит?
Она чуть не плакала.
– Липнет к штанам. Не могу надеть.
– Пусть подсохнет, – посоветовал я. – Здесь темно, никто не увидит, даже я почти ничего не вижу.
